Рам дасс в конце Пути Статьи и заметки

Когда вы идете по улице, то, как люди смотрят на тебя и говорят с тобой, выявляет их представление о реальности. Если у вас имеется реальность, к которой вы привязаны, и у них есть реальность, к которой они привязаны, вы вместе пытаетесь найти общий способ поделиться реальностью. Но если вы никак себя не определяете и если вы – практически никто (не в смысле, что вы ничем не занимаетесь, хотя, на самом деле, все же «кем-то» являетесь), если вы, действительно, практически никто, вы просто – некий образ, их проекция проходит через вас, и вы можете почувствовать как ваше тело совмещается с обликом, о которые они думают, что это вы. И если вы не цепляетесь за их мыслеформу, она просто проходит сквозь вас, как ветер сквозь сито.

Вот история, которую я рассказывал много раз... Однажды в Нью-Йорке я собрался на вечеринку. Перед этим мы с Тимом Лири поделили на двоих кусочек сахара с ЛСД. В те дни вы просто капали кислоту на кубик сахара. И, когда мы ломали кубик, я, видимо, получил часть сахара с большей дозой. Когда мы добрались до места вечеринки, мы намеревались всю ночь слушать радио-шоу, которое вел Лонг Джон Небел. Тим обошел со мной всех собравшихся. А там была девушка, которая делала эскизы людей прямо на стенах квартиры. Она спросила, можно ли нарисовать меня. И я ответил ей: «Отлично». Поэтому я сел там, будучи под кайфом, и подумал: «Кто я? Кто она?». И ещё я подумал: «Ну, я молодой человек, глядящий в светлое будущее». Я просто сидел там. И она начала делать эскиз. Тут я заскучал – в образе молодого человека. И я подумал дальше: «Нет, на самом деле, я старый и мудрый». Я не изменился. Я имею в виду, что я просто сидел там, думая: «Я старый и мудрый». А девушка взяла ластик и стала стирать свой набросок. Далее я подумал: «На самом деле, я – крутой парень, который хочет эту девчонку, и я своего добьюсь». И опять я не изменился. Просто такая мысль промелькнула в моей голове. Однако девушка снова начала стирать изображение, и, наконец, она сказала: «Я не могу ухватить ваши черты. Они как теплый пластилин. Постоянно меняются». И я понял, что на её попытки изобразить меня влияли мои мыслеформы. Так что, когда вы смотрите на людей с этой точки зрения, вы можете заметить, что в их мышечной структуре, во всем облике, постоянно большими буквами написано, что именно они думают о том, кто они есть. То, что они выдают, тон их голоса, всё, всё это – одна большая проекционная система ума.

И поэтому, когда вы идете по улице, вы идете через эти поля умов. И в зависимости от того, как вы себя определяете, вы взаимодействуете с ними. Так, кто-то приходит и говорит: «Ты просто прелесть!», и вы должны чувствовать себя прекрасным и юным, и сразу попадаете в ловушку. Но вот вы покинули эту область ума – цель игры состоит в том, чтобы не оставить следов. Чтобы за вами ничего нельзя было найти. Ничего не оставляйте. Просто пройдите там, едва касаясь. Слегка. Захватите. Отпустите. Держите крепко. Отпустите легко. Таким образом, вы пробегаете через: «Ах, ты так мил! Ах! Хм!» и «Ты настоящий тупица! Хм! Ах!».

Просто позволяйте их мыслеформам пролетать через вас. Вместо того чтобы думать: «Я – тупица? Вы имеете в виду, что я – придурок?», или «Я так хорош? Правда?! Расскажите мне всё об этом», вы доходите до точки, где прекращаете обсасывать эти мысли. Вы ковыряетесь в них, пока вам не надоест. И, в конце концов, дальше, вы делаете что-то, потому что вы делаете это, а люди реагируют так, как они реагируют. А вы просто делаете свое дело. Если вы думаете, что делаете это неправильно, то, в конечном итоге, вы остановитесь, возьмёте паузу, а затем поймёте, что и как вы действительно хотели сделать. И тогда вы начнёте всё снова, однако с другой позиции. Но не злитесь на себя, потому что при этом происходит вовлечение в процесс и усиление вашего эго, и вы снова погрязаете в ковырянии. Просто с проницательностью отметьте факт. Будьте сострадательны и проницательны. В вас есть полный набор – страстность, жадность, ненависть, слабая воля, смятение и сомнения... Это то, из-за чего вы здесь. Если бы у вас не было никаких пороков, то и вас здесь не было бы. Мы есть то, что есть. На этом вот плане реальности. Есть другие планы, где у тамошних существ нет этих недостатков, и у вас много шансов туда попасть. Так что не волнуйтесь. Наслаждайтесь тем, что есть. Будьте человеком. Старайтесь быть человеком.
Лето 1989

ПОДДЕРЖКА И КАПИТУЛЯЦИЯ
14 ноября 2012
«Дикие гуси и не собирались создавать своего отражения в воде, а вода не имеет разума, чтобы воспринимать их образ». Таково было послание, которое я получил от первого же «печенья удачи» из пачки, вскрытой мною сразу по возвращении из Индии. Это походило на заключение некоего соглашения для выполнения писательской работы, и, возможно, весь смысл этого договора станет ясным, когда я продолжу.

Я хотел бы представить вам пример – конкретное описание моего жизненного опыта. Всё, что я собираюсь предложить вам, проистекает из моего личного опыта. Попробую прояснить причину этого. Я не ожидаю и не надеюсь, что кто-то из вас обязательно станет проходить именно тем же духовным Путём, которым следую я. И я не стремлюсь обратить вас в свою веру и найти новых фанатов аштанга-йоги.

Но мы на Западе столкнулись с весьма примечательной ситуацией, благодаря появлению различных обстоятельств. Некоторые из них оказались встроенными в культуру из-за нововведений, произошедших в средства массовой информации и связи. Некоторые стали следствием появления и довольно широкого использования химических вещёств – психоделиков. Некоторые появились оттого, что личные переживания людей, ранее тщательно скрывались, поскольку общество относило их к предметам психоза или невменяемости. А теперь эти люди менее опасаются рассказывать о собственном опыте, пересматривают его или начинают свои исследования заново. В результате всех этих обстоятельств многие люди Запада, в том числе и я, полагают, что стоит поделиться с другими людьми переживаниями на своем духовном Пути, чтобы ищущие получили представление и смогли оценить возможности разных состояний сознания, кроме нашего обычного бодрствования.

А может, вы читаете эти строки лишь потому, что смотрите на мир, в котором живёте, и говорите: «Ну, мы, похоже, вряд ли справимся с тем, что собирались получить, однако хотя бы попробуем поискать что-то ещё». Так что, даже если вы и не верите в существование чего-то иного, собираетесь поискать в любом случае.

Таким образом, мы представляем вам и возможности, и фильтры, из одного источника или из другого, сообщаем, что существуют очень древние традиции, созданные людьми, которые поняли нечто, которые имели иные состояния сознания и отправляли искателям специальные послания, и создавали карты духовных странствий. Но проблема в том, что мы, воспитанные западной культурой, не можем понять эти карты. Они существуют. Но секреты карт – это не тайны в смысле: «Я не собираюсь рассказывать вам». Они секретны в том смысле, что мы не можем услышать этих посланий.

Юнг в свое время написал панегирик к переводам Рихарда Вильгельма «Тайна Золотого Цветка». Он высоко оценил труд исследователя за мужество намерения передать идеи восточных писаний людям с западной предрасположенностью ума, чтобы те имели возможность очутиться в таком положении, из которого верно оценили бы иную точку зрения, то есть отказались бы от своей жёсткой западной идентичности.

Термин, с которым вы можете быть знакомы – «капитуляция», или «сдача».

И вот, что мы можем сделать друг для друга, будучи воспитанниками Запада: собирать сведения, доступные каждому из нас, если мы открываем себя для них. Мы все находимся на Пути. Мы, так же как Герман Гессе, рассказываем о попутчиках на нашей дороге к Востоку, имея в виду «Восток» не обязательно в буквальном смысле, но – в виде метафоры.

И то, что мы можем сделать, это помочь друг другу вдоль Пути.

Мы можем быть сатсангом, сангой, духовным сообществом, поддерживающим друг друга, предоставляя единомышленникам доверие и претворяя возможность в реальность.

И мы отдаём друг другу наши собственные жизни, чтобы помочь, и это то, что я сам хотел бы сделать.

Я хотел бы предоставить, как я говорю, свой вариант духовного странствия, потому что, возможно, там окажутся некоторые подсказки, которые пригодятся в вашей собственной садхане, на вашем собственном Пути.

Но при этом я собираюсь и работать над собой, как я всегда делаю – параллельно выполняя практику мантры и джапы, то есть реально молча, потому что место, где пребываю я, и надеюсь, вы тоже, – это то самое место, где мы вместе становимся свидетелями происходящего, когда один из нас говорит, а остальные слушают.

Но давайте постараемся не попасть в ловушку наших социальных ролей. Это хорошее упражнение.

У меня есть три главы, каждая из которых естественным образом привела к следующей, хотя в то время это казалось не очень естественным.

В первой главе я был социологом. Во второй – исследователем в психоделических сообществах. А в третьей – студентом аштанга-йоги.

Я собираюсь, настолько хорошо, насколько смогу, провести вас моим Путём, чтобы показать, почему произошло каждое из моих преображений.

Осенью 1961 года я был на высоте моей академической карьеры. Я получил докторскую степень по психологии в Стэнфорде – допускаю, что произошло это скорее благодаря обаянию, чем особой учёности. Я стал ассистентом профессора в Гарварде, а также получил ряд научно-исследовательских грантов и должность терапевта в медицинском центре, у меня были контракты в Йельском и Стэнфордском университетах, а когда я был в отпуске в Гарварде, я преподавал в Университете Калифорнии в Беркли.

Так что я сотрудничал с четырьмя крупными университетами, довольно быстро поднимаясь по карьерной лестнице. Мне было 28, я был хорошо подготовлен для научно-педагогической деятельности и, определенно, занимал свое место.

Далее... В результате семидесятичасовой работы в неделю, я был отлично обеспечен материально и имел достаточно денег, чтобы жить, как космополит и богатый холостяк. При таких обстоятельствах у меня была квартира, наполненная антиквариатом, и мерседес-бенц, и самолет «Сессна», и мотоцикл «Триумф», и спортивный автомобиль «MG», и парусная лодка. Я даже занимался подводным плаванием у Карибских островов. Такая вот жизнь у меня была.

Можно сказать, я был строителем империи, и путь, который я себе наметил, был прекрасным.

Ну, с фактами – всё. Однако, хотя они выглядели просто распрекрасно на бумаге, что-то внутри меня не казалось столь благополучным. Я не думаю, что я готов чётко характеризовать ощущение некой неправильности в моей жизни, поскольку не имею объективного понимания, какую именно неправильность я чувствовал, так что я могу дать вам лишь несколько намёков относительно моего внутреннего состояния.

Одной из проблем было то, что я вёл весьма модные курсы в Гарварде. Я читал лекции о работах Фрейда и людских мотивациях, занимался вопросами развития личности и клинической психологии. И все приходящие ко мне студенты надеялись обрести здесь мудрость. Проблема была в том, что я знал, что ничего не знаю. Я имею в виду, что я знал всё, что следовало знать профессору психологии в Гарварде, но когда я снисходил до будничных, но жизненно необходимых практических дел, когда надо было что-то делать с жизнями людей, я знал, что всё это было не совсем то, что нужно.

Я был актёром, играющим различные роли, в том числе – и исследователя, изучающего развитие ребёнка. Поэтому я мог видеть, сколь переменчивы были наши достижения из-за несоответствия характеров живых детей принятым наукой моделям.

Тогда я был психотерапевтом, и много часов в неделю – тем, кто сидит с одной стороны стола, а другой сидит человек, играющий роль пациента. Я играл роль врача, я обращался к моему списку теорий, проверял, как его состояние вписывается в набор симптомов, мы сравнивали, сопоставляли их... И, знаете, этого, как правило, оказывалось недостаточно. Что-то здесь не ладилось. Было похоже, будто психология всё время занимала оборонительную позицию.

Словно бихевиоризм не совсем получал подтверждение в житейском опыте. И я посмотрел вокруг, на моих коллег – психологов и психиатров. И оказалось, что они, на самом деле, были не менее невротичными, чем другие люди. Они приходили на работу и являлись психологами с 9 до 5, а затем шли домой и резко разрывали отношения в своих браках. Их дети были столь же разрушительны, как и чужие. Они показывали те же проявления личности. И естественно, появлялся справедливый вопрос, раз уж все эти теории были столь хороши, и эти люди были специалистами в них, то почему знание теорий не отражалось на их собственном поведении?

Теперь я перестал заниматься психологической практикой, хотя я, действительно, пытался – за спиной осталось пять лет психоанализа, когда большинство коллег пряталось за отговоркой, что, мол, это был дидактический анализ. То есть, я хотел бы помочь другим в соответствии с наукой, но это не очень получалось, потому что я сам был невротиком; имели место неудачи, потому что я сам был болен, и я захотел выздороветь. Потому что я знал, что мой путь не был правильным, хотя, на первый взгляд, все выстраивалось отлично.

Итак, в конце пяти лет занятий психоанализом стало очевидным следующее. Я знал много о работах Фрейда и, основываясь на своем опыте аналитика, замечал, где его интерпретации, судя по статьям 1906 года, были ошибочными. Имелось в виду и то, что, по крайней мере, мои инструментальные средства были не менее весомыми, чем его. Вот и всё, что двадцать пять тысяч долларов продемонстрировали мне.

Я надеюсь, что тем из вас, кто играет роль профессионала в тех же сферах, будет понятно, что здесь, вероятно, срабатывал лишь мой негативный перенос.

И другие примечательные эпизоды случались в той моей жизни. Представьте, что вы приобрели мотоцикл... когда я впервые получил мотоцикл, я любил на нем взлетать на холмы, особенно участвуя в гонках. Было восхитительно с рёвом устремляться вверх по ночным калифорнийским холмам на скорости 95 миль в час – с ветром, бьющим в лицо, с девушкой, прижавшейся к спине. И был трепет, и было что-то ещё очень большое и важное в тот момент, когда ты просто присутствовал, ты просто чувствовал... было место, внутри тебя, где тебе было хорошо. Это продолжалось недолго. Всё остальное время было холодно, или дождливо. После того, как новизна исчезала, мотоцикл оседал в гараже, а самолёт – на взлетно-посадочной полосе. Потому что через некоторое время каждая из вещей, возможности каждого из этих транспортных средств, которые я искал, были изучены, и они были очень конечны, и я чётко осознал существование их пределов.

В это время в моей работе случился застой. Мне было сказано, что кафедра остаётся за мной лишь при появлении новых публикаций. Это означало: или, знаете ли, публикуйтесь или погибайте. Необходимо было издать книги и хорошо выглядеть на бумаге. Я так и сделал, хотя немного обескураживающим было то, что я уже тогда понимал – я не собираюсь заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Тем не менее, у меня появились должностные обязательства на ближайшие четыре года.

Теперь у меня был большой угловой кабинет в Гарварде с двумя секретарями и почти сорок научных сотрудников под моим руководством. А в коридоре, в закутке размером со шкаф, работал парень, который недавно вернулся из велопробега по Италии. Его обнаружил и привел к нам шеф департамента, представив как яркую и выдающуюся личность, крайне необходимую для отдела. Его имя было Тимоти Лири. Он оказался веселым ирландцем, был не прочь выпить, и поэтому мы начали проводить вечера вместе.

Тим сказал, что собирается летом в Мексику, и я ответил, что хотел бы присоединиться. Он считал, что хорошо было бы отправиться в путешествие по северу Южной Америки в маленьком самолете, и я сказал ему, что имею лётный опыт, хотя это было не совсем так. Однако студенческая лицензия у меня всё же была. Он сказал, что хорошо бы нам было встретиться в Куэрнаваке в определенный день, и уже оттуда двигаться вместе.

Это был поистине ужасный полет над горами Центральной Мексики. Когда же я добрался до места, Тим уже не раз отведал мексиканских священных грибов, которые получал от шаманки-курандеры по имени «Безумная Хуана». Один гриб она давала вам, а два клала себе в рот. Я слышал много историй о том, что случилось с ним тогда.

Но когда я прилетел, грибов в округе уже не было. И мы не отправились в полёт по Южной Америке, мы просто болтались возле Тепсилана и Куэрнавака. А потом полетели обратно в США – вместе с сыном Тимоти и игуаной. Затем я уехал в Беркли, а он вернулся в Гарвард, где собирался параллельно с основной работой начать изучение химических веществ, содержащихся в грибах, потому что, как он сказал, от грибов он узнал больше, чем работая несколько лет в качестве психолога.

Так что, когда я вернулся в Гарвард весной, я тоже был вполне готов к подобному опыту. А Тимоти получил синтетический препарат, названный «псилоцибином». Ночью 6 марта 1961 года была сильнейшая за год снежная буря. Мои родители жили в двух кварталах от большого дома Тима. Я навестил их, а потом поплёлся сквозь снег к особняку Тима, где, на кухне, собралась весьма пёстрая компания, чтобы опробовать наркотик, сделанный там же соответственно строгой инструкции.

Первая часть опыта была довольно непредсказуемой... Собака сына Тима, побегав по снегу, пришла на кухню. В наших затуманенных и вневременных сознаниях она мнилась задыхающейся слишком долго, почти умирающей. Происходило это в субботнюю полночь, мы представили, как потащим собаку сквозь снег к ветеринару, живущему за четыре мили. Тим позвал сына к нам вниз, чтобы посмотреть, как собака будет на него реагировать. Мальчик спустился, и собака стала с ним играть. Так что мы поняли, что всё было в порядке.

Потом я пошёл в другую комнату, уселся в гостиной, чтобы прийти в себя после всей этой трагикомической галлюциногенной заварушки.

Я сидел в полутьме, слабый свет падал из окна, шёл снег, и это было очень красиво. И вдруг в темноте комнаты я увидел стоящую фигуру. А, посмотрев повнимательнее, я понял, что это был я сам.

На фигуре была шляпа и довольно странная мантия. Я увидел, как мой двойник-профессор прошёлся по комнате. В психологии это называлось «диссоциативным опытом».

Посмотрев на двойника, я сказал себе: «Это не я. Я здесь, он там. И я думаю, мне его достаточно...». Я откинулся и расслабился. Но тут фигура изменилась, теперь это был кто-то другой. Я подался вперёд. Там снова был я, но теперь – в виде молодого космополита. Второй двойник просто сидел. Я подумал: «Теперь ещё этот... вполне могу и без него обойтись». Откинулся на спинку дивана. И так далее последовательно передо мной появлялись все мои социальные роли – любовника, мудрого человека, добряка... – все мои роли, и на каждого я реагировал словами: «ОК, и этот плох, и без него я обошёлся бы».

А потом появился «Ричард Альперт». Это было совсем другое дело. Фигура была тем, кем я уже научился быть, ещё тогда. Что происходило? У меня мелькнула мысль: «Что это за препарат, который сумасшедший Лири дал мне? Это всё из-за него!».

Я подумал, что, вот, сейчас, у меня будет амнезия, потому что я теряю свою идентичность. И я не буду знать, помнить, кто я. Ладно, я всегда смогу получить другую социальную идентичность. Таким был мой мыслительный процесс. Все же я останусь «Ричардом Альпертом». По крайней мере, это – моё тело.

Те из вас, кто экспериментировал подобным образом, меня поймут. Я опасался напрасно. Когда я посмотрел вниз на диван, ничего ниже моих колен видно не было. И потом я наблюдал, как мои видения медленно исчезали, пока не остался только диван, на котором я сидел.

Теперь о другом типе паники, который я испытал в ту ночь. Как правило, в таблоидах сейчас пишут об этом, как о тяжёлых последствия безответственного использования психоделиков. В моей модели Вселенной было такое представление: если я не находился в своём теле, то меня не было нигде. Так что я был жутко встревожен, думая, что умираю, перестаю существовать. Это было так. И я помню это чувство. Я помню прилив адреналина. Я помню выступивший пот. Я помню желание взывать о помощи. Я помню все эти чувства, и как паника захлестнула меня, не видевшего ничего. И тут вдруг голос внутри меня сказал, очень тихо и довольно шутливо, как мне показалось, с учётом тяжести ситуации: «Но кто помнит память?».

И я узнал в тот момент, что, хотя всего того, что я сам о себе знал, во мне не было, однако что-то до сих пор оставалось, что наблюдало весь этот процесс исчезновения моей личности. Здесь было то, что я в то время назвал бы «сканирующим устройством» или «точкой осознания»; что-то существовало, что не имело отношения к телу; не имело отношения к личности; не имело отношения к какой-либо из моих социальных ролей, и ещё там была некая ясность, прозрачность и рассматривание всех вещей, было знание и наблюдение за всем происходящим.

И в ту же минуту, когда я определил, отметил и назвал это, я испытал огромное возбуждение, огромное чувство освобождения.

И я помню свои прыжки, я выбежал из дома и стал танцевать на снегу. А потом, около пяти утра, я стал пробираться через сугробы к дому родителей. Я чувствовал себя как молодой племенной бычок. Я схватил лопату в передней и стал разгребать снег. Тут мои родители распахнули окно и закричали: «Вот чёртов идиот! Ты чего размахался лопатой в середине ночи!?». Я посмотрел на них, и услышал их осуждающий голос, на который всегда отвечал так, как я должен был отвечать. И тут же я услышал голос внутри. А внутренний голос сказал, что это круто, если ты хочешь сейчас разгрести снег, и что всё в порядке, и в этом нет ничего аморального. И я посмотрел на родителей и улыбнулся, потом немного потанцевал джигу и вернулся к работе с лопатой. Окна закрылись, и я видел за ними улыбающихся родителей.

Тут я оказался перед своеобразной дилеммой: в следующий понедельник я должен был читать лекцию о мотивации – по теории психологии личности. Лекцию я, как ожидалось, должен был представить в качестве ответственного члена психологического сообщества. Однако я видел: то, что мне следовало говорить, не было адекватным полученному только что опыту. Потому что место, где я побывал, невозможно было отыскать ни в каких книгах.

Бессознательное Фрейда довлело над уникальностью личности и личностными качествами. Даже коллективное бессознательное Юнга не совсем занимало приписываемое ему место – насколько я установил, исследовав эти темы более внимательно. И я не находил слов, чтобы рассказать о том, что со мной происходило, я прятался за общими фразами, которые используются довольно часто: «Это невыразимый опыт. Я хотел бы рассказать вам об этом, но это невыразимо. Извините».
1964


КАПИТУЛЯЦИЯ СОЗНАНИЯ
28 ноября 2012
То, что я испытал в момент встречи c Махарадж-джи, в те первые несколько минут, было опытом безусловного подчинения, сдачи, которая, фактически, никакой сдачей и не была. Другими словами, я вовсе не неохотно отказался от своего эго. Это было – словно я пришёл домой, и мне уже больше ничего не было нужно. Не существовало никакого факта заключения договора, в котором были бы пункты: «Вы хотите здесь остаться? Вы хотите учиться? Вы хотите чем-то заниматься?». Всё произошло просто потому, что мы все знали – это должно было случиться. Моя жизнь стала максимально наполненной. Я не покидал ашрама семь месяцев, за исключением одной деловой поездки в Дели с последующим возвращением в ашрам. Позже я вернулся в Соединенные Штаты – так сказать, для «испытательного пробега» – некоторой работы и садханы здесь. Махарадж-джи завладел моей едой, одеждой, обучением – всем.

Вообще-то, мне, как человеку западному и представлявшему собой эго, концепция капитуляции была очень неприятной, потому что имелась в виду сдача эго – отдавание его кому-то другому. Это было похоже на борьбу за контроль и власть, и вы её теряли. А Махарадж-джи был на месте, где, по большому счету, не было никакого другого человека, которому вы отдавали бы её. Я не смогу слишком близко подвести вас к сути происходящего, пока не расскажу вам больше про него, но я могу дать вам ощущение от пребывания с Махарадж-джи, потому что всё, чем бы я ни занимался с тех пор, делалось с абсолютной радостью. Если бы меня спросили, было ли мне трудно, – нет, ничего слишком трудного. Был аскетизм, но не очень строгий. Впервые я понял, что представляло собой понятие «гуру». Гуру – это ваш дверной проём к Богу, ваш выход к запредельному. Гуру – это не только умеющий увлечь учитель. Знаете ли, это и не специалист по санскриту, и не просто мудрый человек, который может научить вас кое-чему. Гуру является духовным транспортным средством, указателем на Пути. Он – чистое зеркало. Он вообще не кто-либо.

Существует примечательный абзац в книге «Гора Аналог», последний из написанных Рене Домалем. Его очень уместно привести здесь. Он умер, не закончив повести. Но его жена подготовила текст к изданию, ориентируясь на заметки писателя и краткое содержание, составленное им ранее. Итак...

«Благодаря своим расчетам (забыв обо всем другом), благодаря своему желанию (оставив всякие другие чаяния), благодаря своим усилиям (отказавшись от всех удобств) – мы одолели вход в этот новый мир. Так нам казалось. Но позже мы узнали, что смогли оказаться у подножия Горы Аналог, потому что невидимые врата этой невидимой страны были открыты для нас теми, кто их охраняет. Петух, зычно кукарекающий в молочный рассветный час, думает, что его пение пробуждает к жизни солнце; ребенок, кричащий в закрытой комнате, думает, что от его крика открывается дверь; но и солнце, и мать идут своими путями, проложенными законами, определяющими их сущность. Это они открыли нам дверь, те, которые видят нас даже тогда, когда мы их не можем видеть, и в ответ на наши ребяческие расчеты, нестойкие желания и скромные и неловкие усилия оказывают нам великодушный прием».

В действительности, во Вселенной существует бесчисленное множество Путей. Преобладающая часть западных способов мышления построена на системе тестирования в образовании, на создании гипотез в науке. Однако это не более чем цинизм. Фразы типа «Я не верю! Сначала покажи мне!» закрывают для нас все двери к духовности. Мы чувствуем, что можем быть обманутыми, если позволяем себе иметь безответственно эмоциональную веру, если не оправдываем трезвости учёного... Разве что только рассказывать истории, пытаться хотя бы косвенно донести до вас особенности состояния, не поддающегося строгой формализации. Примечательно что, когда я собирался покинуть Индию, гуру спросил меня: «Есть ли что-то чего ты хочешь?». И я думал об этом в течение нескольких недель. И я вернулся, и я ответил ему: «Единственное, о чём я могу думать, что этого хочу, – не потерять веру», потому что, независимо от того, с какими бы неудачами я ни сталкивался, я знаю о свете в конце туннеля. Вера помогает мне держаться изо всех сил, чтобы выполнять свою садхану. Весьма эфемерная задача – донести до другого человека идею необходимости веры для того, чтобы иметь возможность делать свою работу. Вы видите и знаете всё, что вам нужно знать, чтобы сделать важные вещи, но многие из вас излишне сомневаются, а потому вы или а) не можете сделать этого; или б) быстро потеряете свой запал; или в) ваше стремление угаснет совсем или обретёт слащавый оттенок в упаковке галлюцинирующего романтизма. Люди «западного сознания» думают обо всём рациональным образом, потому что вся система, с которой мы имеем дело, является, в значительной степени, ловушкой рационализма, который возвышается надо всем, находится вокруг и внутри всего. А система, по определению, не может видеть ничего за пределами себя. И поскольку мы знаем лишь мир, известный нам через наши рациональные умы и чувства, доступные нам на физическом плане, мы, как правило, отвергаем другие способы, используя некий эмоциональный отказ. Я имею в виду, что мы делаем это с циничной уверенностью в своей правоте.

Уильям Джеймс, в своей книге «Многообразие религиозного опыта», сказал (и я думаю, что могу процитировать этот очень известный абзац):

«Наше нормальное или, как мы его называем, разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причем другие, совершенно от него отличные формы, существуют рядом с ним, отделенные от него лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь, даже не подозревая об их существовании; но как только будет применен необходимый для их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и определённые формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь свою область применения. Наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и эти формы сознания. Из них, правда, нельзя вывести точной формулы, и они не могут дать нам плана той новой области, какую они перед нами раскрывают, но несомненно, что они должны помешать слишком поспешным заключениям о пределах реального».

Эта новая область была совершенно закрыта, когда он пришел; он был прав, стоя на пороге между наукой и тем, что мы называем мистицизмом. Главным же, что он сказал, было: не бросайте своих духовных исследований слишком быстро и держите дверь открытой.