Внешнеполитический менталитет современных американцев

Концепция Pax Americana, представляющая одну из многочисленных версий «мирового порядка», неоднократно выдвигавшихся различными государствами (в данном случае – со стороны Соединенных Штатов), хотя в своем окончательном виде и оформилась только к концу Второй мировой войны 1939-1945 гг.¹¹⁰, в течение длительного времени вызревала как перспективная глобальная установка правящих кругов США, пока соответствующие ей конкретные исторические условия не создали предпосылки для попытки превратить ее в реальность.

В принципе каждое государство, руководство которого имеет планы относительно экспансии на глобальном уровне, выходит на мировую арену со своей идеей «мирового порядка». Что касается США, то эта идея доминирует фактически с момента возникновения их в качестве независимого государства. «Люди, которые избрали для гербовой печати Союза штатов девиз "Novus Ordo Seculorum", не могли не осознавать мощной тяги к созданию нации, тяги, вытекающей из убеждения многих, если не большинства, американцев в том, что это был и впрямь "Новый порядок веков", в котором сама Судьба предназначила им осуществлять руководство другими», – подчеркивает Дж. Бойд¹¹¹.

Ситуация, сложившаяся в мире после окончания Второй мировой войны, которая характеризовалась тем, что по многим показателям США заняли ведущие позиции в мире, породила у американцев особые надежды.

В сентябре 1945 г. Президент США Г. Трумэн, подводя итоги участию во Второй мировой войне 1939-1945 гг., заявил в очередном обращении к нации: американцы обладают «величайшей силой и мощью, которых человечество когда-либо достигало»¹¹². Весьма характерно и еще одно высказывание Г. Трумэна, относящееся к сентябрю 1945 г.: «Хотим мы этого или не хотим, мы обязаны признать, что одержанная нами победа возложила на американский народ бремя ответственности за дальнейшее руководство миром»¹¹³.

В результате, после 1945 г. возник еще один, к настоящему моменту ставший уже традиционным – миф об «американском веке» (Pax Americana)¹¹⁴.

В 1941 г. в одном из номеров популярного тогда журнала Life вышла сравнительно небольшая по своему объему статья (больше всего похожая на эссе) крупного американского издателя и сына миссионера Г. Люса под названием «Американский век» (в 1961 г. вышла одноименная работа). Эта публикация, как подчеркивает Э.Я. Баталов, по сути, отражала представления американского политического, да и не только политического, истеблишмента о роли США в истории XX столетия, об их миссии в новых условиях¹¹⁵.

«Взгляните на XX век. Он наш не только в том смысле, что мы в нем живем, но он наш и потому, – заявлял Г. Люс, – что это первый век, в котором Америка является доминирующей нацией в мире… XX век должен быть в значительной мере Американским веком». Судьба последнего, по мнению Г. Люса, теперь будет полностью зависеть от Соединенных Штатов. «По мере того как Америка динамично выходит на мировую арену, нам необходимо, чтобы большинство из нас воплощало в жизнь образ Америки как мировой державы, который был бы подлинно американским…». И далее: «Америка как динамичный центр постоянно расширяющихся сфер предпринимательства, Америка как учебный центр искусных услуг человечества, Америка как Добрый Самаритянин, действительно верящий в то, что он получил благословение стать в большей степени дающим, чем получающим, а Америка как генератор идеалов Свободы и Справедливости – из этих элементов, без сомнения, может быть создан образ XX века… Именно в этом духе все мы призваны, каждый в меру его способностей и в максимальную широту своего видения, создать первый великий Американский век» ¹¹⁶.

Правда, не только Г. Люсу приходили на ум идеи в духе Pax Americana. Так, например, вскоре после того как началась Вторая мировая война, известный в США политический деятель Г. Уоллес заявил, что «судьба мировой цивилизации по крайней мере следующие сотни лет будет зависеть главным образом от Соединенных Штатов»¹¹⁷.

Публицист У. Липпман также связал будущее мира с «судьбой Америки» и в статье «Американская судьба», появившейся в 1939 г., подчеркнул: «Цивилизация должна иметь неуязвимый центр, вокруг которого могли бы сплачиваться силы закона и порядка. В течение долгого времени этим центром были Британские острова. Но теперь, когда и они стали уязвимы, многим из нас здесь кажется, что нельзя больше рассчитывать на ту же роль Великобритании в мире, которую она играла в XIX в. Единственной неуязвимой великой державой остаемся мы… Тем, чем был Рим для Древнего мира и Великобритания в XIX в., предстоит стать Америке в мире будущего». Эту идею У. Липпман развил далее: новую «американскую судьбу» он выводил из того факта, что «Соединенные Штаты не находятся больше на окраине западной цивилизации, но в ее центре». Предназначение Америки заключается в том, чтобы «отстоять западную цивилизацию». В противном случае «западная цивилизация… превратится в расстроенную и загнившую массу вокруг СССР и поднимающихся народов Азии»¹¹⁸.

В свою очередь, Э. Стиллимэн и У. Пфафф подчеркивали, что «мессианизм был в нашем послевоенном сознании; ощущение, что избранный народ берет на себя бремя Судьбы»¹¹⁹.

По мнению В. Карлтона, следствием тех изменений, которые обнаружились в мире после Второй мировой войны, стала «революция в американской внешней политике», затронувшая все аспекты международной обстановки, придала внешнеполитической деятельности США необратимый глобализм: после Второй мировой войны «американцы оказались политически вовлечены во все части мира, принимали ключевые решения, которые определяли повсюду будущее развитие, а американский президент восседал над миром, подобно императору Августу»¹²⁰.

При этом миф об «американском веке» был подкреплен тем, что после окончания Второй мировой войны США, превратившиеся в самую мощную в капиталистическом мире державу, выдвинули претензии на гегемонию в мире, а также на то, чтобы перестроить мир по американскому образцу, после чего «массовое сознание… оказалось в плену у внезапно возникшей веры в абсолютную несокрушимость и неуязвимость Америки», – подчеркивает В.М. Мальков¹²¹.

По словам Артура М. Шлезингера-младшего, именно послевоенный «рост американской мощи укрепил» их мессианизм, «веру в то, что Америка – помазанница божья»¹²². В результате, американская модель общества стала рассматриваться как нечто универсальное, вследствие чего начинается широкое продвижение американского образа жизни.

После Второй мировой войны произошел переход к реализации внешнеполитического курса в русле глобальной стратегии. В связи с этим и доктрина Трумэна, провозглашение которой относится к 1947 г., может также рассматриваться в контексте идеи «мессианства». Президент США Г. Трумэн в своем выступлении перед обеими палатами Конгресса США, сделанном 12 марта 1947 г., особо подчеркнул, что «одной из главных целей внешней политики Соединенных Штатов является создание условий, при которых мы и другие государства мира смогут выработать образ жизни, свободный от принуждения». «Однако мы не добьемся нашей цели, если не изъявим готовности помочь свободолюбивым народам обезопасить свои свободные институты и свою территориальную целостность от агрессоров, стремящихся навязать им свои тоталитарные режимы… Я убежден, что мы должны помочь свободным народам самим определить свое будущее»¹²³.

Кроме того, на наличие «огромной ответственности, которую история со всей очевидностью возложила на нашу страну», указал государственный секретарь США Дж. Маршал. 5 июня 1947 г., выступая в Гарвардском университете, он изложил суть своего плана по оказанию помощи Европе (так называемый план Маршалла)¹²⁴.

Р. Фландерс в работе «Американский век» (1950 г.) утверждал, что американский образ жизни уже одержал победу, а за Соединенными Штатами прочно закрепилась роль «мирового гегемона». На это, по его мнению, указывал закон поочередной смены мирового господства, когда был период Pаx Romana, был период Pax Britannica. Ныне же наступает период Pax Americana, который будет служить нашему свободному процветанию и миру во всем мире»¹²⁵.

Неслучайно в 1951 г. Fortune опубликовал памфлет «Непрерывная революция», в котором США вновь были представлены как воплощение общечеловеческого идеала. «США представляют собой не просто нацию, а образ жизни, основанный на универсальной идее», – подчеркивалось в нем. США стали «родиной Свободы, прокладывая путь всему Человечеству», и их историческая миссия состоит в том, чтобы провести по этому пути другие нации¹²⁶. Как писало тогда одно из периодических изданий: «Орел республики будет гордо возвышаться над полем Ватерлоо после того, как он пролетит в ущельях Гималайских гор… и наследник Вашингтона взойдет на трон мировой империи»¹²⁷.

Наряду с этим в США появилось множество работ публицистического характера, в которых также обосновывалась необходимость установления Pax Americana¹²⁸.

Идея «мессианства» со всей очевидностью прослеживается также и в действиях других (помимо Г. Трумэна) Президентов США, занимавших это пост после 1945 г., например Дж. Ф. Кеннеди, провозгласившего программу «Новых рубежей». «Пусть знает каждая страна, чего бы она нам ни желала, добра или зла, что мы заплатим любую цену, возьмем на себя любое бремя, пойдем навстречу любым трудностям, поддержим любого друга и окажем сопротивление любому недругу для того, чтобы обеспечить сохранение и успех свободы», – подчеркивал Дж. Ф. Кеннеди¹²⁹. Практически то же самое можно сказать и о периоде президентства Дж. Картера¹³⁰, когда в качестве важнейшей основы внешней политики США был поставлен морализм – установка оценивать политику в целом и внешнюю политику в частности сквозь призму жестких, устоявшихся критериев нравственного порядка, норм «американизма», являющихся неотъемлемыми компонентами американского менталитета¹³¹. Исходя из этого, в течение 1977-1981 гг. центральной задачей внешней политики США стала необходимость защиты прав человека. «Наша поддержка прав человека в других странах находится в наших собственных интересах так же, как часть нашего национального характера», – подчеркивал Дж. Картер¹³².

В 1980-е годы идея «мессианства», которая стала трактоваться в контексте Pax Americana в гораздо большей степени, чем прежде, была характерна для Р. Рейгана, по мнению которого «главный принцип американской внешней политики – распространение свободы…». «Американцы поддерживают свое обязательство созданием демократических правительств и институтов демократии по всему миру, помощью борцам за свободу, которые сопротивляются тоталитаризму», – подчеркивал Р. Рейган. Выступая 3 июля 1986 г. с речью по случаю празднования 100-летия статуи Свободы, Р. Рейган заявил: «Мы связаны вместе, потому что, как и они, мы хотим надеяться, что наши дети всегда найдут здесь землю Свободы. Мы надеемся и потому, что верим – наше дело будет продолжено и оно будет жить, пока все мужчины, женщины и дети не разделят с нами наш дар, нашу надежду и не встанут рядом с нами под свет Свободы, под свет, который сегодня осветит эту статую, как освещал нас все эти 200 лет, сохраняя давнюю мечту и указывая дорогу миллионам людей и будущему…»¹³³. В духе идеи «мессианства» Р. Рейган осуществлял свою деятельность на посту Президента США в течение 1981-1989 гг.¹³⁴ и, уходя из Белого дома, не изменил своим взглядам¹³⁵.

С окончанием «холодной войны» идея «мессианства», ее трактовка в духе Pax Americana, связанная с построением «нового мирового порядка», в рамках которого доминирующее положение занимали бы именно США, приобрела даже большую, чем прежде, актуальность¹³⁶.

В связи с этим следует упомянуть о книге Дж. Муравчика «Экспортируя демократию» (1991 г.), в которой утверждается, что США выиграли «холодную войну» «практически без больших усилий», «пользуясь мощью демократических идей, на которых и базируется американская система». По мнению Дж. Муравчика, развитие демократического процесса должно занимать центральную позицию во внешней политике США после окончания «холодной войны». «Экспортировать демократию – это продолжать делать то, чем занимались… США после Второй мировой войны... И если США будет сопутствовать успех, то Pax Americana может заявить о себе во весь голос. Таким же должно стать и грядущее столетие…»¹³⁷.

Джозеф С. Най-младший, считавший, что «во взаимозависимом мире международный беспорядок может оказать негативное воздействие на большинство населения Соединенных Штатов»¹³⁸, также заявлял, что США просто «обречены лидировать»¹³⁹.

Таким образом, как подчеркивает Т.А. Шаклеина, идеологи американской внешней политики определяли политику США как «движение локомотива мирового прогресса», поэтому завершение эпохи биполярного мира расценивалось прежде всего как подъем на новую ступень в продвижении Соединенных Штатов к той модели мироустройства, которая является наиболее благоприятной для обеспечения их интересов¹⁴⁰.

Действия, которые в 1989-1993 гг. в рамках внешнеполитического курса США предпринимал Дж. Буш, подтверждают наличие тенденций, связанных с усилением идеологической составляющей внешней политики¹⁴¹. Так, в 1988 г. Дж. Буш подчеркнул: «Я рассматриваю Америку как лидера, как уникальную нацию, играющую особую роль в мире. Этот век называется Американским, потому что в течение него, к счастью для всего мира, мы были доминирующей силой… Сейчас мы находимся на пороге нового века… Я говорю, что это будет еще один Американский век»¹⁴².

Для Уильяма Дж. Клинтона, находившегося на посту Президента США в течение 1993-2001 гг., также был характерен «мессианский дух». «Внешняя политика США не может быть отделена от моральных принципов, которые разделяют большинство американцев. Мы не можем игнорировать то, как другие правительства обращаются со своим народом, какие у них институты… Нам не должно быть безразлично, как другие правят в своих странах. Демократия входит в наши национальные интересы…». И далее: «Продвижение демократии по всему миру не только отражает наши самые большие ценности, оно служит также нашему национальному интересу»¹⁴³.

В дальнейшем идея «мессианства» получила свое широкое распространение на уровне руководства США в 2000-е годы, в период президентства Дж. Буша-младшего (2001-2009 гг.), когда у власти в стране оказались неоконсерваторы¹⁴⁴. Провозгласив в качестве одной из основных целей внешней политики США процесс демократизации, неоконсерваторы последовательно осуществляли внедрение демократических принципов в различных странах мира, в том числе используя военную силу¹⁴⁵. Отличительной чертой неоконсерватизма является призыв к агрессивному и бескомпромиссному внедрению демократических устоев в странах с авторитарными режимами, вследствие чего неоконсерваторы оправдывают вмешательство во внутренние дела других государств и ради своих целей активно поддерживают использование военной силы против враждебных США стран. По мнению видных представителей неоконсерватизма У. Кристола и Р. Кагана, Дж. Буш-младший «стал лидером с исторической миссией, хотя пришел к власти без личных амбиций построить новый мировой порядок. Миссия "упала ему в руки" после событий 11 сентября 2001 года, и это не только миссия по борьбе с международным терроризмом, но и историческая американская миссия по глобальному преобразованию мира в соответствии с западной либеральной традицией»¹⁴⁶.

«Демократическое устройство государства – фундаментальная основа американского народа», – подчеркивает Дж. Александер, автор книги «Источники демократической консолидации»¹⁴⁷. И далее: «США были основаны на принципе свободы от старых систем управления, и американцы считают, что именно это отличает их от других народов. Именно поэтому они считают, что стоит предлагать демократию остальному миру. …После окончания холодной войны и особенно после терактов 11 сентября 2001 г. идея, которая родилась после 1945 г., приобрела большую актуальность. Эта идея заключается в том, что стабильные демократии гораздо более склонны поддерживать дружеские отношения с США. Это, конечно, не предполагает, что недемократические страны обязательно являются врагами США. Тем не менее понятно, почему Вашингтон считает, что мир, в котором все государства управляются демократично, является самым безопасным. Президент Буш на 100% убежден в справедливости этой теории. Белый Дом ограничивает свое сотрудничество с диктаторами, кооперируя с ними лишь временно, для решения тактических задач. Долговременная стратегия США – способствовать тому, чтобы в мире было больше демократических государств.  Вашингтон также уверен, что демократическое устройство государства способствует "выпуску пара" – без этого люди становятся более склонны к экстремизму, насилию и т.п.».

В своей второй инаугурационной речи 20 января 2005 г. Дж. Буш-младший заявил: «Наша политика состоит в том, чтобы поддерживать развитие демократии и становление демократических институтов во всех странах мира. В истории Человечества были периоды упадка и расцвета справедливости, но в целом она развивалась в четко выраженном направлении, определяемом идеями свободы и под руководством ее Творца. В наступившем столетии Америка ставит перед собой цель добиваться свободы для всех стран и всех людей мира».

Отсюда не только соответствующие действия США на международной арене, но и появление документов, отражающих идею «мессианизма» по-американски, например Закона «О распространении демократии…», в котором, в частности, подчеркивается: «Отсутствие демократии… не совместимо с общемировыми ценностями, на которых основаны Соединенные Штаты и распространение которых составляет базовый компонент их внешней политики»¹⁴⁸.

Таким образом, к началу третьего тысячелетия идеи в духе Pax Americana окончательно укоренились в американском обществе. Ведущаяся с 2001 г. «война с террором» способствовала усилению этих тенденций, по крайней мере в течение 2001-2005 гг.¹⁴⁹.

К примеру, после «триумфа» в Ираке американские СМИ охватила настоящая эйфория. «Головокружение от успехов» коснулось даже такой либеральной по своим взглядам газете, как The New York Times, которая 31 марта 2003 г. в статье «Все дороги ведут в округ Колумбия» подчеркнула: «Сегодня Америка не выступает ни сверхдержавой, ни гегемоном – она является полноправной империей по типу Римской и Британской»¹⁵⁰.

В день начала военной операции против Ирака, 20 марта 2003 г. The Washington Post и вовсе вышла со статьей под заголовком «США: Рождение новой империи», автор которой, Л. Фуерт, советник по национальной безопасности при бывшем вице-президенте США А. Горе, профессор Университета Джорджа Вашингтона, выразил настроения, которые тогда разделяло, пожалуй, большинство американцев.

«Термин "империя" достаточно часто использовался как метафора для обозначения масштабности американских интересов и военного, экономического и политического влияния США. Однако после завоевания Ирака можно будет с полным основанием говорить не просто о фигуре речи, а о конкретной реальности», – подчеркнул Л. Фуерт¹⁵¹.

При этом, с точки зрения Л. Фуерта, следует говорить о двух важнейших признаках имперского статуса применительно к США.

«Во-первых, мы продемонстрируем, что США не нуждаются в чьей бы то ни было санкции, когда речь заходит о вопросах применения военной силы. Доктрина Буша о превентивном ударе заменит собой международное право. Иными словами, в будущем любой президент в любое время сможет атаковать любую страну, при единственном условии, что данная страна в некотором смысле представляет прямую угрозу для США»¹⁵².

«Во-вторых, США заявят о себе как о доминирующей силе в регионе, представляющем собой мощный рычаг влияния на остальной мир, благодаря роли, которую он играет на мировых рынках нефти. После оккупации Ирака США смогут взять на себя единоличную ответственность за принятие решений, имеющих определяющее значение для будущего нефтяной и газовой промышленности Ирака. Мы станем виртуальным членом ОПЕК и одним из самых могущественных игроков на рынке нефти. Таким образом, огромная военная мощь будет соединена с не меньшей и впечатляющей мощью экономической»¹⁵³.

«…Американцы, независимо от того, поддерживают они войну с Ираком или нет, должны осознать весомость статуса, который мы можем вскоре приобрести, – указывал далее Л. Фуерт. – Начало империи означает конец содружеству стран. Мы уже видели иллюстрацию этого тезиса на примере неудачных попыток США получить поддержку со стороны ООН… Ирония заключается в том, что, согласно существующим резолюциям ООН, США имели полное право начать военные операции против Саддама Хусейна, поскольку он явным образом нарушил свои обязательства. Вместо этого, администрация Джорджа Буша решила действовать, исходя из неограниченного права США вести войну, когда ей заблагорассудится. Независимо от того, хотим мы или нет быть империей, в настоящий момент США ею уже практически стали»¹⁵⁴.

1 апреля 2003 г. The Wall Street Journal в статье «США: с нуля до супердержавы за 500 лет» торжественно провозгласила: «Да, Соединенные Штаты и впрямь являются единственной мировой супердержавой. Мы – номер 1!»¹⁵⁵.

«Но почему? Как это случилось?, – задалась вопросом The Wall Street Journal. – …Откуда взялась эта «сверхдержавность»? Из дыр в земле – из нефти? Нет. Из тайных подвалов Пентагона, которые "Аль-Каида" пыталась разрушить 11 сентября 2001 года? Нет, не оттуда. Некоторые думают, что это просто результат "расходов на оборону", этакий "магазин на диване" для невероятно высокотехнологичной военной промышленности. Не совсем. Это собрано по всей Америке за последние 10 лет при помощи десятков тысяч напряженно думающих людей. А еще точнее, это началось примерно 500 лет назад, когда некоторые экс-европейцы сошли с корабля и с первых своих шагов в густой лес решили: отныне они хотят попробовать делать то, что до сих пор еще никто не пробовал делать; они готовы рисковать жизнью и сбережениями, чтобы сделать повседневную жизнь в Америке лучше для всех, кто захочет к ним присоединиться. В тот момент мощь Америки была нулевой – она вообще не была державой»¹⁵⁶.

«Да, военное снаряжение и тактическое мастерство, которое сейчас демонстрируется всему миру, – это одна из причин, по которой США – единственная страна, претендующая на звание сверхдержавы, но это – далеко не все. Точно так же, как Caltechs, MIT, Georgia Techs, Boeings, Northrop Grummans и бесчисленные маленькие новые предприятия, которые сделали эту необыкновенную военную технологию возможной, тоже лишь частички гораздо более интересной Америки в целом. А целое, на самом деле, есть система – философия базовых ценностей, восходящая к Бенджамину Франклину и еще более раннему времени. Это социально-политическая система, берущая начало в инакомыслии, новшествах, риске, открытой интеллектуальной дискуссии, нетерпении, творческих изменениях, неудачах, духе "Дикого Запада", соревновании и мании вырваться вперед. Каждый американский ребенок, который спит не на всех уроках в школе, постепенно узнает, как эта система работает. Некоторые уходят в пожизненную оппозицию к ней. Большинство просто идет работать – занимает одну из позиций где-то внутри десятков тысяч хозяйственных предприятий или образовательных учреждений, которые возникали постепенно, год за годом, благодаря упорному труду в 50 отдельных штатах…», – писала The Wall Street Journal¹⁵⁷.

Двумя неделями позднее, 17 апреля 2003 г. Дж. Шлезингер, выступая на страницах The Wall Street Journal, заявил: «Теперь, когда процесс создания новой системы распределения в Ираке пошел быстрее, а остающиеся очаги (вооруженного) сопротивления постепенно подавляются, пришло время поразмыслить над более глубинной стратегической значимостью второй войны в Персидском заливе. Несомненно, Саддам Хусейн с его мегаломанией и уверенностью в собственном выживании оказал нам критически важную услугу в тактическом плане… Однако стратегическая значимость событий в Ираке на более длительную перспективу превосходит саму эту трехнедельную войну. Исход этой войны изменит стратегическую – и психологическую – карту Ближнего Востока»¹⁵⁸.

«Эта война самым драматичным образом подчеркнула следующие реалии: 1) Соединенные Штаты – очень могущественная держава. 2) Никому не рекомендуется вызывать гнев этой державы путем нападения на нее, многократных провокаций или путем оказания поддержки терроризму. 3) Тот, кто делает это регулярно, скорее всего, заплатит за это. Теперь значительно меньше будут верить проповедям Усамы бен Ладена, заявляющего об американской слабости и той легкости, с которой может быть разрушена ее уязвимая экономика и т.д. и т.п.», – подчеркивал Дж. Шлезингер¹⁵⁹.

Все это свидетельствовало о том, что начавшаяся 20 марта 2003 г. война в Ираке только укрепила уверенность американцев в том, что Америка обладает беспрецедентной мощью.

Впрочем, и Президент США Б. Обама (с 2009 г.) уже 20 января 2009 г. во время своей инаугурации обратился к традиционным концептуальным основам внешней политики США, подчеркнув исключительность Америки, обратившись к идее «мессианства»: «Подтверждая величие нашей страны… Мы остаемся самой процветающей, самой могущественной страной в мире… Ибо мы твердо сознаем, что главное наше достояние – это сила... Мы – нация христиан и мусульман, иудеев, индусов и неверующих. На нас оказали влияние все языки и все культуры, принесенные в нашу страну со всего мира. Испытав ужасы гражданской войны и сегрегации, выйдя из испытаний более сильными и едиными, чем когда-либо прежде, мы верим, что старая ненависть рано или поздно исчезнет, что племенные различия скоро растворятся, что мир станет еще меньше, что нам откроется единство рода человеческого и что Америке предстоит открыть новую эру мира».

Правда, Б. Обама обозначил при этом весьма важную, на наш взгляд, тенденцию. В частности, Б. Обама подчеркнул следующее: «Не поддается количественному измерению, но не менее серьезен и тот факт, что у граждан нашей страны слабнет уверенность в будущем, они опасаются неизбежного упадка Америки и того, что следующему поколению американцев придется снизить свои ожидания». 

Другими словами, положение, в котором оказались США к 2009 г. и которое характеризовалось складыванием крайне неблагоприятных условий для последующей реализации концепции Pax Americana, получило свое отражение в заявлениях, сделанных новым руководством США, в целом объективно оценившим сложившуюся тогда ситуацию.

***