Сказка, написанная порнобионической dx-мухой

Трава туши-----бумага. Декабрь 1921- октябрь1921………………………………162

Эпилог…………………………………………………………………………...234

Тцара стоял над столом. На столе лежал клок сырного мира Флисс. Это был мягкий, взаимопродавляемый Мёбиус-мир, бесконечно скользящий навтречу, словно два гульфика в одной ширинке.

--------Все флисс----- гермафродиты,------сказал Тцара,-------они так долго скользят друг навстречу другу, что становятся похожи на червей. А черви-----гермафродиты.

--------Черви полосатые,------вставил Марсель.

--------Черви-стрелки дней,-------уточнил Тцара,-----

черви полосатые, когда из сыра потолка ползут черви-стрелки дней.

Марсель встал с пола и дотронулся до потолка.

--------Действительно сыр,-----произнёс Марсель раздумчиво.

Стрелка дня, словно дрявленная водоросль из целотекса пронзила Марселя насквозь.

Она точно была гермафродитом. Она вошла в макушку, а вышла из-под пятого ребра.

Марсель сел на пол и крепко задумался.

--------Почему червь-стрелка дней, а потолок из сыра?-----спросил он.

--------Стрелка дня-----это часы внутри сыра,-----сказал Тцара,---------потолок из сыра, потому что его видно, когда лежишь на спине, как лежишь сейчас ты.

-------Что значит часы внутри сыра?

------Время------мягкий дырокол внутри часов сыра.

-----Сырный час дряв стрелками?

------Стрелками дряв потолок всей жизни.

Тцара постучался в клок:

Клок-клок.

Из дыр показались соп-ноэмы.

Тцара схватил одну.

-------Флисс делится на гладкий и ноздреватый. Ноздреватый------поющий, эоловый. В дыры выглядывают соп-ноэмы, эоловые арфы, вокс-нигоды, фле-кет-дуфы, дромбы, лиловые дудки, дрявые флейты, шерстобитовые органы, сквозные оркестрины, эластичные клавесины и голая кора,------сказал Марсель.

------Флейты и так дрявые,------удивился Тцара.

------Ты не понял, это «дрявые флейты»,-----улыбнулся Марсель.

Соп-ноэма в руке Тцары изогнулась и попыталась втянуть Тцару в раструб.

-------Жерла мехов,-------мех------ генеративный музыкальный инструмент-----добавил он,-----есть дыры Флисс и жерла ходуль Ходулки или Псевдоподиксиса,-----продолжал Марсель.

-----Очень плоский мир,-----заметил Тцара.

-----Да, мир плоский как сырный ломтик под сырным ломтиком, когда их дыры не совпадают.

Тцара проглотил соп-ноэму.

------То есть Ходулка или Псевдоподиксис тоже из Флисс?

------Точно, она----- зиккурат Флисс. Представь себе, много-много тонкой лапши Флисс, есть худая Флисс, есть тощая Флисс, есть орохламная. Орохламная----- самая прочная, но совсем сухая и ноздрей в ней больше всего. Лапша Флисс сплетается в мосты и тоннели. По ним ездят мягкие электровозы. Электровозы это аксолотли---- тощие смыслы, смыслы на каждый день. Лотль------- их локоматив, остальные----- вагоны с длинными узкими пазами вдоль спины и прозрачными изрезанными семантелловыми жабрами для навигации. В салонах аксолотлей, маленькие аксолотли------ильмовые ольмы выращивают семантеллу на жабры. Клок Ходулки или Псевдоподиксиса состоит из зиккурата и ходящих в нём электровозов, а так как зиккурат и электровоз в нём не разделить, он называется Мёбиус-мобилем.

Соп-ноэма сползла по глотке Тцары в пищевод.

-----Что есть аксолотль?-----спросил Тцара.

------Я же сказал, аксолотль----тоший смысл, метафора вечной юности и возможность размножаться в личиночной стадии. Возможность размножать дни, гладкие и сферичные, как гермафродиты Платона,-------немного смутившись, повторил Марсель.

------Поющую Флисс назовём Баланоглосс, а орохламную-----Утиль,-----сказал в этот момент Тцара.

Он протянул ладонь потолку, и тут же получил в неё внизчисленную трубку. Трубку он вставил в глотку и залез в окуляр глазом.

------Утиль состоит из петлей и лассо эхолалий и шперрунгов. Она кочует вместе с муссонными свалками и всё больше твердеет и крошится, -----Марсель встал. Он был высоким, 4,5 метра ростом, с карими глазами и чёрными волосами. В карих глазах его журчали ручьи, а в чёрных волосах путались звёзды.

-----Что там?-----он кивнул подбородком на трубку.

-----Флисс,------сказал Тцара и пожал плечами.

------Кто ест Флисс?

-----Мухи.

-----Мухи всегда голодны. Голод вытягивает их внутри Ходулки. Худые мухи едят худую Флисс и влетают в худые фрамуги.

------Худые фрамуги?

-----Можно и так назвать дыры-меха-жерла. От голода мухи всегда зябнут, они дрожат, кутаясь в бутылочный шуб.

-----Бутылочный шуб?

-----Ну да, бутылочного цвета шуб уплотняющий голод, словно бутылку.

На плечо Марселя села Утиль----- не Флисс, муссоная ласточка в красном плюшевом скафандре с сырными жабрами. Она прилетела со свалки.

За сырным окном шёл снег. Утиль посмотрела в него и сняла скафандр. У неё было лицо Марселя.

------Из осколков шуба струятся ленты на битых локтях мух,-----заметила она.

Марсель посмотрел в лицо Утиль и продолжил:

------Лица-----это самое главное, тушь прорисовывает лица Ходулки, прежде чем пропитать Флисс мух.

-----Мухи плачут,-----Тцара всмотрелся в горло.

-----Они не плачут, они прядут слёзсвиль. Слёзсвиль состоит из дафний и золотых рожков или чугунных уховёрток. Мухи-----мягкие вентили э-кранов или э-кспансирующих кранов. Их прямостояние держит э-краны закрытыми, когда они кутаются, то горбятся и открывают фрамуглию. Через э-краны они стелят фрамуглию, а через ходули сосут тушь из твоего колена.

Внутри Ходулки на ходулкиных ходулях из орохламной Флисс стоят мухи, они из Флисс и поглощают Флисс себя. Они поглошают чёрный Флисс, пропитанный тушью твоего колена. Кроме фрамуглии стелется и слёзсвиль. Слёзсвиль----оптика заиканий.

В окне появилось одиннадцать чертей.

Тцара отразился в каждом из них.

-----Телармониум,-----сказал он.

-----Что?----спросил Марсель.

-----Аксолотли спрядаются на Телармониуме-----самопрядущей фугу из сиамской Флисс. Чертовски важный механизм.

----Не чертовски важнее других,------Марсель засмеялся.

----Что он даёт тебе?

-----Суициды, я могу кончать с собой, как мне угодно и столько, сколько мне хочется. За это он отбирает у меня память и прядёт из неё аксолотлей. Аксолотлей я вынимаю из колена, это «водяные игрушки»----личинки каждого дня. Рассвет каждого дня сферичен и похож на море. Море-----вода. Я-----дождь. Дождь-----мягкий дырокол, дрявящий Флисс.

-----А ветер, ты забыл ветер.

-----Ветер-----желатиновый карандаш, которым я пишу «Худые фрамуги»-----роман-атарактат о дырах Флисс. Роман об обретении смыслов. О поэтах и механизмах, влюблённых в них. Ветер моего карандаша кидает мух в худые фрамуги.

-----А какой пол у аксолотлей?

-----Все аксолотли------девочки, каждая девочка-----смысл, разве не так, Марсель?

-----Конечно так.

-----А у мух?

-----Все мухи-----тоже девочки.

-----А у Ходулки?

----Ходулка----девочка, конечно.

------Сиамская Флисс-----это семантелла?-----спросила Утиль,----Я-----девочка, конечно,------добавила она.

------Да, электровозы внутри Ходулки из сиамской Флисс. Есть четыре локоматива или же лотля: Эо-лотль Эль, Снеллиус, Триэдр-рдэирт-рт-тр и Вильт. Первый родился из эоловой арфы, это самый тощий лотль, второй сломан, третий лотль заиканий, четвёртый увяданий. Лотли передвигают Флисс. Они гульфики Мёбиус-мира.

-----Что значит генеративные музыкальные инструменты?

-----Это инструменты, которые сочиняют музыку сами. Они творят её пусто-вокруг и никогда не повторяются. Ветер рождает музыку эоловых арф, он же пишет «фрамуги», из эоловой арфы появляется Эо-лотль-Эль, он самый пустой, самый ветреный лотль, самый тощий смысл для Ходулки. Но ей больше и не надо. У неё есть только ходули и воздушные змеи, хребты всех змеев переломаны, это тот же лом, что убил девочек на ковре из ранеток-----шкатулку осенних депрессий для Телармониума.

-----Тцара не пишет «фрамуги»?

-----Нет. «Фрамуги» пишет ветер.

----Зачем тогда Тцара?

----Тцара производит тушь. А тушь------ только его тело, как аксолотли---- тело Марселя с лицом Тцары, но с другим, тонким и извитым телом, похожим на фрамуглию.

------Телармониум------самоиграющий инструмент?

-----Да, он не застрахован от повторов. Но самоиграющие инструменты перерождаются в генеративные, они проростают в генеративные, словно ходульная сперма.

-----Телармониум прядёт и белых механических флисс в том числе.

-----Да, белые механические флисс убивают мух и собирают эдевельсовую пыль с Утиль, эдельвейсовая пыль----это «случайная красота», красота белая и Утиль готова даже на это.

------Но, убивая мух, Телармониум лишает Ходулку голода.

------Что, верно, то верно, поставляя аксолотлей, Телармониум лишает Ходулку голода, то есть желания этих аксолотлей.

------Наверное, так нужно.

-----Так нужно, конечно.

----Так клок сырного мира Флисс,-----сказал Тцара и показал на стол,------так клок сырного мира Флисс,----он посмотрел в горло,-----так клок сырного мира Флисс,---он посмотрел в потолок.

Марсель посмотрел в потолок, лениво почесал лобок, посмотрел на горло Тцары и сказал:

-----Там клок сырного мира Флисс.

Клок-клок.

Предисловие
Я-----порнобионическая DX-муха. Муха-писатель. Я ем бумажный сыр.

Как я это делаю?

Я беру бумагу и скатываю в комок. Потом смачиваю слюной. И съедаю.

1. Скатываю в комок.

2. Смачиваю слюной.

3. Съедаю.

Иногда я выедаю только дыры. Тогда я -----писатель.

Иногда я люблю себя. Иногда меня любят другие. Совсем так же как я себя.

В окне бегут облака. У них фиолетовые контуры, придающие моим глазам свежесть.

Думаю, я-----прибитая муха. По комнате я ползаю совсем прибито. И достаточно----плоская.

Что касается яйца и курицы.

Вначале была плазменная курица.

Она не ползала прибито. А скорее завихрялась.

Я часто линяю. Мои старые оболочки-----сказки. Они исписаны очень мелко. Как и свойственно мухам.

Если другие порнобионические DX-мухи-писатели? Думаю------ их уйма. Но они едят в основном бумагу, но не дыры. Днями напролёт жуют её внутри хоботов. Я слышу это справа. Я сползаю с кровати и цепляюсь за гвоздь, по гвоздю с меня сползает кожа. Я оборачиваю ничего не выражающее лицо и фиксирую этот факт. Сажусь на пол «Эшер» и свешиваю шесть руко-ног на потолок «Гигер», там я начинаю писать, взяв в руки мягкие электровозы. Электровозы герметично закрыты и переполнены тушью. Персонажи----внутри. Они утонули в туше. Я выдавливаю их как очень тонкий крем.

Я очень часто зябну. Моя дрожь похожа на сквозняки в дырах бумажного сыра.

Кругом-----бумага. Иногда она кажется не бумагой. Но всегда эрогенна вся.

Я очень аккуратно дотрагиваюсь до неё. Чаще хожу на изолированных ходулях, опасаясь эрогенного шока.

Как писать ходулями? Это всё равно, что писать ортопедами или ветеринарами. Тот же запах неминуемого протезирования.

Пока я протезировала только глаза. Я врезала четыре створки, вроде купе, чтобы иметь возможность отслеживать, что пишу мягкими электровозами.

Глаза у меня голубые. Но в электровозах так много туши, что они часто кажутся чёрно-белыми из слепнувших взглядов.

Если ко мне приходят, то стучат так: Клок-клок.

Из этих клоков у меня уже целая шуба. Зябкая, как и я. Слишком неправильная форма у клоков.

Сидя на подоконнике «Эшер/Гигер», я держу всех в ладонях:

Хундертвассера, Лидерина, Антипирина…

Хотя нет----Антипирина не держу.

Лидерин---издатель.

Он издаёт всё, что я пишу. А пишу я безостановочно. Иногда он издаёт даже раньше, чем я напишу.

Часто он висит прямо в окне на верёвке, обвязанной вокруг туловища, вместе со всем своим издательским делом в руках. Тогда его издательское дело похоже на турельный пулемёт, стреляющий опережениями или на документальную камеру со мной на стене.

Собственно я закладываю их всех в хобот и перекатываю в его толще. Разрезаю и смешиваю. Изнутри мой хобот утыкан бритвами. Я отстёгиваю его, и он становится Телармониумом.

На остальные части тела я просто смотрю и дублирую веками.

За окном у меня-----птичий сыр, свалки и диссоциации.

Я смотрю в камеру и вижу, как по ним ходят, встречаются и обмениваются репликами.

Я отползаю и лежу на стене, как в камере на стене.

Ко мне приходят.

Это профессиональные гости. Такие же плоские с бегущими волосами в облаках. Их тонко надрезанные улыбки подрезают сухожилия на моих коленях. Я падаю в обморок. И какое-то время не пишу. Потом одеваю сюртук и снова пишу.

------Кто?------спросил внутри локоматив.

------Галибард,-------ответил Тцара, и каждое его слово пёстрым гагатом выпало и повисло на сухой траве.

Из салона выпорхнуло облачко трохил и усыпало его голову пыльцой для гостей. Солнце уже розовым мёдом висло на траве, словно люстр распологаясь в фронтистериях под их длинными волосами.

-------Какой галибард?------спросил локомотив, и Тцара увидел в салоне бритвы и черви-стелки дней.

------Гемелиабин,------не задумываясь, соврал он.

Как только Тцара зашёл в салон, двери за ним закрылись, и локомотив помчался по орохламной равнине. Сев, в изрезанние ножиком, кресло Тцара достал блокнот из промакательной бумаги, и быстро, чуть кривя рот, набросал вопрос толстым неперманетным маркером чёрного цвета. В правом нижнем углу он поставил дату «13 октября 1921».

На горизонте показалась одинокая мусоросжигательная труба. Дым из неё не стоял столбом, но разрывался у самого основания в красивые клочья. К трубе хвостами змеев была привязана Ходулка. Другие хвосты свисали вниз на пегую землю, среди которой были почти не заметны существа, быстро приматывающие свои вопросы. На более короткие хвосты были прикреплены эоловы арфы и соп-ноэмы, отчего вся церемония с изящным и непрерывным музыкальным сопровождением казалась зрелищем несколько недолговечным, хотя и непрерывным, как было сказано выше. Нефелегет приматывали кусочки саргассовой бумаги с разноцветными лентами и грузами из пёстрых гагатов слов Тцары, некоторые подвисали сами, глупо повесившись с мирософом на ноге. Нефелибат оттягивали хвосты и приматывали консервные банки, гремящие по орохламу, когда ветер ташил их вслед полукруг крутящей Ходулки. Нефелибат закладывали в банки какую-то пасту, специально для Ходулки. Эту пасту Ходулка всасывала прорезями лиц. У нефелибат не было подбородков, зато были огромные глаза с красными белками и радужками, две ноздри и рот, похожий на кривую соп-ноэму. Паста называлась «Случайные составы» или «Смешанные техники», в зависимости от того, для каких прорезей она накладывалась. Для лиловых, чуть вытянутых плисовых прорезей шли «составы», для рванных бумазейных фиолетовых-----«техники». На нефелибатах были саламандр-скафандры с длинными искусственными жабрами. У одних из флиса, у других из маленьких воздушных змеев, точь в точь как Ходулкины.

Заскрипев тормозами, локомотив встал. Тцара выскочил из открывшихся дверей и прошёл немного вперёд, на трубу.

Его заметила одна из нефелибат:

------Утиль, -------представилась она. Это имя как нельзя лучше подходило к её скафандру, с длинными, сырными зиккуратами на месте жабр.

------Как вам шурум-бурум?------ сразу спросила она с интересом.

------Гемелиабин. Что есть шурум-бурум?------представился и спросил Тцара.

-------Шурум-бурум-----вся церемония, или же только музыка, как вам угодно.

-------Музыка очень мелодична,------заметил Тцара, пристально всматриваясь в соп-ноэму её рта.

-------Нам может пригодиться мантия локоматива…Шизмаж её плотнее,------Утиль резко отскочила к нефелебат, завитой в красный осенний плющь. Её скафандр тоже был плюшевым, но цвета морской волны.

Тцару стало укачивать, он заметил, что паста состоит из мелких фрагментов «фрамуг».

------Собственно, он мне не принадлежит,------попытался ответить он твёрдо.

-------Вам не принадлежат «фрамуги», но локомотив то точно ваш,-----от всей язвительности тона глаза Утили зажмурились, словно от яркого света. Но солнце было сладким, потому Тцара последовал за ним, сморщив рожицу как можно сильнее.

------Мы уже разобрали один… «Иксион»,------Утиль показала на другой локомотив.

Из паза аксолотля торчали две жёлтые ленты, из них расходились красные и белые, из красных-----чёрные и зелёные.

«Иксион» стоял на одной пепельно-синей ноге, переходящей в прозрачное люстровое колесо, диаметром одиннадцать тысяч пятьсот двадцать метров. Морософы с него были сняты. На спине торчали две огромные лапы без ногтей, всё того же белого цвета, похожие на золь-флисс, приматывающих вопросы.

Собако-саранча носилась вокруг, уцепившись в ленты зубами и вращая «Иксион», словно гадательную мельницу.

-----Айяяй, его души плачут,-----глаза Утиль увлажнились. Зиккураты стали саржевыми. Перед ней опустилось лицо Ходулки. Лицо было огромно, зрачки двойные, волосы белые:

------Тело любимого-----темница,-----пропищала Ходулка плисовым выступом рта.

-----Солнце больше земли?-----спросило оно Тцару. Это был именно тот вопрос, который он написал на промакательной бумаге. Он достал бумагу и промокнул написанным слёзы Утиль.

-----Но каждая слеза как чёрный янтарь,------глаза Утиль высохли.

----Шизмаж рагу,------сказала Ходулка. Её лицо резко ушло вверх.

Некоторые из её хвостов были похожи на бумажные объявления с полосками телефонов, причём половина телефонов была сорвана вместе с кусками объявления-хвоста. На полосках, словно на клейких ленточных мухоморах Ходулка втянула янтари. Она высыпала их в глаза, и они зажглись внутри их бархатным огнём.

Утиль положила в банку виолончельного рагу с жёлтыми бутонами крафт-крокусов:

------Успокой же души,------бросила она через плечо Тцаре.

Тцара выглядел расстерянно. Он подошёл к «Иксиону». Колесо «Иксиона» было настолько огромно, что даже Ходулка порхала совсем неубедительно и где-то в стороне. Где же у него были души. Из левого бока торчал такой же пепельно-синий заводной ключ с надписью «Мраморный доктор Арп-Эпистемон». Тцара схватился за него и, уперевшись ногами в локомотивный бок, провернул два раза. Велосипедные туфли его окончательно разъехались и развалились. Тцара оказался в аксолотле.

-----Из чего сделаны твои души?-----спросил он аксолотля.

-----Из целотекса,------последовал ответ.

-----Что есть целотекс?

-----Целотекс есть девочки ломом забитые на ковре из ранеток.

------Что же нужно сделать, чтобы твои целотексовые души больше не рыдали?

------Души нужно Обернуть.

----Чем Обернуть души?

----«Водяными игрушками»,-----аксолотль замолчал.

На Ходулке было белое бумазейное платье с грубыми драповыми карманами. Подолом она накрыла «Иксион». Из-под подола в узкий разрез в конусе «Иксиона» потянулись «водяные игрушки».

Платье билось на ветру. Музыка соп-ноэм стала истеричной. На душе заскребли кошки. Над трубой вдруг повалил снег.

Первая «водяная игрушка» опустилась в ладони Тцары. Он посмотрел на неё. Потом достал маркер и написал через её лицо «коки-тено». Тут же «коки-тено» выпорхнула из его рук и легла на рыдающую душу, словно губка. Через лицо второй игрушки он написал «цюнци», она тоже обернула душу.

Снег повалил тяжёлыми сумрачными хлопьями. В «Иксионе» стемнело.

------Мои!!!! Мои «фрамуги»!!!!!------ помрачнённо закричал Тцара.

Крик погружался в вату снегопада, и Тцару почти не было слышно. Платье Ходулки плясало вокруг хвостов змеев. Все нефелибат куда-то исчезли. Только Утиль и нефелибат в плюшевой скафандре танцевали танго. Они танцевали томно, но быстро вращаясь под расхристанным платьем Ходулки. Бравурно пели эоловые арфы, а банки отбивали такт.

-----Они ваши. Вашиииииии,------пела Утиль.

----Ва-ва-вашииииии,-----подпевала нефелибат в плюшевом скафандре.

-----Но мне никакие слова в голову не идут…разве что «Так отдайте мне их»!!!!------закричал Тцара.

----Возьми-возьмиииииииииии,-----пела Утиль.

Тцара вздохнул, как один человек. Впрочем, он и был один человек. Так что вздохнул правильно.

Утиль подала священный знак.

Нефелибат бросилась душить Тцару.

Лёжа на снегу, Тцара окаменел от удивления.

Нефелибат наклонила голову, глядя наикось сквозь его глаза. На её душащие руки садились чёрные колючие снежинки.

Она душила его легко, почти бесшумно. Скрежечущий рёв разбираемого на части локомотива нёсся со всех сторон, ударялся о небо и, поломав крылья, падал вниз.

Утиль с небрежной уверенностью отвинтила её плющевый скафандр и, отведя с лица волосы, поцеловала в губы.

------Счастлива-счастлива,------- приговаривала она.

Утиль серьёзно наклонила голову.

------Что он не задохнётся то?------спросила она.

------У тебя всё лицо в краске,------сказала нефелибат.

-----Гм…--------сказала Утиль.

---- Но меня это не удивляет,-----закончила нефелибат.

Нефелибат пришлось сделать усилие и, Тцара, казалось, задохнулся окончательно.

----Вы будете говорить с нами, господин Тцара?-----проверила нефелибат.

Тцара молчал.

----Это не важно,-----сказала Утиль.

Нефелибат вперила взгляд в её ноэму-рот.

----Это не важно,----ещё раз прогремел голос Утиль. Рот при этом очень криво открылся и так же криво закрылся.

----И тут не весть почему,-----сказала нефелибат,----я вспоминаю про Элевтеру.

-----О, да, конечно-----Элевтера,-----покачала головой Утиль.

-----Длиннополая и крючкорукая Элевтера, словно альтовый габой на хвосте Ходулки, всегда была прекрасна и, любительницей резать без остатка, вплетала она волосы в гидравлосы, и хромую ворону на путях подстерегала, то есть свои методы у неё были.

------Можешь звать меня Элевтерой,-----улыбнулась Утиль.

------А-а,---- вдруг сказал Тцара.

-----Забавно,----сказала нефелибат.

----Дай-ка я его додушу,-----попросила Утиль.

Тцара с шелковистой податливостью вскочил с места. Его ступни отливали ярким тёмно-охряным блеском.

----Как поживаешь?----спросила Утиль.

----Я?-----спросил Тцара.

----Точно,-----ответила Утиль.

-----Вполне возможно, что неплохо,-----ответил Тцара.

Повинуясь внезапному побуждению, он дотронулся до её иссиня-чёрных волос и тут же обмяг.

----Вполне возможно,-----повторила Утиль невинно.

----Вид у него затравленный,-----заметила нефелибат.

----Угу,-----согласилась Утиль.

Небо внезапно потемнело.

Ужас, который оно внушало, прочувствовали все.

Пепельно-синяя туша «Иксиона» накренилась и рухнула об снежную равнину. Ходулка, стоя, сосредоточенно пожёвывала сухими губами. Чёрными колбасами миноги её волос свисали в губы и беспокойно дрожали между жеванием.

Веки её лиц беспокойно дрогнули. Когда она открыла их, взгляд заметно прояснился. Красными теперь были только зрачки, белки были зелёными, а радужки белыми.

Под платьем обнаружились ленты с «фрамугами».

Одна из лент взмахнула листком бумаги перед самым носом Тцары.

------Дай сюда!!!!!-----сипло крикнул тот.

Ходулка, словно палец, приложила к губам несколько лент.

------Д-дай...-----Тцара захлебнулся и судорожно икнул.

-----Как же она тебе отдаст их?-----прищурившись, спросила Утиль.

Тцара расширил красивые глаза и сокрушённо покачал головой.

Нефелибат сидела на орохламном взлобке, погрузившись в глубокую задумчивость. Потом вдруг встала, всплеснула руками, и тут же села обратно с конфузом.

-----Не всё так просто,-----прошелестела она. Стряхнула снег с плюшевого скафандра. Засмеялась, закинула ногу на ногу.

----Та-ак…

Ходулка поползла по мёртвому полю куда-то из поля зрения.

----Стой!!! Куда?!-----растопырив руки, Тцара пытался преградить ей путь. Он бежал против неё, а она проходила сквозь него, даже не задевая, хотя прозрачной никак не была. Ленты и хвосты обтекали его, вертя бумажными листками, словно подмигивая.

Смутно темневшее ненастное небо горбило её лёгкую фигуру, от чего ей сообщалось ещё больше ехидства и насмешливости, в сочетании с её природным кокетством, делающие её безподобно потусторонней.

-----Взял бы коловорот, что ли,----нефелибат потёрла мятую щеку.

В уголках её жёсткого рта залегли скорбные складки.

Снег летел через прорехи ходульных парусов, её брови поднимались, а рты беззвучно смеялись. Тцара бежал, сжимая и разжимая кисти вывернутых вверх рук. На лбу его вздувались жилы. Сильно резал тугой ворот потерянности. Он остановился и расстегнул его.

С преувеличенной кротостью Ходулка опустила ему на лоб листок «фрамуг».

-----Это только читать,-----прокомментировала нефелибат.

Тцара перешёл на шаг. Он снял листок со лба. Попытался взять его по удобнее, но заметил, что тот всё же прикреплён полупрозрачными, как бичева, струнами, к тому же какими-то необычайно трепетными, дышащими лист и погоняющими буквы.

Буквы бежали тоскливо всё за край листа, только край постоянно наплывал им на встречу. Иногда они бежали, вверх, словно по крутым ступенькам, и, со ступенек этих дул иссиня-белый свежий ветер, полный ходульных глаз.

Тцара внимательно вглядывался в медленно наплывающий край листа, но что творится там, было уже совсем не понять. Там действовали совсем другие крыши и двери.

----Фрамуууууга,-----растянул Тцара.

Едва успев проглотить последнее «ууууга», нефелибат растроганно заморгала.

----Фра-фрамуууууууга,-----брови Тцары поползли вверх, рот открылся, словно вьюшка. Он рокотал, стремительно увеличиваясь в размерах.

Нефелибат показала пальцем в небо и сказала шёпотом:

------Конечно.

Тцара высился вдруг неожиданно стройный и точный, словно коленчатый рычаг.

В синей шинели на стыке неба с землёй показался Лидерин.

Он скакал на хламостопах, глубоко погружаясь в орохлам. Не доскакав несколько скачков, он перешёл на шаг. Желатин хламостопов медленно замерзал.

Тцара встрепенулся. Перегнув вниз и пристроив к плечу свою длинношеею голову он сначала сипло крикнул, но потом вдруг понизил голос и заговорил без остановки, словно абсурдная сивилла-денди высоко воткнутая в мёртвое поле.

Кроме шинели, на Лидерине был касторовый пиджак, залатанный на локтях. Его брюки были цвета лососины. Брезгливо расцепив на шиколотках окоченевшие пальцы хламостопов, он спрыгнул вниз. Желатин хламостопов стал непробиваемым, словно сталь. Лидерин постучал по хламостопу костяшками пальцев. Звук был звонким. Заложил руки за спину и покачался на коблуках. Сосредоточенно пожёвывая морщинистые губы, Лидерин слизнул пару чёрных колючих снежинок. Его рот открылся, но не произнёс ни звука. Посмотрев на Утиль и нефелибат без плюшевого скафандра, потом снизу вверх на сивиллу-денди, он стряхнул снег с плеч и ловко проскрежетал:

------Не успел. Прочитал «фрамугу»?

Нефелибат и Утиль всплеснули руками.

-----И подрос…-----продолжал Лидерин,-----что, со всей очевидностью, свидетельствует о переходе из состояния отчаянья в состояние речистости.

Тцара всё ещё читал листок с «фрамугами».

------Фрамуууууууууга,-----выдувал он из острого лица. Струны тянули листок из рук. Но Тцара держал его крепко, словно перрон. Под его руками обнаруживались беспокойные пятна. Суставы хрустели и щёлкали.

-----Заканчивай свою «фрамугу»!!!!!!-----прокричал вверх Лидерин,-----и так клетчатых мехов предостаточно.

Непонимающий, но чёткий зрачок Тцары сполз на Лидерина.

-----С чего бы это, я заканчивал?------спросил он.

-----Ходулка уходит, сам посмотри,------ответил Лидерин.

Грустные, словно хризантемы взгляды Ходулки потупились. Тцара попытался проползти снизу под её ресницы, но взгляды потупились безповоротно. Тогда он отпустил «фрамугу». Листок скользнул в платье. Ходулка еле заметно кивнула, улыбнулась, и поднялась в небо. Её уже не было видно, а хвосты змеев всё отматывались от трубы над уменьшившимся Тцарой. Он помял в руке свой вопрос, подпрыгнул и примотал его к последнему хвосту.

Труба осталась одна.

-----Что прочёл?-----спросил Тцару Лидерин.

-----Фрамугу,-----сознался Тцара.

-----Ну, вот и хорошо,-----Лидерин прижал хламостоп к груди,----а вопрос задал?

-----З-задал,----- запинаясь, проговорил Тцара.

----Прыгай на хламостопы, «Икаров пёс» уже разобрали.

Тцара смотрел в небо. В нём таяли очертания Ходулки. Завалившийся на бок «Иксион» крутил в холостую люстровое колесо.

Прыгнув на хламостопы, Тцара помчался вдогонку. С замиранием в сердце он смотрел вниз. Внизу бежали подошвы хламостопов, одевая в трещины орохламную плоть.

Ходулка ступала впереди, чуть подлетая на э-кранах. «Фрамуги» стлались сзади. Казалось их можно поймать, и Тцара тянул к ним руку, но они проскальзовали между пальцев, оставляя в ладонях совсем немного от буквенного дыхания.

Тцара поднажал. Хламостопы заскрипели, перенося его через вывернутые ямы в попытке нагнать нежные хризантемы взглядов. Орохлам сделался мельче и гуще. Хламостопы почти не проваливались в него, а покачивались, словно на пене.

Сложенная вдвое бумага с «фрамугами» летела перед ним, кивая на прощание.

------Стой!!!!!!!!------Тцара подпустил в голос металла.

Взгляд его стал испепеляющим.

Утиль протёрла перчаткой нос.

Нефелебат пожала плечами.

Лидерин сердито сдвинул брови.

Хламостопы два раза крахнули и остановились. Тцара хрустко выпал на снег. Он, казалось, впал в забытье. Несколько убегающих вдаль лент сделали примирительный знак. Ходулка остановилась и полуобернулась. У Тцары задёргалась щека. Снежинки мягко скользили по ней.

-------Отвечай сразу и без колебаний,-----ленты кружились попусту, «фрамуг» в них не было.

Тцара выдохнул, отстраняясь.

-----Я готов,------он провёл по щеке кулаком. Затаив дыхание, он пытливо сщурился. Несколько лент окрысилось и съёжилось.

Тцара смущённо потёр переносицу, потом хмуро кивнул.

-----«Фрамуги» тебе?-----зловеще прошипела Ходулка.

Щуплые и короткие ленты бойко зашелестели вокруг.

Тцара воинственно шагнул вперёд.

Двумя пальцами он схватил одну из лент. Судя по её дёрганью, она была «глифомугловой». Белая от боли и ужаса, она вполголоса прошелестела:

------Переполошился?

Тцара откинул её в сторону, и, бешено хватая ртом воздух, упал на колени. Воздух был мягким и полным снежинок. Ленты кряхтели, они пытались задрать его голову вверх. Тцара не поддавался, что-то взвешивал.

Невысокий, но плотно сбитый апрош показался на горизонте.

------«Фрамуги» тебе? Переполошился?-------крысились ленты.

Живые тёмные глаза смотрели на Тцару сверху.

Тцара коротко хохотнул, обнажая ряд зубов. Под глазами у него были круги.

Ходулка закусила губу.

-----«Фрамуги»,------сказал он твёрдо. Но интонация получилась до того скучливой, что он сам себе не поверил до того, что сам себе подхихикнул.

Ходулка нахмурила лбы.

------От чего такие круги?-----спросила она.

------От «фрамуг»,------нехотя проворчал Тцара.

-----Как они тебя…-------Ходулка опять закусила губу.

Тцара пожал плечами.

-----Сколько тебе дать?-----примирительным тоном продолжила она.

----Все,-----отвечал Тцара.

-----Ну, все не получится,------живые глаза сщурились.

Тцара согнулся пополам.

------Сколько тебе?-----снова спросила Ходулка.

Тцару согнуло вчетверо.

----Две-две-две,------пролепетал он и разогнулся.

-----О’k,-------два-два-два листка упали ему на ладони.

-----Худые, тощие и худосочные,------присовокупила Ходулка.

У Тцары снова задёргалась щека. Он дёрнул себя за волосы, и судороги прекратились.

-----Не отпирайся,-----повысил он голос.

------Я и не отпираюсь,------отовсюду зашелестел смех.

-----Ну да…------Тцара заглянул в ладони.

«Фрамуги» переползали одна в другую, словно маленькие моря. У женщин в них были красные шарфы, а собаки все как одна были простыми и остроухими. Женщины просыпались в конягах старости, а собаки рождали идиотов. Идиотов и петли. Женщины вязали петли. Они вязали собак и идиотов. Собаки приносили им красные шарфы. Собаки прятались в мёрзлых подскользнувшихся кошках, а женщины поднимали глаза из коняг влажной старости. Их красные шарфы начинали утро и петли.

Тцара захлопнул ладони.

Тцара посмотрел на ленты. Ему захотелось воткнуть в них нож. Он думал, что сделал бы это легко. «Без ножа в сердце». Хотя на сам деле, это выражение значило нечто совсем другое, но и тоже самое в том числе.

------Ну, я пойду,------Ходулка стёрла полоборота. Правда, не до конца.

-----Что уже уходишь?------Тцара сжимал в кулаках фрамуги.

-----Ну, вроде у тебя теперь всё есть. Извини,-----она улыбнулась,----не всё, но что-то.

----Ага,-----Тцара впился в ладони ногтями.

Казалось, он замер в нерешительности.

Ленты танцевали вокруг.

Только сейчас Тцара заметил, что стоит над глубокой орохламной траншеей. Он глупо уставился в неё. В ней ничего не было.

Ходулка еле заметно кивнула себе.

Лица без подбородков улыбнулись.

Из бумазейных ртов осыпалось немного пасты.

Холулка приподнялась и двумя огромными прыжками скрылась за горизонтом.

На самом горизонте она наступила на приземистый апрош, и беспорядочно помахав руками, соскочила вниз.

Крак!!!!!!

Её колени подломились, а веки задёргались.

Тцара неуверенно ухмыльнулся.

Крак!!!!!!!

Ходулка надломилась и осыпалась за окоём.

------Всё,------это был Лидерин. Без хламостопов в выпуклых очках в стальной оправе его голос дребезжал.

------ Дом не превышает и ста слов, сказал бы Баланоглосс,------ Лидерин достал из подкладки челюсть, полюбовался ей и засунул обратно, в длинный костяной мундштук он вставил сигарету.

-----Она что развалилась?-----Тцара бросил камешек вдаль. Изнутри него невольно вырвались судорожные звуки, похожие на смех.

-----А роста она немалого,-----вдруг заметил Лидерин,-----взял «фрамуги»?

------Очень отрывочно и скупо,------голос Тцары прожужжал.

-----Крохобор,----- Либерин фыркнул носом, в руке у него появился хлыстик из хвоста змея,------какие завитушки,------он взглянул в листки.

Хлыстик сник в руке. Сигарета догорела и осыпалась с фильтра.

На лице Тцары застыло странное выражение.

------Я скулю и причитаю,----голос у Лидерина был, как у галки.

-----И цепляюсь, как репей,-----проговорил Тцара вполголоса.

-----Порнобионика нуждается в ряде доделок, не так ли?-----спросил Лидерин.

-----Что, верно, то верно,-----внутри Тцара вдруг услышал топотки. Это были третьи.

-----А роста она немалого,-----повторил он под нос.

-----Как хочешь ты назвать меня?------обратился он к Лидерину.

-----Ты катишься в окно,------парировал тот.

Затрещав по снегу, слова его появились в свежей метели, обречённой уснуть. На их ресницах лежали печали, а ресницы золотил дна нож. Снег поднимал стаи рожиц святош.

Тцара удивлённо осмотрел себя.

На нём были ботинки двадцать восьмого размера и стоящее колом пальто. Растягнув пальто, он взялся обеим руками за короткие полы и недовольно потряс головой. Его было легко ударить. В такой позе он выглядел очень неустойчиво. Постояв так, он широко раскрыл глаза и рот и стал вертеть головой во все стороны. Когда он стал вертеть головой во все стороны, Лидерин подумал:

«А вдруг ни с того, ни с сего он начнёт двигаться? Что тогда? Может лучше ударить его прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик?».

Он решил досчитать до трёх и на счёте «три» зажмурился и перестал считать.

----Похож на человека,----говорили третьи.

Тцара стоял и смотрел ему вслед. У него теперь были другие заботы. По этим заботам его было нелегко узнать в людском море. Он был испуган, а скорее изумлён.

Голос Лидерина до сих пор звучит в его ушах.

Худой, как ведро голос, полный снежных слов.

----Но не мой,-----сказал он вслух.

Оживлённые таким толчком мысли зашагали вперёд и он подумал:

-----Если мне и рассказывают интересную историю, то мне её вдруг совершенно расхотелось слушать. В этой постели не угомонишься, даже если захвачен увиденным, и тебя не легко узнать.

Всё-таки он был похож на человека, который слушает, поэтому, говорили третьи, и тряс недовольно головой, широко раскрыв рот.

Листья горели золотом. Люди кривили лица и глядели из старых рам над самой головой. Губы Тцары побледнели, он закружил сквозь иней месяцев и дал ноги дождю. Устремлённые руки хватали его за губы и сохраняли, словно дым. Мысли о Ходулке влачила длинные одежды вдоль щёк его слёз. Два дождевых рукава роняли тень поперёк её изогнутого стана. Голова открывала лицо, словно крышку карманных часов. Волокна неба намотались на ухо и тугой дугой вырвали его вверх. Он прошёлся колесом по глазам и ртам неопорнографов и упал.

Лица поплыли в мохнатый иней. У вороны выросли птенцы. Стволы деревьев замерли в нерешительности.
II.
Тцара спустился по склону и подошёл к поломанной Ходулке. Судя по всему, она была мертва. Тцара острожно заглянул внутрь ходули. Внутри раздавались всё те же топотки и странные бутылочного цвета ленты тянулись вниз по сырным маршам. Ветер играл ими.

Радиолярия дышала напротив него. Тцара посмотрел в рост её узора. Леопардовые леониды раскрывали гало из авлосов. Дохлые принцессы сидели на ватерпасах с апрошами в руках. На латексовом аналое лежали «Худые фрамуги». По ирисовой диафрагме полз замысловатый ламбрекен. Пыльца перелетала со страницы на страницу в переплёте, словно сломанный анейроид. Амфисбены-двуходки из прочного галамита проползали по длинным фаэтоновым нефам в синей осоке. Лодки из мешковины плыли из каждой авлос. Амбистома Квадр показала ему шифр дальнейших событий.

Из Амбистомы родился Эо-лотль Эль с обратными глотками из тощего сыра. Из тощего сыра вырос худой сыр и оплёл аквамариновые яйца рассвета. В яйцах рассвета росли пурпурные семантеллы. Дождь Ка падал через их сферы. В лапках аксолотля был зажат флоп и щипцы для завивки верми. Плесень Вильт на половину сожрала щипцы, но оль-флисс в вывернутых ямах научились наращивать их засчёт виолончельного рагу с бутонами крафт-крокусов. За флиссмуггом тянулись поломанные хребты змеев и трава-полярис с дарителями игрушек на концах. Цвет фрез в всёприёмнике отцеживал самопрядущую биомехмашину-----фугу Телармониум в самый низ дождевой сферы. Уховёртка Синастезия в шлейфе сбивчатых дафний предстала перед Тцарой во всём своём величии.

Тцара посмотрел в её Раструб и увидел муху. Порнобионическую DX-муху Кранку. Он вошёл в муху, словно в орган. Внутри были только струны и язычки.

------Где же трубы? Где мануалы?------спросил Тцара.

------Тебе нужны внутренние мануалы?------спросил флиссмугг. Теперь он назывался Арпсихорд, и позвоночники его змеев были вправлены.

-----Небольшой прямоугольный ящик с сюитами, разве не здесь я оставил?

------Фуга-----быстрое течение. Плотины духовых сорваны. Если, конечно, не нажмёшь специальную педаль под третим разделом.

Тцара нажал педаль под названием «Хоох». По ноге сполз чулок. Тцара подтянул его. На клавишах было написано:

«Когда он нажал Flos (Нарцисс), движение прекратилось. Из кафедры выросли цветы, и крыша органа обрушилась.

Тцара летел в маленьком сферическом органе. Терпситоны вскидывали головы и протягивали муг-языки. Когда орган остановился, казалось, всё прекратилось.

Из провала крыши летели расхристанные эпистулы, а небо было белым и многообещаемым, во второй половине дня появилось солнце».

Тцара:

------Я видел франтов-нафтов в аквамариновых яйцах рассветов. Они манили меня уголками платков из нагрудных карманов тёмно-коричневых твидовых костюмов. Они брали меня под руку на затраченных чёрно-белых тратуарах. Они дарили мне подарки и соблазняли мною женщин. Они ложились рядом, откинув голову так, чтобы их волосы касались моей руки, на которую, я опирался, тоскливо высматривая в окне свою мудрость.

------- Что ты думал потом, выходя из яйца рассвета?

Тцара:

-------Я думал, что так оно и есть. Что я дохлая принцесса, блестающая в глазах чужого алкоголизма.

------Тебе было не легко.

Тцара:

------Конечно. Но ты знаешь, на свалке так много пространства над шёпотом травы на ветру. Я приходил туда с другим, я становился хрупким насекомым, едоком жухлых красок. Я думал, что не достаточно силы, а потом я думал, это нежность, приходящая по спирали. Я ложился в пустом амфитеатре на холодную бетонную бровь и смотрел вверх. Там сплетались ветви, и даже голоса людей не казались мне пугающими тогда. Сверчковое пальто пело, а я свешивал лицо в цветы и, закрыв глаза, становился сверчком в тонкой скорлупе розового цвета.

------Дромб,-----сказал он.

На золотистом пупырчатом валике были записаны лиловые дудки.

Тцара посмотрел в валик. Он увидел колёсную лиру и два флюгергорна под худющими пальцами, торчащими из розово-белого сверчкового пальто.

Из лица Арпсихорда с ожиданием смотрели глаза.
III.
------Есть кто-нибудь?-----голос звучал жалобно.

Следующая ходуля казалась не обитаемой. Клёклые орфеоновые ступеньки свисали вниз.

К ступенькам прилипли разные железки, а чёрные пластиковые мешки летали между пролётов. На ногах Тцары появились прозрачные сандали. Послышалось шипенье, и заиграл «Бархатный Зигфрид». Тцара вздрогнул. Медузы снежной кутерьмы просовывались в щели. Тцара зашёл внутрь и оказался в комнате. Работал телевизор. Телевизор был жёлто-шафранного цвета. По экрану шла рябь. Тцара подошёл и выключил его из розетки. Сразу стало слышно завывание ветра.

Неожиданно для себя, он стал болтливым.

Рот поссорился со всем остальным лицом.

Рот только и делал, что говорил.

Над горизонтом щетинились трубы, указующие в небо.

В вырез окна тянулись грустные шпицы. Вдруг телевизор включился сам и Тцара увидел три фигуры, склонившиеся над Радиолярией.