Владимир ридигер

Однако кто действительно поразил Филдса, так это вдруг ввалившийся в квартиру духовный пастырь секты Вагиналий Зевесович Фефелкиндт.

- Перпен, - представился он Филдсу, - что означает "персональный пенсионер".

Никаким он персональным пенсионером не был, так только, одно название, но Филдс внутренне собрался - ведь речь шла о каком-никаком, а пенсионере. Сама судьба, стало быть, ставит вопрос о его компетенции в деле налаживания контактов с пенсионерами. "Синдром Боцманова" прочно сидел в голове. Следовательно, вызов принят!

У Вагиналия Зевесовича был уникальный по размерам нос. Всякие носы повидал на своем шпионском веку Филдс, но столь внушительный, мясистый, с лиловыми прожилками - встречал впервые.

- Знаю, о чем вы сейчас думаете, - сказал духовный пастырь. - Вы думаете, что мой шнобель неподходящ для конспирации. Говорите, не стесняйтесь.

Филдс нашелся:

- Отнюдь! С вашим пеликанистым рубильником мы станем ворочать такими делами - закачаетесь! Дарую вам конспиративную кличку.

- Не томите, умоляю!

- С этого дня вы - Перпенуум Шнобиле. Категорически поздравляю, милущий!

Секта трясунов, к немалому удивлению Филдса, была неплохо организована, имела солидную материальную базу, которая зиждилась в основном на старушках-побирушках, ворочавших миллионными финансовыми операциями при вокзалах, около церквушек, в подземных переходах и подворотнях.

- У нас имеется свой связной, - похвастался Перпенуум Шнобиле. - Охромелый дурдомовец Лаптев, зачнутый в подпитии.

- Превосходно! - одобрил Филдс - Я доволен. Нам нужны доморощенные кадры.

Конспиративно, как уже отмечалось, секта оставляла желать много лучшего. Один лишь духовный пастырь со своим несоразмерным органом обоняния за километр бросался в глаза. Кольчик, Лизочек и Бобочка - ударная старая гвардия - неуемную тягу к сотрясенчеству прикрывали душистым чайком с бубликом. Составлявшие фракцию бабушки-двойняшки при малейшей опасности хоронились за чуланом, пряча в платочки вставные челюсти. Что касается охромелого дурдомовца Лаптева, зачнутого в подпитии, то он вообще плевать хотел на конспирацию и в качестве связного с очумелыми глазенками носился на костыле между старушками-побирушками, духовным пастырем и старой ударной гвардией. Однако худо-бедно, так или иначе, это была организация.

Огромную, если не сказать - богатырскую, идейно-политическую нагрузку добровольно взвалил на себя Перпенуум Шнобиле, буквально изнемогая от обилия собственных дум и прожектов касательно переустройства государственных формаций всех стран мира, вплоть до островов Зеленого Мыса.

- Кто теперича сподобится загрызть диктат? - витийствовал Перпенуум Шнобиле. - Где ты, вездесущий лыцарь с печатью и образом, где твой донкий ход и верный копьеносец дон Пердо Дзуритто? Как говорится, все смешалось в доме Цыбульских, наша вертепная матушка-земля несется в тартарары. И я не удивлюсь, коль узнаю, что смердящий Ванька Грозный, встав из гробика, гаркнет окрест: "Мадемуазель Росея! Куды ж ты котишь свои оглобли?!"

- Это очень любопытно, - остужал его Филдс. - Но вы, милущий, уходите в сторону от главного направления всей нашей деятельности - вредительства. Идеологические вакханалии следует подкреплять практическими шагами. А где они, эти шаги? Кроме пустобрехства Кольчика и Бобочки, шепелявия однояйцевых бабушек-двойняшек да психопатичной прыти дурдомовца Лаптева, я пока ничего не вижу. Стихию надобно укрощать, милущий, и направлять в нужное русло.

Перпенуум Шнобиле не заставил себя долго расхолаживаться и представил Филдсу свои, совершенно свежие на этот счет, соображения.

В секте трясунов прошли жаркие дебаты по вопросу о вредительстве. После того как Кольчик укусил Бобочку, а Лизочек окатила чайком бабушек-двойняшек, большинством голосов при одном воздержавшемся (дурдомовец Лаптев) по обсуждавшемуся вопросу была принята резолюция. В конце заседания состоялся обряд трясунов, в результате которого в торжественной обстановке обвалился потолок Филдсовой конспиративной квартиры.

Дело сдвинулось с мертвой точки.
Резолюция, принятая сектой трясунов по вопросу о вредительстве, являла собой расплывчатый и туманный документ. Она изобиловала такими грамматическими и стилистическими вывертами, что не оставляла никакого сомнения относительно прогрессирующего старческого слабоумия ее авторов. Слово "вредить" трактовалось узко, односторонне, с оглядкой на ангелочков, апостолов и Божью Матерь. Самое большее, на что служители культа были способны, это (цитируем) "сотрясти Управление по борьбе с культом личностей Шарабано-Алкашского автономного округа".

Был образован Фронт национального вредительства во главе с Перпенуум Шнобиле (ФНВ). Кольчик и Бобочка возглавили соответственно Революционный и Повстанческий комитеты. Фронту требовалась ударная группа, фаланга, которую поручили сколотить дурдомовцу Лаптеву, - это формирование носило название КЮМ (Комитет юродствующих молодчиков).

О дочерней организации Фронта "Женщины против пошлости" будет сказано ниже.

Становой хребтиной Фронта национального вредительства, его указующим перстом являлся, как вы понимаете, Филдс, он же Хихиклз. Никакие ухищренческие выкрутасы Перпенуум Шнобиле, никакие революционно-повстанческие потуги Кольчика и Бобочки, никакие юродствующие вылазки дурдомовца Лаптева не шли в сравнение с огромной, кропотливой, повсечасной работой агента б407.

Кадровые старушки-побирушки денно и нощно, аки пчелки, трудились на ниве привокзально-церковных операций, подпитывая Фронт всемогущим червонцем.

Гимн Фронта национального вредительства начинался словами:

Фронта вредительства батька-герой!

Шнобель великий, к свершеньям зовущий,

Встал на защиту свободы горой!..

После холостых оборотов, связанных с болезнью роста, Фронт национального вредительства на практике доказал, что достоин нести свое высочайшее, ко многому обязывающее наименование.

На Запад полетели шифровки следующего содержания:

"С корнем вырвано двадцать восемь фонарных столбов в парке культуры им. Вотдыха".

"Подожжены 144 урны и 273 почтовых ящика".

"Замучены две редкие по красоте гадюки в городском зоопарке".

"В общественных местах искусственно насаждаются скученность, сумятица и неразбериха".

"Народный лексикон расширяется за счет таких речевых оборотов, как "мне достали"" "сегодня давали", "на прошлой неделе выкинули" и др.". "Старушками-побирушками пущены в дело керенки и рейхсмарки Вильгельма Третьего, которые изымаются нумизматами из числа сотрудников ОБХСС".

"В городском метрополитене случайно обнаружен ридикюль вдовы внучатого племянника Уинстона Черчилля с неопубликованными мемуарами покойного явно претенциозного толка - наша работа о целью придать свежий импульс традиционному недоверию между Британией и Россией".

"Не оставлены без внимания сифилитики и филателисты: первые получили по почте набор марок из серии "На страже здоровья", вторые - ценные бандероли с культурами бледных спирохет".

"Каждому четвертому жителю города подсунута бумага: "Конфиденциально! В собственные руки!", а дальше идут слова, от которых волосы встают дыбом и в жилах стынет кровь: "Мафиози Джузеппин! Ждите дядю!"

"На фальшивые макулатурные талоны, печатание которых налажено Фронтом, можно обменять все, начиная с автомобильных покрышек и кончая расположением начальства". И т.д. и т.п.

Что ж, доктору Уикли оставалось удовлетворенно потирать руки, а мистеру Робертсу - скрежетать зубами в далекой Центральной Ханыгии. Успех Фронта национального вредительства был налицо.

Однако, как обернулось вскоре, у Фронта оказались могущественные и, по меткому определению Перпенуум Шнобиле, "зафантомасенные" конкуренты, невидимой стеной встававшие на пути. Плотину, как всегда, прорывает именно там, где меньше всего ожидают пробоины. Фронтом планировалась крупная акция по массовым пищевым отравлениям, шедшая под кодовым названием "На три метра против ветра". План находился в завершающей стадии, когда святой Перпенуум Шнобиле стал получать сведения о пищевых отравлениях в городских столовых. Выходит, их опередили? Но кто?

Запланированные мероприятия по травле рыбы в реках и водоемах так и остались на бумаге - рыба, словно по команде, организованно сдохла перед глазами Фронта национального вредительства. И здесь, получается, их обошли?

Проникнув в сферу общественного транспорта для создания "транспортной проблемы", Фронт обнаружил там такой несусветный хаос, столь острую нехватку средств доставки населения и путаницу в графиках, что оставил всякие попытки вмешаться в эту область.

В системе здравоохранения Фронт национального вредительства почувствовал себя жалким приготовишкой: больничные коридоры ломились от вновь поступивших, уровень медобслуживания был порою настолько низок, что говорить о каком-то дополнительном вредительстве означало бросать тень на светлые идеалы Фронта.

Куда бы с отчаяния ни кидались революционные повстанцы Кольчика и Бобочки, на приступы каких крепостей ни шли бы фалангисты дурдомовца Лаптева, у них всякий раз опускались руки - неуловимые всемогущие соперники повсюду опережали их вредительские порывы.

- Матка боска, что происходит?! - взывал Перпенуум Шнобиле к Филдсу. - Фронту сдавили горло! Мы связаны по рукам и ногам, как запропащее стадушко безмозглых баранов! Где ты, донкий ход с печатью и образом...

- Успокойтесь, милущий, - отвечал Филдс. - Я знаю, кто ставит нам палки в колеса. Шельмягин и компания, уж поверьте мне на слово.

- Да кто он такой, этот Шельмягин?! Неужто Фронт обмякнет под напором компании каких-то шельмецов?

- Милущий, вы наделены Божьим даром провидца. Давайте оставим сферу обслуживания, здравоохранение, транспорт, экономику, политику и вернемся к фонарным столбам, ридикюлям и гадюкам. Поверьте, так будет куда надежнее.

...И в скором времени Фронт национального вредительства был, что говорится схвачен за руку милицией в городском цирке, где Кольчик с Бобочкой провоцировали бенгальских тигров полакомиться дрессировщиком и где приставучие старушки-побирушки клянчили горстку соломы "про черный день" у полусонного бегемота, а дурдомовец Лаптев, затеяв потасовку с кенгуру, был нокаутирован последним под площадную ругань святого пастыря, вступившего в перебранку с матерщинником какаду.

Первой встрепенулась Лизочек, проинтуировав опасность.

- Многострадальцы, божьи фронтовики! - свистнула она. - Разбегайсь!!

Филдс, Лизочек и бабушки-двойняшки каким-то чудом унесли ноги от разъяренных тигров, озлобленного бегемота, агрессивного кенгуру, какаду-матерщинника и милиции...

А вопрос вопросов, кто же те конкуренты, на прямой обскакавшие Фронт национального вредительства, так и повис в воздухе.

Агент 6407 радировал доктору Уикли: "Мы можем развалитъ все что угодно, вплоть до римского Колизея, но нам не под силу сотрясти институты общества, где орудует ваш покорный слуга".

Филиал всемирной организации "Женщины против пошлости" размещался на одной из тихих улочек города М, в дощатом помещении бывшей купеческой Думы, фронтон которого венчали голопузые купидоны с толстозадыми феями.

Если задаться вопросом и подсчитать, сколько всего на белом свете женских объединений, то получится астрономическая цифра - 5,859 952! Они растут как грибы после обильного дождя и, независимо от течений и направлений, несут в себе заряд противления засилью резких, грубых, безнравственных, мнящих о себе бог весть что мужчин.

Девизом нашей организации служил известный тезис теоретика движения, великого итальянского мыслителя, имя которого - то ли Беломорро, то ли Велоспорто - утеряно историей: "Пошлость - это некая скромная, инфантильная девушка, с черного хода постучавшаяся на ночлег в Дом Человечества и вышедшая наутро через парадную дверь хамоватой бабенкой". Не предполагал темпераментный итальянец, что его раздумья о людских пороках лягут в основу целого движения, послужат вдохновением в борьбе значительной части женского населения Земли.

В секретариате Филиала, как всегда, царило многозначительное оживление. Шустрые бабушки-двойняшки вели учет вновь вылупившихся членов этой массовой организации. За три месяца существования Филиал насчитывал в своих рядах свыше двухсот женщин, активно выступающих против пошлости во всех ее отталкивающих проявлениях. Методы работы Филиала были скрыты и труднодоступны постороннему глазу. Сюда входили: а) сбор информации о пошлости в радиусе 153 км к востоку и 2486 км к западу от дощатого помещения бывшей купеческой Думы; б) регистрация выявленной пошлости в статистических целях; в) борьба с пошлостью всеми доступными и недоступными средствами; г) участие в экскурсионных круизах по местам, традиционно славящимся душком с пошлятинкой; д) проведение разъяснителъно-познавательной работы, показ иллюстраций и короткометражных кинофильмов о предмете изучения, ретроспективный анализ его предыстории и перспективное осмысление настоящего. (Сложновато, но приемлемо.)

Шефство над Филиалом всемирной организации "Женщины против пошлости" взяла дивизия подводных лодок, личный состав которой проходил боевую выучку в кустистой местности городской окраины. Часто общаясь с женщинами из Филиала, подводники убеждались в потребности активисток ближе ознакомиться с предметом изучения и осмыслить его с тем, чтобы эффективнее бороться. Пока не выпьешь чашу до дна и не испытаешь все на себе, поверяли активистки свои благородные помыслы бойцам в задушевных беседах, не поймешь, каково другим. Следует отдать должное бойцам - они с полуслова усекли, чего от них хотят, и не ударили в грязь лицом: раз надо, значит, надо.

Сектор по зарубежным связям возглавлял с виду ничем не приметный мужчина, хорошо владевший собой, языком и наделенный от природы изысканными манерами дамского угодника. Звали мужчину Агапий Иоаныч Никворок. Догадливый читатель, конечно, сразу понял, что это за хлыщ. Почему "Никворок", догадаться просто, если прочитать слово "Коровкин" наоборот.

Мадам Дубова-Ясенева после знакомства в такси не открыла Филдсу свою агентурную принадлежность. Она являлась заместителем Лизочка (директора Филиала), и это все, что знал шпион о женщине с лицом, полным энтузиазма.

- Как это так, ни с того ни с сего, мадам очутилась в нашей организации? - спрашивал Филдс Лизочка. - Вы как профессиональная вещунья могли бы и копнуть прошлое своей заместительницы.

- Я и копнула, и поинтересовалась, - оправдывалась Лизочек. - Да все впустую. Придется, видно, обратиться к блюдечку.

- К спиритизму?

- Истину глаголишь, милущий.

Филдсу мадам казалась вульгарной и циничной, но иногда он ощущал теплоту ее сердца. Ее импозантная, чем-то напоминавшая шимпанзе внешность располагала и одновременно наводила на всякие дурацкие мысли. Даже бабушки-двойняшки были от нее без ума. В общем, мадам оставалась загадкой для Филдса, которую он, бывалый агент 6407, никак не мог разгадать. Однако кое-какие сведения о мадам все же просочились...

...Дубова-Ясенева, право же, чем-то напоминала няню, но если той можно было безошибочно дать от двадцати пяти до шестидесяти семи лет, то определение возраста мадам становилось делом в высшей степени затруднительным. Вдова туалетного работника Демьяна Биде, мадам сохранила в неприкосновенности как свою девичью фамилию, так и свою девичью честь (случай сам по себе редчайший!). Нет, мадам не была религиозна и, надо прямо сказать, не отличалась идолопоклонством, зато ежегодно исправно отмечала День туалетного работника, до краев наполняя бездонную флягу водярой и, словно заправский ямщик, горланя скабрезные куплеты. Соседи по коммуналке, где проживала мадам, считали ее натурой сложной и мятежной, что не мешало им сыпать соль в мадамин харч. Во гневе мадам была страшна, как Мефистофель, уста ее изрыгали нечто такое, от чего вяли уши соседей-похабщиков и в ближнем магазине прокисало свежее молоко, а под горячую руку вдове туалетного работника в такие моменты лучше было не попадаться - мадам из тяжеловеса делала омлет всмятку. Когда-то она занималась физкультурой, вела атлетический кружок "Стальные торсы", где строила живые пирамиды из трудных подростков и второгодников: "Делай раз, делай два! Рушь!" Однажды у нее завязалась интрижка с оперуполномоченным товарищем Мусоргским, в конце которой мадам сгребла товарища Мусоргского в охапку и под переливчатую трель милицейского свистка вышвырнула оперуполномоченного из своей жизни.

- Я бальзаковская женщина с мопассановской душевной изюминкой, - любила повторять мадам. - Мне органически чужды брюзжание, чопорность и высокопарное чванство.

В приватной беседе мадам имела привычку для придания большей весомости своим словоблудиям пихать собеседника локтем, что у непосвященных вызывало естественную ответную реакцию, и зачастую разговор кончался бурным обменом синяками и ссадинами.

- Наша фривольная бальзаковская забияка с мопассановской урючиной в один прекрасный день разнесет на щепки Филиал всемирной организации, - делился опасениями с Лизочком Филдс. - Меня поражает, с каким азартом мадам способна издубасить невинного человека лишь за одно неприятие им ее задушевно-пихательных излияний. Своими подзаборными выходками она ставит в затруднительное положение активисток, выступающих против пошлости, насаждает в организации субъективный идеализм с упадническим бескультурьем.

- Декаданс! - вторила Лизочек. - Кикимора, чай, думает, что живет на довольствии в дешевых меблирашках ростовщика Лабазникова, где ей дозволено ломать дурочку да выкидывать коленца! Креста на нее нет, милущий, вот что я вам скажу. Экая кабацкая сорвиголова!

От Лизочка веяло ладаном с сивухой. "Совсем плоха стала девственная вещунья!" - думал Филдс.

...Детство мадам протекало в среде горлодеристой плебейской рыгаловки, где разномастный люд надирался в стельку и, сотворив шмасть собутыльнику, валился немытой харей в собственную тарелку с лапшой зачуток подрыхнуть. Юная налитая мадам одной левой выносила из трактира дрыхнущих посетителей и бросала на брусчатку мостовой - там их топтала прогрессивная буржуазия: кадеты, имажинисты, институтки и левые эсеры. С авангардистом-имажинистом по фамилии Бурлеско у мадам был затяжной роман. Бурлеско, с авитаминозным цветом лица, страдавший частыми запорами, слыл непревзойденным мастером каламбура, и один меткий каламбур, посвященный самому себе, авангардист экспромтом преподнес возлюбленной: "Я ликом сер и калом бур". Мадам была вне себя от блаженства! Но вот на ее пути вырос во всей своей демонической стати народоволец Демьян Биде. Авангардист впал в черную меланхолию, в мансарде Бурлеско свистели пули, а обои окрасились кровавым заревом новой эры - эры красного винища. "Изничтожим Николашку!" - жутковато шептал в свое время Демьян Биде. Народоволец трижды бросал портмоне с бомбой в царский экипаж, и трижды самодержец Николашка, на лету перехватив портмоне, бросал его в Демьяна Биде. "Надо б распять анахфему!" - выговаривал Гришка Распутин премьер-министру Столыпину, хлестая его березовым веником по заднице в Сандунах. А с улицы неслось: "Долой капсущность!"

...Потом были махновщина, петлюровщина, разбродщина, безотцовщина, самодурщина, ежовщина, опять самодурщина, беспринципщина...

Дубова-Ясенева, пройдя огонь, воду и медные трубы, одной левой выносила из ресторана "Балчуг" дрыхнущих посетителей и бросала на дорожный асфальт, - там их топтала новая прогрессивная буржуазия: дворники, службисты, администраторы-выдвиженцы и творческие работники. "И так будет со всякой цацей, которая воззрится!" - в фетровой тужурке басила мадам, не раскрывая глубины своей сентенции.

Н-да, как ни крути, мадам - загадка, настоянная на шараде с кроссвордом.

Стояло лето. Метеосводки сообщали, что засуха, обширные районы охватив, эффективно воздействует на гнус. Поговаривали о закупках пшена в одной из стран свободного предпринимательства - иначе Южный Вьетпунг протянет ноги. Грамотные в экономике люди запасались крупами и самогонными аппаратами на случай конфликта со страной Бумажного Тигрика Петрика.

Тем временем дивизия подводных лодок завершала боевую выучку в кустистой местности городской окраины. Бойцы выражали недовольство: "Никакой жизни, акромя кустов!"

Командиры раздумывали, как бы это окунуться в бездонные воды. Пришла депеша. Депешу вскрыли, а там долгожданное: "Привести в боевую готовность экипажи подлодок, научить личный состав задерживать дыхание до двух часов в случае повреждения кислородных баллонов. Бодрым маршем с песней "Не плачь, девчонка" форсировать Айвазовское водохранилище, приравненное к морскому простору". Подводники рвались под воду, уже ничто не могло их удержать в кустах, кроме, пожалуй, личных симпатий к активисткам...

А.А.Николадзе-Нидворадзе

Запропащий дружище Абебыч!

Как ты, ущельная твоя душа? Не иначе, карабкаешься по кручам, залезаешь в самую глухую саклю, куда несешь, словно орлица птенцам, свое мудрое веское "Нет - притеснениям!"

А я сейчас в Париже на Плас Пигаль. Давлюсь жареными каштанами, пью бургундское и царапаю тебе письмецо. Рядом со мной подруга жизни - графинюшка Тулупова. Зовет меня "мосье Базиль", представляешь? (У нее кое-какие сбережения в виде рюриковских облигаций, ну мне-то плевать, они здесь идут как музейная редкость, так что, глядишь, с месячишко протянем.) Нам смотрят вслед, как влюбленным чудакам (Гарольд и Мод!) В Париже все намного проще, чем... у нас. Истосковался по русскому борщу! Работаю над пьесой, которая начинается репликой: "Закусим нешто, куманек Симон, соленым огурчиком?!" Ничего, а?

Вышли, пожалуйста, в долг рублей пятьсот франками. Верну, как только поставят пьесу. Ты меня знаешь.

Целую. Твой нью-орлеанский мастеровой Швандя. Париж, Набережная Сены.
***

Приказы не обсуждают. Приказы выполняют. Ранним утром командир выстроил дивизию.

- Товарищи бойцы! - сказал он, - Скоро перед вами откроются манящие люки подводных лодок. Лезте в них решительно и напористо, после чего проявляйте знания!

Затем последовала перекличка, которая закончилась поздней ночью. В дивизии оказался один лишний боец.

- Кто такой? - спросил командир.

- Приемная дочь! - отчеканил боец.

- Чья... приемная дочь?

- Дивизии, товарищ командир!

На ефрейторские мичманские погоны приемной дочери ниспадали куделя модной стрижки а-ля "я у мамы фокстерьер". Командир, искоса взглянув на дочь, подметил: "У дивизии имеется в наличии вкус".

- Как звать вас?

- Ириадна Таврическая.

- Встать в строй, товарищ Ириадна Таврическая!

И дивизия размеренной тихой сапой двинулась к водохранилищу. После пятидневного марша перед бойцами и комсоставом открылась величественная панорама: впереди шумно плещется водохранилище, на берегу, словно неразумные дети, почти нагишом резвятся, играя в "ку-ку", Ириадна Таврическая и командир, а поодаль грозно бултыхаются подводные лодки. "Ку-ку, Ириадна! Будет тебе прятать в прибрежной полосе свои рыжие патлы!" Громовое "ура!" разнеслось по берегу. Началась нелегкая подводная служба на Айвазовщине.

Видавший виды командир внимательно следил за дивизией и ее приемной дочерью, не допуская, как он выражался, разляпистого ухарства по отношению к бойцу Ириадне Таврической. Конечно же, дщерью дивизионной был Джон Филдс, он же Хихиклз. Агент разузнал, что чертежи ракет находятся в хвостовом отсеке одной из подлодок. Но в какой именно? Связь с Лизочком он поддерживал через бабушек-двойняшек, законтрактовавшихся ловчихами креветок на одной утлой консервно-перерабатывающей шаланде. Обычно связь осуществлялась следующим образом: Филдс под видом питательной креветки вроде бы невзначай заплывал в невод ловких бабуль и, трепеща, быстро передавал инструкции, после чего бабушки-двойняшки выбрасывали креветку-Филдса за борт как несвежую...

мастеровому Шванде

Дружище Генрих!

Талант не бывает плохим или хорошим - он может быть удавшимся или неудавшимся. Твой талант, Генрих, не подпадает под это определение. Сказать, что он грандиозен, значит низко и подло соврать. Он - неповторим! Как своеобразен горный ручеек, как неподражаем крик сластены у будки мороженого, как непровзойденно ворчливое урчанье сытого мешковатого котищи, сожравшего хозяйскую вафлю. Да простят мне такое образное сравнение литераторы, но ты - концентрированный бульон из первосортной ослятины, а возможно, и козлятины.