Глава пятая Парсифаль, поэма

Искать в смирении пора.

Где род её? Простыл и след.

Колен одиннадцати нет.

Отсюда нынче ложь в любви.
Таким образом, Херцелейда, по свидетельству Вольфрама фон Эшенбаха, жила за одиннадцать поколений до самого Вольфрама, значит, около 870 года.

Так что вполне естественно и сообразно сути дела, если мы теперь перейдём к обсуждению Вольфрамова «Парсифаля». Это имеет не только историческое, но и педагогическое значение, так как именно версия Вольфрама читается в школах, а именно в Вальдорфской школе в одиннадцатом классе. Что означает чтение и обсуждение этой поэмы для подрастающего человека, говорилось уже во введении. Здесь я хотел бы многое добавить к уже сказанному, что может снабдить учителя материалом для преподавания. Но наше описание не должно ни в коем случае ограничиваться лишь педагогической точкой зрения, и должна быть предпринята попытка представить не только то, что сформировалось за годы работы с учениками, но и то, что выявилось путём собственных размышлений и переживаний.

Для начала я хотел бы предпослать несколько замечаний, касающихся построения всей поэмы. Вольфрам фон Эшенбах располагает своё повествование в шестнадцати авантюрах, что никоим образом не случайно, а основывается на строго выдержанной закономерности. Как во всех духовных поэмах, например, в «Божественной комедии» Данте, построение и здесь строго расчислено и разрушится, если сократить даже мельчайшее. В новое время выработалось мнение, будто некоторые главы, посвящённые Гавану, менее важны в поэме, и, например, в прекрасном издании, образцовом в других отношениях, эти главы как эпизод с Гаваном изданы в особом томе как приложение. (Немецкая национальная литература Кюрш-нера.) Подобным поползновением полностью разрушен смысл поэтического произведения, что впоследствии сказывается во всех деталях. Поэма Вольфрама фон Эшенбаха — не только игра фантазии и не простая игра фантазии, она создательница тонкого, изысканного, познающего духовного органа в человеке, предполагающего в своей закономерности закономерность поэтической архитектоники. Многое в «Парсифале» Вольфрама трактуется как тайна, и такова также тайна поэта, побуждающая его архитектонически строить своё повествование определённым образом. Уже в первой авантюре, в описании города Пателамунт, намекает он на эту тайну, ибо Пателамунт не что иное, как сама поэма Вольфрама в целом. Он описывает этот город как шестнадцативратный. Соответствующие стихи гласят:
Его вели по кругу

Перед шестнадцатью вратами,

Предупредив устами,

Что не заперты врата.

Там рать за Айзенхарта вся,

Урон изрядный нанося.
Воины, составляющие рать Айзенхарта, все носят чёрное:
17, 24 Воины чёрные, как ночь,

Из Зазаманки были все.

Там, где другие восемь врат,

Крещённый за морем отряд.

Что ни врата, то князь-воитель;

Когда сражался повелитель,

Свой поднимал он в битве стяг.

Шестнадцативратный город, битва у каждых ворот, тьма одного, светлая ясность другого войска — всё это образы духовных реальностей. Вольфрам фон Эшенбах в «Парсифале» своим способом хотел указать человечеству путь, ведущий к высшему познанию, образующий орган такого познания, позволяющий заглянуть в тайнодействие судьбы. Способом, соответствующим современности, Рудольф Штайнер описывает этот орган в книге «Как достигнуть познания высших миров»¹⁰⁹. Он устанавливает, что известные функции души совпадают с вырабатыванием этого органа. Он образуется через шестнадцать различных видов деятельности. Восемь этих видов деятельности относятся к весьма древней эпохе человеческого развития. Человек инстинктивно осуществлял их в глуши омрачённого сознания. При ясном светлом сознании человек может ныне совершать лишь другие восемь. Будда описывает их в своём восьмичленном пути. Если идти этим путём, сам собой выявляется плод восьми деятельностей, вызванных ранее образовавшимися силами. Вольфрам описывает во Фридебран-де силы восьмичленного пути, а в Айзенхарте глушь ранних образований. Айзенхарт мёртв.

Процессы в Пателамунте и вокруг него для Вольфрама удивительное подведение итогов от шестнадцати авантюр его поэмы. Кто черпает в них силы, с энтузиазмом, всё в новых и новых медитациях воспринимая представления, явленные там в образах, тот приобретает орган, которому открываются тайные законы судьбовершения.
454, 15 В звёздных кругах, в мирах иных

Житьё-бытьё человеков земных.

Флегетанис, язычник, знал

Предначертанья звёздных начал,

Очами созерцая,

Речами прорицая;

Ему средь звёзд явила даль

Некую вещь, чьё имя Грааль.

Сонм, что над звёздами царил,

Её на землю водворил

И выше звёзд вознёсся вновь,

Куда влекла его любовь.

С тех пор хранит её избранный род

Сей драгоценный крещёный плод,

Как написал Флегетанис...
Орган судьбопознания образует повествование о Граале. Как оно вызывает другие человеческие силы, в дальнейшем будет проявляться всё больше.

После этих предварительных замечаний следует по порядку обсудить то, что составляет истинные замыслы поэта. Сначала я хочу совершенно свободно передать вступительные слова, выявляющие то, что поэт хочет поставить во главу угла. «Когда сердце человека из прежней глуши пробуждается к сомнению, тогда душа человека возвращается к себе самой. Так ощущает себя отважно мужественное чувство в позоре и красе заколдованной птицей, сорокой, которая кажется полуголубем, полу-вороном. Но тот, кто заколдован, может надеяться, что обретёт однажды душевную уверенность (блаженство), только если в нём действительно было и то и другое: небесные сферы и глубины бездны. В душе непостоянного чернота ворона, и внешность его облекается чернотой. Но и голубиную белизну сохраняет лишь постоянство мышления, когда мышление едва ли постигнут те, кто ещё живёт в душевной глуши, когда оно выступит перед ними в своей двусмысленности, прыгая направо и налево, как вспугнутый заяц. Олово, которым покрыто зеркало под стеклом, и сновидение слепого не дают ли образ этого явления? Однако верной устойчивости это тусклое мерцание не обретает, и оно приносит лишь недолгую радость. Какой разумный человек захочет дёрнуть меня за волосы на внутренней стороне ладони, где ни одного волоса не растёт? Кто этого захочет, должен хорошо хватать. Его действие было бы столь же ничтожным и бесцельным, как действие того, кто от ужаса ничего не может сделать, кроме как выдохнуть словечко: „Ах!” Если я сделаю что-нибудь подобное, это было бы так же умно, как если бы я искал верность или истину там, где для них нет опоры, а именно у непостоянного или у сомневающегося. Можно ли найти верность там, где она так же исчезает, как огонь в колодце или роса на солнце.

Кто сам сведущ, тот, конечно, предпочёл бы узнать, каковы путеводные мысли этого повествования и какие моральные импульсы оно хотело бы сообщить. Кто хотел бы извлечь из этого повествования некое поучение, тот не должен удивляться проявлениям вполне предметного. Предстоит выучка: когда бежать, когда гнаться, когда уступать, когда возвращаться, когда порицать, когда восхвалять. Только тот, кто постиг все эти возможности, способен принять на себя осуществление мудрости. Если он не задерживается и не пропадает, только тогда, когда он постигает, приходит он к цели. А кто предаётся всему ложному в своём чаянье, это предуготавливает для него адский огонь, и он разрушает всё достойное, чем владел, как плоды разрушает град. У его верности короткий хвост, как у коровы, которая, когда её кусают в лесу слепни, успевает отмахнуться хвостом едва от одного из трёх укусов».

Таковы вступительные слова Вольфрама фон Эшенбаха. В них содержится необычайно многое, и следует сразу же сказать о них ещё кое-что. Уже здесь мы встречаем три ступени, по которым идёт развитие Парсифаля. Из внутренней глуши через сомнение он должен развиться до блаженства. Таков путь развития для отдельного человека, но таков и путь развития для человечества в истории. Во внутренней глуши человек живёт, пока он предан одной телесности. Фихте подшучивает над внутренней глушью таких людей, когда он говорит, что облагораживание человечества на них не рассчитано, и желает им, чтобы над ними царила добрая природа, дарующая им вовремя дождь и солнечный свет, здоровое питание, ненарушаемый круговорот соков и при этом — умные мысли. Так подшучивает Фихте над внутренней глушью человека¹¹⁰. Поднявшись из чисто телесного произрастания, человек впадает в сомнения. Он должен преодолеть и это состояние, чтобы достигнуть третьей и пока ещё высшей ступени, на которой он обретает сознание, наделяющее его уверенностью и определённостью. Человечество шло этим путём, освобождаясь из глуши грёз, от состояния, когда «Господь отдавался своим в сне» и когда «испытанием сердца и почек» заявляло о себе то, к чему сводилось всё. Над этим ветхозаветным, над этим дохристианским состоянием человечество поднялось. Но оно вверглось в пространство сомнений. Об этом свидетельствуют бесчисленные диспуты и соборы. Когда пришла эра естественных наук, для человечества настала третья стадия, в познании искали определённости. Её нашли сперва в области чувственного опыта, и сегодня возникла задача присовокупить к естественной науке науку о духе, построенную так, что и она предлагает определённое, не только проблематическое познание. Парсифаль проходит этот путь, когда он как чистый дурак переживает несостоятельность чистой невинности перед наступающей виной. Это побуждает его воскликнуть:

Скажи, за что такой подвох,

Когда мне так нужна подмога...
Вот мгновение, когда Парсифаль отрекается от Бога, когда им овладевает сомнение. Блаженства же достигает он в то мгновение, когда становится достоин вторично войти в твердыню Грааля. Таков могучий, важный путь развития, по которому определённым образом должен пройти каждый человек, путь, спасающий молодого человека, когда открывается ему.

Но вступительные слова содержат в себе и нечто иное. Здесь нам сразу же сказано, что зла следует не просто избегать, но вступать с ним в спор и преображать его. Это выражено в чёрно-белом. И это чёрно-белое проходит через всю первую главу, оно выступает перед нами также в цветах двух ратей под Пателамунтом.

Во вступительных словах поэт сразу же говорит о постоянстве. Как учит нас «Титурель» (2754,4), постоянство — та добродетель, которую дарует Сатурн, согласно средневековому воззрению. И эта сила Сатурна приводит Парсифаля ко Граалю. Песнь песней о постоянстве и верности — вот песнь, которую поёт Вольфрам фон Эшенбах. Отнять у смертоносного Сатурна, медлительнейшей из семи планет, его неумолимое постоянство — задача, стоящая перед искателем Грааля. Потому Вольфрам фон Эшенбах говорит:
4, 9 Воспеть я вновь намерен

Того, кто в жизни верен,

Жён, стойких в чистоте своей,

А также мужество мужей,

Перед любой твердыней твёрдых.
Так поэт не оставляет нам сомнений в том, что он хочет повести нас моральным внутренним путём, так что мы, обретая определённые внутренние силы и способности, должны найти путь ко Граалю, и этого тоже ещё недостаточно, так как, найдя Грааль, мы должны научиться предстоять ему подобающим образом. Вот в чём смысл события, когда Парсифаль входит в твердыню Грааля дважды.
I. В первой авантюре речь идёт об отце Парсифаля Гамурете. Но сначала повествуется не о Парсифале, а о рождении Фейрефиса. Черно-белый брат Парсифаля, он сын Гамурета и Белаканы. Имя Белакана означает «пеликан», а пеликан в Средневековье — символ Христа¹¹¹. Пеликан, как рассказывают, отверзает клювом себе грудь, чтобы кровью собственного сердца, проливающейся ему на ноги, питать своих детёнышей¹¹². Мать Фейрефиса носит это имя, намекающее на то, что она, несмотря на свой чёрный цвет — она ведь мавританка — и хотя она никогда не принимала крещения, по силе своей сердечности близка к христианству. К ней Гамурет приведён авантюрным путешествием. Его старший брат Галоэс принимает наследие отца. Он предлагает своему младшему брату Гамурету разделить с ним наследство. Гамурет решительно отказывается от этого. Он хочет лишь служить самому могущественному человеку на земле. При этом он весь проникнут благородной терпимостью, так что ему совершенно безразлично, язычник ли или христианин этот могущественнейший человек. Он услышал о могуществе Баруха, халифа, и отправляется к нему в поисках приключений. Не случайно у Гамурета тоже 16 оруженосцев. Все числа, появляющиеся у Вольфрама фон Эшенбаха, имеют добрый смысл. Шесть из них находит он в доспехах. Он испрашивает у своего брата и у своей матери то, в чём он нуждается, чтобы отправиться на чужбину. Сначала он странствует с гербом своего отца, с пантерой. Это та самая пантера, которую мы находим в легенде о Заратустре или в «Божественной комедии» Данте, в самом начале, где Данте встречает трёх зверей. Гамурет чувствует, что с этим гербом он не может передвигаться в мире, и выбирает себе вместо пятнистой пантеры другой герб, выражающий душевную способность, которой недостаёт ему. Он избирает для своего щита герб Баруха¹¹³, якорь. Где-нибудь закрепиться, этого Гамурету не дано. Страсть учиться у жизни, тяга к приключениям гонят его с места на место: из дома к Баруху, а оттуда в Зазаманку, где он, захватив Пателамунт, завоёвывает и руку чёрной язычницы Белаканы, которая — ах, как охотно! — удержала бы его, но удержать его она не в силах¹¹⁴.

Гамурет покидает её, уплывает из Африки через обширное море и высаживается в Севилье. В это время Белакана родит чёрно-бело-пятнистого Фейрефиса. Как охотно стала бы она христианкой, но ей не представляется такой возможности. Так мы видим, что Гамурету всё-таки не удаётся превратить силу якоря в свою внутреннюю силу, и, вернувшись на европейский материк, он снова принимает свой старый герб, пантеру, унаследованный от отцов. Тут он женится — как повествует вторая авантюра — на Херцелейде, которую тоже вскоре покидает. Пока он направляется назад к Баруху, от Херцелейды родится Парсифаль. Именно Парсифаль — тот герой, которому предстоит сделать «постоянство» и «верность» внутренним свойством.

Исторические обстоятельства, встречающиеся нам в первой авантюре, примерно те, которые господствовали во второй трети девятого столетия. В эпоху, когда Африкой правили аглабиты, эмиры, ставленники халифов, следует переместить то, что здесь описывается. Обстоятельства на Востоке, действительно, были такими, какими застаёт их Гамурет¹¹⁵. Если подытожить содержание первой авантюры в его моральном значении, можно было бы сказать: Гамурет пытается научиться от жизни стойкости и верности, но ему это всё ещё до конца не удаётся.

Вторая авантюра являет нам человека не в стремлении учиться у жизни, а учащегося в одиночестве, когда никого нет, кроме себя самого, и такую душевную установку мы находим у Херцелейды.

При чтении вольфрамовского «Парсифаля», испытываешь непосредственное чувство, будто начальные главы написаны последними, что было уже замечено издателями «Парсифаля».

Рассматривая поэму в целом, начинаешь мыслить 16 авантюр в форме круга, так что первые авантюры кажутся продолжением последних там, где круг замыкается. Этот вид архитектоники можно найти во всех средневековых духовных писаниях, где начало и конец, кажется, сочетаются особенным образом. Так, например, Василий Валентин говорит: «О начало первоначала, помысли конец, о конец последнего конца, помысли начало, и да будет вам заповедана середина во всех верностях. Так Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой даруют вам всё, в чём нуждаетесь вы духом, душою и телом». Это слияние начала и конца проявляется в том, что, например, слово о чёрно-белой сороке, которым начинается «Парсифаль», обретает своё полное объяснение лишь в авантюре с Фейрефисом. Обратимся теперь ко второй авантюре.

И сердце у него скорбит.

Он горести не превозмог: .

«Какой от якоря мне прок,

Мне на могиле¹¹⁶ якорь тошен».

Так был подобный герб отброшен.

Пантеру отчую на щит.

В этой, второй, авантюре мы знакомимся уже с целой чередой рыцарей, которым предстоит выступить в повествовании. О Херцелейде мы узнаём, что она вдова-девственница. Её супруг Кастис умер сразу же после заключения брака. Теперь она объявляет о турнире.

Там, в стороне той канволейской¹¹⁸,

Турнир объявлен был для тех,

Кого законный влёк успех,

Пусть колебанью вопреки,

Хотя в смущенье смельчаки.

Она не женщина, а дева;

Женою будет королева

Двух стран тому, кто победит.
Две страны — Валейс и Норгальс. Гамурет обретает оба королевства и королеву в придачу. Ему, таким образом, принадлежат три страны, Валейс, Норгальс и Анжу. Таковы три страны, которые от него потом унаследует Парсифаль, но их будет оспаривать у него некий рыцарь, брат Гамурета, герцог Орилус. Как с ним встретится Парсифаль, мы ещё услышим. В этой, второй, авантюре упоминаются уже Артур и Клингсор, но только вскользь. При перечне рыцарей сказано:
65, 8 Британцев там возглавил он,

Король Утерпандрагон.

Беда язвит его одна.

Пропала у него жена,

Чей сын — Артур; владеет ей

Некий клирик-чародей¹¹⁹;

Бросился за нею сын,

Так что тоскует властелин,

И скорбит он третий год,

Без них он в горестях живёт.

Из дальнейшего повествования мы узнаем кое-что о событиях на Востоке. Там сказано, что на Баруха напали под Вавилоном два брата.

Был брат второй Помпей-смельчак

(Он Авантюрой назван так).

Ему был свойствен бранный пыл

(Не тот Помпей, что в Риме был

Юлием Цезарем гоним).

Царь Навуходоносор с ним

В родстве, брат матери его,

Мнивший, что он божество,

Как в ложных книгах он читал.

Двух братьев не страшил поход,

У них был слишком знатный род,

Царь Нин — их предок, а при Нине

Бальдага не было в помине.

Ниневию он основал,

Теперь Барух против них воевал.

Взять Ниневию¹²⁰ он хотел,

В свой превратив её удел;

Фортуна всем победу прочит

И обе стороны морочит.

Тут морем наш приплыл герой,

Вступая за Баруха в бой.

Все радостно его встречали.

Из-за него лишь я в печали.
Итак, покинув Херцелейду, которая в его отсутствие родит Парсифаля, Гамурет сражается под Бальдагом за Баруха. При этом его настигает смерть. Ему сопутствует его юный друг Шионатуландер. Вольфрам фон Эшенбах посвятил Шионатуландеру отдельное поэтическое произведение. Эту примечательную личность и её судьбу мы в дальнейшем ещё будем обсуждать. Вторая авантюра повествует о смерти Гамурета вкратце. Гамурета убивает Ипомидон. Его копьё пронзает Гамурету шлем и лоб.
106, 16 Копьё пронзает шлем и лоб,

И острие в его челе,

А рыцарь всё ещё в седле

Он с поля битвы ускакал,

При этом знал, чего искал.

Перед героем духовник.

Покаявшись в последний миг,

Он ей рубашку шлёт с копьём,

В котором смерть мы узнаём,

Нас разлучающую с ним.

И эпитафия для нас;

Сей шлем над гробом водружён

И письменами такими снабжён:

«Копьё, пронзая этот шлем,

Убило рыцаря затем.

Сей рыцарь звался Гамурет,

Трёх стран властитель, сомнений нет;

Носитель славный трёх корон,

Многих князей возглавил он.

Происходил он из Анжу,

Решил: Баруха поддержу!

И под Бальдагом геройски пал,

Высших сподобившись похвал,

Был в доблести неколебим

Никто не мог сравниться с ним.

Властителя не видел свет,

Кому служил бы Гамурет,

Притом он был всегда не прочь,

Друзьям в сражениях помочь,

Хотя врагов он побеждал,

От женщин много пострадал;

Крещёный он христианин,

Но плачет о нём сарацин

Весь неподделен, весь он прав,

Время разумно завоевав;

Обрёл награду он свою;

Как рыцарь умер он в бою,

Как тот, кто правдой дорожит.

Благо тому, кто здесь лежит».

Херцелейда почила в полдень в тревожном сне. Вдруг она содрогается в ужасе. Ей привиделось, будто молния возносит её в воздух и вся она пронизана молниями. С треском жжёт ей волосы жар, она слышит раскаты грома, и всё лицо её залито слезами. Когда, пробуждаясь ото сна, она приходит в себя, пережитое сновидение оборачивается видением: её правую руку схватывает гриф. Она чувствует, что она беременна и в чреве у неё дракон. Этот дракон сосёт её грудь, потом улетает, покидая её навсегда.

Такой увиден ужас ей.

И сын рождается у ней,

Такую в членах мощь явил,

Что мать едва не умертвил.

Начало авантюры здесь,

Её игра и смысл её весь,

Лишь в знаменательный этот час

Родился тот, о ком наш сказ.

Госпожа Херцелейда — так повествует Вольфрам в третьей авантюре — хочет воспитать своего сына вдали от рыцарства и от искушений мира — в уединении, в глуши Зольтаны. Собственно говоря, Парсифаль был наследником трёх королевств. От первого супруга Херцелейды он унаследовал Валейс и Норгальс, от своего отца Гамурета — Анжу. Но пока он ничего не должен об этом знать.

От королевств своих всех трёх.

О рыцарстве он вскоре

Узнает мне на горе,

Извольте же не говорить

О том, что подобает скрыть».
Итак, мальчик растёт вдали от всей тогдашней культуры. Парсифаль — сын Гамурета, чей отец — Гандин звался по имени города Гандин:
IX, 498, 28 А город расположен тот,

Где, золотых носитель вод,

Впадает славный Грейан в Драву.
Со стороны деда Парсифаль происходит от рыцарей, живущих там, где Грайенбах при Петтау впадает в Драву (M.Haupt, ztschr. f. Deutsch. Alther, 11 Bd., 1859, s. 42 ff). Это примерно та местность, где властвовал герцог Арнульф Каринтийский. Герб Гандина — чёрная пантера. Белая пантера не зелёном поле — герб Штирии (s. 376, Simrock, Bd. 10 seinerges. Werke. Hesses Verlag). Парсифаль — наследник земель, которые герцог Орилус и его брат Лехелин оспаривают у тех, кто защищает их ради Парсифаля. Земли Парсифаля частично совпадают с владениями Карла Третьего Толстого, которого вытеснил Арнульф Каринтийский. Включение Парсифаля в эти обстоятельства объясняется отношением франкского королевского рода с каринтийско-штирийской областью, столь отчётливо выступающим у Вольфрама.

Далёкий от всякого представления о своих королевских правах, мальчик растёт в глуши. Он стреляет в птиц и не понимает, почему они перестают петь, когда он в них попадает. Когда из-за этого он проливает слёзы, мать решает переловить птиц, чтобы они не огорчали дитя. Мальчик, однако, противится этому:

Какой от этих пташек вред?»

Не обижать просил он их.
Одумавшись, мать восклицает:
119, 13 Неужто я виновна в том,

Что Бог считает худшим злом?¹²¹

Далее следует встреча Парсифаля с рыцарями. Появляются три рыцаря, за которыми вскоре последует четвёртый. Они гонятся за Мельяканцем, сыном Пуадиконйонца, который похитил Имену у Бельфонтаны (125, 15). Карнахкарнанц, четвёртый рыцарь, хочет вернуть домой похищенную женщину. Парсифаль спрашивает, не разбойников ли он видит. Кретьен де Труа так описывает эту сцену, что можно подумать, будто всё внимание Парсифаля поглощено чувственно-видимым¹²². Он восхищается вооружением рыцарей. У него полностью отсутствует способность принимать их стремление за своё собственное. Он задаёт свои вопросы вместо того, чтобы отвечать на вопросы рыцарей; так он узнаёт, что такое рыцарство и что в рыцари посвящает Артур. Отныне он сам хочет обрести рыцарство. С тяжёлым сердцем снаряжает его мать. Она даёт ему на дорогу плохую лошадь, дурацкий наряд и добрые советы. Он узнаёт о своих королевских правах. Лехелин, брат герцога Орилуса, убил князя Туркентальса, защищавшего земли Парсифаля. Парсифаль обещает отомстить за него.

Потом он уезжает. А у Херцелейды разбивается сердце. Вдова умирает от горя, когда сын покидает её. Поэт говорит: если бы род Херцелейды продолжился на одиннадцать поколений, его современники были бы лучше. Итак, Херцелейда жила за одиннадцать поколений до Вольфрама.

А Парсифаль уносится прочь и встречает Йешуту, супругу герцога Орилуса де Лаланда.

То, что описывает Вольфрам, — лишь поэтическое преобразование исторического происшествия. Парсифаль при всей своей невинности навлекает на Йешуту подозрение в супружеской неверности. У Вольфрама это описывается так. Придурковатый юный герой застигает спящую Йешуту в роскошном шатре и, слишком буквально выполняя завет матери почтить прекрасную женщину поцелуем, будит Йешуту, поцеловав её. Йешута, испуганная до смерти, вынуждена отдать дурню кольцо и браслет, которые тот — опять-таки следуя наставлению матери, — у неё требует. Дальше он жадно утоляет голод яствами, нашедшимися в шатре, не обращая больше особенного внимания на Йешуту. Появляется Орилус и считает Йешуту обесчещенной. Полный гнева, он принуждает её, как полагается кающейся грешнице, на жалкой лошади, отвергнутую им, одетую в лохмотья, тащиться за ним, пока Парсифаль позже клятвенно не засвидетельствует её невинность. Но сначала Парсифаль встретит красного рыцаря Итера фон Гаевиса, женатого на сестре его отца, и убьёт его. Поскольку с тех пор Парсифаль носит снаряжение красного рыцаря, Парсифаль зовётся отныне: Красный Рыцарь. Этот Красный Рыцарь выступает в сказании, которое мы здесь буквально воспроизводим. Легенда находится в Страсбурге в нижнесаксонском окружном архиве под номером Me R IV. Из этого источника черпали Бекур (Андлау), Шепфлин, Кенигсхофен и др. Бекур признаёт датой публикации 1660 год.