Смысл жизни и акме: 10 лет поиска материалы VIII x симпозиумов Под ред. А. А. Бодалева, Г. А. Вайзер, Н. А. Карповой, В. Э. Чуковского Часть 1 Москва Смысл 2004

98

развития и акмеологии идей, мы далеко уйдем в сторону от решения поставленной выше задачи. Однако позволим себе заметить, вновь апел-лируя к идеям М. Полани, что текстуально оформленная теория, подобно схематичной карте, во много раз умножает первоначально вложенную в нее информацию (1998, с. 139).

Впервые смутные догадки о периодичности жизни появились у уче-ного за 18 лет до систематизации теории ритмов. В ноябре 1904 года Пэрна сделал следующую запись : «Я должен описать свой внутренний мир» в противовес попыткам заведомой схематизации. Какие явления внутренней жизни стимулировали такое понимание? Прежде всего, постоянные колебания в самооценке между «Я-реальное» и «Я-иде-альное», между «Я-идеальное, желаемое» и «Я-идеальное, обществен-но одобряемое», которые помимо всего прочего отражают ценностные противоречия той культурно-исторической эпохи. Вот примеры колебания маятника самооценки: «истинный человек» или «аристократ ума», «великан» или «пигмей», «величие в человечестве» или «величие в жизни», «Бог» или «форма жизни, гриб». Таким образом, в ходе по-стоянных внутренних борений, столкновения мотивов и возникающих на основе этого конфликтов Н.Я. Пэрна приходит к мысли о тщетности выявления какой-либо единой цели своего жизненного развития и принимает идею процесса как самостоятельную ценность. «Вот я сооб-щаю вам конечный результат своих исканий. Он вам непонятен и не трогает вас, потому что ценность не в нем, а в целом процессе иска-ния, который есть процесс жизни» (Пэрна, 1998, с. 41). Итак, мы выделяем такой фактор формирования ритмической концепции развития, как колебание маятника самооценки. Какие еще внутренние мотивы побудили ученого систематизировать свой индивидуальный опыт? Как отметил позднее сам Н.Я. Пэрна - это «счастливая склонность к само-наблюдению и к регистрированию» (1923, с. 46). Эта индивидуальная психологическая особенность, возможно, обусловлена складом харак-

99

тера, так как наблюдения¹ проводились изначально, по признанию ученого, без всякой исследовательской цели.

100

Преувеличивать значение того, что ученого привели к открытию его индивидуально-психологические особенности, - значит совершать грубую логическую ошибку, так как ученый с начала своей професси-ональной деятельности включается в предметно-логическую сферу науки. Биография Н.Я. Пэрна не является исключением, так как исто-ки идеи ритмического развития жизни можно отыскать в самой ран-ней работе ученого «Функциональные изменения в нерве под действи-ем электрона» (1903). Позднее данные о колебательных процессах в нервном и мышечном волокне послужат подтверждением действия за-кона ритмов в простейших формах жизни.

Итак, мы установили предпосылки создания Н.Я. Пэрна теории ритмов, связанные: 1) со структурой и динамикой психологической сферы ученого, 2) с тематикой проведенного в период учебы в Петер-бургском университете исследования «Функциональные изменения в нерве под действием электрона» (1903) (обстоятельства выбора имен-но этой темы еще предстоит установить в ходе биографического иссле-дования). Этого, однако, недостаточно для того, чтобы подтвердить мысль о роли страстности в научном познании. Как пишет М.Г. Яро-шевский, «чтобы понять смысл, характер, интенсивность приобщения своих персонажей к логике развития науки, биографу необходимо про-следить во всех деталях зарождение и динамику их индивидуальных интересов» (1974, с. 43). Свидетельство осознанного, глубокого и не связанного напрямую с темой научного исследования интереса к явлению периодичности мы находим в позднем признании ученого об увлечении им всеобщей историей в период 1904-1905 гг., что сильно отвлекало его от основной работы. «Жизнь народов, расцветы, паде-ния; самые величайшие переживания - все это протекало перед гла-зами, как огненные потоки... и постепенно я стал составлять схемати-ческие таблицы, на которых бы все это стояло перед глазами <...> Все эти таблицы по мере изготовления я развешивал по стенам и целые часы смотрел на них с тайным восторгом. Мне казалось, что в них, как в громадной панораме, развертывается жизнь человечества» (ПФА АН). Выясняется, что параллельно регистрации в дневнике самоощущений и внутренних исканий ученый уже делал первые попытки схематиза-ции своих наблюдений, причем совершенно в другой области знаний. Необходимо отметить, что схема во много раз увеличивает информа-ционный и эвристический потенциал имеющегося эмпирического зна-

101

Итак, можно сказать, что основополагающие понятия теории рит-мической организации жизни Н.Я. Пэрна формировались на пересече-нии множества уровней жизнедеятельности ученого и, несмотря на свою объективированную сущность, отражают в свернутом виде раз-ные грани индивидуальности ученого. Те личностные смыслы, которые служили показателем отношения Н.Я. Пэрна к миру и к самому себе, в конечном итоге стали источником создания научной теории. К этим смыслам можно отнести метафору волны, которой ученый описывал свое состояние и человеческую историю, отождествление рождения, развития, творчества, понимание жизни как целостности, а ее смысла - как процесса развития, развертывания внутренних потенций орга-низма. Стремление к красоте, свойственное человеческой личности, как отмечают исследователи, первично обусловлено желанием снять напряжение, возникшее у субъекта в процессе познавательной дея-тельности. Наукой также движет поиск простоты, стремление к упо-рядоченности, завершенности, равновесию. Это заставляет исследова-телей искать истину, создавать теории, и в этом, как пишет Н.В. Под-дубный, «состоит психофизиологическая основа монистического подхода в исследовании, стремлении свести все многообразие явле-ний к одному принципу» (2002, с. 69).

Можно сказать, что создание теории ритмов для Н.Я. Пэрна яви-лось итогом всех внутренних и внешних усилий по поиску смысла жиз-ни, своеобразным гештальтом, в котором нашли разрешение проти-воречия познавательной сферы. Тот факт, что личностные смыслы, отражавшие поиск ученым оснований собственного бытия, заняли свою нишу в единой объяснительной системе знания, что произошло слия-ние индивидуального и объективного, дает нам возможность говорить о достижении ученым вершины в личностном и творческом развитии.

Литература

102

ПФА АН, р. IV, ОП. 47, № 34, Л. 6, Л. 6 об.

Успехи физических наук. 1974. Т. 113. Вып. 3.

Человек науки. Науковедение: проблемы и исследования. М., 1974.

Совесть и смысл жизни в современной России

К концу второго тысячелетия представление об объективном дви-жении человеческих сообществ в сторону гуманизации на основе веч-ных ценностей стало преобладающим. Казалось, что человечество пре-одолевает в себе агрессивные тенденции и в скором будущем люди с разными позициями и взглядами на мир смогут мирно сосуществовать. Возникало ощущение, что этот прогресс может быть медленным, но неотвратимым. Разрушение Советского Союза, падение Берлинской стены, победа граждан России во время августовского путча 2001 г. создали у огромного количества людей, проживающих на этой части земного шара, ощущение, что они могут управлять своей судьбой, уверенность в эффективности собственных действий. Именно поэтому наиболее востребованными были представления о смысле жизни как самореализации индивидуума в рамках этого коллективного движения в сторону раскрытия творческого потенциала личности.

Последние годы второго тысячелетия и начало нового, третьего, очень больно ударили по самолюбию тех, кто верил в прогресс в чело-веческом взаимопонимании. Межрелигиозная бойня и развернувшая-ся для ее прекращения война в центре Европы - в Югославии - по-казали, что оружие до сих пор представляет собой наиболее значимый аргумент в разрешении конфликтных ситуаций. Непрекращающаяся война в Чечне стала свидетельством того, что смерть стоит у порога практически каждого дома. Террористические акты в США и России подтвердили это ощущение и дали понять, что нельзя быть защищен-ным даже в самой богатой стране мира. Наконец, войны в Афганиста-не и Ираке продемонстрировали всему земному шару, что ООН, до последнего времени игравшая роль мирного посредника между конфликтующими странами, утратила свое значение, поскольку не способ-на предотвратить угрозу войны. Мнение данной организации не учи-тывается страной, которая, владея мощнейшим оружием, на словах

103

декларирует принципы справедливости и демократии, а на деле попи-рает их, если они по той или иной причине препятствуют получению этой страной экономической выгоды. Даже видимость управления ми-ровыми конфликтами исчезла.

Психоаналитик Э. Фромм пытался доказать, что агрессивность агрессивности рознь. Существует два ее вида - агрессивность биологическая и агрессивность деструктивная. Биологическая агрессивность призвана не подавлять другого, а только ограничивать его таким образом, чтобы индивидуум мог сохранить свою жизнь и жизнь своей семьи, а также место обитания. Следовательно, биологическая агрессия не может слу-жить основой для войн. Ее задача - помочь индивидууму отстоять соб-ственную независимость. Другой вид агрессивности - агрессивность де-структивная - берет свое начало в человеческом сообществе и зависит от социальных условий, в которых воспитывается индивидуум. Этот вид обнаруживается в стремлении человека унижать другого, и именно он составляет основу социальной агрессии. Следовательно, меняя условия жизни людей, мы можем влиять на формирование агрессивности и со временем уничтожить саму основу формирования деструктивной агрес-сивности, что приведет к торжеству гуманизма на Земле. Если к концу XX века казалось, что точка зрения Э. Фромма более аргументирована и подтверждается объективными данными, то сейчас реальности больше соответствует концепция К. Лоренца. Люди, провоцирующие военные действия и требующие их продолжения, так же как и те, кто порождает и спонсирует терроризм, происходят не из проблемных семей и небла-гополучной среды. Часто это весьма богатые, высокообразованные люди, которым нужда неведома.

Ощущение невозможности воздействовать на процесс жизни в стра-не, неуверенность в собственном будущем и в будущем своих детей

104

Впервые высшей ценностью в нашей стране для большинства ста-ли деньги. Они всегда были значимы, но сейчас очень стыдно смотреть по телевизору на пожилого актера, рекламирующего средство для уси-ления потенции и недвусмысленно намекающего на то, что вот теперь только он стал настоящим мужчиной. Умом понимаешь, что это дела-ется из-за реальной нужды, в которой находится бывший кумир. Но чувства говорят, что нельзя доводить до такого состояния человека, способствовавшего некогда формированию личности многих людей огромной страны. Больно слушать бравурный отчет министра труда о том, что в следующем году пенсии будут больше на 200 рублей. Иногда кажется, что он отчитывается еще теми, доперестроечными, цифрами и не помнит, в каком измерении получает зарплату сам. Я не рискую ходить в магазин, если у меня в кармане 200 рублей. А пенсионерам предлагают эти деньги распределить на 30 дней и при этом быть благо-дарными правительству за оказанную заботу. Вспоминаешь пожилых женщин, подолгу стоящих перед витринами продуктовых магазинов, а затем отходящих от них, так и не найдя возможности соотнести деньги в кармане с ценами на продукты. Это еще одно испытание для совести.

Однако, по-видимому, самое значимое из таких испытаний для чело-века, связывающего свою жизнь с Россией, происходит в тот момент, когда он соотносит слова, декларируемые руководящими органами стра-ны, с реальностью вокруг него. Демократия, близкое наступление кото-рой пророчат средства массовой информации, требует высокой граждан-ской зрелости населения страны. Она предполагает, что человек пред-ставляет свои права и обязанности, умеет отстоять свое достоинство (и для этого у него есть возможности - и в суде и в СМИ!). Но самое глав-

105

Я не буду говорить о невозможности выполнить это объективно (то есть об отсутствии соответствующего судопроизводства, возможности защитить свою жизнь и свою собственность), а лишь коснусь психоло-гических особенностей большинства людей, только что вышедших из-под защиты, обеспечиваемой социалистическим устройством обще-ства. Жилье, работа, воспитание детей, досуг и многое другое обеспе-чивалось государством. Люди никогда не изучали ни права, ни обязанности. Они привыкли доверять. Более того, они привыкли дове-рять людям, облеченным властью.

Однако эту психологию и этих людей сформировали не 70 лет со-ветской власти. Их сформировала русская культура, которая не знала рабства лишь несколько десятилетий. Именно поэтому любая отмена любого режима вызывает у части населения желание возродить «силь-ную власть»: печатаются биографии нового лидера, его портреты вы-вешиваются в кабинетах начальников, а новая партия формируется по типу только что развенчанной коммунистической.

Наиболее мощное воздействие культуры каждый из нас пережива-ет в первые годы жизни. Запечатленные в это время события в даль-нейшем не подвергаются критике, а хранятся глубоко в бессознатель-ном в виде архетипических конструкций, оживающих в переломные моменты жизни и заставляющих человека действовать конкретным, соответствующим культурной традиции страны способом.

Первая сказка, с которой обязательно встречается каждый русско-язычный ребенок, - «Курочка Ряба». Любой взрослый, сколько бы лет ему ни было, без труда перескажет ее: «Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба. Снесла курочка яичко. Да не простое, а золотое. Дед бил-бил - не разбил. Баба била-била - не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Дед плачет. Баба плачет. А курочка кудахчет: “Не плачь, дед. Не плачь, баба. Я снесу вам яичко другое - не золотое, а простое”».

За нехитрым сюжетом этой сказки стоит либо бессмыслица, либо то, что не открывается бытовому взгляду на вещи. Но это другое мож-но сделать явным, если отметить особенности восприятия этой сказки. Можно задать носителям русского языка вопрос: почему дед и баба плачут, если они хотели разбить яичко?

И тут окажется, что люди помнят содержание, но никогда не заду-мывались над его бессмысленностью и никогда не подвергали сомне-нию происходящее. Более того, редкий человек может сообщить, что он думал о содержимом разбитого яичка. Следовательно, этот текст

106

Но можно рассмотреть ее с точки зрения архетипов и их значений. Общеизвестно, что яйцо является одним из важнейших архетипов. Оно встречается в сказках всех народов и несет массу значений, суть кото-рых заключается в рождении чего-то важного или прежде не существо-вавшего. Когда говорится, что яйцо было золотое, то в переводе на архетипический язык это означает, что оно было необычное. Если бы оно действительно было золотое, то незачем было бы плакать - мож-но было бы сдать золотую кожуру в ломбард и распорядиться получен-ными средствами по желанию. Однако последовательность событий сви-детельствует в пользу того, что скорлупой яйца никто не интересовал-ся. Важно было, что оно разбилось и что больше семья никогда не получит подобного объекта. Курочка пообещала нести обычные яйца. Отчего же плачут участники событий, и почему они с таким отчаяни-ем уничтожили место, где жили? Возможно, происходящее слишком болезненно для их сознания?

Попробуем привлечь еще один архетипический образ для понима-ния происходящего - мышь. Мышь часто рассматривается как заместитель бога в мифологических представлениях. Недаром женщины, как более интуитивные существа, часто боятся этих маленьких зверьков: не их самих, а того мифологического содержания, которое сопряжено с ними в бессознательном. Да и в русских сказках мышь часто играет решающую роль в тех или иных событиях. Тогда сказку можно расска-зать иначе. Некто, кого можно назвать богом, дает деду и бабе необыч-ное яйцо. Наверное, с ним можно было поступить по-разному - на-пример, подождать, что произойдет дальше, посмотреть, кто или что появится из него. Но дед и баба поступили привычным для них спосо-

107

Здесь мы сталкиваемся с еще одним обязательным компонентом рус-ской сказки - верой в чудо. Если заглянуть в душу большинства людей, можно с уверенностью сказать, что они живут верой в чудо: если не сегодня, то завтра или скоро, но обязательно произойдет чудо - что-то необычайно хорошее, после чего жизнь коренным образом изменится. Отличие русской веры в чудо от подобной веры в других культурах заклю-чается в том, что в русских сказках это чудо происходит без особых уси-лий со стороны главного героя. Желания в них исполняются не столько благодаря его стараниям (как, например, в немецкой сказке «Мальчик-с-пальчик»), сколько благодаря дарам, которые он получает за то, что не совершает определенного действия (например, не относит щуку домой, не ловит зайца и т.д.).

Именно поэтому большинство людей нашей страны живет доста-точно пассивно, полагая, что чудо наступит тогда, когда ему положе-но по графику. Повлиять на это невозможно.

В глубинном тексте русской сказки про курочку Рябу некто лишает героев возможности увидеть чудо, и они отказываются жить в таких условиях. Они не принимают жизнь, где чудо нужно каждый день тво-рить своими собственными руками. Мысль о влиянии содержания этой сказки на формирование ментальное™ русских людей доказать невоз-можно. Однако параллель кажется весьма реальной. Более того, не только данная сказка, но и другие, тоже услышанные в раннем возрасте, пре-допределяют поведение значительного числа людей. Вспомним сказку о девочке, пришедшей в дом к медведям, сломавшей у них мебель и съевшей все, что у них было на столе. Заканчивая рассказывать или читать эту сказку, родители демонстрируют ребенку радость по поводу того, что девочка убежала и не понесла наказание за причиненный ею ущерб. И те же родители почему-то возмущаются, когда некто прихо-дит на их дачу и наносит им не меньший ущерб. Но ведь в сказках, которые они читали своим малышам, не говорится о том, как надо относиться к чужой собственности; дети узнают только об отрицатель-ных примерах.

Подобный анализ не означает, что такие сказки не следует читать детям. Это часть нашей культуры и ее нужно передавать следующему поколению, но реакция передающего содержание сказки родителя должна быть соответствующей. Не сказка формирует сознание и бессознательное ребенка. Их формирует невербальное поведение воспита-теля, его отношение к тому, что он передает детям. Миф живет до тех пор, пока не подвергается анализу. Вопрос к ребенку: «Как ты дума-ешь, Маша поступила правильно?» - разрушит притягательность по-

108

Русские философы и литературные деятели приложили немало уси-лий, доказывая, что средства для достижения благой цели могут изме-нить саму цель, если требуется пролить хотя бы одну слезинку ребенка. Практика жизни людей в России на протяжении последнего столетия подтвердила объективность этой мысли, показав, что невозможно до-стичь счастья, если нести его людям с помощью насилия.

Оценивая смысл жизни в рамках новой реальности, думающий че-ловек все меньше может надеяться на то, что гуманистические ценно-сти не будут дискредитированы насилием, прикрытым личиной высшего блага. Именно поэтому смысл жизни на современном этапе раз-вития человечества может заключаться не столько в самоактуализации личности, сколько в принятии ею ответственности за реализацию гу-манистических представлений в своей собственной ежедневной дей-ствительности. Этот тезис подразумевает, что при совершении лично-стных поступков человек в своих решениях соотносит собственные цели и методы их достижения с вечными ценностями и принимает на себя ответственность за них.

Жуйков Ю.С. (Москва)

Самопостижение как составляющая поиска

смысла жизни и акме

Прослеживая пути достижения людьми акме, невольно ловишь себя на мысли, что любой из этих путей неизбежно начинается с поиска смысла жизни. Чаще всего мы обнаруживаем его в упрощенной, как бы вырожденной форме: кто-то колебался в выборе профессии, кто-то терзался сомнениями - вступать или не вступать в брак, а кто-то об-рекал себя на компромисс - лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе (и надеялся: а может быть, сумею стать не самым последним?) - и т.д. и т.п.

По существу, поиск смысла жизни человеком можно рассматри-вать сквозь призму принятых им решений, так как, принимая и воп-лощая в жизнь свои решения - под влиянием социального окружения или вопреки ему, - человек творит себя, определяет собственную судь-бу. Понятно, что принятие решений предполагает либо выбор из аль-тернатив («учиться или жениться», «заниматься любимым делом или

109

Итак, если человек так или иначе устанавливает взаимоотношения с окружающими его людьми, то его следует считать субъектом в выстраи-вании этих взаимоотношений. В этом смысле мы можем понимать лич-ность как субъект взаимодействия с людьми, даже если она соглашается на те взаимоотношения, которые люди устанавливают с ней, ибо это -все равно ее выбор. Такое понимание личности перекликается с положе-нием Б.Ф. Ломова об отношении «индивид—общество», которое есть «от-ношение порождения, формирования личности обществом» (Ломов, 1989, с. 11), то есть понятие «личность» должно употребляться соотносительно с понятием «общество». Точно также понятие «интерперсональные отно-шения» (почему-то вытесненное понятием «межличностные отношения», хотя существует полный русскоязычный эквивалент - «личные взаимо-отношения») употребительно в сопоставлении с понятием «интергруп-повые отношения» (соответственно: «групповые взаимоотношения»).

Это позволяет описать жизненный путь любого человека через его «век-тор общественного бытия». Выбор слова «вектор» диктуется тем сообра-жением, что бытие каждого человека детерминировано, с одной сторо-ны, его устремлениями («направление» - важная характеристика векто-ра), а с другой стороны, усилиями («скалярная величина» - его не менее важная характеристика). Но столь же значимо и то, что «вектор (социаль-ного) развития того или иного индивида по формальным основаниям задается как минимум тремя составляющими: давлением общества на индивида, его возможностями и отношением к социальному прессу (по-нятие в нашем употреблении скорее нейтральное, нежели негативное или позитивное!)» (Жуйков, Кабардов, Осницшй, 2001, ч. 1, с. 210).

Устремления индивида могут сдерживаться не только позицией бли-жайшего окружения, но и установками, царящими в обществе, а его усилия не всегда бывают достаточными для реализации собственных уст-ремлений. «Наглядными» эти внутренние и внешние влияния на поведение человека становятся при разложении вектора индивидуального бытия на составляющие. Так, скажем, для оптанта вектор «заряженность» на осво-ение той или иной профессии может иметь разную направленность: одно дело - если путь человека в профессию определяется внутренним побуж-дением (призванием), другое - если ведущая роль принадлежит престиж-ности данной профессии или давлению ближайшего окружения. Впро-чем, и эта «альтернативность» требует конкретизации: одно дело - когда «вектор социального движения» человека - по скалярной величине -больше «вектора движения» самого сообщества (человек ведет за собой сообщество?); другое - когда соотношение «векторов» оказывается об-

110

ратным по величине (сообщество «тянет за собой» человека в его соци-альном развитии?); третье - когда скалярные величины равны (социаль-ное движение человека «растворяется» в движении сообщества?).

Допустима еще одна «конкретизация»: человек, видимо, в большей степени подвержен перепадам социального «настроения» (достаточно припомнить поведение человека в детстве, в юности, в зрелом воз-расте, при благоприятных и неблагоприятных стечениях обстоятельств; к тому же, на разных людях одно и то же влияние сказывается по-разному). В этом смысле, образно говоря, приходится признавать «пла-вающей» саму систему координат, относительно которой строится век-тор. Объясняется это тем, что социальная мотивация, в сравнении с биологической, тяготеет к значительно большей изменчивости. Оче-видно, что в течение жизни человека социальные ценности подверга-ются им ревизии, причем неоднократно, тогда как «биологический смысл» устойчив для всей фауны.

Приведенные «конкретизации» показывают, что модель взаимодей-ствия человека и общества должна быть не только многомерной, но и многоплановой, или многоуровневой (систему координат неизбежно следует полагать «скользящей» - перемещать в зависимости от угла зрения, под которым рассматривается конкретное взаимодействие). Однако модель подобного типа, какой бы полной она ни была, остает-ся описательной, не имея даже объяснительной силы, ибо она главным образом позволяет описывать уже состоявшееся. Если же попы-таться дать объяснение, воспользовавшись подобной моделью, то про-изойдет подмена его описанием, поскольку post hoc non est propter hoc («после» не значит «вследствие»). Объяснение (точнее, интерпретация) тому или иному поступку кажется доказательным, если с ним удается увязать события предыдущей жизни; если же такой зацепки не обнаруживается, то любая интерпретация оказывается малоубедительной и остается лишь недоумение: где и что упущено в изучении биографии, что не позволяет отыскать причину подвига или преступления. Но «биография» не обязана полностью совпадать с «автобиографией»

111

Предсказательной силой, как мне представляется, обладает та модель, которая опирается на сущностную психологическую составляющую взаи-модействий человека и общества - отношение человека к этому «векто-ру»: примеряя к себе (время от времени - по мере накопления субъект-ного опыта взаимодействия с окружающими) свой status quo, примиряется ли он с ним или пытается изменить его в свете вновь открывшихся обсто-ятельств. К тому же, следует учитывать, что человек в оппозиции «чело-век—общество» репрезентирован дважды - и как индивидуальность, и как личность. В этих ипостасях он проявляется по-разному: как индивиду-альность он являет собой носителя уникального сознания - «интрапси-хического», как личность - носителя общественного сознания - «интер-психического» (такое различение позволяет построить двухвекторную модель человеческого развития, в качестве подвариантов которой можно представить соперничество или синергию «интер-» и «интрапсихическо-го».) Излюбленный сюжет многих произведений искусства - коллизия чувства долга и личных привязанностей: как поступить, если любимый человек оказался предателем, иноверцем и т.п.? К сожалению, даже в психологических исследованиях грань между этими понятиями порой «сти-рается» и исчезает возможность реально изучать позицию индивида по отношению к обществу. Соответственно, понятие «личность» становится абстрактным (см. «С чего начинается личность», 1980, 1984; обращаю вни-мание на то, что «упрек», скорее, относится ко второму изданию, по-правленному в соответствии с господствовавшей тогда в обществе идео-логемой).

Поясню на примерах. Если взять криминальную среду, то личность «должна», согласно прямолинейному пониманию марксового положе-ния «социальное бытие определяет сознание» (вспомним, что в ГДР разрабатывалась теория «социалистической личности»), формировать-ся под влиянием среды. Однако развитие личности происходит в зави-симости от того и по мере того, как «внешние условия преломляются через внутренние факторы» (Рубинштейн, 1946, с. 184) - через инди-видуальность (что, впрочем, не противоречит учению Маркса).

В криминальной среде разные люди по-разному выстраивают свои отношения с нею: кто-то безоговорочно принимает ее условия-требо-вания (становится «криминальной личностью», хотя и это понятие может быть конкретизировано: каковы индивидуальные возможности человека - стать «паханом» или «шестеркой», какова криминогенность среды, в какую эпоху происходит становление такой личности и т.п.), другой пытается отстроиться от этой среды, создавая собственный мир отношений; третий старается ей противостоять.

Даже умозрительное описание взаимодействий индивида с конк-ретной средой доказывает справедливость положения С.Л. Рубинштей-

112

Здесь важно не только то, как человек относится к своему окружению, но и какие способы взаимодействия с ним он вырабатывает (осмысленно: «мы пойдем другим путем») или нарабатывает (неосоз-нанно: достаточно вспомнить трагедию Алеко из одноименной поэмы А.С. Пушкина: переселившись в другую среду, где действуют иные законы, он руководствуется мерками из прежней жизни).

Данный пример приведен с намеком на то, что выстраивание отношений с собственным окружением - дело непростое и требу-ющее определенных умений. Эмпирические исследования показывают, что кто-то умеет это делать, а кто-то - нет; кто-то может совершенствоваться в выстраивании подобных отношений, а кто-то - не может и т.д.

В рамках концепции, развиваемой О.А. Конопкиным (Конопшн, 1980), важное значение придается субъектному опыту (Осницшй, 2001), а также способности и готовности накапливать такой опыт). Поскольку субъект-ный опыт накапливается в самых разнообразных сферах жизнедеятельно-сти человека, конструктивность концепции О.А. Конопкина не исчерпы-вается рамками какой-либо отдельной собственно человеческой деятель-ности, хотя первоначально заложенное в концепции описание всякой человеческой деятельности через функции человека как ее субъекта по-зволило различить, что считать деятельностью, а что под такое определе-ние не подпадает, и получить инструментарий для изучения того или иного занятия как деятельности. (Задача различения деятельности и не-деятельности остается и по сей день актуальной, поскольку до сих пор в эмпирических исследованиях весьма вольно обращаются с понятиями «деятельность» и «субъект». Так, всякого, кто оказался в классе на уроке, называют «учеником», подразумевая под этим понятием «субъекта уче-ния», а даже простое ожидание-томление, когда же этот проклятый урок кончится, выдается за учение, соответственно, «учебную деятельность». Еще меньше «повезло» философской категории «предметная деятельность»: держит малыш в руке игрушку - значит, это уже деятельность, и, разу-меется, предметная; выронил игрушку - деятельность осталась, но те-перь уже «беспредметная».)

В настоящее время автором концепции усматривается функциональ-ная структурированность/системность и в поведении: «теперь» стало трудно не замечать внутренней его организации. В этой связи нельзя не согла-ситься с тезисом о «субъектности» поведения - в той его части, где ис-следователь обнаруживает произвольную активность (Конопшн, 1995). Другое дело - всегда ли регулятивные умения как составляющие субъект-

113

Воспользуюсь еще одним примером - из педагогической практики. При смене учителей по тому или иному предмету возможна и ротация лидеров в учении: у вчерашнего отстающего резко повышается успевае-мость, а наоборот, к счастью, происходит не всегда. Легче всего искать причину в неприязни отстающего и учителя. Но более глубокий анализ, проведенный школьным психологом, порой показывает, что в субъектном опыте преподавания у учителя могут отсутствовать регулятивные умения, позволяющие контролировать учебную ситуацию с данным учеником, а уж о регулятивных умениях ученика в учении, тем более «первоклашки», зачастую говорить не приходится. Поэтому переход к другому учителю бывает благотворным, если тот располагает соответствующими умения-ми. Завершая данный пример, хотелось бы подчеркнуть, что речь идет именно о субъектном опыте - опыте, который накапливается, когда че-ловек пытается что-либо сделать сам, даже если это касается повторения чужих движений, ибо их воспроизведение он осуществляет, хотя и следуя за «рисунком» чужих движений, исходя из собственных возможностей.

Исследователь, более или менее зная арсенал способов и средств, которым располагает в субъектном опыте индивид, может с той или иной точностью предсказать поведение последнего в различных ситуациях. Од-нако точность предсказания зависит от того, насколько предсказуемой (а скорее - непредсказуемой) оказывается ситуация для самого индивида. Так, приемы педагогического воздействия, срабатывавшие на многих поколениях учеников, теряют действенность в случае с учеником, у кото-рого закладывается иной субъектный опыт учения. Здесь «профессиона-лизм» учителя может сыграть с самим учителем злую шутку, если он не подкрепляется готовностью учиться, то есть накапливать субъектный опыт профессионала. Анализ складывающейся педагогической ситуации учи-тель подменяет попыткой опознать ее как ситуацию, для овладения кото-рой он уже располагает соответствующим арсеналом приемов, - имеет место дефект в функциональном звене «оценки значимости условий» -одном из звеньев «контура психической саморегуляции» (типичный слу-чай - когда убежденность в своем профессионализме оборачивается не-профессионализмом; см. Бодалев, 1998, с. 8-9).

Но здесь трудно кого-либо «винить» в создавшейся ситуации, ибо наш педагогический менталитет только-только подходит к пониманию, что учить уроки еще не означает учиться: порой именно тот, кто хочет учиться, мешает учебному процессу, нарушая ход урока, распланиро-ванного учителем до минуты, ибо для него важно не само по себе присутствие в классе, а попытка разобраться в изложенном учебном материале. А учить уроки - даже весьма прилежно - можно, руковод-ствуясь самыми разными соображениями, далекими от учебной моти-

114

вации: чтобы похвалили, чтобы «отвязались», чтобы не конфликто-вать с родителями или учителями по поводу невыученных уроков и т.д. и т.п. Хотелось бы также отметить, что мы привыкли «учиться чему-либо», но не «учиться у кого-либо», а последнее требует не столько заучивания предлагаемого материала, сколько оценки своих возмож-ностей учиться. Кстати, одна из бед нашей школы - в том, что учите-ля в силу высокого профессионализма могут многое дать учащимся, но, увы, они не учат учеников, как это «взять».

Попутно стоит уточнить, чему следовало бы учить в школе. Как мне кажется - способам (приемам) познавания окружающего мира и взаи-модействия с ним (Жуйте, Кабардов, 2003). Правда, знакомство с прак-тикой школы создает впечатление, что телегу ставят впереди лошади. Так, почерку начинают обучать при явном отсутствии развитой мелкой мото-рики, учебный материал заставляют запоминать, не обучив осмысленно-му запоминанию, или дают задание подумать, не объяснив, как это дела-ется. Позволю себе еще раз сослаться на свой опыт преподавания: студен-ты педвузов на собственном опыте убеждались, что само по себе требование «запомнить!», которое должно переводить запоминание из «непроизволь-ного» в «произвольное», никак не улучшало эффективности их мнеми-ческих действий до тех пор, пока они не начинали пользоваться мнемо-техническими приемами, адекватными запоминаемому материалу.

Трудно приохотить ребенка к чтению книг как источнику (по-)зна-ния, если даже к концу учебного года «первоклашки» читают пословно, переставляя пальчик по прочтении одного слова на следующее за ним (чему я сам был свидетелем). Поэтому после прочтении целого предложе-ния вполне уместен вопрос учителя: о чем говорится в этом предложе-нии? Уместно обращение не только к самому прочитавшему, но и к его слушателям, поскольку и слушание превращается в муку. На это хочу обратить внимание книгочеев, которые себе даже представить не могут, что для некоторых сегодняшних молодых и не очень россиян прочесть короткую газетную заметку - великий труд (если не перекурить, то более крупная заметка может оказаться вообще непрочитанной).

Можно долго рассуждать, какое соотношение должно быть между разными видами и формами мышления. Но какой от этого толк, если основная форма учения - запоминание, которое бессмысленно с точ-

115

ки зрения здравого смысла?! Зачем запоминать, если все можно про-читать в справочниках (якобы нечто подобное произнес когда-то Аль-берт Эйнштейн при посещении им лаборатории Томаса Алвы Эдисо-на, ознакомившись с требованиями к лаборанту (Эдисон, видимо, выдвигал такие требования, чтобы самому лишний раз не заглядывать в справочники; ведь чем-то подобным обязаны заниматься секретари-референты, освобождая руководителя от «мелких» формальностей при подготовке документов к подписанию). Нагружая механическую па-мять, отучают размышлять - а ведь эта способность является основой рефлексии. Действительно, зачем нужна рефлексия, когда требуется получить положительную оценку за выученный, а точнее - заученный урок: знание-то уже преподнесено на блюдечке - решаются уже ре-шенные задачи, заучивается ход истории, литературные герои уже поделены на «положительных» и «отрицательных» и т.д. и т.п. К тому же, решение задачи сводится подчас к отысканию продемонстриро-ванного тут же на уроке способа ее решения и, соответственно, к распознаванию так называемой проблемной ситуации.

Подытоживая размышления о роли школы в становлении человека во всех его ипостасях, хочу лишь еще раз подчеркнуть, что школа дает ученикам готовое, «выдержанное», прошедшее проверку временем знание. Такое знание не требует размышления; более того, оно оседает мертвым грузом в памяти выпускника. Но готового знания недостаточ-но для жизни в нашем динамичном мире, поэтому оно оказывается не

116

«живым», а устаревшим. К тому же, школа ориентирована на «профессионализацию» учеников в ущерб их развитию в других сферах соб-ственной жизнедеятельности, на что справедливо указывает А.А. Бода-лев (1998). Поэтому школа должна перестраиваться, превращаясь из школы для учителя в школу для ученика, из школы готового знания в школу знания живого. Перестраиваясь, она должна учить своих питом-цев уметь перестраиваться, поэтому от простого присвоения готовых знаний школьники должны перейти к присвоению и освоению новых знаний, т.е. к их постижению (Жуйков, Кабардов, Осницкий, 2001).

Своеобразным противоядием может стать самосознание. Однако воп-рос о генезе самосознания осложняется неразработанностью самой терминологии. Так, ставшее крылатой фразой положение о том, что созна-ние (das Bewusstsein) есть не что иное, как осознанное бытие (das bewusste Sein), на самом деле не принадлежит перу К. Маркса, ибо не всегда возможен буквальный перевод игры слов (das Bewusstseinwdas bewusste Sein). Тем более если возникает бессмыслица: сознание^осознанное бытие. (С одной стороны: «осознанное» - ставшее достоянием созна-ния; тогда сознание - ставшее своим собственным достоянием. С другой стороны: мои настойчивые попытки «обратного» перевода марксовых «das bewusste Sein» как «осознанного бытия» дружно пресекались самыми раз-ными немецкими психологами, которые, исходя из контекста переводи-мого, поправляли «das bewusstgemachte Sein», не подозревая, что правят слова «самого» К. Маркса, но в русском переводе.) В действительности К. Маркс «онемечивает» декартово «cogito ergo sum», указывая, что созна-ние (das Bewusstsein) есть не что иное, как продукт познания бытия (das bewusste Sein). При этом огорчительно, что и перевод декартовой крыла-той фразы неточен. Если обратиться к этимологии слова «cogito», то его первоначально писали «coagito», т.е. «со-действую», а точнее, во времена Декарта: «сочиняю» (в прямом и переносном смыслах: «сочиняю соб-ственную жизнь»). В русской традиции можно перекинуть мостик из XVII века в век XXI: «Сочиняю, следовательно, существую!», или, на совре-менный лад, «сопознаю..!». Но в любом случае точнее переводить «когни-ции» как «со-познание», чем «со-знание», ибо со-познание соответству-ет действию, а со-знание - тому, что уже состоялось. Да и слово «когни-тивный» переводится как «познавательный».

117

Если самосознание рассматривать не с идеологических позиций, а в рамках психологических конструкций, то оно, скорее всего, отража-ет опредмечивание человеком себя в противопоставлении окружающему миру через собственные действия и поступки. Складывается са-мосознание, естественно, как продукт самопознания, обращаясь в са-мопостижение. Последнее требует от человека рефлексии поступков -как в прошлом, так и в будущем, - готовности взять на себя ответ-ственность за эти поступки и решимости исправить совершенные ошиб-ки и утвердиться в своих начинаниях. В частности, самопостижение предполагает развитие самокритичности посредством упражнений в рефлексии. И тогда самопостижение безусловно является основной и неотъемлемой составляющей поиска смысла жизни и акме.

С чего начинается личность. М.: Политиздат, 1980.

С чего начинается личность. 2-е изд. М.: Политиздат, 1984.

118

Деловая коммуникация как объект психолого-

акмеологического исследования

Повышение роли личностного фактора в современном производстве и управлении в условиях российских рыночных реформ, изменения в со-держании и структуре человеческой деятельности, вызванные стреми-тельным развитием информационных технологий, обусловливают необ-ходимость изучения коммуникации как специфически человеческого спо-соба организации деятельности. В этой связи особую актуальность и практическое значение приобретает психолого-акмеологическое иссле-дование зависимости эффективности различных форм и видов професси-ональной деятельности от условий и характера их опосредствующей дело-вой коммуникации. Вместе с тем, в структуре психолого-акмеологичес-кой проблематики до сих пор не сложилось той самостоятельной, обладающей четкими границами сферы исследования, которую можно было бы определить как «психология и акмеология деловой коммуника-ции». В то же время обильность достоверного, но концептуально разроз-ненного фактического материала, содержащегося во множестве исследо-ваний смежных проблем, может служить подтверждением несомненного существования самостоятельного, специфического по своему психологи-ческому содержанию феномена деловой коммуникации, возникающего в разнообразных ситуациях совместной профессиональной деятельности.

Основная цель психолого-акмеологического исследования обозначен-ной проблемы, состоящая в изучении деловой коммуникации как средства организации и регулирования профессиональной деятельности и управ-ления, может быть достигнута в процессе решения ряда конкретных задач:

1) определить и систематизировать основные категории и понятия, образующие категориальную систему психологии и акмеологии дело-вой коммуникации;

2) исследовать основные феноменологические характеристики де-ловой коммуникации и ее свойства; изучить динамику и структуру ком-муникативных процессов, опосредствующих деловое взаимодействие; построить концептуальную модель, раскрывающую соотношение и взаимообусловленность деловой коммуникации, с одной стороны, и различных видов и форм профессиональной деятельности - с другой;

3) осуществить сравнительный анализ продуктивной и непродук-тивной деловой коммуникации и определить характер их влияния на эффективность процессов совместной профессиональной деятельности, руководства и управления;

4) выявить психолого-акмеологические и организационно-управленческие условия возникновения и профилактики непродуктивной деловой коммуникации;

119

В концептуальной схеме исследования деловой коммуникации можно выделить несколько основных аспектов (теоретический, методологический, эмпирический, методический, технологический, практический), позво-ляющих изучить данный феномен во всей полноте его существенных свойств и характеристик. В контексте каждого из этих аспектов раскры-ваются актуальные, ранее не изученные направления в исследовании деловой коммуникации.

Актуальность исследования деловой коммуникации в теоретическом аспекте состоит в необходимости концептуальной систематизации и обоб-щения ее проблематики в едином методологическом ключе, в разработке интегративной психолого-акмеологической концепции деловой комму-никации, а также в осуществлении развернутого анализа ее основных феноменологических характеристик, в построении ее структурно-дина-мической модели, концептуальных схем исследования личностных и си-туативных предпосылок продуктивной и непродуктивной деловой ком-муникации, стратегий, стилей, техник и механизмов, делающих ее эф-фективной.

Новизна исследования в методологическом аспекте заключается в том, что многообразные проявления феномена деловой коммуника-ции необходимо рассматривать в контексте единой методологической позиции - парадигмы субъектно-субъектного подхода. Показано, что психологические проявления и механизмы деловой коммуникации непосредственно связаны с особенностями самореализации субъекта в структуре его коммуникативного мира, в том числе в сфере деловой коммуникации. Ее субъектная компонента конкретизируется в системе психологических факторов, определяющих функции, содержание, при-роду и процессуальный характер деловой коммуникации.

Исследование деловой коммуникации в эмпирическом аспекте позволяет получить новые научные данные о существовании различных видов и форм деловой коммуникации, о структуре и динамике комму-никативного процесса, о психологических причинах, затрудняющих деловую коммуникацию, о зависимости ее продуктивности от личност-ных и ситуативных предпосылок, а также о ее индивидуальных стилях и стратегиях, о связи базовых характеристик коммуникативного мира субъекта с конкретными механизмами и проявлениями продуктивной и непродуктивной деловой коммуникации.

Исследование процесса деловой коммуникации в его методическом аспекте подтверждается разработкой и применением оригинальных

120

методов и методик диагностики, с помощью которых можно получить новые теоретические и эмпирические данные о деловой коммуника-ции и ее базовых феноменологических характеристиках. Технологичес-кий аспект данной проблемы предполагает разработку психолого-ак-меологических технологий, техник, методов и методик развития ком-муникативного потенциала личности как субъекта делового общения, аутовоздействия на коммуникативную сферу, самоменеджмента ком-муникативной деятельности.

Таким образом, научная новизна психолого-акмеологического исследования деловой коммуникации определяется комплексным, ин-тегративным подходом, позволяющим определить роль и место деловой коммуникации в процессах профессиональной деятельности разных видов и форм в современных условиях российских социально-экономических преобразований.

Хотя традиционно акмеология как наука о путях достижения высот профессионализма, а в наиболее концентрированном (особенном) вы-ражении - как наука, обращенная к вершинным его проявлениям, так сказать, к суперпрофессионализму (термин А.К. Марковой (1996)), имеет дело с индивидуальным субъектом, тем не менее и жизненные наблюде-ния, и данные социальных наук о человеке говорят о том, что объектом внимания акмеологии могут являться и коллективные формы поведения людей, что проявления «акме» могут носить не только индивидуальный, но и групповой характер. Иными словами, вполне правомерно говорить о коллективном субъекте профессиональной деятельности, находящемся на стадии обретения своего «акме» - этого вершинного качественного новообразования, имеющего, как будет показано далее, применительно к обсуждаемому субъекту вполне определенные, реально фиксируемые характеристики. Для доказательства сказанного обратимся к рассмотре-нию такого популярного в управленческой литературе объекта, как рабо-чая команда (Sundstrom et al, 1990).

121

Как известно, термин «команда» обрел научное звучание лишь в последние десятилетия. Во многом порожденный практикой эффек-тивного менеджмента, он используется для обозначения малых групп с выраженной целевой направленностью, интенсивным взаимодей-ствием членов и высокой продуктивностью. Причем, как правило, речь идет о группах, занятых в различных областях трудовой профессио-нальной деятельности, неважно - управленческой или исполнитель-ской. Отсюда и название - рабочая команда.

Что касается аспекта жизнедеятельности команды, связанного с выполнением заданий, то речь идет о ее продуктивности, результативности. Другой аспект жизнедеятельности команды - обеспечение ее жизнеспособности - включает в себя такие компоненты, как удовлет-воренность членством в команде и сохранение ее в качестве единого целого, сплочение.

Отличительная особенность групп, относящихся к категории рабочих команд, - высокий профессионализм, базирующийся на владении их чле-нами рядом важных прикладных умений, а именно: 1) техническими или функциональными умениями (чем шире диапазон таких умений у людей, тем успешнее действует команда); 2) умениями принимать решения и ре-шать проблемы (причем на начальной стадии жизни рабочей команды такие умения могут быть лишь у части ее членов, остальные развивают их в процессе работы); 3) интерперсональными умениями (речь идет об уме-ниях строить отношения с другими людьми, эффективно используя разно-образные коммуникативные средства). Таким образом, рабочую команду фактически можно рассматривать как высокопрофессионального субъекта совместной деятельности, как своеобразное социально-психологическое поле группового, коллективного «акме», а представленные выше приклад-ные умения - как его конкретное выражение.

Естественно, что при этом следует иметь в виду и такие традицион-ные специфические атрибуты коллективного субъекта, как коллектив-ные (или групповые) нормы, ценности, установки, притязания, реше-ния, включая и описанные в последние годы мотивационные образо-вания типа групповой самоэффективности, коллективного самоуважения

122

и т.д. (подробнее об этом см. Кричевсшй, Дубовская, 2001). Сюда же можно отнести и такое характерное для сложившихся групп (действительно ко-манд) ценностно-эмоциональное образование, как переживание их чле-нами чувства «мы - группа».

Специалисты (Питере, Уотермен, 1986) следующим образом харак-теризуют эти группы:

. они невелики по объему (обычно не более 10-12 человек);

. уровень ответственности такой группы и ранг ее членов прямо пропорциональны важности проблемы (например, если проблема счи-тается крупной, то практически все члены группы являются лицами высокого ранга и рабочая группа отчитывается перед главным руководителем);

. продолжительность жизни типичной оперативной рабочей груп-пы весьма ограничена - не более полугода;

. членство в группе обычно носит добровольный характер;

. в случае необходимости группа формируется очень быстро и, как правило, без всякого рода формальных процедур;

. вышестоящее руководство осуществляет постоянный контроль за сроками выполнения заданий (так, отчет руководству одной организа-ции спустя три месяца после создания группы, гласивший, что за этот срок не сделано ничего, кроме работы над отчетом, был признан не-удовлетворительным);

. группы имеют незначительный вспомогательный аппарат;

. используемая в группах документация носит по большей части неформальный характер и зачастую довольно скудна (как заметил один руководитель, «рабочие группы не занимаются производством бума-ги, их дело - выдавать решения проблем»);

. группы этого типа отличает интенсивность, открытость межлич-ностного общения.

Как известно, любая рабочая команда функционирует в рамках кон-кретной организации, испытывает ее влияние, неся на себе отпечаток ряда ее специфических характеристик. Именно они в первую очередь сказываются на формировании коллективного «акме», обусловливают эффективность функционирования рабочей команды. К рассмотрению такого рода организационных характеристик мы и переходим далее.

123