Внешнеполитический менталитет современных американцев

К примеру, вспышка так называемого «нового патриотизма» пришлась на рубеж 1970-х – 1980-х гг. К этому моменту, морально-психологический климат, существовавший тогда в США, все еще ощущал на себе последствия многих процессов, вызванных неудачной для США войной во Вьетнаме. Однако, под влиянием развернувшейся тогда антисоветской кампании, с использованием средств пропаганды, в американском обществе произошел настоящий взрыв национализма.

В наиболее характерной, хотя и в довольно странной форме «новый патриотизм» проявил себя во время Олимпийских игр 1980 г., когда победа сборной США по хоккею над советской командой вызвала у многих бурную реакцию. «Конечно, это была просто хоккейная игра, – писал Time, – и она не имела отношения ни к американской внешней политике, ни к престижу, ник влиянию Америки в мире». Тем не менее, как считали наблюдатели, в те недели, когда суровым испытаниям был подвергнут «моральный дух американцев», их реакция на происходящее была связана каким-то более глубоким образом с проявлением «нового патриотического импульса» в Америке. «Многим тогда казалось, что негодяи вновь переместились за океан. Меньше людей были обеспокоены злом внутри страны. Возродился патриотизм…»²²⁷.

В настоящее время, в сравнении с жителями других стран, чувство гордости американцев, что они являются представителями своей нации, действительно находится на высоком уровне (2005-2006 гг.) (рис. 4).

Вопрос, который был задан, звучал так: «Насколько Вы горды тем, что представляете в своем лице свою национальность?».

сточник: AEI STUDIES IN PUBLIC OPINION. POLLS ON PATRIOTISM... URL: http://www.aei.org.

При этом, как показывают опросы общественного мнения, проведенные в США еще в июне 1983 г. (табл. 3), для американцев, с одной стороны, достаточно просто любить свою страну, чтобы только исходя из этого считаться патриотом (одновременно с этим, в соотношении 2 к 1 американцы заявили, что во имя патриотизма они должны поддерживать войны, которые может начать правительство, даже если считают их несправедливыми)²²⁹, с другой – патриотизм, по мнению американцев, должен иметь и вполне конкретные проявления в деятельности граждан США.

Одним из проявлений патриотических чувств американцев является их трепетное отношение к национальным символам страны, когда их подавляющее большинство испытывает чувство гордости, когда звучит мелодия государственного гимна страны – песня «Боже, благослови Америку». Однако самым любимым национальным символом страны для американцев является флаг США, а далее (в порядке уменьшения популярности): статуя Свободы, белоголовый орел, изображение которого широко используется в официальной символике, в частности в гербе США, Белый Дом и, наконец, песня «Боже, благослови Америку»²³⁰. Веру в превосходство американских ценностей легко можно обнаружить и в обыденной практике, в связи с чем следует упомянуть о клятве верности американскому флагу – клятве американцев в верности своей стране, произносимой ими перед флагом США²³¹.

В 1970-е годы в преддверии празднования 200-летнего юбилея США была проведена серия опросов общественного мнения, в ходе которых выяснилось, что отношение американцев к своей стране носит исключительно положительный²³² характер (табл. 4).

Таблица 4

Образ США среди американцев

Важнейшей из них, по мнению американцев, является демократия «по-американски», вследствие чего американцы считают, что в Соединенных Штатах функционирует лучшая в мире система организации государственной власти. В декабре 2000 г. с этим согласилось подавляющее большинство респондентов (89 % против 11 %)²³⁴. 15-21 сентября 2005 г. 78 % против 15 % заявили о том, что демократическая форма правления есть лучшее, что в настоящее время существует в мире и, следовательно, именно она может быть применена ко всем странам без исключения²³⁵.

Полагают американцы также то, что на Соединенные Штаты, в силу их «исключительности» возложена особая «миссия», что со всей очевидностью обнаружилось после Второй мировой войны, когда в общественном мнении США стал «доминировать дух, уверенность и ответственность за мировые дела»²³⁶. Так, в 1947 г. американцы, как свидетельствуют опросы общественного мнения, в своем большинстве высказали положительное отношение к идее оказания помощи Греции и Турции. 14-19 марта 1947 г. на это указали 56 % против 32 %, причем независимо от политических предпочтений (Республиканцы – 56 % против 31 %, Демократы – 56 % против 32 %)²³⁷. Еще большее число американцев (75 % против 25 %) одобрили тогда действия президента США Г. Трумэна в том, что касалось реализации программы помощи Греции и Турции²³⁸. Появившийся вскоре так называемый «План Маршалла» был оценен американцами аналогично²³⁹.

Вообще оказание помощи, в первую очередь экономической, другим странам, с точки зрения американцев, как, впрочем, и руководства страны, расценивалось тогда как еще один важный механизм, с помощью которого можно было остановить распространение коммунизма в мире²⁴⁰. Неслучайно в 1955 г. идея распространения плана, аналогичного «Плану Маршалла», на некоммунистические страны Азии получила поддержку у более чем ½ американцев, расценивших ее именно как «хорошую идею»²⁴¹. В 1963 г. помощь иностранным государствам также встретила понимание среди американцев, причем независимо от их политических предпочтений (рис. 5).

Вопрос, который был задан англичанам, звучал так: «В целом, Вы выступаете за или против помощи другим странам?».

Однако в 1970-е годы под влиянием неудачи США в ходе войны во Вьетнаме, которая, по словам Г. Колко, «закончилась бесславно и вызвала серьезные угрызения совести у десятков миллионов американцев»²⁴³, конструкция, составлявшая национальную Я-концепцию и проникающая в массовое сознание американцев, была основательно поколеблена. «Опыт Вьетнама – в особенности осознание того факта, что американцы могут допускать ошибки, совершать жестокости, – сильно подорвал веру в изначально присущее Соединенным Штатам превосходство над другими странами», – подчеркивает Рэльф Б. Леверинг²⁴⁴.

Урок, который американцы извлекли из войны во Вьетнаме, подчеркивал в 1973 г. Т. Уикер, заключается в том, что «мы будем гораздо более ясно осознавать себя в будущем людьми с человеческими проблемами, а не какой-то исключительно одаренной расой, чьи дела, институты и идеи якобы направляются с горы Синай»²⁴⁵. Уже в 1973 г., согласно одному из проведенных в США опросов общественного мнения, более 1/3 принимавших в нем респондентов подчеркнули, что вследствие войны во Вьетнаме они в меньшей степени испытывают гордость за свою страну, чем раньше²⁴⁶.

Идеи, которые после 1973 г. преимущественно звучали в американских СМИ, сводились к следующему: возникшие трудности заставляют США более трезво оценить свою роль в мире, отказаться от роли «мирового полицейского», научиться слушать других. С другой стороны, американцы не намерены уйти в сторону изоляции от окружающего мира, «укрыться в крепости Америка», но и не могут, как прежде, брать на себя слишком много обязательств.

Продолжая самокритический анализ роли США в современном мире, когда американские СМИ пытались определить идеалы современной Америки, практически все из числа американских СМИ приходили к неутешительным выводам о том, что раздираемая противоречиями, переживающая серьезные потрясения современная Америка лишена четких идеалов. Традиционные буржуазные ценности прошлого столетия не оправдали себя и в современных условиях оказываются неприкрытым ханженством. К примеру, провозглашая свободу, США на деле устанавливают правые тирании, где можно. Говоря о демократии, а также о правах человека, они практикуют небывалый в истории террор, как это было во Вьетнаме, экспортируют контрреволюцию, ведут подрывную работу, организуют политические убийства, т.е., другими словами, делают все то, что прямо противоречит идеалам справедливости, социального прогресса и буржуазной демократии.

Со всей очевидностью эти тенденции проявились в условиях подготовки к празднованию 200-летия образования США. В 1975 г. была опубликована знаменитая, имевшая программный характер статья «Конец американской исключительности», автором которой являлся профессор Гарвардского университета Д. Белл²⁴⁷. По точному выражению Э.Я. Баталова, «крупнейший заокеанский политолог и социолог по сути дела отпевал традиционную национальную Я-концепцию. Он хоронил Американский век»²⁴⁸. «Американский век просуществовал едва ли тридцать лет: он разбился о рифы Вьетнама», – утверждал Д. Белл, подводя в целом неутешительный для Соединенных Штатов итог: «Ныне… чувство предназначения поколеблено… Мы такая же нация, как и все другие… за исключением того, что, оглядываясь назад, мы обнаруживаем, что имеем уникальную историю… Ныне вера в американскую исключительность исчезла вместе с концом империи, ослаблением власти и утратой веры в будущее нации»²⁴⁹.

В еще одной своей работе Д. Белл в 1976 г. заявил: «Имперская роль трудна для любой нации, поскольку она означает использование большого количества людских и материальных ресурсов, которые – если оно не приносит прибыль – вызывает большое напряжение внутри нации. …Становится все более понятным, что имперская роль не та, которая соответствует политической культуре и национальному стилю Соединенных Штатов». В целом оценивая перспективы Америки на ближайшие десятилетия, Д. Белл пришел тогда к следующему выводу: «В обозримом будущем Соединенные Штаты все еще могут оставаться первостепенной державой, но они уже не могут претендовать на гегемонию… У Соединенных Штатов будет достаточно много трудностей… в поддержании своей собственной политической стабильности»²⁵⁰. Кроме того, Д. Белл указал на необходимость преодолеть «вьетнамский синдром», давая, однако, умеренные прогнозы. «Несмотря на риторику любого президента, вьетнамский опыт значительно ограничит способность Соединенных Штатов навязывать свою волю и применять силу в случае любого вызова этой силе в мире»²⁵¹.

Учитывая сложившиеся тогда в Соединенных Штатах настроения, руководство страны пыталось, используя юбилейные торжества, вернуть американцам былую уверенность в «исключительность» Америки. «Несомненно, что с помощью пышных празднеств и интенсивной пропаганды вокруг двухсотлетия США, официальные круги будут пытаться заполнить тот болезненный духовный вакуум в американском народе, который образовался за последние десятилетия и который особенно остро стало ощущать новое поколение американцев», – подчеркивалось в материалах, специально подготовленных для секретариата ЦК КПСС²⁵².

В результате, в преддверии 200-летия с момента провозглашения США в качестве независимого государства в стране развернулась широкая пропагандистская кампания, проходившая под лозунгом перманентного характера «американской продолжающейся революции». Была предпринята попытка придать американским достижениям универсальный характер. К этому моменту произошли трансформации в трактовке некоторых идейных установок. Так, например, концепция «американской исключительности» стала представлять собой сумму взглядов относительно роли США в современную эпоху, их «ответственности», наряду с другими развитыми капиталистическим странами за судьбы «Третьего мира», о том, что Америка – прообраз будущего постиндустриального или технотронного общества, якобы «социальная лаборатория, пионер и авангард» Человечества в эпоху научно-технической революции. Утверждалось, что США стали «всемирным факелом», «вершиной процесса модернизации», тем экономическим, социальным, а также моральным эталоном, к которому, хотят они того или нет, неизбежно придут все остальные страны, ибо якобы здесь «магистральная дорога» развития Человечества. Организаторы 200-летнего юбилея США также утверждали, что «ни одно событие в истории Человечества не имело столь сильного и длительного воздействия на такую огромную часть населения мира, как Американская революция», что она стала «маяком для всех стран и народов, стремящихся к свободе», «символом освобождения Человечества». США же – это «предпочтительная модель», на которую должны равняться все страны и народы, борющиеся за национальное освобождение и революционное преобразование своих сообществ»²⁵³.

Во многом благодаря этой массированной пропагандистской кампании, как оказалось впоследствии, отмеченные тенденции, связанные с изменениями в национальной Я-концепции, вызванные, кстати, не только неудачей США во Вьетнаме, но и рядом других факторов (один из них – «Уотергейтский скандал»)²⁵⁴, тогда, в 1970-е годы, казавшиеся многим необратимыми, оказались преходящим явлением. Уже в 1980-е годы в связи с приходом к власти администрации Р. Рейгана в стране начался известный сдвиг вправо²⁵⁵, который не только затормозил пересмотр национальной Я-концепции, но и обозначил постепенное, но неуклонное возвращение ее к базовым элементам²⁵⁶. В результате, идея «американского века» вновь оказалась в центре внимания.

Как подчеркивал в 1980 г. Н. Подгорец, в настроениях американцев выразилось нечто большее, чем чувство, что их «обходят», или тревога в связи с проблемами экономического свойства. По его мнению, в США тогда наблюдался возврат к «интернационалистическому идеализму в американском характере», возврат к тем чувствам и тому образу мышления, к которым апеллировал еще В. Вильсон в начале XX в., призывая «спасти мир во имя демократии». Спустя десятилетия идея спасения мира настолько охватила американцев, что поражение во Вьетнаме «начинает рассматриваться все большим числом людей скорее как неосмотрительное усилие спасти Индокитай от ужаса коммунистического господства, чем как аморальная интервенция или преступление»²⁵⁷. Фактически, в период президентства Р. Рейгана, когда неоднократно в стране вспыхивали ура-патриотические настроения, поддерживаемые властями²⁵⁸, Америка как бы снова обрела веру в себя²⁵⁹. В 1983 г., согласно проведенному тогда опросу общественного мнения, более ¾ американцев, принимавших в нем участие, были абсолютно убеждены в том, что Америка наделена особой ролью в мире²⁶⁰. Последнее же со всей очевидностью обозначилось в США в условиях закончившейся «холодной войны»²⁶¹.

В духе идеи «мессианства» можно расценить и отношение американцев к такому явлению, как «апартеид». В 1980-е годы американцы стали подвергать критике руководство ЮАР – государства, в котором тогда господствовал режим «апартеида». Высказываясь в поддержку защиты прав черного населения ЮАР, американцы одновременно с этим выступали также в пользу введения санкций против ЮАР²⁶².

Кроме того, демократические революции, произошедшие в странах Центральной и Юго-Восточной Европы в конце 1980-х годов, особенно завершение процесса объединения Германии²⁶³, встретили всеобщую поддержку среди американцев²⁶⁴.

В 1991 г. после окончания войны в Персидском заливе в США появилась статья уже упоминавшегося ранее Д. Белла, посвященная «американской исключительности» и восприятию этой концепции в среде американцев. В сущности, по-новому оценивая «американскую исключительность», Д. Белл, однако, вновь, как и в 1975 г., объявил о том, что американцы оказались подвержены испытанию «американской исключительностью»: быть «примером, маяком для других народов, нацией, угодной Богу, страной спасительницей, защищать верность конституционализму, охранять национальную самобытность», утверждая также, что на Америку ниспослана «спасительная благодать, которая все еще делает ее примером для других народов»²⁶⁵. В связи с этим вновь важно подчеркнуть, что в целом победоносная для США и их союзников война в Персидском заливе (1991 г.) стала тем событием, которое на некоторое время способствовало уходу американцев от «наследия Вьетнама». При этом определяющую роль тогда сыграл усилившийся среди американцев патриотизм. Это, кстати, выразилось и в том, что резко возросло число лиц, которые выражали свое удовлетворение тем, как складывается ситуация в Соединенных Штатах (табл. 5).

Данные за 1973-1990 гг.: The Gallup Poll Monthly. August 1990.

За 1991 г.: The American Enterprise, March – April 1991.

Примечание.

Вопрос, который был задан американцам, звучал так: «Я прочту вам список основных институтов американского государства США. Пожалуйста, ответьте мне, насколько вы доверяете им?».

В результате, война в Персидском заливе, итоги которой оказались исключительно положительными по своему характеру для США, способствовала если не окончательному, то временному преодолению на уровне массового сознания американцев «вьетнамского синдрома». Мнение о том, что по окончании военных действий в районе Персидского залива «призрак Вьетнама» навсегда был похоронен в песках пустыни на Аравийском полуострове, получило всеобщее признание в среде американского общества, как, впрочем, и со стороны американских СМИ, которые полностью разделяли эту точку зрения. К примеру, The New York Times 30 марта 1991 г. подчеркнула: «Победа Америки в войне в Персидском заливе… особо реабилитировала армию…, которая с блеском применяла свою огневую мощь и мобильность и по ходу дела стерла воспоминания о ее горестях во Вьетнаме»²⁶⁷.

В американских СМИ война в Персидском заливе расценивалась как некий рубеж, перейдя который США вступили в качественно новый этап в своем развитии. «Война – это кладезь сюрпризов. И вот перед нами главный сюрприз: дело вовсе не в Кувейте, не в Ираке и даже не в будущем всего Ближнего Востока, как бы ни развивались события. Становится все очевиднее, что речь идет о войне за Америку, ее будущее, возникает новая Америка, иным станут ее образ, причастность к истории, иначе будет звучать даже ее политический лексикон… После войны в Персидском заливе Америка… могла бы масштабно взглянуть на будущее и именно в этом контексте оценить свой потенциал – потенциал державы, играющей доминирующую роль в делах планеты, сталкивающейся с определенными проблемами, но способной, однако, громадным напряжением воли изменить ход истории», – подчеркнул Time 4 февраля 1991 г.²⁶⁸.

И что интересно, такая позиция сформировалась среди представителей американских СМИ уже в первые дни после начала операции «Буря в пустыне». Еще 18 января 1991 г. The Washington Post заявила буквально следующее: «Со времен Кубинского ракетного кризиса в истории нашей страны не было момента, вызывающего такую щемящую тревогу. С августа 1914 года мир не был свидетелем такой чудовищно обдуманной прелюдии к мировой войне. Война в Персидском заливе может стать войной, характеризующейся беспрецедентной интенсивностью. В более широком плане Буш рассматривает эту конфронтацию как неотъемлемый аспект необычайно важных поисков нового глобального равновесия вместо равновесия страха, которое две антагонистические державы поддерживали на протяжении четырех десятилетий». И далее: «Успех в Персидском заливе утвердил бы положение Соединенных Штатов как доминирующей… силы в мире… Война против Ирака под руководством Соединенных Штатов, считают некоторые специалисты, будет означать также будущую роль Соединенных Штатов как мирового полицейского, готового использовать силу, чтобы навязать агрессору Pax Americana…»²⁶⁹.

Одним из важнейших результатов войны в Персидском заливе, в представлении американцев, стало укрепление престижа и влияния США в мире, о чем уже говорилось, но наряду с этим, пожалуй, самой распростра­ненной оценкой американцев войны в Персидском заливе тогда стало ее оправдание с моральной точки зрения, при этом американцы считали, что она подобна Гражданской войне 1861-1865 гг., но в первую очередь – Второй мировой войне 1939-1945 гг. и Первой мировой войне 1914-1918 гг., и в этом плане она оказалась качественно иным, с точки зрения соображений морального порядка, вооруженным конфликтом, нежели войны в Корее и Вьетнаме (табл. 27).

Таблица 7

Вопрос, который был задан американцам, звучал так: «С каким из представленных ниже мнений Вы согласны?».

Правда, тот настрой, который существовал среди американцев еще до войны во Вьетнаме, когда их большинство оценивало Соединенные Штаты в качестве страны, возвышающейся над другими странами мира, все-таки не был восстановлен (табл. 8).