Продовольствия республики беларусь уо «белорусская государственная сельскохозяйственная академия» социально-гуманитарное знание в контексте

В первую очередь, можно говорить об автохтонном статусе православия на уровне богословия и ортодоксального вероучения. Прео-долевая языческие компоненты, в религиозном сознании Киевской Руси закрепляется канонический вариант православного вероучения, выстроенный на основе византийского типа духовности. Принятое по византийскому образцу православие, считалось единственно правильным вероучением, прославляющим бога, и отличалось от латинско-католи-ческой веры рядом догматических принципов, послужившим основанием для обрядовых, этических, эстетических и институциональных различий, закрепленных схизмой христианской церкви в 1054 году [1, с. 17]. В дальнейшем в рамках православной традиции применяется практика богослужения на народных языках и используются переводы Священного Писания, что отдаляет православие от католической церкви, использовавшей латинский язык вплоть до XVI века. Утверждается принцип церкви как единого организма, представляющей собой систему автокефальных церквей с собственными патриархиями. Данная организационная особенность восходит к Халкидонскому собору 451 года, на котором были утверждены пять автономных патриархий, самостоятельно реализующих управленческие функции в соответствии со своим расположением. Единство и целостность церкви сохранялось посредством Вселенских соборов и следованию общецерковному преданию [1, с. 18].

Однако сегодня в православной церкви наблюдается расхождение в трактовке автокефалии церквей. Так, по мнению Л.П. Карсавина: «Будучи Всеединством, Церковь должна выражаться во всех сторонах жизни и развития человечества, в частности – в индивидуализации его по культурам и нациям… .Только в гармоническом единстве национальных церквей, являющих каждая свой особый, ей одно ясно зримый и родной лик Вселенской Истины, полна и совершена Церковь Христова» [2, с. 352]. При этом утверждается, что Православная Церковь представлена именно Русской Церковью, ревностно оберегающей древний культ и выражающей вселенско-православную идею: «В ней, а не в греческой, не в других славянских церквах, доныне с наибольшей полнотой выражается вселенски-православная идея, как в древности она выражалась в церквах восточных, позднее в церкви византийской» [2, с. 352]. Так уже на поверхности обнаруживается структурное несоответствие русской и византийской позиций по вопросу наследия и канонической независимости Церквей. Более того, еще в XVI веке монахом Максимом Греком были выявлены несовпадения византийских и русских переводов греческих текстов, что отразилось на различиях в обрядовых практиках Греческой и Русской Православной Церкви [3, с. 3].

Наиболее остро это проявляется в интенциях Украинской Православной Церкви (УПЦ), ориентированных на автономию по отношению к Московскому Патриархату. В рамках украинского епископата, начиная с распада Советского союза и обретения государственной независимости, актуализируется вопрос о канонической самостоятель-ности Украинской Православной Церкви и возвращению к исконному православию в виде исихазма, кристаллизирующемся из византийской традиции аскетизма. Спор о предоставлении автокефалии Украинской Православной Церкви вышел за пределы внутрицерковного обсуждения и проявился на уровне вмешательства светской власти и обращения к Святейшему Варфоломею Вселенской Патриархии. Однако заинтересованность Константинопольского Патриархата не совпадает с представлениями Московского, в связи с чем обостряется диалог между Патриархиями и вопрос о признании канонической самос-тоятельности Украинской Церкви остается открытым. Проблема выработки единого согласованного мнения о предоставления автономии православной церкви связана также и с центробежными силами внутри самой Украинской Православной церкви: отсутствует сбалансированная позиция между священством и папством церкви. Вместе с тем, несмотря на нерешенность вопроса о независимом статусе, сегодня Украинская Православная Церковь выступает как правопреемница Киевского Митрополита и обладает особым каноническим статусом, что отличает её права от других самостоятельных Церквей и приближает к автокефалии [4, с. 183].

Во-вторых, следует говорить о таком измерении православия, как политизированном институте, когда религия, выполняя функции власти, становится её инструментом и теряет духовные ориентиры. Безусловно, симфония светской и религиозной власти прослеживается в самой практики принятия христианства и византийском наследии. При этом, необходимо учитывать, что мировоззренческие основания двуединства церкви и государства обнаруживаются в самом христианском вероучении: «Христианский догмат о Троице не только обеспечивает монотеистическое осмысление Бога, но и через раскрытие действия трёх ипостасей: Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух Святой, в опосредованном виде утверждает монархическое начало Троицы, устанавливая господство всеобщего над частным. Это послужило основанием для создания централизованного государства, обожествления власти абсолютного монарха-Автократа» [1, с. 10]. Вместе с тем, в византийской традиции церковь и государство сохраняют за собой право на автономию и, несмотря на взаимодействие, остаются противобор-ствующими институтами. В Киевской Руси, рецепции византийского наследия претерпевают контекстуальные трансформации, что обнар-уживаются в содержательных и организационных отличиях русского и византийского типах духовности. Многие элементы даже светской византийской культуры вписывались в духовную христианскую тради-цию Киевской Руси. Особенно это прослеживается в интериоризации правовой культуры и государственности.

Однако следует отметить, что единство государства и церкви в рам-ках восточного славянства проявляется на разных уровнях и, в большей степени, характерно именно для русской культуры. Мессианские идеи, заложенные в основе идиологемы «Москва – Третий Рим», распространяются на политические представления Московского княжества, в результате чего, провиденциалистские идеи трансформируются в аргументы имперской идеологии. Государство как институт власти и правитель наделяются особым значением. «Церковь не может быть отделена от государства, ибо Церковь уже содержит в себе государство: ее понятие догматически шире, чем понятие клира и усечённых в политическом естестве своём мирян» [2, с. 356]. Так политические права и статус князя, а затем царя, императора тесно переплетается с религиозными представлениями и ценностями. Государь представлял собой сверхличностное воплощение божьей власти, что проясняет этимологию слова «самодержавие»: власть, которая исходит из самой себя. Так православие в Московском княжестве, а затем в царстве и империи принимает обличие политического института, который ориентирован на обоснование праведности воли государя и укрепления его статуса.

Однако интенции на мифологизацию и сакрализацию светской власти, конструированные на основе византийского наследия и мессианских представлений о роли государства, имели под собой и другое основание. Абсолютизация роли государства и нивелирование значимости личности сформировалась ранее под влиянием татарских кочевников и привнесённых через них элементов китайской традиции. Доминирование государственных интересов над личностью, закрепленные в четко регламентированном церемониале и консервативных нормах китайской традиции, в период кочевых завоеваний были интериорезированы в общественное сознание великороссов и политическую практику управления. Опосредованная интерференция с китайской культурой послужила основанием для ассимиляции идеи культа власти и государственности, а также для применения непосредственных технологий управления. Результатом татаро-монгольского завоевания становится укоренение элементов идолопоклонства и раболепия перед государём, а также интериоризация системы бюрократических отношений в Московском княжестве и царстве, подчеркивающая абсолютную роль государства и незначительность отдельного человека.

Следует отметить, что данные идеи (мессианизм, культ власти, бюрократизация) характерны не для всех народов восточного славянства и, как было показано, отражают в большей степени особенности культурогенеза русской народности. Это обусловлено несколькими причинами. Во-первых, отсутствием элементов тюркского наследия в Великом Княжестве Литовском. А во-вторых, поликонфессиональностью белорусов и украинцев. Вместе с византийским обрядом христианства в восточном славянстве распространяется и римский обряд (в Туровском княжестве, Великом княжестве Литовском, Речи Посполитой), а также униатская церковь, которая сохраняла восточный обряд, но признавала верховенство Римского Папы (Речь Посполитая). Влияние католической церкви на территории обнаруживается и сегодня. Согласно проведенному социологическому опросу в 2000 г. среди верующих Беларуси около 15 % идентифицируют себя с католиками [5, с. 82]. На территории современной Украины (Львовской, Ивано-Франковской и Тернопольской области) также можно с очевидностью обнаружить верующих, не принадлежащих к православной конфессии.

Данное измерение православия, проявившееся еще в Московии, особенно актуально сегодня в период социальной аномии и кризиса государственности как института. Протекционистская ориентация Церкви по отношению к сохранению статуса и роли государственного начала и его авторитетности обусловливает направленность Церкви на решение не столько духовно-нравственных вопросов, сколько общественно-политических. Поэтому сама Церковь теряет духовные ориентации и становится непосредственным общественным институтом. Ориентация Русской Православной Церкви на усиление партнерских отношений с государственным институтом власти, упрочнение единства государства и гражданского мира наблюдается в «Основах социальной концепции Русской православной церкви», утвержденном документе Архиерейским собором в 2000 году.

И, наконец, третьим измерением православия является его обусловленность архаическими верованиями, в результате чего религия выступает как своеобразный социокультурный компромисс. Так православие можно рассмотреть как результат религиозной экспансии и ассимиляции аутентичного язычества. Следует отметить, что христианское просвещение и социализация были длительными процессами трансформации ценностных установок архаической культуры. Крещение не было одномоментным актом: в народном сознании долгое время сохраняется языческая обрядность. Поэтому у восточных славян распространяется «двоеверие». Элементы языческих представлений в большей степени сохранились в тех сферах, которые были максимально значимы для человека и минимально регламентировались со стороны православных доктрин – бытовая жизнь. Известно, что первым произведением, ставшим православным ориентиром в понимании быта, семьи, сельскохозяйственных работ, являлся «Домострой», написанный только в XVI веке. Образы языческого культа глубоко укореняются в народное сознание, и формируется синкретическое мировосприятие, аккумулирующее автохтонные доминанты язычества и христианские ценности. Так при синхронно-структурном рассмотрении древнерусского сознания, верование представляет собой гетерогенный комплекс религиозно-мифологических представлений, в которых архаический культ уже не вычленялся из православных доктрин. Поэтому автохтонность православного учения выступает достаточно условным явлением, так как всегда присутствовал элемент компромисса с языческим культом. Наиболее показательным примером ассимиляции может послужить факт замещения языческих антропоморфных образов Перуна, Волоса, Мокоши христианскими образами пророка Ильи, святого Власия, святой Параскевы-Пятницы и другими. Свидетельством религиозно-мифологического синкретизма также является канонизация православной церковью русских князей под их традиционными, а не крещёнными именами: Борис, Глеб, Игорь, Владимир [6, с. 289–290].

Глобализационные процессы сегодня спровоцировали возникновение и популизацию нетрадиционных форм религиозности и духовной практики. Это стало своеобразным вызовом для православия. Поэтому в сознании человека закрепляются квазирелигиозные элементы, включающие одновременно и стремление к церкви, к духовному началу и веру в астрологические прогнозы. Традиционные религиозные верования под влиянием глобализации становятся размытыми и не соответствуют каноническим библейским представлениям. В соответ-ствии с социологическим опросом, проведенного на территории Беларуси, сегодня модель верования белорусов не соответствует православной традиционной модели и включает различные мисти-ческие элементы: среди опрошенных, 26% – верят в перевоплощение душ, 23% – в телепатию,35 % – хотя бы раз в месяц обращаются к гороскопу, только 48.2 % верят в грех, 31 % – в жизнь после смерти, в рай – 27.6%, ад – 26.5%. Сам образ божественного начала становится индивидуализированным, а не триединым: 59% респондентов – имеют свой образ бога в душе, 8% ассоциируют с видом духовной силы, остальные участники опроса не могут выразить свои представления [5, с. 84]. В России, в свою очередь, выявлено, что около 50% населения являются носителями элементов языческого сознания: 45% респондентов верят в вещие сны, а 51% - в приметы [7, с. 12]. Это говорит об отсутствии рефлексии о собственной вере и их идентификации от мистической или языческой веры. Происходит маргинализация религиозного сознания: оно формируется на стыке альтернативных религиозных представлений и практик и поэтому растет зона мировоззренческой неопределённости. Это отличительная особенность связана непосредственно с тем измерением православия, которое проявилось уже в истоках формирования христианского сознания на Руси : православие – как результат социокультурного компромисса. Поэтому христианско-языческий синтез обладает латентной перспективой актуализации архаической обрядности и особенно проявляется в период кризиса. Можно отметить, что религиозный релятивизм для Беларуси – эта та нить, которая связывает прошлое и настоящее в истории народа. Сегодня в официальный календарь государственных праздников занесены такие даты как Рождение и Воскресение Христа как по григорианскому, так и по юлианскому календарям, отмечаются такие языческие праздники, как Деды, Радуница, Купалье и другие празднества, отсутствующие в российском и украинском календарях.

Так, уже на глубинном смыслообразующем уровне цивилизационной общности восточного славянства обнаруживается процесс дивергенции. Религиозное сознание характеризуется разорванностью и эклектичностью, включая в себя архаические элементы, интенции на сращение с государством, а также внутренние противоречия, связан-ные разной трактовкой византийского наследия. Наличие центробежных сил в православие особенно ярко проявляется в период глобализации, выступающим вызовом для православия и восточнославянской цивилизации в целом.

2. Карсавин, Л.П. Путь православия/ Л. П. Карсавин // Малые сочинения/Сост., научн. подгот. и коммент. С.С. Хоружего. – СПб.: АО «Алетейя», 1994. – С. 343–361.

3. Горбацкий, А.А. Старообрядчество на белорусских землях: монография / А.А. Горбацкий. – Брест: Изд-во УО «БрГУим. А.С. Пушкина», 2004. – 237 с.

4. Гудзяк, Б. Релiгiйне життя на Украiнi у першi п'ять рокiв незалежнастi / Б. Гудзяк. – Львiв: ПЦ, 2000. – С. 165–185.

5. Титаренко, Л.Г. Национальная идентичность и социокультурные ценности населения в современном обществе / Л.Г. Титаренко. – Минск.: РИВШ, 2006. – 144 с.

6. Из истории русской культуры / сост. В.Я. Петрухин. Т.1: Древняя Русь. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 760 с.

7. Асеев, О.В. Язычество в современной России: соц. и этнопол. аспекты: автореф. дис. на соиск. учен. степн. канд. филос. наук: 09.00.06 / Рос. акад. гос. службы при Президенте Рос. Федерации. – М., 1999. – 22 с.
Курило И.А.

г. Киев, Украина
ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ СОЦИАЛЬНОЙ

СТРАТИФИКАЦИИ В УКРАИНЕ
Для Украины в трансформационный период характерна актуализация социальных различий, тесно связанных с демографическими параметрами. Среди факторов, влияющих на формирование социально-экономической структуры и стратификации населения, заметную роль играют те, которые характеризуют психофизиологический потенциал индивидов и обусловлены их демографическими признаками – возрастом, полом, состоянием здоровья, а также семейным положе-нием.

Специфика таких демографических признаков как возраст, пол, состояние здоровья позволяет характеризовать их как непосредственную (природно-биологическую) основу формирования свойств населения, признанных наиболее значимыми критериями социально-экономиче-ской дифференциации в преобладающих ныне типах стратификационных систем (социально-профессиональной, классовой, культурно-нор-мативной). Демографические признаки (возраст, пол) относятся к тем, которые представляют первично заданные биологические свойства, не поддающиеся контролю индивидов. По общему правилу, в ходе цивилизационного прогресса роль такого рода факторов в социальной стратификации уменьшается «в пользу» тех дифференцирующих признаков, которые обусловлены факторами личностного, индивидуально достижимого характера. Однако система социально-экономических отношений транзитивного общества, господствующих в нем установок и ценностей вносят определенные коррективы в вышеупомянутую общую закономерность.

На наш взгляд, сама специфика «действия» демографических характеристик заключается в том, что от них во многом зависят личностные, социально-психологические особенности индивидов, которые выступают значимыми факторами формирования социально-экономи-ческого статуса. В их числе – достижительные мотивации или, наоборот, пассивно-патерналистские установки, степень уверенности в своих силах и мобильности психики, ценностные ориентации, которые «задают» возможности адаптации индивидов к новой модели общественного развития и, в частности, степень их включенности в рыночные отношения, интеграции в новую социально-экономическую структуру общества. При этом роль статуса занятости или социально-профес-сиональной принадлежности как критериев социально-экономической стратификации тоже связана со степенью вовлеченности профессиональных и статусных групп в рыночные отношения и в определенной степени зависит от социально-психологических факторов.Прослушать

Словарь - Открыть словарную статью

Для Украины ныне характерны достаточно жесткие возрастные ограничения возможностей выбора трудовой деятельности, доступа к продуктивной занятости инновационного характера, которые основываются как на некоторых объективных факторах-признаках старения и снижения работоспособности у пожилых работников, так и в значительной степени – на необоснованно предвзятом отношении к работникам в зрелом возрасте (как таким, которые не способны сохранять высокую творческую активность, воспринимать инновации, принять новые рыночные условия хозяйствования и т.п.). Кроме того, трудности сочетания профессионального опыта зрелых работников с объек-тивной необходимостью освоения новых знаний связаны и с отсутствием в нашей стране традиций и действенной системы непрерывного образования и повышения квалификации работников в течение тру-довой жизни.

Прослушать

Словарь - Открыть словарную статью

Трансформационные процессы, ускорение ритма жизнедеятельности, а также изменение общественных приоритетов и установок, переоценка ценностей привели к обострению конфликта поколений. Эта старая проблема приобрела в современной редакции необычную остроту и многогранность, причем одним из самых выразительных ее аспектов является усиление конкуренции возрастных контингентов относительно занятия ведущих позиций в социально-трудовой сфере и в общественной иерархии в целом.

Следует отметить также, что в Украине, в отличие от ряда развитых стран, не получила должного развития нормативно-правовая база по предупреждению и запрету дискриминации со стороны работодателей по возрастному критерию и не отработаны механизмы реализации существующих норм, контроля за их соблюдением.

В периоды, когда общество сталкивается с радикальными измене­ниями, не теряет своей значимости и гендерный аспект формирования социально-экономической структуры и стратификации населения. Со­циальная дифференциация по гендерному статусу в Украине проявля­ется в социально-трудовой сфере, распределительных отношениях, в рамках институтов социализации (семья, образование). Так, например, имеющиеся гендерные диспропорции в социально-трудовой сфере и распределительных отношениях в Украине отражаются в отставании женщин от мужчин в профессионально-должностной иерархии в усло­виях, когда образовательный уровень занятых женщин превышает тако­вой у мужчин; гендерном перекосе в развитии предпринимательства "в пользу" мужчин; заметной внутрипрофессиональной половой сегре­га­ции по ряду занятий; ощутимом отставании женщин по уровню дохода и в целом более низком уровне отдачи от образования у женщин; «неравноправном отношении» к женщинам как носителям рабочей силы, что преимущественно обусловлено их повышенной семейно-репродук-тивной нагрузкой. Применительно к современной ситуации в Украине отметим, что заработная плата женщин в нашей стране остается почти на четверть, а пенсия – на треть ниже, чем у мужчин.

Однако существуют и определенные уязвимые точки, характе­ри-зующие современную позицию значительной части мужчин в сфере социально-экономического воспроизводства. Прежде всего, это их занятость в неперспективных с точки зрения постиндустриального прорыва занятиях преимущественно физического труда и низкотехнологичных отраслях с тяжелыми и опасными условиями труда, а также их отставание от женщин по уровню образования, которое при сохранении современных тенденций учебной активности населения может увеличиться в будущем.