Богатые и бедные в «нагорной проповеди»

(6:20–21; 24–25)

«...Блаженны нищие духом, ибо ваше есть царствие божие.

Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь.

(5:3–6)

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждующие правды, ибо они насытятся».

Согласно Евангелию от Матфея, прежде чем начать про­поведь, Иисус «взошел на гору» (Матфей, 5 : 1). Лука же говорит, что «стал он на ровном месте» (Лука, 6 : 17). Рисуется пейзаж Капернаума, на востоке от Назарета, близ Геннисаретского озера: вся география этого района пред­ставлена противоречиво.
Порой труд за вознаграждение расценивается презри­тельно: не заботьтесь о материальных вещах, о том, как вы будете жить, подражайте птицам небесным и полевым лилиям (Матфей, 6 : 26—28). С точки зрения этого еван­гелиста, работа законна: «Ибо трудящийся достоин про­питания» (Матфей, 10 : 10). В рассуждениях Матфея — зеркале жизненных условий своего времени — отношения между господином и рабом, сувереном и подданным, зе­мельным собственником и батраками даже не обсуждают­ся. Торговые операции также выглядят совершенно закон­ными. Кто следует за мессией, покинув дом и поля, получит сторицей в этом мире и в будущей вечной жизни. Подоб­ные же противоречия обнаруживаются в евангелиях по поводу семейных отношений. {77}

Вступление в брак угодно богу; вместе с тем и возве­личивается состояние безбрачия, и прямо восхваляются те, «которые сделали сами себя скопцами для царства небес­ного» (Матфей, 19 : 12). Союз мужчины и женщины не­расторжим: «Что бог сочетал, того человек не разлучает». Это изречение Марка (10 : 9) воспроизведено также и в Евангелии от Матфея (19 : 6), который затем, однако, объявляет (и даже дважды) совершенно законным и раз­вод в случае неверности супруги (Матфей, 5 : 32; 19 : 9). Этот принцип был воспроизведен в кодексе Юстиниана. Из него в любом случае вытекает юридическое и мораль­ное неравноправие, в котором раннее христианство удер­живало женщину: подобное исключение не предусматри­валось в случае неверности мужа.

Во всяком случае, вступление в царство и воскресение разрушали состояние супружества (Лука, 20 : 35). Более Того, тот, кто приближался к Иисусу и не «ненавидел» отца и мать, жену и детей, братьев и сестер, не мог быть его учеником (Лука, 14 : 26). «Ибо приходят дни, в кото­рые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!» (Лука, 23 : 29).

Одна мораль утверждает семью, другая ее разрушает.

На бракосочетании в Кане Мария пожелает, чтобы сын совершил чудо, потому что кончилось вино. Ответ ей не мог бы звучать жестче, чем в Евангелии от Иоанна: «Что мне и тебе, жéно?» (Иоанн, 2 : 4). В смертный час Иисус все же обнаруживает сыновью нежность и поручает мать Иоанну, ученику, «которого любил» (Иоанн, 19 : 26). Во­обще же мать, братья, сестры для него лишь все те, кто следуют за ним.

Не менее значительны в евангелиях антиномии част­ной и общественной жизни.

С одной стороны, одобрение встречают преданные ке­сарю граждане, которым надлежит обладание всем тем, что составляет их законную собственность. Таково мне­ние синоптических евангелий (Матфей, 22 : 15—22 и сл.). С другой стороны, Иоанн уточняет, что политическая власть идет от дьявола: сатана есть истинный «князь мира сего», и потому он должен быть «изгнан вон» со всеми своими земными приспешниками (Иоанн, 12 : 31).

Человеку возбраняется судить других; но в то же вре­мя освящается существование традиционных судов. «...Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подле­жит суду» (Матфей, 5 : 22). Чтобы судить ближнего, нуж-{78}но не иметь самому ни сучка, ни бревна в «своем глазу» (Матфей, 7 : 4), но лучше не осуждать никого, «и не бу­дете осуждены» (Лука, 6 : 37).

Иисусу, как и всем основателям религий, приписыва­ется множество чудес, которые почти всегда отвечают не­удовлетворенным ожиданиям бедняков: умножение хле­бов, чудесный лов рыбы, превращение воды в вино, чудо­действенные исцеления. Но совершив их в качестве до­казательства своих мессианских прерогатив, он «строго запрещал им (ученикам.— Ред.), чтобы не делали его из­вестным» (Марк, 3 : 12).

Таким образом, попытки проникнуть в прошлое, в сущ­ность христианского послания, ориентируясь на логику евангелий и других писаний Нового завета, бесполезны. Главное, что можно извлечь из них,— это факт существо­вания ряда религиозных групп, которые жили в различ­ном социальном и культурном окружении.

Нет возможности обнаружить какую-либо логику там, где преобладают разные ответы на разные вопросы, сто­явшие перед бедными и богатыми, евреями и неевреями, ожидавшими великого финального перелома в их жизни.

СМЕРТЬ И ВОСКРЕСЕНИЕ

К этой версии прибавляется иная, кажущаяся противо­речащей первой, а именно: что ответственность за муки Иисуса лежит не на римлянах, а исключительно на евреях. Евангелия отражают влияние того периода, когда хри­стианские общины начали радикально отделяться от ев­рейских общин и проявили потребность в усилении поле­мики против этих последних, особенно после окончатель­ного поражения иудеев в 135 г. Поэтому выдвинутое про­тив Иисуса обвинение было прежде всего политическим, а уже потом религиозным: при римской оккупации всякая {79} претензия выступить в роли «царя иудеев» представляла собой мятежный жест, наказуемый смертной казнью.

Какими бы ни были исходные соображения авторов евангелий, то немногое, что добавлено к ним, чтобы при­дать описанию какую-либо «историческую» достоверность, лишено самой элементарной последовательности.

Прежде всего, арест Иисуса. Согласно синоптическим евангелиям, Иисус был схвачен «толпой, вооруженной ме­чами и палицами», натравленной на него великими жреца­ми, писарями и старейшинами, представителями иудейских властей. Кроме них, согласно Иоанну, арест потребовал мобилизации целой «когорты»: отряда римских солдат чи­слом 300 человек во главе с их трибуном. Незадолго до того в Иерусалиме бесчисленная толпа приветствовала Иисуса; но достаточно было предательского поцелуя, что­бы заставить опознать его и передать убийцам.

Далее, образ предателя: это один из «двенадцати», одержимый Сатаной (Лука, 22 : 3),— Иуда, по прозва­нию Искариот. Что понималось в действительности под этим прозвищем, которое поддается самым странным ин­терпретациям? По одному из таких толкований, которые встречаются в кодексах D и N,— и тот и другой весьма важные,— это имя распадается на «Исх-Кариот» — «че­ловек из Кариота». Но такой местности не существует. С филологической точки зрения речь идет, возможно, о семитской транскрипции латинского слова «сикарий» (sikarius), прозвища зелотов. Быть может, это попытка передать разочарование одного из учеников Иисуса, вы­званное неудачей восстания? Или мы имеем дело с неким коррумпированным правителем, который приобщился к общинной кассе группы учеников и оказался чувствитель­ным к приманке в «тридцать сребренников»?

Немыслимо проникнуть в сознание составителей еван­гелий. Что в самом деле достоверно, так это то, что апо­стол-предатель — один из всех апостолов родом из Иудеи, все же другие — галилеяне. В его имени сконцентрирова­на горькая досада на иудеев после разделения двух рели­гиозных течений, когда на евреев пожелали возложить всю вину за смерть мессии. Хотя для некоторых теологов Иуда станет впоследствии простым орудием божествен­ной воли, поскольку благодаря ему совершилось таинство спасения.

Затем судебное разбирательство. Верно (и Талмуд подтверждает это), что Синедрион утратил право выно-{80}сить смертные приговоры за сорок лет до разрушения Иерусалимского храма, то есть около 30 г. н. э. Но тен­денция снять с римлян всякую ответственность никогда не была принята всеми общинами первых христиан. Апока­липсис, которым завершается собрание новозаветных пи­саний, придерживается совсем иного мнения: вина цели­ком вменяется без всяких оговорок «зверю», который сим­волизирует Римскую империю.

Немногие «исторические» фигуры, которые встреча­ются в ходе суда, выведены на сцену теми, кто имел очень смутное представление о подлинной ситуации того вре­мени. Таковы великий жрец Анна и его тесть Каиафа, ко­торый носил то же имя, что и Кифа, апостол Петр; Ирод Антипа, который вышел из своих земель в Иерусалим, чтобы увидеть мессию; Понтий Пилат, «умывающий руки» и, чтобы не допустить осуждения невиновного, пред­лагающий заменить Иисуса Вараввой. Имя этого послед­него, означающее по-арамейски «сын отца», на деле — дуб­ликат одного из мессианских титулов. Варавва изображен выступившим против римлян бандитом, который со сво­ими сообщниками совершил во время мятежа убийство (Марк, 15 : 7). Какого мятежа? Или и он был зелотом?

Во всяком случае, Пилат помещает Варавву на один уровень с Иисусом. Мы уже знаем один из вариантов тек­ста Евангелия от Матфея, где он назван Иисус Варавва. Ясно, что в описании всего этого эпизода переплетены различные предания.

Теперь о распятии, которое более или менее воспроиз­водит схему казни бунтовщика. Ничто, однако, не позво­ляет утверждать, в соответствии с евангелиями, что Иисус был прибит гвоздями к кресту. Эта деталь уточняется только одним апокрифом — Евангелием от Петра, где го­ворится о том, что были прибиты его руки; и уже во II в. апологет Юстин добавил указание на то, что были прико­ваны и ноги Иисуса. Согласно Деяниям апостолов, Иисус умер «повешенный на дереве» (5 : 30), в послании к галатам Павел предполагает ту же процедуру (3 : 13). Была и такая форма распятия.

В самом деле, в процессе трансформации Иисуса в «бо­жественного» спасителя человеческие детали, касающиеся его смерти, представляли для верующих все меньший ин­терес.

Два евангелиста отмечают, что отчаянный призыв Иисуса на кресте, воспроизведенный по-арамейскиi «Ил! {81} Ил! ламмá савахфан», «бог мой! бог мой! почему ты пожертвовал мной» (обычный перевод: «для чего ты меня оставил», приведенный Матфеем (27 : 46) и Марком, (15 : 34), лингвистически менее точен), заставил присут­ствующих подумать, что он призывал пророка Илию. Но подобное созвучие имен немыслимо в среде, говорящей на семитском языке; оно, однако, было вполне возможно за пределами Палестины.

Наконец, воскресение. Его детали не описаны ни в од­ном евангелии. И самое древнее из них — Евангелие от Марка их не сообщает. Напротив, о них рассказывают некоторые апокрифические тексты, начиная с Евангелия от св. Петра. В отдельных христианских общинах попросту верили, что Иисус избежал смерти. В так называемых Деяниях Иоанна Иисус является к избранному ученику, который укрылся в одной пещере Оливковой горы, уби­тый горем и рыдающий, и сказал ему: «Для людей иеру­салимских я распят; но, как видишь, вот я с тобой гово­рю». Эта мысль о кажущейся смерти Христа впоследст­вии пространно развивалась в теологической сфере целым течением инакомыслящих, прозванных «докетами» (от греческого слова «казаться», «выглядеть», «скрывать правду»).

И способ вознесения Иисуса на небо не описан еван­гелиями. Во II в. послание Варнавы и Евангелие от св. Петра относят вознесение на самый день смерти, а не на сороковой.

В приписываемой св. Петру литературе вера в воскре­сение рассматривается как необходимость, поскольку по­священные могли считать собственное возрождение обес­печенным. «...Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, и вера ваша». (1 Коринф., 15 : 14). Почти в тех же словах жрец Митры уверял вновь обращенного, умащая его священным елеем: «Верь, твой бог воскрес, его страдания гарантируют твое спасение».