Сто великих любовников москва "вече" 2003

дать ему удовлетворение. Ответ нам не известен. Остается лишь предположить, что

маркиз примеру кавалера де Роана не последовал, от дуэли не отказался.

Но Эмилия не молчала. Она вовсе не отрицала очевидного. Однако рев-

Ч. i

V

302

нивец должен был выслушать ее мотивы: любит она только одного Вольтера; но чем

больше любит, тем больше заботится о его здоровье, очень ей дорогом.

"Вы, со своей стороны, - продолжала маркиза, - проявили к своему здоровью

интереса много больше, чем ко мне, и установили для себя строгий режим, которому

неукоснительно следовали".

Вольтер понял: маркиза предположила, что он не обидится на то, что один из

друзей займет его место в ее постели. Оказывается, изменница всего лишь берегла

больного старика.

Маркиза сказала все, что хотела сказать. Оба долго молчали, пока раздражение

Вольтера не прошло совсем. Недаром он был философом и ко всему привык относиться

философски. Мы знаем, что он не раз прощал друзьям и любовницам измены.

Вольтер признал правоту маркизы. Ведь, в самом деле, он был уже не молод и

постоянно болел. Она же нуждалась в любви, которой он не мог ей дать. Мы знаем

еще и то, чего не подозревала Эмилия, но прекрасно з сам Вольтер. Уже четыре

года он был любовником обожаемой мадам Дени.) Не это ли послужило главной

причиной его снисходительности?

Словом, теперь уже он обвинял маркизу и де Сен-Ламбера лишь в tomJ что они не

сумели скрыть своей связи. Постепенно он перестал настаивать ] на этом

прегрешении. Они с Эмилией расстались друзьями.

Прошло совсем немного времени с ее ухода, как раздался новый стук дверь. Сен-

Ламбер явился просить прощения за допущенные им резкие выра^ жения. Вольтер стал

настаивать, что, напротив, маркиз должен извинить его, и закончил следующей

тирадой: "Вы, а не я, в счастливом возрасте любви и наслаждений. Пользуйтесь

этим как можно больше, пока молоды!"

Это объяснение кончилось объятиями и заверениями в неизменной дружбе. На

следующий день они, как прежде, ужинали вместе.

В декабре маркиза дю Шатле и Вольтер вернулись в Сире. Жизнь их вошла в прежнее

русло и текла спокойно, пока маркиза ему первому не призналась: в сорок три года

она беременна. Кто был отцом будущего ребенка, сомнения не вызывало.

Они выписали в Сире Сен-Ламбера (тот долго проявлял равнодушие) и втроем стали

думать, как узаконить младенца. Вольтер предложил: нужно заставить маркиза дю

Шатле поверить в то, что ребенок от него. Задача была нелегкой. Слишком давно у

Эмилии с ее мужем не было интимных отношений. Тем не менее коварный план был

воплощен в жизнь.

Маркиза ждала ребенка и продолжала интенсивно работать. Она и родила сидя за

секретером. Ребенок скончался через несколько дней. У дю Шатле началась родовая

горячка. Спасти ее не удалось. Поэт тяжело переживал смерть женщины, которая

ушла из жизни, по сути, оттого, что изменила ему.

Теперь можно подвести итоги пятнадцати лет, прожитых им с Эмилией. Ее влияние на

Вольтера, вне сомнения, было сильным, хотя не всегда отвечало его подлинным

интересам. Эмилия делала все, чтобы он мог работать легко и много Вольтер

вспоминал об этом с благодарностью. От скольких опасностей она его спасла! И

сколько лет он был с ней счастлив.

303

В 1750 году Вольтер принял приглашение Фридриха II и переехал в Пруссию. И здесь

По отзывам современников, она была очень красива и величественностью

превосходила всех королев. Разумеется, у нее был муж, голландский посланник в

Берлине Подобно маркизе и маркизу дю Шатле, они тоже вели процесс. И Вольтер

также помогал им в ведении этого процесса, который привел к осложнению

дипломатических отношений между несколькими странами: Пруссией, Россией,

Великобританией. Вольтер мог уделять процессу и, главное, самой графине время,

потому что суверен оставлял его в избытке своему камергеру. Фридрих II, несмотря

на подагру, еще очень много разъезжал по своей стране.

Но вернемя к Мари Луизе Дени. В официальных документах она именовалась Дама

Ферне. Вольтер сделал ее совладелицей имения. Была оформлена и купчая.

Уже со встречи во Франкфурте до последних дней жизни дяди племянница была,

казалось бы, неизменной спутницей его жизни. Хотя мадам очень растолстела,

потеряла привлекательность для других, Вольтер любил ее так же горячо и слепо.

Только временами прозревал. Мадам Дени играла главные роли в его трагедиях, была

хозяйкой за его столом. Иной вопрос, играла ли она главную роль в его духовном

мире?..

Многие письма разным лицам, особенно приглашения, иные послания светского

Дени. Иногда она писала одна, по поручению дяди или просто вмешиваясь в его

дела. И тон ее писем в этих случаях был достаточно властен.

Мари Луиза набралась внешнего лоска, однако ни разносторонних дарований, ни

редчайшей образованности, пытливости ума, одержимости наукой, ни высокого строя

души божественной Эмилии в ней при всем желании обнаружить было невозможно.

Маркиза дю Шатле запирала рукописи Вольтера, чтобы их не украли, чтобы опасные

сочинения, будучи изданы или распространяясь в списках, не привели автора снова

в Бастилию. Мадам Дени его рукописи воровала или помогала воровать и продавать,

нимало не заботясь об угрожающих последствиях. Кражу 1755 года - маркиз де

Хименес не смог бы ни похитить, ни продать "Орлеанскую девственницу" без участия

Мари Луизы - Вольтер ей простил, как прощал и многое другое, хотя, придумывая ее

несуществующие достоинства, не мог не видеть и недостатков обожаемой племянницы.

В конце 1767 года Вольтер узнал, что бурлескная поэма "Война в Женеве",

предназначенная отнюдь не для печати или распространения, в списках ходит по

Парижу и Женеве. Кто же был в этом виноват? Сначала его подозрение пало на

аббата де Бастиана.

Затем Вольтер провел настоящее следствие.

"Дофин Ферне", как называли Лагарпа, нежно любимого и облагодетельствованного

Вольтером, долго не признавался, перекладывал свою вину на одного молодого

парижского скульптора Но после очной ставки вор был уличен и изгнан из поместья

- впрочем, довольно мирно.

1

304

С мадам Дени, напротив, разыгралась ужасная сцена. Просто непостижимо, как

больной старик мог ее выдержать, пережить такое разочарование в страстно любимой

женщине! Она не только оказалась коварной интриганкой, помогла Лагарпу украсть

рукопись и извлечь немалый доход из бесчестного поступка. Запретные сочинения

Вольтера ценились дорого. Возможно, прибыль была с ней разделена... Она

подвергла дядю большой опасности.

Чтобы отомстить Вольтеру, Мари Луиза уехала в Париж, взяв с собой и нежно

любимую приемную дочь Вольтера Мари-Корнель-Дюпюи и ее мужа. Пусть больной

старик останется одиноким, брошенным самыми близкими! По свидетельству Ваньера,

1 марта 1768 года Ферне покинули семь человек. И как?! Тайком, даже не

попрощавшись с хозяином..

Вольтер проявил благородство, он не только отрицал соучастие мадам Дени в

похищении рукописей, но и объяснял отъезд племянницы угрозой ее здоровью.

Герцогу де Ришелье он писал: "Климат Ферне вреден для мадам Дени, врача, который

мог бы ее вылечить, здесь больше нет..." В том же письме выдвигал и деловой

мотив: "Двадцать лет моей разлуки с Парижем не устроили, а расстроили мою

фортуну..." Пытался уговорить Ришелье и других - мадам Дени поехала в Париж и

для того, чтобы взыскать долги с неисправных плательщиков, хотя сам герцог к ним

принадлежал.

И щедрость его осталась такой же. Он выплачивал мадам Дени в то время, когда она

жила в Париже, 20 тысяч ливров ежегодной ренты

После отъезда мадам Дени и ее спутников Вольтер резко изменил свой образ жизни.

Сократил часть прислуги, уменьшил расходы, и, главное, его дом перестал быть

открытым.

Осенью 1769 года изгнанница или беглянка вернулась в Ферне Она ли об этом

просила, боясь потерять влияние на дядю, а то и лишиться наследства, или он сам

не мог больше выдержать разлуки?

Скорее всего, и то и другое... Так или иначе, не прошло и двух лет, как поместье

снова обрело Даму Ферне...

В 1770 году Вольтер удостоился чести, какой редко удостаивались при жизни даже

самые великие люди. Речь идет о предпринятой подписке на статую Вольтера,

заказанную знаменитому тогда скульптору Пигалю. Д'Аламбер писал Фридриху II, что

содружество философов и писателей решило организовать подписку на статую

Вольтера. "Вы знаете, сир, что философы и писатели всех стран, особенно

французы, издавна считают его своим прародителем и образцом... какой почет

оказало бы Ваше августейшее величество, возглавив нас".

23 июня из Ферне было отправлено письмо инициатору подписки, Сю-j занне Неккер:

"Мадам! Это Вам я обязан всем, это Вы успокоили конец мое* жизни и утешили во

всех волнениях, которые мне пришлось пережить за пять-j десят с лишним лет".

Вольтер умер 31 мая 1778 года, его похоронили в аббатстве Сельер.

305

(1423-1483)

Французский король (1461) из династии Валуа.

Проводил централизаторскую политику, подавлял феодальные мятежи.

Присоединил к королевскому домену Анжу, Пикардию и другие области.

Покровительствовал ремеслам, торговле.

Однажды теплой июньской ночью 1437 года городок Шато-Ландон, расположенный в

Гатине, был совершенно бесшумно окружен довольно странной армией, которой

командовал 14-летний подросток.

Дофин Франции, будущий Людовик XI, ничего не сказав своему отцу, решил изгнать

укрывшийся в городке английский гарнизон.

Победа наполнила дофина чувством невероятной гордости. Желая сыграть до конца

роль удачливого полководца, он пригласил своих офицеров на праздничный пир,

который был устроен прямо в саду замка.

Во время десерта он встал и сказал улыбаясь: "А сейчас, друзья мои, я хочу

преподнести вам сюрприз".

И тут гости увидели, что стража ведет к ним осташихся в живых англичан. По знаку

Людовика к нему приблизились и стали в некотором отдалении пятеро французов-

здоровяков с кастетами в руках, которым он приказал тут же уничтожить пленников.

Сначала развлечение всем очень понравилось, но потом интерес стал ослабевать:

англичан было многовато, а палачи оказались лишенными всякого воображения. В

какой-то момент большая часть приглашенных, отяжелев от съеденного и выпитого,

погрузилась в сон, не дождавшись конца бойни.

Один лишь дофин не терял интереса до самого конца зрелища. Но как только рухнул

последний пленник, он, оставив своих гостей, вскочил на лошадь и отправился в

Жиен, где в то время находились его отец, король Карл VII, мать, королева Мария

Анжуйская и юная, ей тогда было десять лет, Маргарита Шотландская, на которой

принц женился год назад.

Возбужденный удачей, он только о ней и думал, пока лошадь галопом несла его к

Луаре. Потому что именно эту девочку, которую он и видел-то всего несколько

мгновений, во время брачной церемонии, ему вдруг непреодолимо захотелось

превратить в женщину, в свою женщину.

Ночь не остановила его. Он обогнул Монтаржи, мирно спавший в укрытии своих

крепостных стен, ориентируясь по луне, пересек густой лес и на рассвете прибыл в

Жиен.

Он стремительно направился к замку. Перед ним подняли решетку в ограде, и,

окружили придворные и принялись на все лады поздравлять, поскольку о совершенном

им подвиге всем уже было известно. Но он явился сюда вовсе не для того, чтобы

выслушивать похвалы и терпеть дружеские похлопывания по спине. Оставив отца и

министров, которым он уже доказал, что стал мужчиной, он схватил за руку свою

хрупкую супругу и затащил обрат-

306

100 ВЕЛИКИХ ЛЮБОВНИКОВ

накануне победой, он набросился на Маргариту с тем же неистовством, с каким шел

на приступ Шато-Ландона.

Тут ему пришлось намного труднее. После неимоверных усилий он все же добился

своего, но приступы, которые он предпринимал для этого, были столь яростными,

что маленькая принцесса после этого пролежала двое суток в постели.

В течение целой недели дофин предавался достойным сожаления излишествам, которые

довели девочку до изнеможения и совершенно подорвали ее здоровье. Затем, покинув

супругу, он отправился на иные сражения.

Маргарите не так уж часто предстояло встречаться со своим пылким супругом. Дело

в том, что дофин, встав во главе мятежа, поднятого против его

отца, дал вовлечь себя в авантюры, из-за которых ему приходилось подолгу

находиться вдали от двора.

Когда в 1443 году он вернулся ко двору Карла VII, Маргарита превратилась в

очаровательную 16-летнюю блондинку с хорошо развитой грудью, хотя одиночество и

сделало ее несколько мечтательной, сентиментальной и меланхоличной. По ночам она

сочиняла стихи или проводила время в разговорах о "нежной любви" с окружавшими

ее придворными молодыми людьми, изо всех сил старавшимися ей понравиться.

У дофина не было ни малейшей склонности ни к искусствам, ни к литературе, и ему

было глубоко безразлично, существует ли рай любви или нет: и стихи, и постоянно

собиравшийся кружок молодых людей вызывали у него раздражение. Подозрительный,

ревнивый, он был уверен, что Маргарита попросту обманывает его, и заставлял

шпионить за ней своего камергера Жаме дю Тийе, человека ограниченного и

злобного.

Время от времени, однако, ее волнующая походка действовала на дофина возбуждающе

и "желание на миг гасило гнев". В течение нескольких часов Маргарите казалось,

что она перенеслась назад, в тот день, когда он примчался к ней после осады

Шато-Ландона. Но наступало утро, Людовик снова становился злым и колючим и,

глядя на жену с ненавистью, корил ее за отсутствие детей

"Я прекрасно знаю, почему их нет, - кричал он, - вы сами просите, чтобы вам

помогали избавиться от беременности".

Жаме действительно обвинял несчастную в том, что она ест зеленые яблоки и пьет

уксус, чтобы не забеременеть.

307

Маргариту до состояния глубокой депрессии

В августе 1444 года она простудилась и слегла в постель. Всем, кто навещал ее,

Маргарита говорила, что безумно рада, что заболела, и единственное, о чем она

мечтает, это поскорее умереть. При виде подобного отчаяния одна фрейлина со

слезами на глазах пыталась внушить ей, что негоже в двадцать лет поддаваться

таким мрачным мыслям. Но Маргарита прервала ее: "Мне очень тяжело выносить ничем

не заслуженную клевету. Я могу поклясться спасением души, что не совершала того,

в чем меня обвиняют, и даже не помышляла об этом".

14 августа юную дофину охватила страшная слабость, а 16-го, прошептав "надоела

эта жизнь, не говорите мне больше о ней", она испустила дух.

"Наша супруга скончалась вследствие "злоупотребления поэзией"", - сказал

Людовик, двусмысленно улыбаясь.

В 1445 году, после жесточайшей ссоры с Карлом VII, дофин покинул двор,

поклявшись возвратиться лишь после смерти отца.

Ждать этого пришлось долгих шестнадцать лет, и, чтобы как-то справиться со своим

нетерпением, он время от времени подыскивал себе какое-нибудь занятие: то

участвовал в очередном заговоре, то где-нибудь сражался. В один из таких

моментов, когда делать было совершенно нечего, он неожиданно снова женился.

22 июля 1461 года, когда Людовик находился у своего дяди, в провинции Эно, ему

сообщили, что король умер.

Не дожидаясь, пока новая супруга, Шарлотта Савойская, будет готова сопровождать

его, он немедленно отправился в Реймс, где намечалось провести коронацию. Бедной

женщине пришлось одолжить у графини де Шароле лошадей и повозки, чтобы выехать

вслед за мужем...

После коронации, в окружении четырнадцати тысяч всадников, Людовик XI въехал в

Париж, где по этому случаю были устроены грандиозные празднества. Обычно для

каждой из символических церемоний, посвященных вступлению нового короля во

владение своей столицей, парижане придумывали что-нибудь новое, неожиданное. На

этот раз над воротами Сен-Дени, через которые Людовик XI вступал в город, был

сооружен корабль, напоминавший кораблик, изображенный в гербе Парижа. А когда

король со свитой проезжал под аркой, два маленьких ангела спустились с корабля,

точно два паучка на ниточках, и возложили на голову монарха корону.

Из фонтана Понсо вместо воды били струи вина. Вокруг фонтана три хорошенькие и

совершенно обнаженные девушки изображали улыбающихся сирен, без малейшего

смущения демонстрируя свои прелести. Как сообщал историк Жан де Труа, зрелище

было "весьма привлекательным, тем более что юные создания при этом исполняли

своими ангельскими голосами коротенькие мотеты и пасторальные песенки..."

Возможно, именно это возбудило аппетит нового короля, поскольку в тот же вечер,

когда на улицах толпы горожан пели и отплясывали, Людовик XI тайно покинул свою

резиденцию в Отель де Турнель и в сопровождении некоего Гийома Биша, известного

своими скверными наклонностями, стал об-

308

100 ВЕЛИКИХ ЛЮБОВНИКОВ

половину ночи...

Отныне жизнь молодой королевы превратилась в череду печальных дней. Король

держал ее в замке Амбуаз, как обычную, придворную даму, занимающую ничтожное

положение, одетую чуть ли не как простолюдинку, оставив ей возможность в

окружении малого двора лишь возносить молитвы, совершать прогулки и

развлекаться, как сумеет.

Ничто не могло доставить Людовику XI большего удовольствия, чем какая-нибудь

легкомысленная история, а "тот, кому удавалось рассказать наиболее пикантный

анекдот из жизни жриц любви, удостаивался его самого большого расположения.

Король и сам был неплохим рассказчиком, так как проявлял большой интрес к такого

рода историям, старался узнать их побольше, чтобы позже поведать об этом

другим".

Но чаще всего король жаждал перейти от слов к делу. Специально назначенные

"ловцы" выискивали на улицах девиц легкого поведения и доставляли их к

королевскому двору, чтобы они отведали ласк короля Франции. Но никогда ни капли

чувства не примешивалось к этим альковным баталиям, в которых Людовик, грубый

практик, видел лишь средство для "снятия напряжения". Судя по всему, у короля

действительно было немалое число любовниц на один день, или, если угодно, на

одну ночь.

Во время путешествий или походов, когда рядом не было знакомых красавиц, он

обходился чем придется, и иногда соглашался на случайные встречи. Именно так

получилось в Пикардии, где он сражался с герцогом Бургундским: в деревеньке под

названием Жигон к его ногам бросилась с мольбами плачущая женщина: "Ваши солдаты

убили моего мужа", - рыдала она. Король взглянул на вдову, и лицо ее показалось

ему прекрасным. Он велел ей явиться к королевскому двору, заверив, что прикажет

расправиться с виновными, как только его войско остановится где-нибудь на

привал.

возвратился в Париж, прихватив с собой жигонскую красавицу, которую вскоре все

стали звать Жигон и засыпали таким количеством подарков, что она забыла о

понесенной утрате. Красавица не осталась неблагодарной и сумела выразить королю

свою признательность, хотя для этого и пришлось пожертвовать честью. Жигон

родила Людовику XI дочь, которая в восемнадцать лет вышла замуж за принца

Бурбонского.

Впрочем, эта очаровательная особа недолго оставалась при дворе. Страсть, которую

она внушала королю, стала, по воле случая, причиной ее падения.

Однажды Людовик XI заказал ювелиру по имени Пасфилон ожерелье из драгоценных

камней для своей обожаемой Жигон. Когда изделие было готово, жена ювелира

принесла его во дворец. Король увидел ее случайно, в одном из дворцовых

коридоров, и нашел ее столь прекрасной, что любовь к м-м Жигон не смогла уберечь

его сердце от нового искушения. Тем не менее король не захотел выказать свои

чувства в присутствии любовницы и приказал Ландлуа, своему казначею, прислать к

нему ювелиршу в следующий раз, когда она придет получить плату за ожерелье,

объяснив это желанием самому поторговаться о цене, что было вполне в его

правилах: он отличался боль-

309

шой скупостью и всегда входил во все дела до мельчайших деталей, чтобы не дать

Жена ювелира явилась в кабинет к королю, и так как он не отличался особой

учтивостью, то сразу заявил, что если она ответит на его чувства, то за год

заработает гораздо больше, чем за всю жизнь в лавке мужа. Дама, вспомнив, как

разбогатела м-м Жигон, дала себя легко уговорить, и сделка была заключена. М-м

Пасфилон родила от короля дочь, которая впоследствии стала женой Антуана де

Бюэля, графа де Сансара.

Король был сильно увлечен этой женщиной, о которой историки говорили, что она

довольно долго считалась "самой знаменитой на улицах Лиона, известных дурной

славой". Что ж, пристрастие короля к женщинам подобного сорта на этот раз было

удовлетворено.

Но, как ни странно, м-м Пасфилон, вопреки своему происхождению, была особой

достаточно тонкой, и грубые выходки короля ее очень шокировали. И, когда она

немного освоилась, ей захотелось сделать своего любовника более чистоплотным, к

чему у него не было ни малейшей склонности. Однажды, когда король в очередеой

раз явился к ней с визитом в простой одежде и грязном белье, она сказала: "Когда

я отдала свое сердце королю Франции, мне казалось, меня ждет учтивое обхождение

и все те удовольствия, которые может предложить один из самых великолепных

дворов Европы; а между тем каждый раз, отдаваясь порывам нежной страсти, я

страдаю оттого, что приходится вдыхать сальный дух там, где должны благоухать

мускус и амбра; по правде говоря, если бы слуга, работающий у меня в лавке,

предстал передо мной в том виде, в каком являетесь вы, я бы немедленно прогнала

его с глаз долой. Что должны думать иностранные министры, видя, в каком

неряшестве вы содержите королевское достоинство столь высокого ранга? Во время

вашей встречи с королем Кастильским каких только насмешек не позволяли себе

испанцы по поводу вашей выцветшей от старости шляпы и этого безвкусного