В. виндельбанд история новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками

Следствием распространения феноменализма на внутреннее чувство явилось утверждение Канта, что материалом восприятия для всего нашего знания служат только явления, об отношении которых к вещам в себе нельзя ровно ничего утверждать. Не только наше представление о телах, но также и представление о нас самих и о наших собственных действиях и состояниях есть лишь способ нашего представления, и этот способ целиком и полностью обусловлен законосообразной формой нашей интуиции. Следствием же связи между внутренним чувством и областью чувственных явлений является у Канта двойное значение термина «чувственный», которое создало большие трудности для всего его учения и очень затруднило его понимание. Когда Кант, побуждаемый в значительной мере этическим интересом, сделал задачей своей жизни строгое разграничение мира чувственного от мира сверхчувственного, он использовал понятие «чувственное» в его метафизическом значении и обыденном смысле, то есть как «материальное» или «основанное на материальных побуждениях». Когда же он обратился к учению о внутреннем чувстве, это понятие получило еще и другое значение, связанное с теорией познания: «чувственное» объединяет все, что входит в наше сознание через посредство внешнего или внутреннего восприятия; при этом под это понятие, как под платоновский yeveaic,, подходят также и все те виды психической деятельности, которые, согласно метафизической терминологии, обыкновенно обозначались и обозначаются термином «сверхчувственный». Таким образом, у Канта постоянно встречаются, сменяя одно другое, и метафизическое, и гносеологическое понимание «чувственности», и необыкновенно трудное для понимания отношение между его теоретическим и его практическим учением в значительной мере обусловлено именно этой неопределенностью.

Но феноменализм Канта вовсе не исчерпывается учением о пространстве и времени, а достигает своей истинной глубины лишь в дальнейшем развитии гносеологических ис-

следований. Если и возможно рассматривать пространство и время, как объективные, то есть всеобщие и необходимые формы интуиции, все же их одних еще недостаточно для то-

го, чтобы придать нашим представлениям истинный характер объективности, предметности. Чувственные ощущения систематизируются сообразно с законами пространства и времени, однако таким путем возникают всего лишь интуитивные картины. Эти образы, в качестве простых представлений, пребывали бы в неопределенности, если бы к синтезу в пространстве и времени не примыкал еще другой синтез, необходимый для того, чтобы объективировать их. Лишь вследствие того, что ощущения, являющиеся элементами наших субъективных образов, подвергшись синтезу в пространстве и времени, понимаются как свойства вещей, а определенные отношения между этими вещами мыслятся как необходимые — лишь вследствие всего этого содержание наших представлений превращается в картину мира вещей, находящихся в некоторых отношениях друг с другом. И сколько бы ни говорило обыденное сознание о непосредственном восприятии вещей и их отношений, это превращение уже не есть дело чувственности. Чистое восприятие содержит в себе только ощущения, расположенные в пространстве и времени. Суждение, основанное на чистом восприятии, несет, как утверждал Юм, лишь сознание координации ощущений в пространстве и последовательности их во времени. Все же, что выступает за пределы этого, заключает в себе еще толкование восприятий, получающееся лишь путем применения известных логических отношений к материалу ощущений. Логические отношения суть функции уже не чувственности, а рассудка. Итак, хотя обыденное сознание говорит о том, что оно «узнает на опыте» вещи с их свойствами и отношениями, сам этот опыт есть деятельность, слагающаяся из совместного действия чувственности и рассудка, и задача теории познания — точно определить долю участия каждого из этих факторов в их общем продукте. Поэтому строгое разграничение между чувственностью и мышлением приводит Канта к далеко ведущим последствиям, к убеждению, что во всем том, что мы называем опытом, наше восприятие соединяется с многочисленными функциями мышления и перерабатывается ими, но, очевидно, это — уже совершенно иной способ переработки материала ощущений, чем тот, который в собственном смысле называется логическим. Логическая функция рассудка, с помощью которой составляются понятия, суждения и умозаключения, предполагает уже заранее данным тот материал представлений, на котором посредством присущих рассудку отношений и совершается указанное объективирование чувственных образов. Таким образом, наряду с логическими форми рассудочной деятельности должно быть признано наличие еще и других форм, употребление которых гораздо глубже и которые находятся в более тесном отношении с интуитивной деятельностью, хотя и совершенно отличны от нее.

В этом пункте заключается сущность того значения, какое имеет философия Канта для теории познания. Чувственные интуиции и логические формы их переработки — таковы были два известных до Канта элемента познавательной деятельности. И так как содержание всего человеческого познания составляют необходимые отношения, существующие в материале представлений, обоснование этой необходимости рационализм искал в логических формах, а эмпиризм — в основном содержании восприятий. Кант же пришел к убеждению, что с помощью одних лишь логических форм никогда не может быть приобретено новое, в фактическом смысле слова, познание. Но вместе с тем он принял и выведенное Юмом заключение, что самое важное из всех необходимых отношений — отношение причинности — не заключается в самом восприятии. Поэтому, если должно существовать общезначимое и необходимое познание синтеза содержания интуиции, то, значит, такое познание не может быть приобретено ни посредством одних лишь интуиции, ни посредством одних лишь логических форм, ни посредством соединения тех и других. Это следствие уже было выведено Юмом и, можно сказать, что величайший из английских философов «пробудил от догматического сна» величайшего из немецких философов, ибо, в противоположность Юму, Кант одновременно возвысился и над эмпирическим скептицизмом и над логико-формалистическим рационализмом с помощью самого важного из своих теоретических открытии, а именно того, что в рассудочной деятельности наряду с логическими формами есть еще другие формы, и что в них-то и следует искать основание всего необходимого и всеобщего познания данного в опыте мира. Эти формы, которые, в противоположность формам чисто логическим, можно назвать гносеологическими формами познания, Кант обозначил термином «категории». Данные рассуждения позволяют понять совершенно новое и творческое отношение Канта к науке логики. Что ка-

сается прежней ее формы, в которой логика претендовала только на роль теории понятия, суждения и умозаключения, Кант справедливо утверждал, что со времен Аристотеля она не сделала существенного шага вперед. Оценивая познавательную ценность этих логических форм мышления, Кант признал, что они в состоянии производить лишь формальное преобразование и пояснение уже данного материала. Если же так, то сами по себе логические формы уже не могут иметь значения форм познания в собственном смысле этого слова и логика будет уже не теорией познания, а скорее учением о формах правильного мышления, поскольку последнее ограничивается аналитической обработкой уже готового содержания представлений. Благодаря такому пониманию Кант стал сторонником формальной логики в современном смысле этого слова. Он учил, что эта наука, рассматривая подобные формы мышления, не должна обращать никакого внимания на его содержание, а должна заниматься исключительно формой хода мыслей. Установленное Кантом вместе с Ламбертом строгое различение между содержанием и формой мышления оказалось решающим для его определения задачи логики, и с этой-то именно точки зрения Кант и излагал логику в своих лекциях, очерк которых по инициативе Канта был издан Г. Б. Йеше38. Но этой формальной логике Кант противополагал гносеологическую логику, которая также занимается формами мышления, но не логическими, а гносеологическими. Последние были его собственным открытием и должны были ответить на вопрос, каким образом из категорий может возникнуть познание, имеющее всеобщее и необходимое значение. Для этого Кант вводит понятие «трансцендентальной логики», которая точно так же относится к мышлению, как трансцендентальная эстетика к созерцанию в интуиции. Кант стремился рассматривать логику формальную и трансцендентальную как совершенно разные науки. Но когда обнаружилось, что в учении о суждении они не только слегка соприкасались, но даже срастались друг с другом, то стала очевидной (как задача для будущих исследователей) необходимость во всестороннем подходе к логике, рассматривая ее одновременно как с формальной точки зрения, так и с точки зрения теории познания. Таким образом, Кант действительно, впервые со времен Аристотеля, сделал большой шаг вперед к преобразованию логики.

ощущения и интуиции, но также и нашего способа мышления. Согласно этому априорное познание природы может состоять только в том, что мы доводим до своего сознания те законы, согласно которым организация нашего интеллекта, без нашего сознательного содействия, создает в нас представление о природе. Таким образом, решение вопроса о возможности чистого естествознания зависит от того, можно ли указать для нашего опытного познания природы, в качестве образующих сил, такие же чистые формы мышления, какими являются чистые интуиции для нашего восприятия чувственных образов.

В высшей степени достоин внимания тот факт, что при совершенно ясном представлении о различии задач логики Формальной и логики гносеологической, Кант все-таки считал возможным при поиске гносеологических функций пользоваться в качестве руководящей нити той системой суждений, которая была построена в формальной логике. Убежденный в неоспоримости формальной логики, он положил в основание своего исследования о категориях таблицу суждении в том виде, как он обыкновенно объяснял ее студентам при преподавании этой дисциплины, хотя едва ли для него могла остаться неизвестной та разноголосица, которая господствовала в изложении учения о суждении даже среди представителей школьной философии. Данная таблица указывает четыре точки зрения, которым должно быть подчинено суждение: количество, качество, отношение и модальность, — и для каждой из этих точек зрения — три различные формы, одна из которых должна заключаться в суждении. По количеству суждение есть или общее, или частное, или единичное; по качеству — или утвердительное, или отрицательное, или бесконечное; по отношению — или категорическое, или гипотетическое, или разделительное; по модальности — или проблематическое, или ассерторическое, или аподиктическое. Из указания на эти двенадцать возможных форм суждения Кант выводит свою таблицу двенадцати категорий. Категории количества суть единство, множественность, целокупность; категории качества — реальность, отрицание, ограничение; категории отношения — присущность и самостоятельное существование (субстанция и акциденция), причинность и зависимость (причина и действие), общение (взаимодействие между действующим и подвергающимся действию); категории модальности — возможность и невозможность, существование и несуществование, необходимость и случайность. Ясно, что связь между этими формами суждения (если даже признать правильной их систему) и чистыми рассудочными понятиями, которые Должны содержать действующие в суждениях функции соединения, по большей части в высшей степени шатка, произвольна и случайна. Этот продукт одной из значительнейших и плодотворнейших мыслей Канта представляет в то же время, очевидно, самую слабую из всех частей его философии. К сожалению, влияние данной схемы категорий не ограничилось одной этой частью, напротив, странным образом Канту она настолько понравилась, что впоследствии он основывал на ней изложение своего учения всюду, где ему нужно было дать исчерпывающий анализ какой-либо проблемы. Его все возраставший педантизм ясно выразился в уверенности, что каждый предмет нужно рассматривать с точек зрения количества, отношения и модальности, взятых порознь, и в эту схему, как в прокрустово ложе, он искусственно укладывал свои позднейшие исследования — не к выгоде последних.

Итак, перед нами чистые рассудочные понятия. Их рассмотрение, которое Кант ведет параллельно с анализом чистых форм созерцания (ибо он утверждает априорность первых путем доказательства, аналогичного тому, что он употреблял для вторых, и равным образом выводит из них феноменалистические заключения), является характерной чертой его критической теории познания. Здесь понятие априорности также употребляется не в психологическом смысле, в котором некоторые понятия, как например субстанциальность и причинность, изначально существуют в сознании человека, так что остается лишь правильно применять их при сортировке материала чувственных представлений. Для Канта сознание этих чистых форм мышления, так же, как сознание законов пространства и времени, является скорее всего лишь рефлексией над формами синтеза, которые мышление непроизвольно применяет в своей эмпирической деятельности. Доказательство этого тезиса Кант приводит в том разделе «Критики чистого разума», который отличается наибольшей глубиной и который именно потому издавна считался самым неясным и самым трудным. Если задаться целью уяснить ход доказательств в этом разделе без той отчасти искусственной и запутанной терминологии, которую выбрал для его изложения Кант, то за исходный пункт нужно принять вопрос, имевший такое важное значение для собственного развития философа — вопрос об обосновании предметности образов нашего чувственного восприятия. Если под восприятием понимать расположенную по схеме пространства и времени совокупность ощущений, возникающих в индивидуальном сознании, а под опытом, напротив, осознание индивидуумом того, что при чувственном восприятии им совершается такое соединение представлений, которое имеет всеобщее и необходимое значение, то вопрос о трансцендентальной дедукции чистых рассудоч-

ных понятий будет звучать так: как восприятие становится опытом? Или, если выразиться более точно в духе критического метода: что служит основой превращения восприятия в опыт? Опыт предполагает отношение между нашим субъективным представлением и предметом, поэтому данный вопрос можно сформулировать еще и так: в чем состоит и на чем основывается отношение наших восприятий к предметам? Для того, чтобы с самого начала не сбиться с пути в ответе на него, нужно уяснить, что предметность в кантовском критицизме тождественна не реальности в ее старом и обычном значении, а скорее только необходимости и общезначимости. Поэтому только что указанный вопрос приобретает следующее продолжение: на каком основании мы можем быть убеждены в том, что пространственно-временные синтезы ощущений, совершающиеся в восприятии единичного субъекта, обладают всеобщим и необходимым значением? При ответе на него Кант обнаруживает самую мощную энергию своего мышления, и в этом пункте он значительно возвышается над предубеждением наивного реализма. Центральное звено всей дедукции чистых рассудочных понятий нужно видеть в указании Канта, что общезначимость и необходимость, уже присущие восприятию самой пространственной и временной схемы ощущений, определяются не одной лишь интуитивной деятельностью, но еще и логическими отношениями, или, по выражению Канта, правилами рассудка.

Обыкновенно говорят, что Кант интересовался лишь априорностью пространства, времени и категорий и никогда не обращал внимания на ценность для познания единичного опыта. Уже Якоби и Гербарт одинаково упрекали в этом «Критику чистого разума». Трансцендентальная дедукция УЧИТ противоположному: она стремится показать, что расположение ощущений в пространстве и времени имеет объективное, то есть необходимое и всеобщее значение лишь в том случае, если его применение определяется функцией мыс-' ли Два ощущения А и В, возникающие одно вслед за другим в одном и том же индивидуальном сознании, каждым индивидуумом могли бы быть поставлены в сознании в любое пространственное и временное отношение согласно законам эмпирического воспроизведения и ассоциации. Если же между ними должно возникнуть всеобщее и необходимое отношение, согласно которому В в сегда следует за Л, то это возможно лишь в том случае, если А является причиной В. Подобным же образом, полагает Кант, все пространственные и временные отношения в «способности воображения» могли бы индивидуально перемещаться. Фиксируются же они приобретая необходимость и общезначимость, лишь посредством того, что располагаются сообразно с отношениями мысли.