Становление карачаевской литературы

     Своеобразными художественными средствами пользуется автор, создавая образы паразитирующего мусульманского духовенства. Здесь несомненна связь с традициями антиклерикальных сказок карачаевского фольклора и анекдотов о На ера Ходже. Особенно это проявляется при изображении эфенди Мухаммат-Амина и мнимого шейха Абдул-Кадыра, Эфенди Мухаммат-Амин изображен в духе народных традиций, как лицемер и хитрец. «В развевающемся черном аба с раскачивающимися четкам И в руках... возводя очи горе или скромно опуская их долу» (стр. 192), всем своим внешним видом, поведением он стремится внушить людям представление о своей святости. Народ всегда издевался над обжорством, развращенностью и алчностью духовенства, и Аппаев в своем романе дает эпизоды, очень близкие мотивам народных сказок. Так, например, момент встречи эфенди с Абдул-Кадыром и объявления последнего шейхом представляет собой своеобразную обработку сюжета известной сказки «Эфенди и могила шейха». Автор подробно изображает, как эфенди с Абдул-Кадыром во время Мусульманского пбста пьют ЁЙ-но и объедаются свининой. Столкнув эфенди с мошенником и показав, как они быстро находят общий язык, а затем превратив мошенника в шейха, автор романа как бы ставит знак равенства между ними.      Абдул-Кадыр — олицетворенная изнанка образа эфенди: «Удивительно, как похожи бывают друг на друга все святые люди»,— произносит эфенди, увидев себя, как в зеркале, в Абдул-Кадыре.

     Мало того, что он в мечети постоянно именем аллаха защищает интересы богачей и усмиряет народ, но даже в разговорах со своими единомышленниками Кыямытом и Абдул-Кадыром он лицемерит и занимается плетением словес в духе своих проповедей. Даже перед ними он желает сохранить репутацию святого и непогрешимого. Но они цинично обнажают подлинный смысл его речей: «В.аша братия слишком болтлива. Я понимаю, ты хочешь сказать, что пророк, выйдя в дальнюю дорогу со своими спутниками, на привалах пил николаевскую водку»,— с едкой насмешкой прерывает Абдул-Кадыр эфенди, пустившегося было со стаканом водки в руке рассуждать о благочестивой жизни пророка Магомета. Обозленный попытками Мухаммат-Амина разыграть перед ним святого, Кыямыт обрывает его: «Про тебя говорят, что 'когда баи дерут шкуры с бедняков, ты помогаешь им своим кораном», (стр. 103).

     Автор все время подчеркивает социальную сущность этого образа: Мухаммат-Амин выступает прежде всего как представитель паразитирующего сословия и как защитник интересов богачей, использующий слово пророка в интересах своего класса. Это он подает мысль о необходимости найти шейха, чтобы успокоить волнение в народе и сам отыскивает его в лице мошенника Абдул-Кадыра. Он организует вместе с ним «чудеса», объявляет святым убийцу Кандаура, пытается натравить толпу, разжигая ее религиозный фанатизм, на Семена. Он дает Файруз — девушке, обесчещенной Абдул-Кадыром, яд, чтобы скрыть следы, изобличающие их, а затем обирает ее семью за похоронные и поминальные обряды.

     Стремясь держать народ в узде, он поддерживает самые реакционные обычаи, диктуемые шариатом: когда волнение народа достигает наибольшего напряжения, он пытается разрядить эту накалившуюся атмосферу варварским зрелищем наказания супругов. Воспользовавшись сурой корана, предписывающей суровое наказание разведенным, возобновившим свои супружеские отношения без разрешения эфенди, он ложно обвиняет Джан-темира и Тауджан в недозволенной связи. И по его велению бедной женщине стригут волосы, ее провозят по всему аулу на осле под градом насмешек и оскорблений.

     Интересно, как автор использует разные, средства разоблачения этого героя: вначале он дает его внутренние монологи, диалоги со ОБОИМИ единомышленниками, представляет его «двойника», его низменные поступки, скрытые от глаз людей, а потом, изобличив его устами русского рабочего Семена и его друзей горцев, наконец, показывает, как подлинное лицо эфенди становится ясным даже самым забитым и темным людям. Так размышляет, например, бедняк Джантемир: «Стоит эфенди захотеть, как он сразу находит, что аллах или - пророк говорил так-то. Небось, нашел способ скрыть проделки шейха с Файруз: дал ей испить дуа, она и скончалась. Выходит, захотел — и нашел нужное дуа! Вот только одного не понимаю: на самом ли деле все это написано в книгах? Если и влравду книга говорит, что-вот эту Файруз, которая тайно грешила с Абдул-Кадыром и забрюхатела, следует из рук эфенди напоить дуа, чтобы скрыть ее позор, тогда, выходит, любую подлость можно прикрыть этими книгами? Но по всей вероятности, в книгах все это есть, иначе откуда эфенди могли бы знать столько уловок и хитростей? Если б я совершил столько подлостей, сколько они совершают за одни сутки, я бы давно был брошен в зыйдан1 и там бы сдох».

     В русле таких же традиций изображен и мнимый шейх мошенник Абдул-Кадыр. В его характеристике использованы мотивы восточных плутовских сказок и анекдотов. Своеобразным моментом является социальная трактовка этих мотивов во вставной новелле, представляющей рассказ Абдул-Кадыра о своем прошлом (89—91). Знакомство с ним начинается с изображения тюремной камеры, где воры азартно играют в карты, дерутся и по предложению Абдул-Кадыра начинают рассказывать истории своих жизней.

Обе вставные новеллы — рассказ Абдул-Кадыра и одного из воров — содержат мысль о том, что нищета, голод, социальное неравенство часто толкают людей на путь преступления, обмана и объективно восстанавливают их против носителей социального зла. Так, например, Абдул-Кадыр, кончив рассказ о воровских своих похождениях, о суде, на котором присутствовала жена городничего, в браслетах, подаренных ей Абдул-Кадыром, возмущенно заключает: «Нет у них совести! Так вот и я теперь решил сделаться шейхом и стать умным подлецом!». Однако автор ни в коей мере не идеализирует этот образ. Все дальнейшие поступки Абдул-Кадыра показывают, что индивидуалистический характер протеста делает его оружием в руках богачей. Алчность, хитрость, цинизм, аморальность Абдул-Кадыра роднят его с власть имущими. Так во многом традиционный для фольклора образ получает новое осмысление, новую социальную окраску, подчеркнута его антидемократическая сущность. С образом Абдул-Кадыра в сюжет романа вплетается авантюрно-приключенческая линия. Авантюрное приключение занимает чрезмерно большое место, что создает некоторую диспропорцию в развитии основного конфликта и нарушает представление о времени действия.

     В образе Каншаубия раскрывается всесилие сословной знати в карачаевском ауле, наиболее очевидное в эпизоде с поливом покосов. Именем князя не только лишают бедняков воды и избивают их, но, поставив их в безвыходное положение, заставляют работать на него. Царские чиновники и местный суд встают за защиту его интересов. Образ Каншаубия воплотил в себе типичные черты горской сословной знати, и автор достиг большого мастерства в его реалистическом изображении. В то же время этот образ помогал борьбе с сословными предрассудками, еще имевшими место в действительности 30-х годов.

     По-иному изображен пристав Апанас. Здесь уже гораздо большую роль играет внешняя характеристика героя; даны его портрет, его манера вести себя, его одежда: «Возле окна в шитом золотом чебкене с новенькими блестящими погонами на плечах, попыхивая трубкой, сделанной серебряных дел мастером-кумыком, играя серебряной кистью темляка от сабли, зажатой между ног, облокотившись о стол, сидит пристав, распластавшись словно наседка. Он, видно, частенько заглядывает в рюмку: курносый тупой нос его цветом напоминает свежеиспеченную свеклу, с которой содрали кожицу. На дряблых щеках паутина красных прожилок. Из глазниц сверкают два зеленых стеклышка. Ворот черного шелкового бешмета, сшитого искусными руками горянки, жмет шею, и толстый подбородок словно старается вылезть вперед, дальше носа» (стр. 186). Этот акцент на внешности, полное отсутствие внутренних монологов вызваны, с одной стороны, тем, что автор стремится изобразить его как человека недалекого, а с другой стороны, тем, что автор имеет довольно приблизительное представление о внутреннем мире людей подобного типа,

     Апанас прежде всего изображен как представитель царской власти на местах, среди «инородцев». В описании его внешности и манеры поведения Аппаев исходит из традиционных народных представлений о чиновной администрации на Кавказе. Гротесковая манера изображения здесь преобладает: «Пристав увидел старшину и даже не проглотив - половину пирога, засунутую в рот, вскочил, преградил дорогу ему, поднес кулак к самому его ,лицу, издавая при.этом странные звуки носом — рот был набит,— а потом, кое-как проглотив полпирога, зарычал, как старый пес, брызгая в лицо Биймырзе слюной и кусочками хычына: «Для чего я тебя, долгоухого ишака, поставил старшиной? Где?.. Где арестанты?..»

     Речь пристава характеризует его как солдафона. В ней преобладает тон приказа, окрика,— она насыщена оскорбительными словами и угрозами: «я разорю ваши «орлиные гнезда»..., «я сгною вас в тюрьме...», «порублю ваших беглых разбойников...» и т. п. (стр, 282).

     Его облик свидетельствует о том, что это обжора, пьяница и развратник, в корыстных интересах использующий свою почти неограниченную власть над местным населением. «Словно ястреб, высматривающий с дерева, какую бы птичку ему задушить, Апанас, не отрываясь смотрит на девушек»,— пишет автор (стр. 20); «Старый волк, он с удовольствием полакомится курдючком ягненка. Ха-ха-ха, вот обрадуется друг Апанас!» — цинично ухмыляется про себя (Кыямыт, задумав отдать в руки Апанаса понравившуюся тому Байдымат,

     Но всем ходом событий в романе автор раскрывает единство интересов царского самодержавия, представителем которого является Апанас, и национальной карачаевской верхушки. Поэтому, уничтожая «крамолу», пристав совершенно не желает замечать то беззаконие и плутовство, которые царят в ауле. Автор подчеркивает, что он не только не хочет, но он и не может в силу своей ограниченности, понять людей, с которыми он имеет дело — Кыямыта, эфенди, Биймырзу, Абдуд-Кадыра. И народ видит его напыщенную глупость. «Эй, алан вот бы осенью зарезать барана, такого жирного, как Апанас. Свободно одного сала хватило бы на целый год*, — иронизирует над ним Канамат (20). Как «надутого индюка» характеризует его и автор.

     В такой же - манере даны эпизодические образы владелицы рудника Веры, управляющего рудником, помощника пристава и его жены. В них живет презрение к «азиатам» и в то же время стремление поживиться за их счет. Так же даны и конторские служащие, издевающиеся над Темуркой.

     Автор своеобразно включает в развитие сюжета образы различных угнетателей народа, они как бы поочередно выдвигаются на первый план: в начале романа бай Кыямыт, затем эфенди Мухаммат-Амин и мошенник Абдул-Кадыр, а затем князь Каншаубий. И через весь роман проходит образ царского пристава, появляющегося в узловые моменты сюжета. Нетрудно заметить, что в изображении этой группы персонажей, автор использует различные сатирические приемы, которые он черпает то из фольклора, то из традиций русской классической литературы.

     Другими художественными средствами пользуется Аппаев, изображая людей из народа. Наиболее интересны в этом отношении образы Канамата, Темурки и Семена.

     Образ Канамата написан в романтическом стиле, характерном для народных песен об абреках, воплощает народные представления о прекрасном и героическом, олицетворяет лучшие черты национального характера. Прекрасен его внешний облик: «Видно, лицом он походил на мать. Бедно одет, но на тоях, в состязаниях, в играх глаза всех присутствующих с невольным восхищением останавливаются на нем. Лоб снежной белизны, длинные, тонкие, словно пером прочерченные темные брови, немного грустные черные глаза, волевой подбородок, чуть выдвинутый вперед, усы и бородка, мягкие, как пух вороненка» (стр. 28).

     Автор не ограничивается показом его смелых и мужественных поступков — столкновений с Кыямытом, приставом, старшиной, его уходом в абреки; тем, как он сначала освобождает возлюбленную, затем ее отца, Семена и своих товарищей из тюрьмы. Он дает подробное описание тяжелой жизни своего героя и рисует характер, сложившийся в этих обстоятельствах. «Несмотря на то, что он вырос в тяжелых условиях, можно смело сказать, что едва ли найдешь такого мягкосердечного, чистого помыслами человека, как Канамат. Увидев беззащитного в горе или в обиде, он никогда не пройдет мимо, чтобы не помочь ему. Без его участия на кошу не предпринимают ни одного дела, все пользуются его трудом и помощью, особенно старики и слабые дети» (стр. 28). Непримиримость героя ко всякому злу объясняет его отношение к Кыямыту, к приставу. А с другой стороны, его активная любовь к обездоленным

труженикам и жертвам несправедливости делает его народным заступником.

     Об истоках этого романтического характера дает представление хапар — рассказ Канамата, напоминающий эпизод из «Дубровского» Пушкина и одновременно перекликающийся со сказаниями об абреках. Канамат рассказывает о бедняке, который в его присутствии горько жаловался на то, что «этот разбойник Канамат» его ограбил. Канамат находит того, кто под его именем занимается разбоем, и возвращает бедному его достояние.

     Следует сказать, что тема абречества в конце 20-х начале 30-х годов занимала довольно значительное место в зарождающейся литературе народов Северного Кавказа. Достаточно вспомнить романтический образ Каймета в рассказе адыгейского писателя Тембота Керашева «Абрек», сравнительно большое внимание, которое уделялось и в очерках, и в рассказах знаменитому Зелим-хану писателями Чечни и Дагестана, чтобы стало понятным то внимание, с которым автор в своем романе обратился к образу Канамата.

     Речь Канамата характеризует его как человека умного и вдумчивого. Канамата и Байдымат во время бегства в пути застает затмение луны. Байдымат верит древнему поверью о том, что луну глотает семиголовое чудовище Джелимауз, когда сторожевые псы засыпают. Она сожалеет, что нет под руками медного таза, чтобы грохотом разбудить этих псов. И тут Канамат выражает сомнение в правдоподобности поверия, приводя свои доводы. В речи Канамата обнаруживается поэтичность и страстность его натуры. Он знает предания и песни своего народа. В его уста вложена старинная песня охотников «Апсаты». Ему принадлежит клятва тысячелетнему Эльбрусу: «Твоей высотой, туманами, опускающимися на твои вершины, вечными льдами, сковавшими тебя, ледниками, над которыми птица не пролетит, слезами pi рот, бородами стариков клянусь, за эти насилия я отомщу» (стр. 273).

     Его язык образен и народен в подлинном смысле этого слова: «Какие могут быть у меня новости: ночью волком, днем собакой брожу. Кыямыт расставил своих ищеек, расставил ловушки, где только может ступить нога человека; я же, наталкиваясь на ищеек, огрызаюсь, обхожу места, где ловушки. Вот так и живу». Образ Канамата навеян народной песней об абреке Канамате, а связанная с ним сюжетная линия представляет собой развернутый сюжет этой песни. Приведенные выше строки из его речи прямо перекликаются со строками песни о Данамате.

     Канамат изображен Аппаевым прежде всего как человек-труженик, которого только насилия и преследования вынудили идти в горы и взяться заоружие. В этом смысле характерен эпизод, когда он спускается с гор к аулу. Измученный вынужденным абречеством, положением изгнанника, оторвавшись от привычного труда, Канамат переживает сво.е положение как тяжелый сон. Мирная сельская картина — молотьба Джантемира на клочке сабана — пьянит его, как образно выразился автор «словно перебродившая для бозы масса». Запахи ночного аула, воспоминания детства, картина молотьбы пробуждают горечь в его душе, руки его тоскуют по привычной работе.

     Образ Канамата дан неотрывно от родных гор, родной природы: покинув аул, он находит надежное убежище в орлином гнезде в горах. Там удалой охотник устраивается, как дома.

     В характере Канамата появляются и новые черты, которые не были раскрыты в народной песне. В романе он не только мужественный борец против угнетателей — это человек благородный, способный на большую любовь, верную дружбу. Любовь его к Байдымат возвышенна, поэтична и дана в романтических чертах: он,как рыцарь, вступается за ее честь, спасает ее от бесчестия и все больше видит в ней не только возлюбленную, но и товарища в своей трудной жизни.

     Народный герой — уже не одиночка. Он стремится объединить людей для борьбы, повести их за собой, и в этом большую роль играет встреча с русским рабочим Семеном. Рост классового сознания Канамата приводит к тому, что он обещает Семену идти по пути, указанному им. Канамат .преодолевает национальную ограниченность, в нем растет чувство солидарности с другими тружениками и угнетенными. Речь автора там, где он говорит о Канамате, патетична так же, как речь героя.

     Если в образе Канамата Аппаев дает характер народного героя, народного заступника — силу, наиболее активную в напряженной классовой борьбе, то в образе Темурки он собирает типичные черты пожилого карачаевского батрака, у которого процесс восприятия новых революционных идей сопряжен с мучительным преодолением старых взглядов и предрассудков. Образ этот и связанные с ним ситуации коренятся в карачаевском фольклоре. Многое для осмысления этого типа сделала карачаевская поэзия конца 20-х — начала 30-х годов (поэма «Шамай прежде и теперь» Байкулова).

     По контрасту с изображением условий жизни бая Кыямыта, бия Каншаубия изображает Аппаев жилище Темурки, где царит безысходная нужда. Домик Темурки напоминает «старушку, которая согнулась от мучительных болей в пояснице», валится на сторону и готов, кажется, рухнуть; «чинили его не раз, однако со всех сторон он разрушается, а сквозь верхние два угла просвечивает небо; если же ночью взберешься на старый скрипящий, словно немазаная арба, сундук, то можешь, лежа на спине, сквозь отверстия в крыше пересчитать звезды. В дождливые или снежные ночи, человек, который лежит на деревянной кровати (на нем всегда, когда находится в ауле, спит Темурка), натягивает на себя старое одеяло, из которого вылезают, словно дождевые черви, шерстяные нитки, и спасается от дождя козлиной шкурой, служащей намазлыком... Под кроватью — яма для картофеля, но пустая. Темурка перед сном устилает свои чабыры, сделанные из головной части шкуры, мягкой-соломой и ставит их перед кроватью» (стр. 58). Контрастирует с изображением жизни богачей и сама жизнь Темурки, полная каторжного труда, полуголодная, проходящая в вечном унижении, способном лишить человека всякого человеческого достоинства.

     И вместе с тем писатель всячески стремится подчеркнуть человечность своего героя и таких же, как он, бедняков. Он стремится отразить в романе даже те скудные радости, которые доступны этим людям. Деспотизму и гнетущей атмосфере в семье Кыямыта противостоит насыщенная взаимным уважением, любовью, трогательной заботой друг о друге обстановка в семье Темурки. Отец и мать понимают то большое счастье, которое приносит Канамату и Байдымат их взаимная любовь, доверяют чистоте и красоте их чувства, стремятся помочь им. И хотя Аппаев изображает одну из самых бедных семей и.

очень трудную жизнь ее, тем не менее он смягчает -мрачность этих картин душевным теплом и светлым юмором. Первая глава романа, предшествующая драматическим событиям в семье Темурки, открывается светлой бытовой зарисовкой.

     Сам образ Темурки, старого человека, пробатрачившего всю жизнь на баев и вечно бившегося в неизбывной нужде, наделен незаурядными чертами: тонким чувством восприятия красоты родных гор, склонностью к глубоким раздумьям над собственной судьбой'и судьбой окружающих его - людей.

     Аппаев дает образ Темурки в его стремительной духовной эволюции, раскрывает типичные противоречия в сознании темного, забитого батрака и процесс преодоления их. В начале романа Темурка предстает перед нами пассивным, покорным воле аллаха, освящающей всю несправедливость на земле. Он добросовестно и честно работает на хозяев. Он не только сам терпит, в его речах звучат отголоски той рабской психологии, которая вырабатывалась веками мусульманских проповедей эфенди,

     Философия долготерпения, покорности, фатализм, ве* ра в святость чужой собственности, в незыблемость власть имущих — обо всем этом свидетельствуют многочисленные пословицы, поговорки, насыщающие его речь («никто не сойдет в могилу, не испытав посланного ему судьбой»; «страдаем на этом свете, но утешаемся тем, что, как говорят эфенди, на том свете нам будет хорошо»; «аллах сам свидетель их насилий и в один прекрасный день воздаст им сторицей»).

     Но вместе с тем, противореча этим взглядам, предрассудкам, в его душе живет горькая обида на свою судьбу и бессильная ненависть и презрение к угнетателям. 'Переполняется чаша терпения Темурки: за попытку защитить Хамида его оскорбляет Кандаур, и он вынужден ночевать на улице, покинув кош. Ночью старика ужалила змея. На утро Кандаур выгоняет его, с больной ногой, из коша, отказавшись кормить и расплатиться с ним. Проклиная в душе всех баев, с ужасом ощущая всю безвыходность своего положения, Темурка способен только молить о жалости: «Оставь, милый, оставь; свинья, пестрая она или черная, все одно свинья... Среди баев нет хороших. Я в молодости, когда был таким, как ты, в поисках лучшего часто переходил от одного к другому, но, не найдя среди них хороших, решил, что может сосед окажется лучше, и нанялся вот к этому Кыямыту»,— признается с горечью Темурка.

     Он способен уповать лишь на милость аллаха и вызывает этим насмешки Кандаура: «Иди к аллаху. Он даст тебе скот и вознаграждение. Каким бы богатым аллахом он ни был, но если начнет раздавать скот таким, как ты, в течение двух лет останется он при пустом дворе». Охваченный этими противоречивыми чувствами, Темурка спускается в родной аул. Несчастья одно за другим сыплются на его голову: после попытки обесчестить его любимую дочь (Байдымат, богачи посадили ее в тюрьму.

     И тут впервые в душе Темурки просыпается сомнение во всесилии и справедливости аллаха: «Я выучил коран, но с того дня, как я научился пшуровать чабыры, и до преклонного возраста я не знаю ни одного покойного дня. Говорят «несчастнейшая из древесных пород идет на мельничные лопасти», так и я — знай, гну спину на байских кошах»,— возражает Темурка жене, которая хотела бы, чтобы сын Ибрагим изучил коран, стал служителем веры. В своем горе Темурка стремится найти опору и поддержку со стороны таких же бедняков, как и он сам. Однако они не в силах помочь ни ему, ни себе избавиться от того, что гнетет их. Темурка вынужден отдать сына в батраки, а сам — уйти работать на рудник.

     Решающую роль в росте его сознания сыграла встреча на руднике с русскими рабочими.

     Необходимость работы на руднике означает для него вначале крайнюю степень падения: «До преклонных лет батрачил я на мусульманских баев, а теперь,— ведь проживу немногим больше прожитого,— попытаю и неверных баев». Но на руднике Темурка получает первый урок пролетарской солидарности: если «медно-пуговичные» встречают его там издевательствами, то рабочие делятся с ним последним куском хлеба и ви^ дят в нем не «азиата», а такого же угнетенного труженика, как они сами. И Темурка рассказывает теперь дома горцам: «Где только я не жил, но человека лучше, чем этот русский парень, сидящий возле меня, я не встречал. Он на руднике так тепло обошелся со мной, как не обошлись бы и родные мать, отец. Мусульмане, подобные Кыямыту, да будут жертвами подметкам его сапог, хотя он и иной крови, иной веры» (стр. 136). Речи Семена открывают Темурке глаза на необходимость объединения и активной борьбы против богачей. Он приводит Семена в свой дом, собирает молодежь.