Рудольф штейнер миссия архангела михаила

Таким образом, хотя и непостижимо их происхождение для обыкновенного сознания, мы имеем достаточно ясное пред­ставление по меньшей мере об одной части самого глубокого слоя сознания, мы знаем математические и геометрические понятия, которые приходят к нам оттуда. Средний слой со­знания имеет сновидческий, смутный характер. А затем в "верхнем этаже", где протекает дневная бодрствующая жизнь представлений, у нас опять все ясно, и то, что приходит из самого нижнего слоя сознания, также ясно в нас. То же, что лежит между ними, доступно переживанию подавляющего большинства только как путаные грезы наяву. Очень важно, чтобы этот факт стал нам вполне ясен. Ибо греки в течение четырех с половиной столетий были в основном связаны с сознанием, которое являлось тем, что досталось им как оста­ток культуры мистерий. А это — чисто люциферический эле­мент. Я описывал это вам недавно; это — интеллектуальная

культура. Ясность царит в нашей голове. Она пронизана мудростью, общезначимой мудростью. Но это — люцифери­ческий элемент в нас (на доске пишется "люциферическое").

И, наконец, то, что существует в нас глубже, что так люби­мо современными учеными и так было любимо Кантом, что он сказал: "Наука о природе существует постольку, посколь­ку она содержит в себе математику", это — чисто аримани­ческий элемент, который вздымается через наше человечес­кое существо. Это есть ариманический элемент (на доске пишется "ариманическое"). Теперь схема завершена.

Недостаточно знать о чем-либо, что оно само по себе вер­но. Мы знаем, что вещи, которые мы понимаем рассудком, посредством нашей головы, верны, но это — дар люцифери­ческого элемента. И мы знаем, что математика верна, но этой превосходной правильностью математики мы обязаны Ари­ману, который сидит в нас. Самый неопределенный элемент находится посередине. Он состоит, по-видимому, из нелогич­ного коловорота сновидений.

Я опишу вам еще другой отличительный признак, чтобы вы могли понять всю важность того, о чем идет речь. В сущ­ности, вся математическая концепция вселенной, ее пронизанность математикой, как она возникла у Галилея и Джор­дано Бруно, вырастает из этого глубочайшего слоя созна­ния. Четыре с половиной столетия протекли с тех пор, как мы его усвоили, — с тех пор, как мы начали вводить этот ариманическии элемент в наше человеческое мышление и ощущение. В то время, как в столь ясном свете греческого сознания сиял последний отблеск культуры мистерий, в са­мом глубоком, в самом темном слое нашего сознания возни­кает первый зачаток того, что только в будущем достигнет своей вершины. Оно должно взойти.

Наша душевная жизнь действительно подобна коромыс­лу весов, которое надо стараться держать в равновесии меж­ду люциферическим элементом, с одной стороны, и аримани­ческим элементом — с другой. Люциферический элемент зак­лючен в просветленности головы, ариманический же элемент находится глубоко внизу, в мудрости, которая пронизывает нашу волю. Между ними обоими мы стараемся удержать состояние равновесия, пребывая в том элементе, который сна­чала кажется нам ничем не пронизанным.



Рисунок 10

Как вступает мудрость в эту среднюю часть человека? Человек так поставлен в мире в настоящее время, что голова его поддерживается Люцифером, его мудрость системы об­мена веществ и конечностей — Ариманом. То, что мы описа­ли как срединное состояние нашего сознания, зависит от на­шей сердечной организации с ее человеческими ритмами (про­чтите в моей книге "О загадках души", как наша интеллекту­альность взаимодействует с головой), и эта сфера нашего существования должна постепенно стать столь же упорядо­ченной, как упорядочены головная мудрость — посредством головной логики, а все то, что мы знаем на ариманическии лад, — через математику, геометрию и через внешнее рацио­нальное наблюдение природы. Что же должно внести внут­реннюю логику, внутреннюю мудрость, внутреннюю способ­ность ориентации в среднюю часть человеческой природы? Это — Импульс Христа, который вступил в земную культу­ру через Мистерию Голгофы.

Существует своего рода духовнонаучная анатомия, кото­рая показывает нам, что такое культура, происходящая от головы, что такое культура, происходящая от обмена веществ, и что такое та сфера нашего организма, которая лежит меж­ду теми двумя, и в чем эта средняя сфера нуждается. Необ­ходимость пронизать себя Импульсом Христа заложено в существе человека.

Предположим гипотетически на одно мгновение, что Мистерия Голгофы не вступила в развитие земли. Человек и тог­да обладал бы головной мудростью. Он имел бы также и то, что возникло и развивается с XV столетия после Р. X. Но в отношении средней (центральной) части своего существа он был бы опустошенным и лишним. Он чувствовал бы все боль­ший раскол между теми двумя другими его внутренними сферами. Для него стало бы невозможно достичь состояния равновесия. Мы можем достигнуть этого состояния рав­новесия, только пронизывая себя все более и более Импуль­сом Христа, который обеспечивает состояние равновесия меж­ду люциферическим и ариманическим элементами.

Отсюда вы видите, что можно сказать: в те четыре с поло­виною дохристианские столетия человеку был дарован для подготовления к Мистерии Голгофы последний отблеск куль­туры древних мистерий, который отложился в своего рода головную память об этой древней культуре. И в новое время человек прошел через четыре с половиной столетия под­готовки к новому духовному направлению, к некоему роду культуры мистерий. Но для того, чтобы эти две стороны мог­ли быть объединены в историческом развитии человечества, должна была произойти Мистерия Голгофы как объектив­ный факт, включенный в развитие человечества. Однако внут­ренне это развитие человечества протекало таким образом, что люди тем временем взрослели, пока в XV столетии они не получили новый импульс, который я охарактеризовал как импульс Аримана и благодаря которому они стали впервые ощущать: мы нуждаемся в возможности построить мост между тем и другим.

Таким путем мы можем внутренне постичь тройственное ' существо человека. И мы поймем его еще точнее, если к тому, что я сказал сегодня, мы присоединим нечто, о чем я уже неоднократно упоминал. Было невозможно для древнего грека, который еще сохранил остатки древней культуры мис­терий, быть атеистом, хотя это и случалось тогда у редких дегенератов, но не в такой мере, как это происходит в наше время. Атеизм по существу возник в новое время, по крайней мере, в своих радикальных проявлениях. Ибо грек, который был действительно проникнут диалектикой, чувствовал прав­ление божественного в мышлении, даже в мышлении, лишен­ном содержания.

Если мы знаем это и затем бросим взгляд на появление атеизма, на полное отрицание божественного, то мы найдем его корни. Только те люди (естественно, мы нуждаемся в методах духовной науки, чтобы распознать их) являются ате­истами, в чьем существе нечто органически расстроено. Бе­зусловно, это может иметь место в очень тонких структур­ных взаимоотношениях внутри организма, но это факт, что атеизм в действительности есть некая болезнь.

Это первое, что мы должны твердо усвоить: атеизм — это болезнь. Ибо если наш организм полностью здоров, то гар­моническое функционирование всех его отдельных час­тей приводит к тому, что мы сами ощущаем наше божествен­ное происхождение: Ех deo nascimur.

Второе же является, безусловно, несколько иным. Чело­век может ощущать божественное, но не иметь никакой воз­можности ощутить Христа. В этом отношении ныне еще не умеют проводить тонкого разграничения. Тут слишком удов­летворяются всего лишь словами, как и в других областях. Если мы исследуем сегодня истинное духовное содержание взглядов многих людей Запада и не поддадимся влиянию их слов (а они говорят, что они верят в свободу воли и т. д.) то мы найдем, что вся конфигурация их мышления противоре­чит их высказываниям такого рода. Только благодаря их участию в культурной жизни Запада привыкли они гово­рить о Христе, о свободе и т. д. В действительности же это большое количество людей, живущих среди нас, никто иные, как турки, ибо содержание их верований есть в точности тот же фатализм, присущий вере магометан, — хотя этот запад­ный фатализм часто описывается под видом природной не­обходимости. Магометанство гораздо более распространено, чем мы думаем. Если мы сосредоточим наше внимание не на словах, а на духовно-душевном содержании, мы найдем, что многие христиане являются по существу турками. Они на­зывают себя "христианами", а между тем они не могут найти перехода от Бога, которого они ощущают, ко Христу.

Мне стоит только привлечь ваше внимание к классичес­кому образцу современного теолога, каким является Адольф Гарнак, написавший книгу "Сущность христианства". Пожа­луйста, произведите следующий опыт: вычеркните в этой книге имя "Христос" везде, где оно встречается, и замените его просто словом "Бог", и это ничего не изменит в содержании этой книги. Он говорит только о Боге Отце, об Основе всего мира. Нет никакой необходимости, чтобы то, что этот человек высказывает, относилось бы ко Христу. Где он что-то дока­зывает, это и внешне, и внутренне неверно, хотя он заимству­ет различные сообщения из Евангелия; но из того, как он обрабатывает их, нет никакого основания связывать их с Христом. Мы должны приобрести возможность постижения Христа таким образом, чтобы не отождествлять Его с Богом Отцом. Особенно много среди современных евангелических теологов таких, которые не в состоянии более проводить раз­личия между общим понятием Бога и понятием Христа. Не быть в состоянии найти в жизни Христа — это совсем иное, чем не быть в состоянии найти Бога Отца. Вы знаете, что дело здесь вовсе не в сомнении в божественности Христа, дело — в точном различении в сфере божественного между 'Богом Отцом и Богом Христом. Это отражается и на душев­ной жизни человека. Не найти Бога Отца — это болезнь; не найти Христа — несчастье. Ибо человек так связан со Хри­стом, что внутренне зависит от этого. Он, однако, зависит тут от чего-то такого, что совершилось как историческое собы­тие. Человек должен найти связь с Христом здесь, на земле, во внешней жизни. Если он не найдет Его, это — несчастье. Не найти Бога Отца — значит быть атеистом; это — болезнь. Не найти Бога Сына, Христа, это — несчастье.

А что означает, если мы не найдем Духа? Не быть в состоя­нии постичь собственную духовность и таким образом найти связь собственной духовности с духовностью вселенной озна­чает слабоумие; непризнание Духа — это душевное слабо­умие.

Пожалуйста, запомните эти три изъяна, грозящие человеческой душе. Тогда завтра мы сможем правильным образом продолжать наши рассмотрения. Запомните то, что я сказал вам сегодня о трех видах сознания; запомните, что это — болезнь, если мы атеисты, если мы не находим Бога, которым мы рождены и которого мы должны найти, если обладаем впол­не здоровым организмом; что это — несчастье, если мы не можем найти Христа; что это — душевное слабоумие, если мы не можем найти Духа.

Подобным же образом различаются друг от друга пути, ведущие человека к Троице. Будет все более и более необхо­димо для человечества вникать в эти конкретные факты ду­шевной жизни, а не оставаться при общих туманных, нечет­ких представлениях. Заменить эту склонность к расплывча­тости представлений, ныне являющуюся особенно распрос­траненной, склонностью вникать в конкретные факты душевной жизни — такова важная задача нашего времени.
ПЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 29 ноября 1919 г.

Только через усвоение по меньшей мере самых важных и значительных законов человеческого развития может дос­тичь человек истинного сознания, которое будет поддержи­вать его душу, он должен познать то, что вносится ходом человеческого развития, и сделать это частью своей душев­ной жизни. Это — задача современного человека. Тут надо принять полностью во внимание (я уже на днях сделал та­кое замечание), что само развитие человечества является сво­его рода развитием живого существа. Как в случае развития отдельного человеческого индивидуума имеет место законо­мерный рост, так же происходит и в развитии всего челове­ческого рода. И так как в настоящее время настал момент, когда человеку надлежит поднять в свое сознание некото­рые вещи, и так как человеческое существо участвовало ведь в течение своих повторных земных жизней в различных формах развития человечества в его истории, то становится необходимым развить понимание различий душевного на­строя людей в отдельные эпохи эволюции человечества. Я часто уже говорил: что то, что мы называем сегодня истори­ей, является, собственно, некой побасенкой, ибо абстрактное перечисление событий и поиски причин и следствий истори­ческих процессов, производимые в самом общем смысле, не принимают в расчет происходящих преобразований, ме­таморфоз самой человеческой душевной жизни. Когда, исхо­дя из этой точки зрения, мы делаем проверку фактов, то с легкостью убеждаемся в том, что это предрассудок — верить, будто теперь душа людей обладает таким же строем, как и в те времена, от которых сохранились самые ранние истори­ческие документы. Это не так. Люди, даже самые простые, самые примитивные люди IX и X столетия христианской эры, имели душевный строй совсем другой, чем люди, жив­шие после середины XV столетия. Это можно установить в отношении как самых низов рода человеческого, так и в от­ношении его верхних слоев. Попытайтесь, например, разоб­раться в примечательном сочинении Данте "О Монархии"**"De monarchia" Впервые — Базель, 1559.. Если вы читаете подобную книгу не как курьез, но с неко­торым культурно-историческим чутьем, то вы заметите, что такое сочинение представителя своего времени содержит вещи, которые не могли бы быть высказаны современным челове­ком, проистечь из его души. Хочу упомянуть только одно.

В этой книге, которая была задумана им как серьезный трактат о правовом и политическом обосновании монархии, Данте пытается показать, что римляне были самым превос­ходным народом в мире; он пытается показать, что завоева­ние всей земли в пределах, известных в то время, было ис­конным правом римлян. Он старается доказать, что право римлян завоевать всю землю было большим, чем право на независимость отдельных меньших народов, ибо это было, мол, волей Бога, чтобы римляне правили различными мень­шими народами — для собственного блага этих последних. Данте предлагает много доказательств в духе своего време­ни для оправдания права римлян владеть всей землей. Одно из доказательств следующее. Он говорит: римляне происхо­дят от Энея. Эней был женат три раза. Сначала на Креусе; через этот брак он получил право как родоначальник пра­вить Азией. Второй раз он женился на Дидоне; через этот брак он получил право как предок римлян управлять Афри­кой. Затем он женился на Лавинии и тем самым приобрел себе, а значит, и для римлян, право управлять Европой. Гер­ман Гримм****Герман Гримм (1828—1901) — немецкий историк культуры. В "Данте и последние войны в Италии" (Эссе, I сборник)., который однажды обсуждал эту вещь, сделал следующее — я думаю, меткое — замечание: "Какое счастье, что в это время Америка и Австралия еще не были открыты!"

Но такого рода умозаключения были само собою разуме­ющимися для просвещенного ума времен Данте, поистине самого выдающегося ума того времени. Таким было тогда юридическое доказательство. Теперь я прошу вас вообразить, что какой-то юрист настоящего времени выведет подоб­ное заключение. Вы не можете даже вообразить этого. И столь же мало можете вообразить, чтобы способ мышления, который Данте применяет в отношении ряда других предме­тов, мог возникнуть из душевного строя человека настояще­го времени.

Из такого лежащего на поверхности факта следует, как мы должны смотреть на преобразование душевного строя людей. Недостаток понимания этих вещей был терпим в известной мере до нашего времени. Но это более не годится в наше время, а особенно это не будет годиться для человечества в будущем по той простой причине, что человечество вплоть до нашего времени или, по крайней мере, до конца XVIII столетия (после Французской революции все это постепенно менялось, но все же еще сохранялись остатки ста­рого) с учетом сделанных мною ограничений имело определенные инстинкты. Исходя из этих инстинктов, человечество было способно развить такое сознание, которое поддер­живало душу. Но в настоящем состоянии постоянно изменяющегося организма человечества эти инстинкты более не существуют, и человек должен сознательно приобретать связь со всем человечеством в целом. В этом в конеч­ном счете глубочайшее значение социального вопроса в настоящее время. То, что люди утверждают в своих партийных платформах, — только поверхностные формулировки. То, что подымается из подспудных глубин человеческих душ, не выражается в таких формулировках; человечество чувствует, что отдельной личности необходимо приобрести созна­тельную взаимосвязь со всем человечеством, т. е. приобрести себе, усвоить социальный импульс.

Мы не можем сказать этого, не приняв действительно во внимание закон развития. Сделаем это еще раз после нео­днократного повторения, уже бывшего по отношению к дру­гим вопросам. Возьмем как пример время от IV до XVI столетия христианской эры. Мы видим, как христианство рас­пространяется по цивилизованной Европе. Мы найдем, что это распространение христианства имеет характер, о котором я говорил вчера и много раз прежде. Мы найдем, что большие усилия были приложены в это время для понима­ния тайн Голгофы посредством человеческих представлений и понятий, переданных греческой культурой. Затем началась изменившаяся форма развития. Мы знаем, что она наступи­ла уже около середины XV столетия, но это сделалось ясно различимым только в XVI столетии. В это время начало распространяться естественнонаучно ориентированное мыш­ление, захватывая сперва верхний слой человечества, а затем постепенно проникая все глубже и шире.

Сосредоточим наше внимание на некоторых особеннос­тях этого естественнонаучного мышления. Можно перечис­лить ряд качеств естественнонаучно ориентированного мыш­ления, но сегодня мы особенно остановимся на одном из них. Это следующее: действительно крепкий современный мыс­литель в настоящем смысле слова не в состоянии справиться с проблемой природной необходимости и свободы человека. Естественнонаучное мышление современности движется все больше и больше к признанию человеческого существа чле­ном остальной природы, причем последняя понимается как поток причин и следствий, жестко определяющих друг дру­га. Безусловно, есть и сегодня много людей, которые ясно видят, что свобода, переживание свободы есть факт челове­ческого сознания. Но это не мешает им быть неспособными постичь эту проблему, так как они заключены в границах естественнонаучного образа мышления. Если мы мыслим о существе человека в разрезе требований современного есте­ствознания, то мы не в состоянии примирить этот образ мыш­ления с идеей о человеческой свободе. Некоторые люди очень легко относятся к вопросу о человеческой свободе, к челове­ческому чувству ответственности. Я знал одного профессора уголовного права** Не известен., который начинал каждый раз свой курс лекций по уголовному праву следующим замечанием: "Гос­пода! Я буду читать вам лекции по уголовному праву. Нач­нем с принятия аксиомы, что существуют человеческая сво­бода и ответственность. Так как если бы не было чёловеческой свободы и ответственности, то не могло бы быть и ника­кого уголовного права. Однако уголовное право существует, так как я должен читать вам лекции о нем; значит, челове­ческая ответственность и свобода существуют также". Эта аргументация несколько простовата, но она указывает на те трудности, которые ныне возникают перед людьми, когда они задают вопрос: как природная необходимость может быть соединена со свободой? Иными словами, это показывает, как развитие, совершившееся за несколько последних столетий, заставляет людей думать об известном всемогуществе при­родной необходимости. Это не выражают в точности такими словами, но, тем не менее, признают известное всемогущество природной необходимости. Что же это такое — всемогуще­ство природной необходимости?

Мы лучше поймем друг друга, если я еще раз напомню вам то, о чем я уже часто говорил. Современные мыслители верят, что они действуют — или, вернее, думают — без пре­дубеждений, просто как научные исследователи, когда они утверждают, что человек состоит из тела и души; не правда ли, люди, вплоть до якобы великого философа Вильгельма Вундта**Вильгельм Вундт (1832-1920). Основал первый институт для экс­периментальной психологии, автор "Психологии народов" в 10 томах. (который, однако, стал "великим" просто благода­ря любезности своего издателя) утверждают: если мы мыс­лим без предубеждений, то мы должны считать человека со­стоящим из души и тела, если мы вообще еще приписываем душе реальность. И очень робко пробивается та истина, что человек состоит из тела, души и духа. Философы, считаю­щие себя свободными от предубеждений и верующие в то, что человек состоит из тела и души, не знают, что их концеп­ция является всего лишь результатом хода исторического процесса, отправной точкой которого был Восьмой Вселенс­кий собор в Константинополе, когда католическая церковь упразднила дух, установив догму, что впредь правоверный христианин должен мыслить человека состоящим только из тела и души, причем душа имеет некоторые духовные свой­ства. Это был церковный закон; философы учат ему и сегодня, не зная, что они просто следуют церковному закону. Они же думают, что они движут вперед непредвзятую науку. Та­ково сегодня положение в отношении многого того, что на­зывается "непредвзятой наукой".

Так обстоит дело и с природной необходимостью. В тече­ние всего времени развития между IV и XVI столетиями все больше кристаллизовалось вполне определенное понятие Бога. Если войти в тонкости духовного развития этих столе­тий, то встречаешься с тем фактом, что в человеческом мыш­лении все более и более вырабатывалось вполне определен­ное понятие Бога, которое достигло своей кульминации в изречении: Бог всемогущий. Мало кто знает о том, что для людей, живших до IV столетия христианства, не имело ника­кого смысла говорить о Боге как всемогущем. Мы сейчас не углубляемся в истины катехизиса; там вы, естественно, най­дете: Бог всемогущ, всемудр, всеблаг. Все это вещи, не име­ющие ничего общего с действительностью. До IV христиан­ского столетия никто не мог рассматривать всемогущество как основное свойство божественного существа, если он дей­ствительно понимал эти вещи, разбирался в них. Ибо в это время еще оказывали свое действие греческие понятия. Ду­мая о Божественном существе, люди тогда говорили в первую очередь (пишется на доске) не "Бог всемогущий", а "Бог все­ведущий". Мудрость была тогда тем, что в первую очередь считалось основным атрибутом существа Бога. И понятие все­могущества только постепенно проникало в идею существа Бога, начиная с IV христианского столетия. Это получило даль­нейшее развитие. Понятие личности было отброшено, а этот титул был перенесен на простой распорядок природы, пони­маемый все более и более механистически. И новейшее поня­тие природной необходимости, всемогущества природы есть ни что иное, как результат развития понятия Бога (пишется на доске) с IV по XVI столетие. Только свойства личности были отброшены, и то, что прежде составляло понятие Бога, было превращено в способ мышления естествознания.

Но современные истые ученые-естественники будут, ко­нечно, решительно возражать против чего-либо подобного. Как многие философы верят, что они мыслят непредвзято о человеке, рассматривая его состоящим из тела и души, хотя в действительности они просто следуют за Восьмым Вселенс­ким собором, состоявшимся в Константинополе в 869 г., так все они (и геккельянцы, и дарвинисты — все, вплоть до фи­зиков с их природной необходимостью) никто иные, как при­верженцы того теологического течения, которое развилось во время от Августина до Кальвина**Иоган Кальвин (1509-1564) - женевский реформатор.. Эти вещи должны быть как следует поняты. Особенностью каждого эволюционного течения является то, что оно включает в себя как определен­ную эволюцию, так и инволюцию, или деволюцию. И в то время, когда развивалось понятие "Бога всемогущего", в подсознательных сферах человеческой душевной жизни существовало подспудное течение, которое стало затем веду­щим верхним течением, — природная необходимость (см. схему: красная линия). А начиная с XVI столетия существу­ет новое подспудное течение, которое готовится как раз в наше время стать верхним течением (синяя линия).