Сильвия Крэнстон при участии Кэри Уильямс Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения Блаватской е. П. Перевод с английского под редакцией
жүктеу/скачать 4.54 Mb.
|
| Часть III. ГОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ
Глава 1. Снова в России Стояла рождественская ночь, подходил к концу 1858 год. Сестра Е.П.Б. Вера, оставшись вдовой с двумя малыми детьми на руках, приехала на зиму вместе с отцом в Псков к своему свёкру, генералу Николаю Александровичу Яхонтову. На Рождество там справляли свадьбу. "Мы сидели за ужином, — вспоминает Вера (от третьего лица). — В сенях беспрестанно раздавались звонки людей приезжавших с экипажами гостей. В ту минуту, когда шафера провозгласили здоровье молодых, раздался звонок Блаватской, и сестра её, повинуясь неизвестному ей чувству, несмотря на эту торжественную минуту, вскочила из-за стола и побежала сама отворить двери, в полном убеждении, что приехала сестра" [1]. Вернувшись из Индии в Европу, Е.П.Б. провела несколько месяцев во Франции и Германии, а затем направилась к родственникам, в Санкт-Петербург. Сначала она заехала к Надежде Андреевне, но попросила её никому об этом не рассказывать. Е.П.Б. опасалась, как бы муж не заявил вдруг о своих супружеских правах, и поэтому решила через неё разведать о его намерениях. Он ответил: «Можете уверить Е.П. честным моим словом-ветом (от вето — Ред.), что я никогда её преследовать не буду. Вот уже скоро 10 лет со времени моего несчастия, и потому, [скажу я Вам, я достаточно] выработал свой характер, и сделался ко всему равнодушен, и даже очень часто смеюсь над глупостями, которые совершились... Ко всему можно привыкнуть. Так я привык к безотрадной жизни в Эривани» [2]. После приезда сестры Вера, конечно, ждала рассказов о её путешествиях, но узнала только, что Елена все эти годы "провела в чужих краях, в непрерывных поездках по Европе, Азии и Америке" [3]. Позднее, объясняя Синнетту причину своей сдержанности, Е.П.Б. писала: "С семнадцати лет и до сорока во время своих путешествий я старалась уничтожить следы своего пребывания повсюду, где бы мне ни приходилось останавливаться... Я никогда никому не сообщала, где была и что делала. Стань я обычной, [мои родные] смирились бы с этим скорее, нежели с моими занятиями оккультизмом". Узнай они, чем Елена занимается, они сочли бы, что она попалась в сети дьявола [4]. По поводу тех своих недоброжелателей, которые пытались выведать её прошлое, она как-то сказала: «Даже своим лучшим друзьям я не много рассказывала о [своих] путешествиях и никогда не стремилась удовлетворить чьё-либо любопытство, тем более любопытство моих врагов. Последним не возбраняется распространять небылицы обо мне и верить в них, если они того пожелают, а также измышлять новые, по мере того как прежние со временем поизносятся. В самом деле, почему бы им так не поступать, раз они не верят в адептов теософии [учителей мудрости]?» [5]. Хорошему знакомому Е.П.Б. писала: "Есть несколько "страниц из истории моей жизни"... я скорее умру, чем открою их, но не оттого, что мне за них стыдно, а потому что они слишком сокровенны" [6].
«Людям, следящим за периодическими изданиями, приходилось не раз встречать на столбцах газет имя Елены Петровны Блаватской. Если то были иностранные газеты, — благо ей! Если же русские — чего, чего не взводилось ими на её бедную голову! И не повторить всех клевет и всех нелепостей, которыми осыпают её соотечественники. Начиная от обманов, шарлатанства и до уголовных преступлений включительно. Мы Е.П. знаем хорошо: были близко знакомы с нею с раннего детства её и до зрелых лет. Мы давно искали возможности представить интересующимся этой личностью, "из ряду — вон", несколько беглых очерков о ней. Поверят нашему правдивому слову или нет, — мы не заботимся, довольные сознанием, что выскажем правду — единственную, кажется, правду, сказанную о ней в России» [7]. Две серии её статей — "Правда о Е.П. Блаватской", под псевдонимом И.Я., и "Необъяснимое или необъяснённое (Из личных и семейных воспоминаний)" — были настолько популярны, что вслед за тем вышли отдельными брошюрами. Когда Е.П.Б. вернулась в Россию, то, по свидетельству Веры, она "уже была окружена таинственною атмосферой явлений, видимых и слышимых, и ощутительных для всех её окружавших, но совершенно ненормальных и непонятных" [8]. Позднее Е.П.Б. рассказывала сооснователю Теософского общества У. Джаджу, что в "это время она позволяла себе играть психическими силами, чтобы научиться полностью понимать их и управлять ими" [9]. Вера пишет: «С той же самой ночи все живущие в квартире заметили странные звуки, сухие и резкие, раздававшиеся во всех предметах, окружавших приезжую... Настойчивые расспросы сестры привели её к сознанию, что проявления эти сопутствуют ей, без её воли и желания, то усиливаясь, то ослабевая, а порой и совсем прекращаясь... Дело в том, что стук был не просто неосмысленный стук, а нечто одарённое понятием и разумом; мало этого: нечто имевшее дар узнавать невысказанные мысли, нечто свободно проникавшее в сокровеннейшее каждого человека и свободно разоблачавшее все его прошлые дела и настоящие помышления. Я — мы, — родственники сестры Ел[ены] Петр[овны], жили вообще довольно открыто; её присутствие привлекало к нам множество посетителей, из которых ни один не остался не удовлетворённым по части столоверчения и столописания или, правильнее, стукописания, потому что ответы давались посредством стука, раздававшегося, при произнесении азбуки, на известной букве, и таким образом составлялись целые речи на всевозможных языках, даже совершенно неизвестных медиуму... Обыкновенно она сидела себе спокойно за какой-нибудь ручной работой в кресле или на диване, по-видимому не принимая ни малейшего участия в суете, происходившей вокруг неё; а кругом кипела работа. Кто-нибудь говорил громко азбуку; другой записывал буквы; третьи спешили задавать мысленные вопросы... Она была и хорошим пишущим медиумом; хотя этим способом говорить можно гораздо скорее и проще, но она его не любила именно потому, что боялась подозрений» [10]. О постукиваниях сама Е.П.Б. говорит так: «Каждый раз, когда надо передать чью-то мысль посредством стуков... нужно в первую очередь поймать... мысль запрашивающего, а сделав это, хорошенько запомнить её, поскольку она часто пропадает; потом необходимо следить за буквами алфавита, когда те читаются или выбираются, подготовить поток энергии, который должен произвести стук на правильной букве, и затем заставить его выплеснуться в нужный момент, выбрав в качестве проводника стол или любой другой объект. Это намного труднее, чем автоматическое письмо»[11]. Вера отмечает: «Когда же заявлялись прямые сомнения в её честности, высказывались прямо глупейшие предположения, что это стучит она сама, что у неё в кармане такая машинка или что она щелкает ногтями; а в том случае, когда руки её были заняты шитьём, то предполагали щёлканье пальцами ног, — тогда Е.П. беспрекословно подчинялась самым нелепым требованиям: её обыскивали, ей связывали руки и ноги, а иногда укладывали её на мягкий диван, снимали с неё башмаки, руки же и ноги клали на подушку, чтоб они были у всех на виду, и требовали, чтобы она сделала так, чтоб стуки раздавались подальше, в других концах комнаты. Тогда она прямо заявляла, что это не в её власти, что она попытается, но за успех ручаться не может. Однако почти всегда желание её исполнялось, особенно вначале и в тех случаях, когда налицо были люди серьёзно интересовавшиеся: стуки раздавались в потолке, в окнах, в мебели, стоявшей на противоположной стене... Но порой незримые деятели зло подшучивали над насмешниками. Одному юному учителю М. чуть не сбросили с носа очков, застучав в стекла так сильно, что он схватился за них и побледнел, как полотно. Одной даме, esprit fort*, ещё весьма занятой собою, на её игриво-насмешливые вопросы о том, что составляет лучший проводник для их сообщений с людьми, они отвечали: "Золото. Мы это сейчас тебе докажем..." Дама сидела, слегка открыв губы в насмешливой улыбке. Едва записывавший буквы прочел этот ответ, как она схватилась за рот, и всё лицо её исказилось испугом и изумлением!.. Все переглянулись. Все поняли, что дама почувствовала сотрясение в золотой пластинке своих фальшивых зубов, и когда она в ту же минуту встала и распрощалась, разразился гомерический смех над проделкой её антагонистов» [12]. В то время Вера, как и большинство других людей, объясняла это явление медиумическими силами своей сестры, но Е.П.Б. всегда отрицала это: «Сестра моя Е.П. Блаватская большую часть десятилетнего своего пребывания вне России провела в Индии, где, как известно, спиритическая теория в большом презрении, и так называемые у нас медиумические явления объясняются там совершенно иными причинами, таким источником, черпать из которого сестра считает унизительным для своего человеческого достоинства, почему и не признаёт в себе этой силы. (По письмам сестры мне известно, что она осталась очень недовольна многим из рассказанного о ней автором статьи "Правда о Е.П. Блаватской". Она утверждает и теперь, что влияла на неё тогда, как и ныне, совсем другая сила — та, которой пользуются индийские мудрецы, Радж-Йоги. Что даже тени, которые она видела всю свою жизнь, были не привидения или призраки отшедших, а явления этих всесильных друзей её в их астральной оболочке.) Но как бы там ни было, какова бы ни была сила, производившая явления, но в продолжение времени, проведённого мною вместе с сестрой Еленой у Я[хонто]вых, явления эти происходили постоянно на виду у всех, веривших им и не веривших, и всех повергали в изумление» [13]. Неверующими оставались отец, Петр Алексеевич Ган, и брат Леонид. Скептицизм последнего, впрочем, поколебался в один из вечеров, когда у Яхонтовых в очередной раз собралось много гостей. Следующий рассказ Веры приводится в немного сокращенном виде. «Это был сильный, коренастый юноша, пропитанный латинской и германской премудростью дерптского университета. Он остановился за спиной сестры и слушал её рассказы о том, как в присутствии медиума Юма некоторые лёгкие предметы делались настолько тяжёлыми, что их невозможно было оторвать от пола, а другие, несравненно более тяжёлые, напротив, становились необычайно лёгкими. — И ты можешь это сделать? — иронически спросил молодой человек у своей сестры. — Иногда делала, но за удачу ручаться не могу, — хладнокровно ответила Блаватская. — А попробовать можно? — спросил кто-то, и все наперерыв стали просить её. — Извольте, я попробую; но прошу помнить, что моя сила не равна Юмовской и что я ничего не обещаю. Я буду смотреть на этот шахматный столик... Кто желает, пусть приподнимет его теперь, — и после того, как я на него посмотрю... Один из молодых людей решительно подошёл и приподнял столик, как перышко. — Хорошо. Потрудитесь поставить его обратно и отойти. Приказание было исполнено, и водворилось общее молчание. Все следили, затаив дыхание, за тем, что делала г-жа Блаватская. А она ровно ничего не делала; только устремила свои большие голубые глаза издали на шахматный столик и напряженно глядела на него несколько времени. Потом, не спуская с него глаз, она рукою пригласила того же молодого человека приподнять его. Он подошёл и уверенно взялся снизу за ножку... Стол не двигался. Он схватился за него обеими руками. Стол стоял, как привинченный к полу... Поднялся оглушительный шум восторгов и восклицаний. Молодой человек бросил стол en desespoir de cause**, отошёл, сложил по-наполеоновски руки и произнёс: — Вот так штука! — Поистине штука! — согласился Л. Ган. У него явилось подозрение, что этот гость действует заодно с его сестрой. — Елена! Можно мне попробовать? — спросил он. — Сделай одолжение. Брат её подошёл улыбаясь и схватил ножку крошечного столика своей мускулистой рукой. Но улыбка в ту же секунду сменилась выражением удивления. Он отошёл на шаг и осмотрел стол, ему давно известный. Потом сильно толкнул его ногою в сторону, но столик даже не дрогнул. Тогда он налёг на него грудью и пробовал раскачать его... Дерево трещало, но не поддавалось никаким усилиям. Три его ножки казались привинченными к полу. Леонид Петрович потерял надежду и, отойдя в сторону, сказал: — Странно! — Глаза его невольно перебегали со столика на сестру... Видя недоумение своего брата и может быть желая окончательно разрушить его сомнения, Елена Петровна обратилась к нему и, тихо рассмеявшись, сказала: — Попробуй теперь поднять его! Ган нерешительно подошёл, взялся опять за ножку и, дёрнув столик вверх, чуть не вывихнул себе руку от излишнего усилия: столик взлетел, как перышко!» [14]. Синнетт сообщает: «Г-жа Блаватская говорила, что такой феномен производится: либо 1) усилием её тренированной воли, направляющей магнитные потоки так, чтобы давление на стол неимоверно возросло, либо 2) с помощью тех существ, с которыми она постоянно была в контакте. Оставаясь незримыми, они могли удерживать столик, какая бы сила ни пыталась его поднять» [15]. ккультные чудеса во Пскове Глава 3. Петербург и Ругодево Весной 1859 года Е.П.Б. с отцом и сестрой Верой приехала в Санкт-Петербург. Они остановились в гостинице "Париж". Утро обычно посвящалось делам, день и вечер занимали визиты, так что для чего-то необычного просто не оставалось времени. Однажды вечером они принимали двух старых друзей Петра Алексеевича Гана. Бывший декабрист А. Л. Кожевников и второй гость живо интересовались спиритизмом и, конечно, сгорали от желания увидеть какой-нибудь феномен. Вера рассказывает: «После нескольких удачных опытов посетители пришли в восторг и удивлялись равнодушию г.Гана, хладнокровно раскладывавшего пасьянс, а на вопрос, обращенный к нему, он объявил, что это всё вздор, он не хочет и слышать такой ерунды, и что, по его мнению, это занятие унизительно для серьёзных людей. Старые знакомые не оскорбились таким ответом и стали усиленно просить Петра Алексеевича уйти в другую комнату, написать на бумажке вопрос и, не показывая его никому, положить в карман. Старик сначала посмеивался, потом согласился. Исполнив всё согласно указанию, он снова уселся за свой пасьянс. — Вот сейчас решится наш спор! — сказал К[ожевник]ов. — Ну, что вы скажете, Петр Алексеевич, если ответ будет самый категорический? Придется ведь поневоле уверовать!.. — Не знаю, что я скажу! — скептически возразил Ган, — только знаю одно: в тот час, когда я поверю спиритизму, — я поверю чёрту, ведьмам, русалкам, оборотням — всем бабьим сказкам, и меня придется свести в жёлтый дом!.. Помощью стуков и азбуки сложилось одно слово... но слово это оказалось таким странным, что все мы, ожидавшие какой-нибудь сложной фразы, переглядывались в недоумении, не зная, прочесть ли его громко?.. На наши вопросы, кончена ли фраза, — раздавались энергические ответы: "Да!.. Да, да, да!!", что выражалось тремя стуками. Три означало настойчивое подтверждение. Заметя наше волнение, услыхав наши возгласы, П. А. Ган обернулся и спросил: — Ну что же?.. Готов ответ?.. Верно, что-нибудь очень замысловатое?.. — Здесь только одно слово... — Какое? — Зайчик! Надо было видеть перемену, происшедшую при этом слове с стариком!.. Он вынул из-за борта сюртука свою записку и молча подал её дочерям... Вот что на ней было написано: "Как звали мою первую боевую лошадь, на которой я делал турецкую кампанию?.." А ниже в скобках: "Зайчик!"... Этот "Зайчик" имел громадное влияние на старика Гана. Как это часто случается с закоренелыми скептиками: раз он убедился, что в этом есть нечто, не имеющее ничего общего с обманом, он, поверив одному факту, — поверил сполна всему и предался спиритизму с чисто юношеским увлечением... Самые лучшие сеансы удавались тогда, когда мы бывали одни, когда никто не желал производить никаких опытов, никого не надо было убеждать или просвещать... Помню, как в один вечер при гостях, заехавших издалека нарочно с целью, чтоб "видеть очами и слышать ушами", Блаватская тщетно пускала в ход всю силу своей воли, — решительно ничего не вышло!*16 Гости уехали недовольные... а едва за ними заперлась дверь, ещё и колокольчики их экипажа явственно звучали в подъездной аллее, как всё пришло в движение, вся мебель словно одушевилась, и весь вечер и часть ночи мы провели словно среди очарованных стен дворца какой-нибудь Шехерезады. Чего не делалось тогда?.. Все явления, наблюдаемые нами в разное время, — имели место в эту памятную ночь. То раздавалась гамма на закрытом рояле в зале, где все мы сидели за ужином. То по первому взгляду медиума к ней неслась по воздуху через всю комнату её папиросница, носовой платок, спичечница. То в смежной гостиной разом потухали лампы и свечи, и когда мы вошли в неё с огнем, оказалось, что вся мебель в ней стояла вверх ногами, беззвучно перевёрнутая невидимыми руками, в полной целости...» [17]. Как объяснила позднее Е.П.Б., выражение "невидимые руки" довольно точное. В подобных случаях могли действовать и её собственные астральные руки [18]. Считается, что астральное тело распространяется на несколько футов за пределы физического тела. Закончив дела в городе, семья уехала в деревню Ругодево Новоржевского уезда — имение, которое незадолго до смерти приобрёл покойный муж Веры. Е.П.Б. оставалась там примерно около года. Вера пишет: «Поселившись у себя в деревне, мы попали как бы в какой-то волшебный мир и до того свыклись с необъяснимым передвижением мебели, перенесением из одного места вещей в другое и вмешательством в нашу будничную жизнь какой-то неизвестной, разумной силы, что вскоре стали смотреть на неё как на нечто весьма обыкновенное, часто не обращая почти никакого внимания на такие факты, которые поражали других как чудеса. Поистине привычка — вторая натура!.. Раз утром отец вышел к утреннему чаю сам не свой. Я испугалась его расстроенного вида и бледности, думая, что он болен, но он отклонил моё подозрение. — Я не болен, но расстроен сильно, это правда! — сказал он. — Я не спал всю ночь... С вечера ещё, едва я лег, ко мне пришла твоя мать... Я увидал её вдруг. Она смотрела на меня спокойно и ласково. Когда я приподнялся, чтобы броситься к ней, она протянула руку, прося не трогать её... И голос, и лицо, и манеры — всё её! Всё, даже до привычки — разговаривая хмурить брови!.. Но рассказать, о чём они говорили, отец не мог или не хотел, хотя уверял, что помнит всё до слова... Несколько раз впоследствии он выражал желание и надежду снова увидеть призрак моей давно умершей матери, но этого более не случалось» [19]. Пребывание сестёр в Ругодеве окончилось сильной болезнью старшей. Она несколько лет тому назад, во время одного из своих путешествий по азиатским или американским дебрям, была сильно ранена. Рана эта по временам открывалась, и тогда она сильно страдала, даже до конвульсий и беспамятства. Болезнь продолжалась дня два-три и потом стихала сама собою; но перепуганная семья не знала этого и очень встревожилась. Послали в Новоржев за доктором, который однако не принёс много пользы, потому что сам был сильно озадачен и испуган — не болезнью Блаватской, а той непрестанной кутерьмой, которая, словно ещё усиленная её беспомощным состоянием, неумолкаемо происходила вокруг неё. Это был такой хаос звуков и стуков, раздававшихся в полу, в потолке, в стенах, в окнах, что нехрабрый врач пришёл в изумление и даже ужас. Его страх, комические ужимки и просьбы не оставлять его одного в комнате больной, поспешность, с которой он стремился выйти из неё, забавляли домашних Елены Петровны, привычных к различным, гораздо более удивительным проявлениям присущей ей невидимой силы, в сущности совершенно безвредной. Перепуг бедного доктора долго служил предметом смеха ругодевских жителей и более самой болезни запечатлел в их памяти этот эпизод. Вера продолжает: "Весной 1860 года обе сестры выехали из Ругодева на Кавказ в гости к деду и бабушке... За три недели путешествия из Москвы в Тифлис... не раз происходили весьма странные явления", но самое необычное приключилось "в Задонске [Воронежской губернии], в земле войска Донского, одном из центров паломничества, где покоятся мощи Св. Тихона"[20]. Однако русский цензор изъял этот рассказ при публикации "Правды о Е.П. Блаватской" [21]. К счастью, отрывок из первоначальной рукописи с дополнительными пояснениями Веры был использован Синнеттом в его "Случаях". Вот что было опущено цензором: «[В Задонске]... мы остановились отдохнуть, и я уговорила мою ленивую сестру сопровождать меня к обедне. Мы узнали, что в этот день молиться у святых мощей будет митрополит киевский [с 1860 г. — митрополит новгородский и санкт-петербургский] преосвященный Исидор; его, бывшего экзарха Грузии, мы обе хорошо знали в детстве и юности в бытность свою в Тифлисе... У обедни почтенный старец узнал нас и прислал служку с приглашением навестить его в доме у архиепископа. Он принял нас очень ласково. Но едва мы уселись в гостиной, как со всех сторон раздался ужасный гул и стук такой силы, что даже нам это показалось необычным: всё в большой зале трещало и стучало, начиная от огромной люстры под потолком, у которой сами собой раскачивались хрустальные подвески, и до стола, на который Святейший опирался локтями. Невозможно передать, как мы были смущены и расстроены — хотя, нужно сказать правду, мою непочтительную сестру эта неловкая ситуация развлекала больше, чем мне хотелось бы. Впрочем, проницательный митрополит сразу заметил наше замешательство и разгадал его истинную причину. Он достаточно много читал о так называемых "спиритических" проявлениях и только рассмеялся при виде надвигающегося на него огромного кресла, да и вообще казался заинтересованным этим феноменом». Уточнив, которая из сестёр "обладает столь странной силой", митрополит с разрешения Е.П.Б. мысленно задал её "невидимкам" серьёзный вопрос. Ответ оказался настолько толковым, что он продолжал задавать мысленные вопросы ещё в течение нескольких часов, "не уставая выражать своё восхищение их всезнайством", по словам Веры [22]. Годы спустя Вера пересказала эту историю в кратком жизнеописании Е.П.Б., и на сей раз бдительное око цензора пропустило этот фрагмент. Вот его завершение: «На прощание он благословил её и напутствовал словами, которые навеки остались ей памятны и дороги как мнение просвещённого иерея православной церкви об исключительном её даре. Он сказал: "Нет силы не от Бога! Смущаться его вам нечего, если вы не злоупотребляете особым даром, данным вам... Мало ли неизведанных сил в природе? Всех их далеко дано знать человеку; но узнавать их ему не воспрещено, не воспрещено и пользоваться ими. Он преодолеет и, временем, может употребить их на пользу всего человечества... Бог да благословит вас на всё хорошее и доброе"» [23]. Глава 4. На Кавказе, в Тифлисе Е.П.Б. год прожила у Фадеевых. В августе 1860 года она навек простилась с любимой бабушкой — почтенная старая женщина тихо отошла в мир иной. Интересно описывает жизнь этого дома частый гость Фадеевых П. С. Николаев: «Жили они в старинном доме князя Чавчавадзе; самый этот дом носил на себе печать чего-то особенного, чего-то веявшего Екатерининскою эпохою. Длинная мрачная зала, увешанная фамильными портретами Фадеевых и кн. Долгоруких, затем гостиная, оклеенная гобеленами, подаренными Екатериной II князю Чавчавадзе, следующая затем комната Н[адежды] А[ндреевны] Фадеевой, представлявшая собою один из самых примечательных частных музеев, — такова была обстановка этого дома... [В коллекцию музея входила также весьма редкая и ценная библиотека]. Освобождение крестьян не изменило жизни Фадеевых, вся громадная крепостная их дворня осталась у них по найму, и всё шло по-прежнему привольно и широко. Я любил у них проводить вечера; в одиннадцать без четверти часов... старик уходил. Неслышно приносился ужин в гостиную, двери запирались плотно, и начиналась оживлённая беседа: то разбиралась современная литература или современные вопросы русской жизни, то слушался рассказ какого-нибудь путешественника или только что возвратившегося с боевого поля загорелого офицера; иногда являлся старик испанец-масон, Квартано, с рассказами о Наполеоновских войнах, или Радда-Бай (Елена Петровна Блаватская, внучка А. М. Фадеева) вызывала из прошлого бурные эпизоды своей жизни в Америке; порою разговор принимал мистическое направление, и Радда-Бай вызывала духов. Догоревшие свечи чуть мерцали, фигуры на гобеленах как бы шевелились, невольно становилось жутко, а восток начинал уже бледнеть на чёрном фоне южной ночи» жүктеу/скачать 4.54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|