Уважение к минувшему – вот черта, отделяющая образованность от дикости. А. С. Пушкин

В XVI – XVII вв. хотя и не появляется работ по теории лексикографии, но словарную работу можно считать особой отраслью языкознания. Это время характеризуется значительным ростом словарей или обновлением имевшихся ранее. Появляется своеобразный тип словаря – азбуковник. «Названием «азбуковник» стремились показать, что обшир­ный словарный свод в их составе является основным разделом рукописной книги» (Еро­феева 1998: 4). В азбуковниках не только содержались значения слов, их грамматические характеристики, но и раскрывались различные понятия из области науки и искусства: «Азбуковник представлял собой смесь сло­варя ино­странных и не­понят­ных слов со своего рода реальной энциклопедией, куда вносились, обычно в азбучном порядке, разные любопытные сведения. Выросший интерес к книге в XVII в. сильно отразился на увеличении числа азбуковников и их объ­ема. Среди разного материала в азбуковниках нередко помеща­лись и списки упот­­ребительных синонимических выражений того времени, «произволь­ников» (по тогдашней терминологии), например, страсти и похоти, преступник и неклятвохранитель, недоумение и окаменение, климат и страна и т.д.» (Виноградов 1977: 211–212). В азбуковниках еще нет единых принципов толкования слов. Слова могут объясняться с помощью синонимов, может быть дана этимологическая справка, не всегда верная, иногда указывается язык, из которого заимствовано слово, в ряде случаев объяснение слова разрастается в обширную энциклопедическую статью.

Из публикаций Л.С. Ковтун нам стало известно о 6 списках ΧVΙ в. краткого аз­буковника подготовительного типа и о 98 списках ΧVΙ – XVII вв., в которых предс­тав­лены 7 типов азбуковника, генетически связанных между собой, азбуковник вы­бо­рочного типа XVII в, а также алфавитные списки к библейским текстам (Ковтун 1989: 8–10). Многочисленные списки азбуковников были распространены даже в XVIII в.

В конце XVI – начале XVII в. возросла необходимость в толковании церковнославянских слов посредством слов разговорного языка, прежде всего это проблема коснулась юго-запада Руси, где возникла более сложная языковая ситуация, чем в землях великороссов. В 1581 г. появился рукописный словарь, содержащий 1000 слов, в котором неизвестный автор объяснял церковнославянские слова «простой мовой» (Ковалик, Самийленко 1985: 47). В 1596 г. вышел аналогичный печатный словарь, содержащий 1061 слово, подго­товленный Лаврентием Зизанием Тустановским (50/60-е гг. XVI в. – после 1634). Словарная статья состояла из церковнославянского слова и его разговорного диалектного эквивалента, например, свhдетель – свhдокъ, юноша – паробокъ и под.

Выдающимся явлением южнославянской лексикографии является словарь Памвы Берынды (между 50–70 гг. XVI в. – 1632), вышедший в Киево-Печерской типографии в 1627 г. В словаре Памвы Берынды истолковано 6 982 слова. С.К. Булич (1904 г.) писал, что в этом словаре нередко удачно разграничиваются церковнославянские и народные украинские слова, хотя отмечал и определенные ошибки автора. В.В. Виноградов (1941 г.) говорил о несомненной связи этого словаря с азбуковниками, влияние которых проявилось, по мнению ученого, в энциклопедическом характере толкований слов. В.В. Нимчук (1961 г.) считает, что в словаре Памвы Берынды отразилась творческая переработка достижений Лаврентия Зизания, Максима Грека и ряда лексикографов Западной Европы и Византии.

К XVII в. значительно увеличилось количество переводных словарей, двуязычных и многоязычных: создавались латино-славянские, греко-славяно-латинские, польско-рус­ские словари. Самым значительным из словарей этого периода был латино-славянский сло­варь Епифания Славинского (ум. в 1675), созданный на базе лексикографического сочи­нения итальянца Амвросия Калепина (1435 – 1511). В начале XVIII в. составляются сло­ва­ри, предназначенные для оказания помощи в переводе с голландского языка (1717 г.), с немецкого языка (1734 г.) и др. Нередко толковые словарики сопровождали переводы научно-технической и публицистической литературы. В.В. Вино­г­ра­дов отмечал, что составление подобных словарей имело громадное значение для развития русского литературного языка: «Поиски русских соответствий иностранным словам приводили к более глубокому пониманию значений и оттенков русских слов. Устанавливались национальные русские формы для выражения понятий, выработанных западноевропейскими языками. При определении значений чужого слова точнее осознавались смысловые оттенки синонимов в составе самого русского литературного языка» (Виноградов 1977: 213).

В отечественной лексикографии XVI – начала XVIII вв. наметились две основные лек­сикографические традиции, в соответствии с которыми строились словари: тематическая и алфавитная. По тематическому принципу строились текстовые глос­сарии, разговор­ни­ки, составленные с практическими целями, и многие перевод­ные словари терминов, ко­то­рыми особо богат XVIII в. «Ал­фа­вит­ная организация ма­­­териала способствовала утрате связей с определенными текстами, осознанию само­­довлеющей важности словарей и словарного дела. Наращивание словника через суммирование словников предыдущих словарей, постепенное расширение задач (вплоть до показа набора значений, представления соответствий в разных языках) готовили почву для появления особого типа лексикографического издания – толкового словаря» (Козырев, Черняк 2000: 17). Создание такого словаря все настоятельнее ощущалось в XVIII в. и стало главной задачей лексикографов этого вре­мени. Усилия ученых завершатся огромным успехом отечественной лексикографии, во­плотившимся в «Словаре Академии Российской».

8.7. На всем протяжении средневековья грамматики, известные на Руси, строились в соответствии с античной грамматической традицией. Могли меняться задачи, содержательное наполнение грамматик, степень глубины проникновения в славянский язык, но сле­дование античному канону сохранялось. Это проявлялось в структуре грамматики, в рас­положении материала, в толковании грамматических явлений, в терминологии. Как пра­вило, грамматики включали 1) разделы орфографии и фонетики, 2) «этимологию», т.е. морфологию, сюда же входили сведения по словообразованию и лексике, 3) синтаксис, хо­тя в некоторых грамматиках этот раздел мог отсутствовать, и 4) просодию, составляющую учение об ударении и его обозначении на письме или учение о стихотворных размерах. Грамматика обычно предварялась предисловием, в котором высказывались определе­нные теоретические сведения, говорилось о задачах грамматики, давались методические ука­зания учителю и др.

Первым из сохранившихся грамматических трактатов на славянском языке является книга «О восьми частях слова», которая представляет собой перевод с греческой грамматики. В древнейших списках эта грамматика называется философской, потому что по античной (и византийской) традиции грамматика входила в состав философии (см. 8.4 дан­ного параграфа).

Вопрос о времени и месте создания памятника, как и об авторе, является дискуссион­ным с начала XIX в. Самое раннее его создание обозначалось концом IX – началом X в. и приписывалось Иоанну Экзарху Болгарскому, переводившему труды Иоанна Дамаскина (К.Ф. Калайдович – 1824 г.), указывалось также на сербское происхождение памятника (А. Гор­ский, К. Невоструев – 1859 г.), сербское происхождение памятника и отнесенность его в началу XIV в. отстаивал И.В. Ягич (1895 г.). Есть предположение, что памятник создан в Македонии не ранее конца ΧI в. и не позже XIV в. (В.В. Нимчук 1980 г.). Нет однозначного решения в вопросе о датировании дошедших до нас восточнославянских спис­ков. Одни ученые называют время их создания не позднее XΙV в. (В.В. Нимчук), другие от­носят к XV в. (Ф.М. Березин) или к XVI в. (Н.Б. Мечковская).

Грамматический трактат начинается общими замечаниями о слове (речи), при этом отмечается, что слово содержится в душе, а его вторичное рождение осуществляется через ус­та. Далее излагается учение о восьми частях речи, причем все термины приводятся на сла­вянском языке: имя, речь (глагол), место имени, причастие, наречие, предлог, союз, раз­личие (греческий член, или артикль). В славянской грамматике к «различию» отнесены указательные местоимения, которые, по мысли автора, помогают определять род имен. И хотя это утверждение ошибочно, все-таки найденное соответствие действительно функ­ционально близко греческому артиклю, что говорит о продуманности данного решения. В грамматике кратко характеризуются отдельные части речи, даются их грамматические признаки, например, для имени – род, число, падеж, кроме того, проводится различие между непроизводными и производными именами, а также дается начертание (изображение на письме тех имен, которые пи­шутся под титлами). Глагол определяется как часть речи, которой присуще лицо и время и которая говорит о действии, страсти или о том и другом в совокупности. При характеристике глагола называются времена, пять наклонений (повелительное, мо­литвенное, вопросительное, звательное, повествовательное), залог, два вида (име­ются в виду непроизводные и производные слова: прииму – въсприиму), три лица. Причастие в традиции, идущей от античной александрийской школы, определяется как часть речи, которой свойственны признаки глагола и имени.

Данный трактат сыграл огромную роль в развитии грамматической мысли восточных славян, в свое время он пользовался высоким авторитетом. Кстати, разногласия, возникшие между книжками, о чем рассказывалось выше, были, помимо прочего, связаны с теми грамматическими принципами, которые ими при­нимались. Одни из писцов считали необходимым строго следовать анализиру­емому трактату, а другие в качестве образца принимали грамматику М. Смот­рицкого, написанную позже и испытавшую влияние западных грамматик. Таким образом, данный трактат как наиболее старый (к тому же приписываемый тогда Иоанну Дамаскину) принимался за грамматический канон, являющийся частью православного учения.

Подобная тесная связь книжного дела и грамматики не случайна. Например, в конце XIV – начале XV в. сербом Константином Костенецким было написано грам­мати­че­ское сочинение, которое одновременно являлось и выражением его взгля­дов на книжное де­ло. Так, ученый, обнаружив непоследовательность в правописании сербских книг, высказал мнение, что они требуют исправления в соответствии с болгарскими источниками. Трак­тат Константина Костенецкого в основном посвящен орфографии, однако для нас он, по­мимо всего, интересен оценкой, данной восточнославянским языкам. Говоря о церковнославянском языке, автор пишет, что в его формировании принимало участие много языков – болгарский, сербский, хорватский, чешский, но подчеркивает, что особая роль принадлежала русскому (восточнославянскому) языку. Свое положение он стремится обосновать лексическими фактами, и хотя им высказано много ошибочных представлений, тем не менее они интересны как ранняя попытка осмысления словарного состава славянского языка. Высокая оценка, данная ученым восточнославянскому языку, скорее всего обусловле­на признанием развитости и мастерства русского книжного дела.

Об особом месте русского языка среди других славянских языков заявит в середине XVII в. хорват Юрий Крижанич (около 1617 – 1683) в своей уникальной по замыслу грамматике, которая вышла в 1666 г. Грамматика была написана в Тобольске, куда ученый был сослан по обвинению в униатской деятельности. Юрий Крижанич был одержим идеей объ­единения славян, а основой для такого объединения, с его точки зрения, мог быть толь­ко язык. По-видимому, он не верил, что можно возродить общий литературный язык вре­мен Кирилла и Мефодия, и поэтому предпринял попытку создать славянский язык, которым бы могли пользоваться все славяне. Свой язык ученый назвал «русским», потому что считал русский язык древнейшим из всех славянских языков. Однако созданный Юри­ем Крижаничем язык был искусственным языком, правда, исследователями замечено в нем некоторое сходство с родным хорватским языком автора, но в целом этот язык не соот­ветствовал какому-либо известному языку. Важно также, что при конструировании грам­матики Юрий. Крижанич использовал опыт восточнославянских грамматик, хотя, поставив особые задачи, он во многом шел своим путем к их решению, например, он иначе, чем было тогда принято, излагал морфологию, начиная ее общим обзором частей речи и грамматических категорий. И все-таки его обращение при конструировании языка к восточнославянским грамматикам в определенной мере свидетельствует об их развитости к XVII в.

С XV – XVI вв. на Руси начинают регулярно обращаться к грамматическим вопросам и к созданию грамматик.

К началу XVI в. относится деятельность на Руси крупнейшего мыслителя своей эпо­хи Максима Грека (около 1470 – 1556), настоящее имя которого Михаил Триволис. Имен­но в Московской Руси он состоялся как писатель, мыслитель, публицист, здесь он получил высокое имя Философа: «Был же тот Максим весьма искусен эллинскому, римскому и славянскому научению, и от внешних знаний ничего же от него не утаилось, и к божественной философии неутолимую любовь имел» – так говорится в «Сказании о Максиме Греке».

Свою основную деятельность Максим Грек видит в переводе греческих книг. Главным его трудом является перевод Толковой Псалтыри – одной из наиболее сложных и содер­жательных книг европейского средневековья. Помогали ему в этом русские перевод­чи­ки, крупные дипломаты Дмитрий Герасимов и Власий. «Рукописное наследие Максима Гре­ка велико – свыше трехсот пятидесяти оригинальных и переводных произведений (по подсчетам А.И. Иванова, – 365) <...>. Еще далеко не завершена та кропотливая палеографическая, источниковедческая и текстологическая работа, которая позволит четко отделить подлинные произведения Грека от его переводов и приписываемых ему творений, определить время создания и обстоятельства, связанные с их возникновением» (Громов 1983: 48).

В грамматических трактатах Максим Грек обосновывает серьезность филологической подготовки, без которой невозможно настоящее философствование: «Грамматика есть начало и конец всякому любомудрию». В «Беседах о пользе грамматики» ученый подчеркивает, что только овладевший наукой о языке правильно «логичествует» и понимает «тонкоречие», он объясняет античную и средневековую (византийскую) практику синтеза филологии и философии, которые изначаль­но были «велики и премудри». Ученый пишет о том, что отсутствие хорошей фи­лологической и философской подготовки мешает правильно понимать родной язык и не позволяет делать качественные переводы. С особой любовью Максим Грек пишет о «божественной эллинской речи», языке высокой культуры. Для русского человека такое представление было близко как тогда, так и позже. Достаточно хотя бы вспомнить слова А.С. Пушкина, который писал, что греческий язык открыл славянскому «свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени». В этом, безусловно, высокая и справедливая оценка той роли, которую сыграла Византия в культуре не только русского, но и других славянских языков, воспринявших ее наследие. И Максим Грек внес огромный вклад в совершенствование русской речи и русского мышления (см. 8.6 данного параграфа).

В грамматике Максим Грек выделяет согласно традиции четыре части, излагает уче­ние о восьми частях речи, выделяет шесть падежей имени (именительный, винительный, родительный, дательный, звательный и сказательный (такова, например, форма на земле). Максиму Греку приписываются многие грамматические трактаты, если это верно, то в круг его интересов попадают вопросы о правильном употреблении букв, о надстрочных знаках и правилах препинания, о классификации гласных и согласных по их положению в слове и по физиологическим особенностям, о грамматическом анализе слов на основании теории о восьми частях речи. Учитывая все это, нельзя упускать из виду главное в его творчестве – «союз слова и мудрости, единство любви к Логосу (филологии) и любви к Софии (философии)» (Громов 1983: 87), что по большому счету и явилось той первопричиной, которая породила своеобразие деятельности Максима Грека и обогатила представление отечественной лингвистической мысли о мышлении и языке.

С начала XVI в. к греческому образцу грамматики добавился латинский образец. За­слуга в этом принадлежит известному переводчику, русскому дипломату Дмитрию (Толмачу) Герасимову, который, как говорилось, участвовал в создании Геннадиевской Биб­лии. По свидетельству А. Горского, К. Невоструева, А.И. Соболевского, Дмитрий Герасимов перевел с латыни филологическое сочинение «О толкованиях Священного Писания Ветхого и Нового завета», а также ряд других сочинений.

Д. Герасимов перевел на церковнославянский язык (великорусского извода) грам­ма­­­тику Доната (1522 г.). Подлинник перевода грамматики не сохранился, но он известен в двух более поздних списках, древнейший из которых – Казанский (1562 – 1563 гг.) – был най­ден и описан И.В. Ягичем. При переписывании, как считает И.В. Ягич, были допущены существенные ошибки, однако и в этом виде грамматика Д. Герасимова содержит мно­го важных сведений. В ней даются определения частей речи, их характеристика и неко­то­рая семантическая систематизация языковых форм. Д. Герасимов, ознакомившись с латинской терминологией, переводит ряд терминов в соответствии с их значением, например, plusquamperfectum он переводит как «минувшее пресвершенное». Автор грамматики проявил тонкое понимание славянского языка, например, он отмечал свойственную его времени ступень чередования о//а, которая выражала повторяемость действий (ср.: ходить – хаживать). Из приводимых им примеров церковнославянского языка видно, что он различал глагольные виды, хотя речь, конечно, не идет об описании данного явления. В качестве особой группы имен ученый выделяет «прилагаемые», которые определяет как разновидность имен, обозначающих качество и количество. Грамматика Дмитрия Герасимова по­служила источником для написания других грамматических трудов.

Несколько иной характер по сравнению с предыдущими грамматиками имеет «Грам­матика доброглаголиваго еллинословенскаго языка», изданная во Львове в 1591 г. Эта грамматика, как писали К. Студинский (1895 г.) и С.К. Булич (1904 г.), ориен­тирована на греческие грамматики эпохи европейского Возрождения, хотя, ес­тественно, по своему со­держанию она отражает античный канон грамматики как ис­кусства. Особенностью этой работы является то, что она одновременно представляет греческую и славянскую граммати­ки. Данный труд чаще называют «Адельфотис» – по первому слову, написанному на титульном листе. Это слово в переводе с греческого обозначает ‘братство’ и указывает на то, что грамматика написана представителями Львовского православного братства, одного из наиболее активных братств юго-западных земель Руси. В самом заглавии данной грамматики («еллинославенский язык») отражается представление ее авторов «о внутреннем тождестве языка сак­раль­ных книг одной религии разных народов» (Мечковская 1984: 41).

В предисловии к грамматике обнаруживается ее традиционное понимание, характерное для греческой (византийской) науки, в частности, в нем говорится о поль­зе знания грамматики, которая есть первый ключ, открывающий уму возможность понимать Писание, как и «всю лествицу» (диалектику, риторику, музыку, ариф­­метику, геометрию и астрономию), по ступеням которой продвигается трудолюбивый ум, овладевая всеми семью науками, являющимися источником философии.

Особенности замысла «Адельфотиса» отразились и в построении грамматики. Она состоит из двух частей: греческой, написанной Арсением Элассонским, будущим ар­хи­епи­с­копом Архангельского собора Московского Кремля, и славянской, которая принад­лежит ученику Арсения. Таким образом, грамматика имеет своеобразный вид: на левых стра­ницах напечатан греческий текст, а на правых – славянский. Правая часть предс­та­вляет со­бой не простой перевод, а осмысление ма­те­риала славянского языка, кстати, все приведенные здесь примеры – славянские. «Адельфотис» примечателен тем, что в нем «впервые представлены та терминология и те композиционно-стилистические особенности изложения, которые во многом определили облик ранних вост.-слав. грамматик (последовательность, в которой располагается содержание грам­матики; дедуктивно-класси­фи­ка­ционный характер изложения; способы руб­рикации и подачи языкового материала)» (Меч­ков­ская 1984: 42).

Видным ученым и переводчиком рубежа веков был Лаврентий Зизаний Тустановский (50/60-е гг.XVI в. – после 1634). Его перу принадлежат переводы бесед Иоанна Златоуста, св. отца Андрея Кесарийского, Катехизис, над которыми он работал не только в Виль­но, но и в Киеве, в Москве, им же создан второй, после Ивана Федорова, печатный бук­варь. Лаврентий Зизаний известен как автор первого словаря (Вильно, 1596 г.), в котором была собрана церковнославянская лексика, переведенная на «простый руский диялектъ» (см. 8.6. данного параграфа).

Лаврентий Зизаний прославился также как создатель первой систематической грам­матики церковнославянского языка. Грамматика написана в средневековой традиции в форме вопросов и ответов, она содержит все традиционные части, кроме синтаксиса. Исследователи грамматики Зизания отмечают влияние на нее не только греческих, но и латинских грамматик (Грамматика Зизания и Смотрицкого 2000: 31–32).

Наиболее разработана Лаврентием Зизанием морфология, им сделано немало важных наблюдений, например, он различает неправильные (нерегулярные) и регулярные фор­мы в морфологии, подробно описывает парадигмы именного склонения, выделяет такие имена, которые стоят вне типов именного склонения (это были числительные). В целом же он стремится закрепить в качестве образцов архаичные грамматические формы, т.е. делает попытку нормировать морфологические явления (Мечковская 1984: 66–76). В авторском тексте, поясняя примеры, Лаврентий Зизаний использует «просту мову», на ней написаны также предисловие и «напутствия», которые предваряют основной текст грамма­тики и в которых говорится о пользе изучения грамматики, кратко сообщается о метре и ритме и об их особенностях (Грамматика Зизания и Смотрицкого 2000: 31–32). Хотя в ав­торском тексте используется «проста мова», все же анализируя языковой материала, автор использует только церковнославянские формы.

Наличие в языке описания (метаязыке) «простой мовы» расценивается учеными по-разному. Одни утверждают, что Лаврентий Зизаний стремится сблизить церковнославянский язык с живым языком (В.В. Нимчук – 1980), другие считают, что оснований для такого вывода нет, потому что «проста мова» используется только в авторском тексте, наличие отдельных примеров устно-разговорной речи минимально и не может быть серьезным аргументом в обосновании сближения языков, следовательно, грамматика описывает явления церковнославянского языка (Н.Б. Мечковская – 1984). То, что Лаврентий Зизаний обращается к живому языку, может объясняться, по-видимому, чисто методическими задачами – сделать изложение доступным. Кстати, сам автор определяет назначение своей грамматики так: «жебы мы добре мовили и писали», естественно, на церковнославянском языке.

Самой знаменитой грамматикой рассматриваемого периода стала, несомненно, «Грамматика» Мелетия (Максима Герасимовича) Смотрицкого (70-е г. XVI в. – 1633), человека широко образованного, мятущегося и противоречивого. Грамматика вышла в 1619 г. и выдержала три издания, выпускалась много раз в сокращенном варианте в виде учеб­ника, издавалась в других странах (в Бессарабии, Сербии), рукописные ее списки были сделаны в Болгарии, во второй половине XVIII в. она использовалась в качестве основного пособия по церковнославянскому языку у католиков-глаголитов.

Грамматика М. Смотрицкого преследовала практические цели – сообщить правила церковнославянского языка, которые бы помогли в понимании и чтении текстов. Автор отказывается от характерного для того времени вопросно-ответного построения материала. Начинается книга изложением сведений о письменах (буквах и звуках), нередко с целью бо­лее яркого описания особенностей славянского языка дается сопоставление с греческим и латинским языками. В отдельных главках Смотрицкий излагает правила орфографии и чтения, понятие о слоге и знаках препинания. Затем следуют «этимология», т.е. морфология, и синтаксис, который он разделяет на простой и образный, последний понимается как совокупность синтаксических фигур, которые употребляют искусные писатели (Грамматика Зизания, Смотрицкого 2000: 450).

Для М. Смотрицкого характерно стремление представить материал в системе, отразить всю полноту имеющихся в языке парадигм. Это было сильной стороной грамматики. Однако доведение этого принципа до крайности привело к тому, что в грамматику попало немало искусственных форм, которые соответствовали системным отношениям, но отсутствовали в реальном языке. Так, автор расширяет падежную парадигму двойственного чис­ла имен, вводя различие между дательным и творительным падежами, которое отсутствовало в славянском языке; он искусственно образует элевое причастие на имперфектной дол­гой основе (читаалъ), объединяет в «препрошедшее» время стяженные формы имперфекта и обычные элевые причастия и др. Появление искусственных форм в определенной мере объясняется ориентацией М. Смотрицкого на западноевропейские образцы, в частности, он вводит особый разряд глагольных форм – «причастодетие» по аналогии с ла­тинским герундием и, возможно, по аналогии с греческими отглагольными прилагательными.

И все же грамматика М. Смотрицкого – это высшее достижение в области грам­матической мысли рассматриваемого периода. Впервые наиболее полно и систе­матично представлены особенности церковнославянского языка, ученый четко осознавал его отличие от народно-разговорных форм и стремился сохранить его чис­тоту. Смотрицкому удалось правильно определить соответствие между словофор­мами и грамматическими значениями, им исчерпывающе описаны именное скло­нение и образование степеней сравнения прилагательных, достаточно полно представлены и систематизированы разносклоняемые имена. Ученый большое вни­ма­ние уделяет характеристике чередований согласных, наблюдаемых в различных формах прилагательных и глаголов. Безусловно новым является стремление Ме­ле­тия Смотрицкого увидеть даже в аномалиях определенную систему. Ученый впер­вые выделил деепричастие и положил начало его изучению, он отказался от «раз­личия» (артикля, или члена) как несвойственного славянскому языку, ввел междометие. Подробное описание глагольных форм, их дифференциация в определенной мере способствовали в дальнейшем разработке глагольного вида.

Синтаксис М.Смотрицкого – это синтаксис словосочетаний, в котором исследуются сочетаемостные возможности каждой части речи. Как известно, учение о предложении возникнет только в середине XVIII в. Вместе с тем важно подчеркнуть, что ученый рассматривает отношения между субъектом и предикатом, «сочинение» частей речи, союзы в сложных предложениях – все это лишний раз подчеркивает, как постепенно (подспудно) складываются отдельные направления лингвистических исследований. В изложении синтаксических особенностей различных частей речи заметно стремление М. Смотрицкого показать своеобразие церковнославянского языка по сравнению с греческим и латинским языками, для этих целей он нередко прибегает к сопоставлению конструкций разных языков. Ученым были замечены и описаны явления синтаксической синонимии, он стремился выявить экспрессивно-стилистические отличия между синтаксическими синонимами. Смотрицкому принадлежат многие термины, которыми мы пользуемся сейчас, несмотря на попытку М.В. Ломоносова изменить их. Так, мы употребляем термины слог, междометие, а не склад, междуметие, как предлагал Ломоносов.

Думается, даже сказанного достаточно, чтобы понять то огромное значение, которое имела для развития лингвистической мысли в России грамматика Мелетия Смотрицкого, ставшая для многих русских людей, как и для великого мыслителя М.В. Ломоносова, «вратами учености». Не только богатство грамматических описаний важно в труде, созданном Мелетием Смотрицким, но и сознательное стремление к нормированию языка, к его глубокому системному описанию. Высокий теоретический уровень грамматики позволяет говорить о том, что труд Смотрицкого явился предвестником нового направления в лингвистических исследованиях, когда главным объектом изучения станет не старославянский, а русский язык и когда формирование национального языка поставит ученых перед необходимостью его кодификации.

Примечательным явлением в истории языкознания стала «Грамматика словенская», написанная в 1647 г. на латинском языке Иваном Ужевичем, студентом Парижского университета. Это грамматика представляет собой первый в восточнославянской традиции опыт описания не церковного, а светского языка. По мнению А.И. Соболевского, это грамматика юго-западного языка XVII в., однако вопрос, какого именно языка (белорусского или украинского), вызывает споры. Н.Б. Мечковская считает, что по тексту грамматики это трудно определить из-за малого количества примеров, а В.В. Нимчук утверждает, что это украинская грамматика, примеры которой отражают юго-западный говор с приметами северных черт.

Грамматика Ивана Ужевича предназначена для иностранцев, изучающих сла­вян­ский язык. Она включает фонетико-орфографическую часть, морфологию и довольно подроб­ный синтаксис, правда, автор при этом сосредоточивается на синтаксическом функ­ционировании частей речи, предложение как таковое он не анализирует. Кроме того, в грамматике описываются трудные случаи словоупотреблений, особое внимание обращается на те конструкции, которые мало похожи на латинские и французские.

Интересным явлением в истории филологии является еще одна грамматика, написанная на латинском языке и знакомящая западноевропейских читателей с восточнославянскими языками. Речь идет о «Русской грамматике, в которой изложены не только главные основы русского языка, но также и некоторое руководство по сла­вянской грамматике». Эта грамматика написана Генрихом Лудольфом (1655 – 1712), широко образованным человеком, полиглотом, выходцем из передового саксонского бюргерства, жившим несколько лет в Москве. Грамматика вышла в 1696 г., однако она не была по достоинству оценена в то время, а после выхода грамматики М.В. Ломоносова с легкой руки Ивана Давыдова ей и вовсе отказывают в самостоятельности, считая, что Г. Лудольф составил ее, сде­лав выписки из грамматики М. Смотрицкого. Решительно против такой оценки выступил С.К. Булич (1893; 1904), заявив, что Лудольф написал первую грамматику великорусского языка, но Булич охарактеризовал книгу Лудольфа лишь мельком. Достаточно осторож­но о ней высказывался И.В. Ягич (1910), отмечая, что автор книги хорошо различал раз­говорный русский язык и литературный церковнославянский.

Заслуга научного издания грамматики Лудольфа принадлежит извест­ному ученому ΧΧ в. – Б.А. Ларину, который, тщательно изучив эту книгу и сопоставив ее с грамматикой Смотрицкого, приходит к выводу, что Лудольф через всю грамматику безошибочно проводит различие старославянского и русского языка. Это примечательно потому, что «еще 60 лет после его книги – до появления грамматики М. Ломоносова – у нас будет господствовать путаное и сбивчивое» изложение о славянском, мертвом языке, далеком от разговорного (Лудольф 1937: 24). Б.А. Ларин отмечает, что Лудольф привел русские союзы, наречия, впервые увидел в русском языке «взаимный залог», установил вместо шести времен (у Смотрицкого) три времени (настоящее, прошедшее и будущее), указал окончание прилагательных –аво–, а не –аго– (как в старославянском языке), избежал мнимых причастий будущего времени и др. (там же: 24–28).

Важна и характеристика, данная Б.А. Лариным языку Московской Руси начала XVII в. Ученый, на основании материалов Лудольфа, отмечает пестроту языка той эпохи, его разнородность, наличие богатой синонимии и разных диалектных форм, которые, смешиваясь, скрещиваясь, отталкиваясь, сосуществовали в речи горожан. Все это, делает общий вывод Б.А. Ларин, вообще характерно для феодальной эпохи как результат поглощения племенных языков и объединительных тенденций, зарождающихся в больших торговых городах отдельных стран, а начало семантической дифференциации синонимов, т.е. развитие ими частных значений, – это свидетельство распада феодализма и образования национального языка (там же: 38–39).

Таким образом, данная грамматика не только способствовала распространению све­дений о русском языке в Западной Европе того времени, но и сыграла существенную роль в изучении русского языка той эпохи. Кроме того, грамматика Г. Лудольфа представляет несомненный интерес как для западноевропейской, так и для русской лингвистической историографий.

В начале 1706 г. выходит «Руковедение въ грамматыку во славяноросийскую, или Московскою...» Ильи Федоровича Копиевича (1651 – 1714), которое, кстати, Б.А. Ларин по­мещает в приложении к публикации грамматики Лудольфа и отмечает его явную слабость по сравнению с издаваемой книгой (там же: 144). Эта грам­матика, действительно представляя незначительный интерес с точки зрения истории грамматической мысли, «весьма показательна для языковой ситуации и общественно-языковой практики в Петровские времена» (Мечковская 1984: 54). Отметим эти показательные черты. Прежде всего стоит обратить внимание на название, в котором вполне определенно говорится о московской, т.е. русской, грамматике, а не славянский, поэтому неудивительно, что автор приводит примеры из разговорной русской речи. Во-вторых, грамматика имеет явно прагматическую направленность, а именно: диалоги, которые приводятся в качестве грамматического материала, содержательно сообщают о правилах «хорошего тона». Кроме того, данные диалоги И.Ф. Копиевич сопровождает переводами на латинский и немецкий языки, тем самым превращая грамматику еще и в разговорник для изучающих иностранный язык. В-третьих, в качестве адресата своего труда автор предусматривает не только русских, но и иностранцев, поэтому он начинает «Руковедение» обращением к читателям на латыни, приводит латинскую (польскую) транскрипцию кириллических букв, записывает латинскими буквами некоторые слова и фразы и дает их перевод. И наконец, грамматическое содержание работы И.Ф. Копиевича представляет собой краткое изложение грамматики Смотрицкого, которая, напомним, была грамматикой славянского языка.

Таким образом, труд Копиевича содержит недифференцированный подход к русскому и церковнославянскому языкам. Это видно хотя бы из того, что автор считает возможным описывать факты разговорной речи с помощью положений, взятых из славянской грамматики. Книга Копиевича отличается нагромождением задач, что, естественно, затрудняет целенаправленное описание. Однако она примечательна тем, что, заявляя о «славяноросийской, московской» грамматике, свидетельствует о возникновении насущной потребности в создании грамматики формирующегося русского национального языка. Но данный вопрос находится уже за пределами рассматриваемого периода.

1. Чем обусловлены трудности в изучении донационального периода развития лингвистической мысли?

2. Какие факты свидетельствуют о высоком уровне грамотности в Киевской Руси?

3. Какие известные факты культурного развития Древней Руси могут служить основанием для утверждения положения о понимании и осмыслении лингвистической проблематики в данный исторический период?

4*. На основании каких данных ученые делают вывод о возникновении проблемы книжной нормы в ранний период развития книжности и в последующие века?

5*. Какие взгляды на кирилло-мефодиевские переводы сложились в рамках Охридской и Преславской школ и какие проблемы в связи с этим возникли вначале в южнославянской, а затем и в русской книжности?

6*. Охарактеризуйте, каким образом в разное время изменялись пред­став­ле­ния о перевод­ческой практике, получившие отражение в рукописях различных эпох. Какие критерии использовали книжники разных веков при определении правильности канонических текстов?

7. Расскажите об истоках русской лексикографии и охарактеризуйте различные типы словарей. Назовите отличительные черты азбуковников.

8*. Какие словари, толкующие церковнославянские слова посредством слов раз­говорного языка, созданы в XVI – начале XVII в.? С чем связано большее распространение таких словарей в южных и юго-западных землях?

9. Какие исторические обстоятельства способствовали увеличению переводных словарей в XVII в. и каково их значение для развития русского литературного языка?

10. Какие две основные тенденции, связанные со структурой словаря, наметились в отечественной лексикографии XVI–XVII вв. и какова роль алфавитной организации материала в становлении лексикографической практики?

11. В каких чертах, характерных средневековым славянским грамматикам, проявилось сле­до­вание античной грамматической традиции?

12. Дайте общую характеристику грамматического трактата «О восьми частях слова». Какие факторы обусловили высокий авторитет данной грамматики?

13*. Насколько верным вам представляется мнение Константина Косте­нец­ко­го о роли восточнославянских языков в формировании церковнославянского языка, а также суждение Юрия Крижанича о происхождении русского языка? Какие исторические обстоятельства, с вашей точки зрения, могли привести ученых к данным выводам?

14. Охарактеризуйте основные направления филологической деятельности Максима Грека и Дмитрия Герасимова, определите роль их трудов в развитии лингвистической теории и практики.

15. Традиции какой грамматики отразились в «Адельфотисе» и в чем своеобразие данной грамматики?

16. Назовите основные направления филологической деятельности Лаврентия Зизания, укажите особенности созданной им грамматики.

17. Какие черты грамматики М. Смотрицкого позволяют считать ее высшим достижением в развитии лингвистической мысли XVI – начала XVII вв.?

18. Охарактеризуйте грамматики восточнославянских языков, написанные на латинском языке Иваном Ужевичем и Генрихом Лудольфом, укажите своеобразие каждой из них.

19. Каким образом грамматическое руководство И.Ф. Копиевича отражает основные черты, характерные для языковой ситуации и общественно-языковой прак­тики Петровской эпохи?