Рисунок 14
Затем, после того, как этот душевный строй человека держался более двух тысячелетий, появился тот духовный строй, отзвук которого мы можем найти в халдейском, в египетском мировоззрении и в особенной форме мировоззрения, отблеск которого сохранился в Ветхом Завете. Там отчасти появилось уже нечто такое, что ближе к нашему современному мировоззрению. Там первые намеки на некую природную необходимость проникают в человеческие представления. Но эта природная необходимость еще далека от того, что мы называем сегодня механическим или также виталистическим распорядком природы; в то время природные процессы еще рассматривались как идентичные с божественной волей, с провидением. Провидение и природные процессы были еще единством. Человек знал, что если он двигает рукой, то это божественное внутри него, пронизывающее его, движет его рукой. Когда дерево раскачивалось ветром, то восприятие этого раскачивающегося дерева не отличалось для него от восприятия его движущейся руки. Он усматривал одну и ту же божественную силу, силу провидения, и в своих собственных движениях, и в движениях дерева. Но была уже разница между Богом вовне и Богом внутри; однако Бог понимался как единство — Бог в природе и Бог в человеке; Он был тем же самым. И людям того времени было ясно, что есть в человеке нечто такое, через что провидение, которое вовне, в природе, и провидение, которое внутри, в человеке, встречают друг друга.
В это время человеческий процесс дыхания ощущался следующим образом. Люди говорили: если дерево качается — это Бог вовне, если я двигаю мою руку — это Бог внутри; если я вдыхаю воздух, перерабатываю его внутри себя и снова выдыхаю, значит это — Бог извне входит в меня и затем снова оставляет меня. Так одно и то же божественное ощущалось как находящееся и вовне, и внутри одновременно на пересечении внешнего и внутреннего; и люди говорили себе: будучи дышащим существом, я являюсь существом внешней природы и в то же время я сам.
Если я хочу характеризовать мировоззрение этой третьей эпохи линией, как я это сделал для древнеперсидского мировоззрения линией предыдущего рисунка, то я должен характеризовать ее следующей линией (в овал вписывается лемниската).
Рисунок 15
Эта линия передает, с одной стороны, существование природы вовне, а с другой стороны — человеческое существование, но они пересекаются, встречаются в одном пункте — в процессе дыхания.
Все становится иным в четвертую греко-латинскую эпоху. Тут перед человеком резко выступает противоположность между внешним миром и миром внутренним, между бытием природы и бытием человека. Человек начинает чувствовать противоположность между собой и природой. И если я снова охарактеризую рисунком то, как начал чувствовать человек в греческую эпоху, то я должен обозначить это так (вписывается в лемнискату): с одной стороны, он чувствует внешнее, и с другой — внутреннее; между этими двумя мирами нет больше пункта пересечения.
Рисунок 16
То, что человек имеет общего с природой, в некоторой мере остается вне его сознания. Оно уже выпадает из поля сознания. В индийской культуре йоги пытались ввести это снова в сознание. Поэтому культура индийской йоги является атавистическим возвращением к более ранним стадиям развития человечества, ибо сделана попытка снова ввести в сознание процесс дыхания, который в третью эпоху ощущался естественным образом как существующий одновременно вовне и внутри. Четвертая эпоха началась в VIII столетии дохристианской эпохи. Тогда началась разработка упражнений поздней индийской йоги, посредством которых пытались вернуть атавистически то, чем человечество обладало в более ранние времена и обладало, в особенности, именно в древнеиндийской культуре, но что было затем утрачено.
Итак, сознательность процесса дыхания была утрачена. И если спрашивают: "Почему культура индийской йоги стремилась вернуть это, чего она, собственно, думала этим достигнуть?", то нужно ответить: "То, чего намеревалась этим достигнуть, было истинное понимание внешнего мира". Благодаря тому, что в третью эпоху дыхательный процесс осознавался, было постигнуто внутри человека нечто такое, что одновременно было и чем-то внешним.
Это снова должно быть достигнуто, но, однако, иным путем. Мы все еще живем под остаточным влиянием той культуры, в которой двойственность была свойственна строю человеческой души, так как четвертый период закончился только около 1413 г. или, в общем, в середине XV столетия. Благодаря нашей головной организации мы имеем неполное восприятие природы — того, что мы называем внешним миром, а благодаря нашей внутренней организации, благодаря организации остального человека мы имеем неполное знание самих себя. То промежуточное, в чем мы можем познавать процессы мира и в то же время свои собственные процессы, выключено, отнято от нас.
Теперь дело заключается в сознательном достижении того, что было утрачено. Это означает, что мы должны приобрести способность овладеть чем-то, что имеется внутри человека и что одновременно принадлежит к внешнему и внутреннему мирам, простираясь в оба. (Оба образования обводятся лемнискатой).
Рисунок 17
Это должно быть устремлением пятой послеатлантической эпохи — именно стремление найти во внутреннем мире человека нечто такое, в чем в то же самое время происходит и некий внешний процесс.
Если вы помните, я уже указывал на этот важный факт; я указывал на него в моей последней статье в журнале "Социальное будущее"**См. ПСС, т. 24, Дорнах, с. 231 и ел., где я как-то коснулся этих вещей в их значении для социальной жизни, но где я ясно указывал на необходимость нахождения того, чем человек владеет в своем внутреннем мире и что он в то же самое время познает как процесс внешнего мира. Мы, люди современности, не можем достичь этого, возвращаясь к культуре йоги; она — прошлое. Ибо сам процесс дыхания изменился. Конечно, вы не можете теперь доказать это клинически, но процесс дыхания сделался иным после третьей послеатлантической культурной эпохи. Грубо говоря, мы можем сказать: в третьей послеатлантической культурной эпохе человеческое существо еще дышало душою; сегодня мы дышим воздухом. Не только наши представления стали материалистическими; сама реальность утеряла свою душу.
Я прошу вас не считать маловажным то, что я сейчас говорю. Только подумайте, что это означает, что реальность, в которой живет человечество, сама преобразовалась так, что самый воздух, которым мы дышим, является уже иным, чем он был четыре тысячелетия тому назад. Не только сознание человечества изменилось, о нет! В атмосфере Земли была ранее душа. Воздух был душой. Ныне это больше не так, или, вернее, он является душой, но совсем иной. Духовные существа элементарной природы, о которых я говорил вам вчера, проникают в вас — вы можете вдохнуть их в себя, если вы практикуете сегодня дыхание йогов. Но то, что было достижимо в нормальном дыхании три тысячи лет тому назад, не может быть возвращено искусственно. То, что оно может быть искусственно возвращено, является великой иллюзией восточных людей. То, что я здесь утверждаю, есть описание действительности. Прежней одушевленности воздуха, которая принадлежала человеческому существу, более не существует. И потому существа, о которых я говорил вчера (и назвал бы их антимихаиловыми существами), способны проникать в воздух и через воздух в человека и таким путем проникать в человечество. Мы можем прогнать их прочь только тогда, если вместо йогического применим то, что является правильным сегодня. Следует уяснить себе, что мы должны стремиться только к правомерному, что доступно, если мы осознаем чрезвычайно тонкие взаимоотношения человека с внешним миром, — осознаем, что в нашем эфирном теле возникает нечто такое, что должно все больше и больше входить в наше сознание, подобно процессу дыхания. В процессе дыхания мы вдыхаем свежий воздух с кислородом и выдыхаем негодный воздух с углеродом. Подобный процесс имеет место также во всех наших восприятиях внешних чувств. Вот подумайте: вы видите нечто (возьмем наглядный пример — предположим, что вы видите пламя). В этом случае имеет место процесс, который можно сравнить со вдохом, только он гораздо тоньше. Если вы затем закроете ваши глаза (и вы можете делать подобные опыты с каждым из ваших органов чувств), то у вас останется послеобраз пламени, который постепенно будет изменяться — затухать, как сказал Гёте**Ср. Гёте "К учению о цвете" (т. III, § 105): "Если созерцают ослепительный совершенно бесцветный образ, то он производит сильное длительное впечатление и его угасание сопровождается цветовыми явлениями". См. комментарий Р. Штейнера (ПСС, т. I а-е): "Все такого рода послеобразы являют это угасание в красках, что показывает, даже если это пока анатомически необъяснимо, что глаз содержит образчик всего спектра, вплоть до пурпурного — красного".. Помимо того, что является чисто физиологическим, человеческое эфирное тело в значительной степени принимает участие в процессе восприятия светового впечатления и его последующего затухания. Нечто очень важное содержится в этом процессе: он содержит то душевное, которое три тысячи лет назад вдыхалось и выдыхалось с воздухом. И мы должны учиться прозревать процессы восприятия внешними чувствами в их пронизанности душевным, подобно тому, как прозревали процессы дыхания три тысячелетия назад.
Видите ли, это связано с тем фактом, что человек три тысячелетия назад жил в своего рода ночной культуре. Ягве возвещал через своих пророков в ночных сновидениях. Но мы должны стараться тонкости нашего интимного общения с миром развить так, чтобы получать не просто чувственные восприятия, но также и духовное. Для нас должно стать несомненным, что с каждым лучом солнца, с каждым звуком, с каждым ощущением тепла и с их затуханием мы входим в душевное взаимное общение с миром, и это душевное взаимное общение должно стать чем-то значимым для нас. Мы можем иметь поддержку в достижении этого.
Я ведь описал вам свершение Мистерии Голгофы в четвертой послеатлантической эпохе, которая, если мы хотим быть точными, началась в 747 г. до Р. X. и закончилась в 1413 г. после Р. X. Мистерия Голгофы произошла в первой трети этой эпохи и была понята в самом начале при помощи отзвуков древнего образа мышления, древней культуры. Этот способ постижения Мистерии Голгофы должен быть заменен совершенно новым, ибо древний способ использован до конца. Он больше не справляется с постижением Мистерии Голгофы. И многие попытки, которые предпринимались, чтобы сделать человеческое мышление способным постичь Мистерию Голгофы, оказались больше непригодными для достижения этого.
Видите ли, все вещи, которые выступают внешне материально, имеют также свою духовно-душевную сторону. И все вещи, которые выступают как духовно-душевные, также имеют свою внешнюю материальную сторону. Тот факт, что земной воздух стал лишенным души, так что человек больше не дышит прежним одушевленным воздухом, имел значительное духовное влияние на развитие человечества. Так как благодаря способности вдыхать душу, с которой человек был изначально родственно связан (как это стоит в начале Ветхого Завета: "И Бог вдунул в человека дыхание как душу живую"), человек имел возможность сознавать предсущество-вание души, бытие души до того, как она спустилась в физическое тело через рождение или, вернее, через зачатие. С той же постепенностью, как процесс дыхания переставал быть одушевленным, человек терял сознание предсуществования души. Уже во времена Аристотеля, в четвертой послеатлантической эпохе, никак невозможно было прозревать**Ср. лекцию от 12 декабря 1911 г. (ПСС, т. 115 "Антропософия, Психософия, Пневматософия"). — посредством человеческой способности постижения — предсу-ществование души. Это было больше совершенно невозможно.
Мы стоим перед примечательным историческим фактом, что величайшее событие, Событие Христа, вторглось в эволюцию земли, и, однако, человечество должно было сначала стать зрелым, чтобы постичь его. В начале оно было еще способно схватывать сияние Мистерии Голгофы древними остатками способности постижения, восходившими к первоначальной культуре человечества. Но затем эта способность постижения постепенно утрачивается, и догматика все дальше и дальше отходила от понимания Мистерии Голгофы. Церковь запрещает веру в предсуществование души не потому, что предсуществование несовместимо с Мистерией Голгофы, но потому, что человеческая способность постижения перестала энергетически испытывать сознание предсуществования души, так как воздух стал лишенным души. Предсуществование исчезает из головного сознания. Когда наши ощущения, получаемые через внешние чувства, станут снова одушевленными, тогда мы опять будем иметь пункт пересечения, и в этом пункте мы овладеем человеческой волей, которая устремляется вверх из третьего слоя сознания, как я описывал вам в эти дни. И тогда мы одновременно достигнем того субъективно-объективного, которого так жаждал Гёте. Мы тогда опять будем иметь возможность утонченным образом в первую очередь постичь то, сколь замечательно этот процесс восприятия человека посредством внешних чувств находится во взаимоотношениях с внешним миром. Представления о том, что внешний мир, мол, просто действует на нас, а мы, в свою очередь, просто реагируем на него, грубы и топорны. В действительности здесь имеет место душевный процесс, идущий извне вовнутрь, которым овладевает глубоко подсознательным, внутренний душевный процесс, так что оба процесса пересекаются. Извне на нас действуют мировые мысли, изнутри действует человеческая воля. Человеческая воля и космические мысли пересекаются, встречаются в этом пункте пересечения, подобно тому, как прежде объективное и субъективное пересекались, встречались в дыхании. Мы должны научиться чувствовать, как наша воля действует через наши глаза и как на деле активность внешних чувств едва заметно примешивается к той пассивности, через которую осуществляется пересечение космических мыслей и человеческой воли. Мы должны развивать эту новую йогу воли. И тогда будет сообщено нам нечто подобное [тому, что сообщалось человеческим существам в процессе дыхания три тысячелетия назад. Наша способность постижения станет гораздо более одушевленной, гораздо более !одухотворенной.
Мировоззрение Гёте стремилось в этом направлении. Он хотел распознать чистый феномен**Ср. у Гёте в "Изречениях в прозе": "Высочайшим было бы по-гичь, что все фактическое — готовая теория. Голубизна небес являет нам основоположный закон хроматики. Только не надо ничего искать ту сторону феноменов — они сами суть собственный смысл"., который он называл первичным феноменом; при этом он только сопоставлял то, что действует на человека во внешнем мире, не примешивая к этому люциферических мыслей, которые исходят из головы самого человека. Это мышление должно было служить только для сопоставления феноменов. Гёте стремился к отысканию ; не законов природы, а лишь первичного феномена; это было важно для него. Но если мы приходим к этому чистому феномену, к этому первичному феномену, тогда мы имеем во внешнем мире нечто такое, что делает возможным для нас почувствовать проявление нашей воли при восприятии внешнего мира, и тогда мы снова поднимаемся к чему-то объективно-субъективному, какое еще содержалось, например, в древнееврейском учении. Мы должны не просто всегда говорить о противоположности между материальным и духовным, но мы должны научиться распознавать взаимодействие I материального и духовного как некоего единства именно в восприятиях внешних чувств. Если мы не смотрим более на | природу только материалистически и не примышляем ей нечто душевное, как это делает, фантазируя, Густав Теодор Фехнер****Густав Теодор Фехнер (1801-1887). См. Р. Штейнер "Загадки философии" (ПСС, т. 18)., тогда возникает нечто такое, что будет означать для нас то же, что культура Ягве означала для человечества три тысячелетия тому назад. Если мы научимся сопереживать вместе с восприятиями внешних чувств душевное в природе, тогда мы будем иметь взаимосвязь Христа с внешней природой. Эта взаимосвязь станет тогда чем-то вроде духовного процесса дыхания.
Наш здоровый человеческий рассудок будет помогать нам понять все больше и больше, что предсуществование лежит в основе бытия нашей души. Мы должны дополнять чисто эгоистическое представление о постсуществовании, которое возникает просто из нашего желания существовать после смерти, знанием о предсуществовании души. Мы должны снова — иным способом, чем прежде — подняться до восприятия действительной вечности души. Как раз это и может быть названо культурой Михаила. Если мы проходим через мир с сознанием, что с каждым взглядом, который мы направляем вовне, с каждым звуком, который мы слышим, нечто духовное или, по меньшей мере, нечто душевное втекает в нас и что в это же самое время мы изливаем наше душевное во внешний мир, тогда, значит, мы достигли того сознания, которое нужно человечеству для будущего.
Я возвращаюсь еще раз к образу: вы видите пламя. Вы закрываете глаза и имеете послеобраз, который затухает. Является ли это просто субъективным процессом? Да, говорит современный физиолог. Но это неверно. В космическом эфире это означает объективный процесс точно так же, как наличие в воздухе углекислоты, которую вы выдохнули, означает объективный процесс. Вы запечатлели в космическом эфире образ, который вы ощущаете только как затухающий послеобраз. Это не просто субъективный, это — объективный процесс. Вы имеете здесь дело с объективным; вы имеете возможность тут распознать, как нечто такое, что разыгралось внутри вас, является в то же время тонким космическим процессом; только надо осознать: если я смотрю на пламя, затем закрываю глаза и даю ему угаснуть — оно угасает и тогда, когда я держу глаза открытыми, только тогда я не замечаю этого — тогда я переживаю процесс, который происходит не только во мне, но имеет место и в мире. Но это так не только в отношении восприятия пламени. Я встречаюсь с каким-то человеком и затем говорю: этот человек сказал то или это, что может быть верным или ложным; это есть суждение, моральный или интеллектуальный акт, совершенный в моей душе. Это затем угасает, подобно восприятию пламени. И это есть объективный мировой процесс. Вы подумали что-нибудь хорошее о ближнем, и оно угасает и является объективным процессом в космическом эфире; вы подумали нечто злое — и оно угасает как объективный процесс. Вы не можете запереть внутри себя, как в шкатулке, свои восприятия и суждения о мире. Вам кажется, что вы несете их в вашем собственном существе, но они в то же время являются объективным мировым процессом. Так же, как люди третьей эпохи сознавали тот факт, что дыхание — это процесс, происходящий одновременно внутри человека и объективно в мире, так человечество должно осознать в будущем, что душевное, о котором я «орил, является в то же время объективным мировым провесом.
Это преобразование сознания требует большей силы души, [ем обыкновенно развитая человеком в наши дни. Пронизать себя таким сознанием означает — дать войти в себя Культуре Михаила. Как было самоочевидным для человека второго или третьего дохристианского тысячелетия думать о воздухе как о содержащем душу (и он содержал душу), так должно стать самоочевидным для нас думать о свете как содержащем душу, мы должны добиться этого, считая свет главным представителем восприятии внешних чувств вообще. Мы должны в корне избавиться от привычки видеть в свете то, что наш материалистический век привык в нем видеть. Мы должны совершенно перестать верить, что солнце излучает только колебания, о которых говорят физика и общераспространенное мнение. Нам должен стать ясен тот факт, о душа проникает через космическое пространство на крыльях света; и мы в то же время должны понять, что так не было в эпоху, предшествовавшую нашей. В эту эпоху человечеству через воздух поступало то, что нам поступает через свет. Вы видите объективную разницу, наступившую в процессе развития земли. Обобщая это в понятиях, мы можем сказать: процесс восприятия одушевленного воздуха, затем процесс восприятия одушевленного света (рисунок 18).
Рисунок 18
Именно это может быть наблюдаемо в эволюции земли, истерия Голгофы означает переход от первого процесса ко второму. Недостаточно для человечества нашего и будущего времени говорить абстрактно о духовном, впадать в некоторого рода туманный пантеизм и т. п.; наоборот, мы должны начать распознавать в том, что нынешние люди ощущают как всего лишь материальный процесс, его одушевленность.
Дело в том, чтобы научиться говорить: Было время, предшествовавшее Мистерии Голгофы, когда земля имела такую атмосферу, в которой была душа, связанная с душевным в человеке. Ныне земля имеет атмосферу, лишенную душевного, входившего в душу человека. Взамен то же самое душевное, что было ранее в воздухе, вошло теперь в свет, который омывает нас с утра до вечера. Это стало возможным благодаря тому факту, что Христос соединил себя с землей. Таким образом, воздух и свет в душевно-духовном аспекте подверглись изменению в ходе эволюции земли .
Это ребяческая претензия — чисто материалистически описывать свет и воздух одинаковыми на протяжении всех тысячелетий, в которых развертывалась эволюция земли. Воздух и свет изменились внутренне, они стали другими. Мы живем в атмосфере и сфере света, совершенно отличных от тех, в которых жили наши души в прежних земных воплощениях. Научиться распознавать внешне материальное как душевно-духовное — вот в чем дело. Если люди в привычной ныне манере описывают чисто материальное бытие, а затем прибавляют, как своего рода декорацию: это материальное везде содержит духовное, — то таким образом не создать подлинной духовной науки. Да, люди очень странны в этом отношении, они ныне склонны вполне довольствоваться абстракциями. А необходимо следующее: в будущем мы должны прекратить абстрактное различение между материальным и духовным, но должны искать духовное в самом материальном и описывать его как одновременно и таковое; и мы должны распознавать в духовном переход его в материальное и его способ действия в материальном. Только действительно достигнув этого, будем мы в состоянии добиться истинного познания самого человека. "Кровь есть совсем особенный сок"** Фраза Мефистофеля из "Фауста" Гёте. См. одноименную лекцию от 25 октября 1906 г. в "Мировых загадках и антропософии" (ПСС, т. 54)., но жидкость, о которой говорят сегодня физиологи, совсем не "особенный сок", это просто жидкость, химический состав которой пытаются анализировать тем же путем, как анализируют другие вещества; она не является ничем особенным. Но если мы достигнем как отправного пункта способности постижения метаморфозы воздуха и света в верном аспекте души, то мы заново постепенно продвинемся к душевно-духовному пониманию самого человеческого существа во всех его членах. И тогда мы не будем иметь абстрактную материю и абстрактный дух, но — дух, душу и тело в их взаимодействии. Это и будет Михайлова Культура. Вот чего требует наше время. Это должно быть постигнуто, усвоено всеми фибрами душевной жизни тех людей, которые хотят понять настоящее время. Когда нечто отличное от обыденного должно быть введено в человеческое мировоззрение, оно всегда встречает длительное сопротивление. Я часто приводил следующий, милый в своей глупости пример. В 1835 г. (еще нет ста лет) запросили ученую Медицинскую коллегию Баварии, когда была предложена постройка первой железной дороги от Фюрта до Нюрнберга, будет ли такая железная дорога допустима в гигиеническом отношении? Медицинская Коллегия ответила (я рассказываю вовсе не выдумку, существуют документы об этом)** **Упомянуто в книге Р. Хагена "Первая немецкая железная дорога" (1885, с. 45).: такая железная дорога не должна строиться, так как люди, которые будут пользоваться подобным способом передвижения по земле, станут нервнобольными. И было еще добавлено: если же найдутся люди, настаивающие на строительстве подобных железных дорог, тогда абсолютно необходимо возвести справа и слева от железнодорожного пути высокие дощатые заборы, чтобы предохранять людей, мимо которых будут проходить поезда, от сотрясения мозга. Вот одно такое суждение, которому подпадают люди; а другое, подобное ему, касается хода развития человечества. Сегодня мы смеемся над таким документом, который выдала Баварская Медицинская коллегия в 1835 г., и, однако, мы не совсем оправданно смеемся, ибо, если что-либо подобное случится сегодня, люди поступят опять таким же образом. И в конце концов Баварская Медицинская коллегия была не совсем неправа. Но если мы сравним состояние нервов современного человечества и людей две сотни лет назад, то мы можем сказать, что люди стали нервными. Возможно, Медицинская коллегия немного преувеличила, но все же люди стали нервными. В настоящий момент настоятельно необходимо для поступательного развития человечества, чтобы некоторые импульсы, которые стремятся войти, действительно вступили в эволюцию земли, не были бы отброшены. То, что время от времени хочет проникнуть в развитие человеческой-культуры, очень часто оказывается неудобным для людей, но то, что является долгом по отношению к развитию человеческой культуры, должно быть осознано, исходя из объективных фактов, и не должно проистекать из человеческой склонности, хотя бы и самой утонченной, к собственному удобству. Я заключаю сегодняшнюю лекцию этими словами потому, что, без сомнения, будет происходить все более усиливающаяся борьба между антропософским познанием и различными другими вероисповеданиями. Признаки этого мы видим со всех сторон. Исповедания, которые хотят остаться на старых, избитых путях, которые не хотят подниматься к новому познанию Мистерии Голгофы, укрепят свои боевые позиции, которые они уже заняли, и будет очень легкомысленно, если мы не осознаем того факта, что эта битва уже началась.
Я сам, можете быть уверены, не стремлюсь к такой борьбе (особенно к борьбе с католической церковью), которая, по-видимому, навязывается нам с таким ожесточением другой стороной. Кто достаточно хорошо знает глубокие исторические импульсы верований нашего времени, тот не будет бороться с освященным веками установлением. Но если битва нам будет навязана, ее не избежать! Духовенство наших дней ни в какой мере не склонно открывать двери тому, что должно войти, а именно, духовно-научному. Вспомните то гротесковое высказывание, которое я вам недавно приводил, где говорилось, что люди должны знакомиться с антропософски ориентированной духовной наукой только по трудам моих противников, так как католикам запрещено Папой читать мои собственные сочинения. Это не смешное дело; это — очень серьезное дело! Вражда, которая выступает таким гротескным образом, которая способна распространять в мире подобные суждения, — требует нелегкомысленного отношения. И это в особенности потому, что мы не вступаем в такую борьбу охотно. Возьмем пример с католической церкви (дела обстоят таким же образом и в отношении протестантской церкви, но католическая более могущественна) — тут мы должны считаться с освященными веками установлениями. Если кто-либо понимает значение облачения священника, когда он читает святую мессу, значение каждой отдельной части его священнического облачения, — если он понимает каждый отдельный момент святой мессы, тогда он знает, что это есть издавна священные, достойные почитания установления. Это — установления более древние, чем христианство, ибо святая месса — это древний культ мистерий, только преобразованный в христианском смысле. И нынешнее духовенство, применяющее описанные выше приемы борьбы, живет в своем культе! Поэтому если имеют, с одной стороны, глубокое почитание существующих культов и символов и видят, с другой стороны, какими дурными средствами их защищают и какими дурными приемами ведется нападение на то, что хочет войти в развитие человечества, тогда отдают себе полный отчет в серьезности, которая необходима, чтобы тут занять должную позицию. Это поистине достойно глубокого изучения и внимания. То, что таким образом провозглашается той стороной, есть только начало, и неправильно было бы проспать это — наоборот, мы должны заострить наше внимание на этом! В течение двух десятилетий, в которые антропософское движение развилось в Средней Европе, мы могли быть снисходительны к сектантской дремоте, с которой было так трудно бороться в наших рядах и которая еще сегодня сидит, глубоко укоренившись, в душах людей, вошедших в антропософское движение. Но прошло то время, когда мы могли позволять себе снисходительность к сектантской дремоте.
То, что я так часто здесь подчеркивал, глубоко верно, а именно, что необходимо, чтобы мы постигли всемирно-историческое значение антропософского движения и, не обращая внимания на мелочи, в то же время считались бы и с малыми импульсами так же, как и с серьезными и большими.
Достарыңызбен бөлісу: |