Образ персов и Персии в драматургии Эсхила

3. Образ персов и Персии в драматургии Эсхила

Основная проблема, возникающая также при обращении к «Персам» Эсхила, однако, не сводится только к рассмотрению отражения драматургом в своем произведении греко-персидской / варварской поляризации (в этом единодушны большинство исследователей⁷⁹), а к поиску ответа на вопрос: утверждал ли автор превосходство эллинов над персами. В этом вопросе между исследователями начинаются расхождения. Э. Холл утвердительно отвечает на этот вопрос, видя отражение в «Персах» Эсхила идей ориентализма – превосходства эллинов над варварами, а Греции над персидской Азией⁸⁰. Б. Айзек следует Э.Холл в своем признании наличия эллино-варварской поляризации в драме Эсхила, однако, полагает, что персы в восприятии афинского драматурга еще не мыслились как «низшие» по сравнению с греками⁸¹.

Хотя, в «Персах» слово «варвары» как определение еще относительно редкое, встречается десять раз и чаще всего представляет собой собирательное обозначение для полиэтничного войска царя Ксеркса (255, 337, 391, 423, 434, 475, 634-5, 798, 844), тем не менее, некоторые контексты, в которых «варвары» упомянуты, все же могут свидетельствовать о начале формирования обобщенного образа варвара, лишенного ярко выраженных этнических черт. В тексте встречаются такие выражения как «варварские плачи» (634-5) и «страх варваров» (391), упомянуты «варвары родом» (434), и, наконец, в «сне Атоссы» «варварская страна» (  ) впервые противопоставляется Элладе (186-187). Последний сюжет интересен сам по себе и неоднократно привлекал внимание современных исследователей. Эсхил, как и другие греческие авторы, такие как Геродот и Фукидид, видимо не считал, что различия эллинов и варваров существовали извечно, а представлял их результатом определенного развития. Именно потому драматург изобразил Элладу и «варварскую страну» в виде двух единокровных сестер – женщин удивительной красоты и роста (181–196). Персидский царь Ксеркс, чтобы их усмирить, попытался надеть на них свое ярмо и впрячь в одну колесницу, причем одна из женщин - «в персидском платье» ( ), послушно согласилась находиться под ярмом, тогда как другая женщина – «в дорийской одежде» ( ), сбросила конскую упряжь и сломала ярмо (181–196). В приведенных строках Эсхила просматривается непосредственная ассоциация между персами и варварами: «варварская страна» Азия, в представлении афинского драматурга, «одета» в персидские одеяния.

Но основной массив информации афинского драматурга относится непосредственно к персам и Персии, и представления Эсхила в отношении эллино-варварской поляризации в основном находят отражение в противопоставлениях им греков и персов. Именно в языке драмы «Персы» Эсхила, в котором присутствуют варваризмы, проявляются представления Эсхила о варварах-персах (в данном случае мы основываемся на выводах, полученных филологами-классиками в результате текстологического анализа драмы)⁸².

В драме Эсхила можно найти примеры подражания подлинной персидской речи, которые, например, присутствуют и в «Ахарнянах» Аристофана (Ar., Ach., 100)⁸³. Кроме того, персы в трагедии эпизодически представлены говорящими на искаженном греческом языке (Pers., 633–639). О том, что в период Греко-персидских войн и даже позднее греки продолжали считать одной из самых важных характеристик варварства незнание греческого языка (или недостаточное владение им, что равнозначно незнанию) свидетельствует появление термина . По данным античной традиции, это определение возникло из-за ошибки, допущенной персидским полководцем Датисом, сказавшим  вместо грамматически верного  (Ps-Zonar. s.v. ; Ar., Pax., 289 e-g cum schol.; Suid. s.v. ; )⁸⁴. Кроме того, не только собственно в «Персах», но и в других более поздних драмах Эсхила можно заметить элементы звукоподражания варваров⁸⁵. В «Агамемноне» Эсхил выразительно уподобляет «варварскую речь» щебету ласточки, и различные схолиасты, комментирующие соответствующие строки драматурга, отождествляют глаголы  и  (Aesch. Agam., 1050-1051; F. 450 TGF; Schol. Ar. Aves., 1689). Таким образом, Эсхил понимает термин «варвар» еще в своем первоначальном значении, когда он применялся еще только для характеристики негреческой речи.

Однако, драматург уже выходит за пределы этого чисто «лингвистического» понимания варварства, представив персов на сцене как «других» – отличных от греков, и не только по языку. Эсхил ранее всех других авторов обратил самое пристальное внимание на основные отличия персов от эллинов, которые касаются их социально-политической организации, идеологии, и, в целом, образа жизни. Прежде всего, Эсхил проводил различия между персидской деспотией и греческой свободой⁸⁶. С одной стороны, он представляет персидских царей (прежде всего, Дария и Ксеркса) как абсолютных властителей, описывая их статус при помощи терминов  – «владыка» (5, 762, 787),  - «пастырь» (241),  - «господин» (666, 1049),  - «царь» (5, 8, 58, 66, 234, 629, 634) и   –«великий царь» (это подразумевает знание драматургом официальной титулатуры персидских царей) (24)⁸⁷. Драматург верил, и не без оснований, в то, что персы представляли своего царя богом: Хор называет Ксеркса «равным богу» () (74, 80), провозглашает, обращаясь к царице–матери Атоссе: «Ты была супругой богу (), богу Персии ты мать» (157)⁸⁸. С другой стороны, Эсхил противопоставляет персидское владычество и политическую систему греков. На вопрос тени Дария, кто у афинян «пастырь» () и начальствует над войском ( ), хор отвечает, что они не являются рабами никого и никому не подвластны (   ) (141-142). Здесь как раз и обращает непосредственное внимание первое появление терминов  и : это показывает уже развивающееся противопоставление персидского «рабства», и «свободы» греков, некую антиномию, которая найдет наибольшее воплощение у Геродота и в последующей греческой литературной традиции.

По верному замечанию И. Канциоса, изображая жизнь при деспотическом режиме врага, Эсхил пытается обозначить некоторые сущностные его характеристики и способ, посредством которого они определяли жизнедеятельность общества и, таким образом, он безусловно побуждает к сравнению с соответствующими аспектами афинской политической системы⁸⁹.

Между тем, следует заметить, что в «Персах» Эсхила, хотя и находит наиболее яркое выражение противопоставление персидского рабства и греческой свободы, положение высших персидских командиров в Персидской державы по отношению к Великому царю еще не охарактеризовано как положение рабов своего господина. Поэтому, едва ли можно согласиться с мнением П. Джорджеса, что «Эсхил определяет Персию как общество рабов и представляет Персию в качестве микрокосмоса как имение, где царская семья является господами, а старейшины – их рабы»⁹⁰. Военачальники персов представлены в драме Эсхила соратниками Великого царя, а не его рабами. Драматург словами царицы Атоссы характеризует их как  – «друзья» (163, 206, 231, 445, 598, 619) а по словам «тени Дария I» они –   – «верные из верных», (681; cf. 2). Э. Холл справедливо считает эти определения переводом соответствующей иранской терминологии⁹¹; возможно, они являются одними из наиболее ранних вариантов греческой интерпретации персидского определения manā bandaka⁹². Вероятно у Эсхила взаимоотношения царя со своими подданными еще не получили «идеологическую» обработку, выразившуюся в противопоставлении  и .

В драме Эсхила также очевидно противопоставление богатства и бедности, но оно еще не затрагивает греков. Драматург не мыслит «богатство» персов и «бедность» греков в полярных категориях; они еще не являются факторами, способствовавшими формированию у греков противопоставления персидского и греческого образа жизни⁹³. Прежде всего, Эсхил поддерживает развиваемые еще с VII–VI вв. до .э., в связи с установлением тесных взаимоотношений балканских греков с Лидийским царством Мермнадов, представления греков о «богатой» Азии. Прилагательное  – «многозлатый», четырежды применяемое Эсхилом по отношению к персам (Pers., 3, 9, 45, 53), рождается еще в эпическом жанре греческой поэзии. Оно известно Гомеру, который трижды применяет эпитет «многозлатый» по отношению к городу Микенам (Il.,VII, 180; XI, 46; Od., III, 305), и один раз – к Трое (Il., XVIII, 289). У Гесиода же эпитет  применен к богине Афродите (Op. et. Dies, 521; Theog., 980). Однако, фактическое отсутствие какого бы то ни было образа Азии у Гомера естественно не привело к расширению сферы применения этого определения. Поэтому, только Архилох применяет эпитет «многозлатым» () по отношению к властителю Азии – царю лидийцев Гигесу (Archiloch. F. 19 FLG). Cуждения о роскоши () лидийцев регулярны в архаической греческой поэзии (Pisander. F. 17 PMG; Xenophan. F. 3 D-K; Anacr. F. 136/481 PMG)⁹⁴. Ксенофан Колофонский, например, говорил, что его сограждане усвоили роскошь у лидийцев; называя её «бесполезной» (), поэт таким образом выражает свое отношение к образу жизни народов Востока (F. 3 PMG). Анакреонт из Теоса употребил определение  - «изнеженные по-лидийски», вместо распространенного – ⁹⁵. Но даже при упоминаниях архаическими греческими авторами конкретных негреческих народов, фрагментированность имеющегося материала также сказывается при попытке отделить субъективное восприятие чужеземца греческим автором от абстрактного образа, сформировавшегося в общественном сознании греков. Кроме того, как К. Боура и Л. Курке доказывали, в период архаической Греции такие понятия как «роскошь» и «изнеженность» применялись также и к грекам, и не считались исключительно присущими «варварскому» образу жизни, а следовательно, в каком-то роде предосудительными⁹⁶. Очевидно, не следует говорить о проявлении в суждениях греческих авторов эллино-лидийской поляризации. Ситуация постепенно меняется в период, когда греки находились в тесных отношениях с персами; наблюдения над персидским образом жизни невольно давали почву для сравнений с эллинским образом жизни.

Эсхил применяет эпитет «многозлатый» () по отношению к дворцам Ксеркса (3), войску (9), Сардам (45) и Вавилону (53); города всей Азии и Персия названы «гаванью великого богатства» (  ) (250); драматург называет «украшенный золотом дом» ( ) царицы Атоссы (159), сообщает о том, что царь Дарий собрал большое богатство ( ) (163). Персидские цари объявлены потомками «златоносного рода» (79–80) – Персея (Schol. Pers, 80). В «Персах» Атосса рассуждает о том, что своим поражением Ксеркс рискует потерять великое богатство, которое собрал его отец Дарий при помощи богов; однако, богатство непочетно, если нет за ним силы, в силе же также мало славы, если живешь в бедности (163-168). Таким образом, Когда царица Атосса интересуется причинами вражды Ксеркса к Афинам, она спрашивает и об их богатстве. На ее вопрос, чем еще славен этот город, может быть богатством домов, хор отвечает: «Есть источник серебра у них, клад страны» (      ) (237-238). В последнем случае, конечно, Эсхил дает аллюзию на разработку серебряных рудников в Маронии (Лаврионе), которые позволили афинянам создать флот, сражавшийся с персами при Саламине, и стать морской державой (Arist. Ath. pol., 22, 7). Можно согласиться с мнением С. Голдхилла, что Эсхил противопоставляет «личное богатство» персов и общественные расходы афинян на строительство флота (237-238)⁹⁷.

Эсхил неоднократно сравнивает греческий и персидский способы ведения войны: тактику боя греков при помощи копья в построении фалангой гоплитов с применением персами лучников (85–86, 147–149; 239–240) при том, что основное действие драмы разворачивается на фоне морского сражения (кроме эпизода с уничтожением персов на острове Пситталия: Pers.,447–471).

Вообще, лучник в представлении Эсхила символизирует персов и Азию, и в этом драматург не оригинален и следует представлениям своего времени (278). Изображение царя в виде лучника присутствует на персидских дариках, а также лучник наиболее часто встречается на образцах афинской иконографии⁹⁸. Этот символ проникает и в греческую литературную традицию, что и отражает Эсхил⁹⁹. Драматург называет персидских полководцев «искусными лучниками» () (26, 30), а царя Дария I - «повелителем лучников» () (556); в драме хор оплакивает ушедших в Аид «тысячи искусных лучников» –    (926-927). Понятно, что Эсхил работал над трагедией по свежим впечатлениям от прославленных побед греков в период Греко-персидских войн, в которых, как известно, принимал личное участие, и, поэтому, персы на протяжении всей драмы представлены в совершенно различных ракурсах.

Тем не менее, в трагедии трудно обнаружить даже следы явного презрения к врагу греков – Персии, которыми пестрят произведения греческих авторов уже следующего IV в. до н.э. И. Канциос обращает внимание, что даже в период постановки «Персов» Эсхила (472 г. до н.э.) еще могло казаться возможным новое персидское вторжение в Грецию¹⁰⁰. В частности, драматург стремится продемонстрировать, с каким грозным противником вынуждены были эллины вступить в битву. В той части драмы, где рассказывается об отправлении персидского войска в поход против Эллады (26–32), присутствуют яркие характеристики персидских вождей, которые в более поздней греческой литературной традиции более присущи эллинам, чем варварам: персидские военачальники называются меткими стрелками из лука (), искусными наездниками (), суровыми на вид (  ), страшными в битве (  ), непреклонными душой ( ). Далее, они представлены стойкими и суровыми (  ) (78–79). Войско персов, по представлениям Эсхила, неодолимо (    ), персы не лишены доблести (  ) (91–92). Изнеженными здесь, вероятно по старой традиции, в «каталоге» отрядов, отправившихся в поход против Греции, признаются именно лидийцы –    (41–42). Правда, упоминая о военной доблести и мощи персов вполне могло преследовать определенную цель: чем могущественнее враг, тем славнее над ним победа.

Действительно, наиболее очевидно военные качества варваров-персов и эллинов противопоставляются в рассказе персидского вестника о сражении при Саламине: страх варваров (: 393) и мужество греков (: 394); прекрасный строй наступающих греков (… ) (399–400) и беспорядочное бегство варварского войска после одержанной греками морской победы при Саламине (    ) (422) и сухопутной – на о. Пситталии (469-470); боевой клич греков контрастирует с персоголосым шумом врага (  ) (402–407). Примечательна фраза, что греки уничтожали персов словно рыбак тунцов -        ,- досками, обломками судов и весел(424–5) и т.д.

С другой стороны, в первой половине V в. до н.э. феминизация персов, однако, начинает проявляться в афинском изобразительном искусстве, в частности, в иконографии (которые, несомненно, можно считать не только выражением афинской официальной идеологии, прославляющей победы над персами, но и в некоторой степени отражением массового сознания афинян). Уникальным свидетельством такой феминизации может быть краснофигурная ойнохоэ ок. 465 г. до н.э., на которой изображена сцена с обнаженным греком и персидским лучником, прославляющая победу при Эвримедонте¹⁰⁷. Однако, на сегодняшний день это – единственный образец афинской иконографии среди других батальных сцен, изображенных на керамических изделиях. который бы отражал презрительное отношение греков к своим врагам – персам. В афинском искусстве V в. до н.э. были популярны сцены амазономахии. Причем, современные исследователи при изучении различных изображений сцен амазономахии в иконографии обратили внимание, что амазонки не были ассоциированы с персами вплоть до середины V в. до н.э. В сценах амазономахии на керамике конца VI – начала V в. до н.э. греки и амазонки изображаются на сходный манер. Однако, позднее эллины представлены сражающимися против амазонок, которые изображены в виде персидских лучников¹⁰⁸. Именно, в различных греческих изображениях амазономахии после середины V в. до н.э., как обычно считают, можно увидеть аналогию с Греко-персидскими войнами, а самих амазонок – с персами. Ассоциации амазономахии с войной против Персии были особенно популярны в Афинах периода Кимона, который в течении многих лет возглавлял афинян в войне против Персии. Особенной актуализации этого мифа способствовало то, что существовало предание о нападении амазонок на Аттику, которое отразил Тезей, сын Эгея (Hdt., IX, 27; Plut. Thes., 26–28; Paus., I, 2, 1; 15, 2; 17, 2; 41, 7; II, 32, 9), почитавшийся в Афинах в «век Кимона»¹⁰⁹. Павсаний сообщает, что Росписной Портик в Афинах ( ) был украшен картиной, на которой изображены афиняне и Тезей, сражающиеся с амазонками (Paus., I, 15, 2).

С. Миллз обращает внимание, что уже в V в. до н.э. в Афинах тема поражения амазонок была популярна не только как одно из деяний Тезея, но, подобно разгрому Персии, считалась одним из героических деяний афинского народа в целом¹¹⁰. Изображение амазономахии, как и сцен Троянской войны, несомненно, призвано представить на картине конфликт греков и Востока; однако, представление амазонок в виде персидских лучников не свидетельствует непосредственно в пользу «феминизации» персов: амазонки в греческой мифологической традиции были окружены героическим ореолом (Hdt., IV, 110–116; Plut. Thes., 26); уподобление же персов женщинам, напротив, обычно преследовало цель обратить внимание на их военную слабость.

Таким образом, «Персы» Эсхила представляют первый известный пример, когда определение «варвары» начало применяться к персам. В этой связи хотя и можно говорить о проявлении эллино-варварской поляризации в драме Эсхила. Однако, обозначением «варвары» драматург отделял негреков от эллинов по лингвистическому и этническому критерию, однако, не по морально-этическому; как мы убедились, даже элементы противопоставления греков и персов у Эсхила не подразумевают однозначно то, что персы были худшими или низшими по сравнению с греками. Однако, в некотором роде подобные оценки варваров можно обнаружить также и в труде Геродота.