Антуан Венгер рим и москва

Конфликт был неизбежен. Изъятие церковных ценностей повлекло беспорядки по всей России. Наиболее серьезные волнения произошли в Шуе, где реквизиция осуществлялась 15 марта 1922 года. "На соборную площадь стали стекаться значительные толпы народа, — писали "Известия" 16 марта, — много женщин и школьной молодежи. Подъехавшую конную милицию толпа встретила угрозами, камнями и поленьями. С колокольни начали бить набат. Набатный звон продолжался полтора часа и стянул на площадь огромные толпы народа. Властями была вызвана полурота 146 пех. полка, а также два автомобиля с пулеметами. Войска были встречены градом камней и револьверными выстрелами. Четыре красноармейца были оттерты толпой и жестоко избиты. После первого залпа в воздух второй залп был дан по толпе. Этим залпом было убито 4 человека и 10 тяжело ранено, после чего толпа рассеялась. К вечеру был произведен целый ряд арестов, и комиссия по изъятию ценностей продолжала свою работу, забрав из собора пуда серебра".

Ленин, с которым 3 марта 1922 года случился второй удар, вскоре понял, что эти беспорядки создают для государства уникальную возможность решительно расправиться с Церковью, представив священников и епископов врагами народа, которые душат его голодом. 15 марта он отправил Молотову строго секретное письмо для членов Политбюро. С письма не было разрешено снимать ни одной копии, поэтому его нет в Полном собрании сочинений, но подлинность этого документа не вызывает никаких сомнений. Письмо значится в центральном партийном архиве — Институте марксизма-ленинизма под шифром Ф2, секция хранения 22.954^lxxvii. "Я думаю, — писал Ленин, — что здесь наш противник делает громадную стратегическую ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не должны останавливаться перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету".

Кроме того, Ленину было необходимо золото, поскольку на предстоящей Генуэзской конференции он собирался выступить с "торговыми" предложениями. "Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало".

Народ не может долго выносить террор. Ленин понял, что после Генуэзской конференции большевикам будет гораздо труднее бороться с Церковью и священством: "<...> по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны".

Но тогда же, в марте 1922 года, Ленин предупреждал: "Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев". Итак, "чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать".

Указания Ленина были приняты к сведению и начали оперативно осуществляться. По шуйскому делу судили 54 человека, восемь священников и трое мирян были приговорены к смерти и казнены.

Текст письма Ленина от 15 марта 1922 года уточнен при сверке с последующими публикациями. См: Вострышев М. Патриарх Тихон. М., 1995. С. 185— 186. (Примеч ред.)

Остальные получили различные сроки заключения — от пяти лет до одного года. Никита Струве, благодаря которому был опубликован этот документ, делает заключение: "Письмо в Политбюро рисует нам Ленина таким, каким он был, яростным в своем безбожии, жестоким к врагам, циничным по отношению к народу, одержимым властью, гениально-лукавым стратегом разрушения, и опровергает модное в наши дни представление о "ленинской законности".

Эти события происходили накануне Генуэзской конференции, созванной по инициативе Ллойд Джорджа с целью оживления мировой экономики путем укрепления сотрудничества между странами разных регионов, между вчерашними победителями и побежденными.

Ленин, которому болезнь помешала приехать в Геную лично, поручил возглавить советскую делегацию наркому иностранных дел Г. Чичерину. В состав делегации входили: заместитель наркома Литвинов, посол в Берлине Крестинский, нарком внешней торговли Красин и французский лейтенант Пьер Паскаль, прежде служивший во французской военной миссии, но принявший идеи коммунизма и сотрудничавший в Коминтерне.

Потомственный дипломат Чичерин был человеком очень высокой культуры: он владел примерно двадцатью языками — в том числе гэльским и санскритом, — умел расшифровывать иероглифы, любил Моцарта и Хиндемита. Ленин поручил ему проводить на конференции "гибкую политику", направленную на сотрудничество с капиталистическими странами. Чичерин высказал ему свое несогласие с компромиссной программой. Посвятив всю свою жизнь борьбе с мелкобуржуазными иллюзиями, он не собирался теперь — в тот момент, когда победила революция, — защищать их. Ленин ответил ему 15 февраля 1922 года: "Т. Чичерин, Вы чрезмерно нервничаете. <...> С пацифизмом и Вы и я боролись как с программой революционной пролетарской партии. Это ясно. Но где, кто и когда отрицал использование пацифистов этой партией для разложения врага, буржуазии?" Чичерин согласился с такой точкой зрения и сформулировал новые предложения. Ленин ответил ему с юмором: "Тов. Чичерин! Прочел Ваше письмо от 10/III. Мне кажется, пацифистскую программу Вы сами в этом письме изложили прекрасно.

Все искусство в том, чтобы и ее и наши купцовские предложения сказать ясно и громко до разгона (если "они" поведут к быстрому разгону)".

Как мог Святой Престол пойти на переговоры с представителями Советов в то время, когда вслед за декретом об отделении Церкви от государства от 23 января 1918 года последовала целая волна гонений на Церковь, жертвами которых стали митрополиты Владимир Киевский и Вениамин Петроградский, когда был приговорен к смерти, а затем выслан из страны архиепископ фон Ропп, прибывший после этого в Рим, чтобы объяснить папе, какова реальная обстановка в России? Заботясь о будущем, Ватикан подходил к событиям в России в контексте политики, не лишенной экуменической любви. Архиепископ Генуэзский монсеньор Синьо-ри призвал свою паству молиться за успех конференции. В письме от 7 апреля Пий XI приветствовал эту инициативу и пожелал представителям мировых держав начать переговоры "с чувством примирения, с готовностью пожертвовать личными выгодами для блага общего дела"^lxxviii.

Архиепископ Синьори передал текст этого письма председателю Совета министров Италии Факте, являвшемуся, по своей должности, председателем конференции. На открытии конференции, в понедельник, 10 апреля, он упомянул о письме папы. "Под лозунгами равенства, справедливости и солидарности, — заявил Факта, — открывается эта конференция, к которой только что во исполнение своей высокой миссии любви и мира обратился Верховный Понтифик со словами, вдохновленными теми же чувствами ко всем народам, со словами, являющимися добрым знамением согласия"^lxxix.

29 апреля Пий XI направил кардиналу — статс-секретарю письмо, в котором выражалось отношение Святого Престола к Генуэзской конференции. "Возврат к нормальным контактам, — полагает папа, — будет крайне выгоден для всех — победителей и побежденных, — но особенно для живущих в отдалении от нас народов Восточной Европы: после войны, междоусобной вражды, преследований по религиозным мотивам на их долю выпали сейчас голод и эпидемии"^lxxx.

"Хотя обстоятельства складываются так, что эти народы, к великому сожалению, оторваны от общения с нами, мы надеемся, что до них смогут дойти наши слова сострадания и утешения, в которых мы выражаем те же чувства, что и наш покойный предшественник. Мы присоединяем к этим словам Наше искреннее и горячее желание, наполняющее Наше отцовское сердце, — Мы хотим вместе с ними наслаждаться плодами единства и мира, которые есть совместное общение в Божественных Таинствах"^lxxxi.

14 мая Святой Престол передал представителям стран, имевших дипломатические отношения с Ватиканом, меморандум, наиболее важную часть которого мы приводим ниже^lxxxii.

"В этот исторический час, когда встает вопрос о возвращении России в сообщество цивилизованных наций, Святой Престол выражает желание, чтобы в этой стране оберегались религиозные принципы, составляющие основу всякой истинной цивилизации. Вследствие этого Святой Престол просит, чтобы в соглашение, которое будет достигнуто между державами, представленными в Генуе, были каким-либо образом, но совершенно определенно включены три следующих пункта:

1) В России гарантируется полная свобода совести для российских граждан и иностранцев;

2) гарантируется также частное и публичное отправление культа (этот пункт находится в соответствии с заявлениями, сделанными в Генуе российским представителем г-ном Чичериным);

3) недвижимое имущество, принадлежавшее или до сих пор принадлежащее той или иной религиозной общине, должно быть возвращено ей или сохранено за ней".

Положения этого меморандума были бы выгодны в первую очередь для Православной Церкви, которая подверглась грабежу в гораздо большей степени, чем Католическая, члены которой составляли в Советской стране абсолютное меньшинство верующих. Тем не менее этот документ вызвал протесты православной эмиграции и не встретил поддержки со стороны великих держав, которым позиция Святого Престола по отношению к Советской России показалась подозрительной и чересчур благосклонной.

Генуэзская конференция обернулась полным провалом для Запада. Германия и Россия получили возможность заключить Ра-палльский договор, по условиям которого эти державы взаимно отказывались от выплаты репараций. В договор вошли секретные пункты о подготовке и инструктаже немецких офицеров в Советской России.

В ноябре 1922 года Германия и Россия установили дипломатические отношения. Послом Германии в СССР был назначен граф фон Брокдорф-Рантцау. Ранее он был снят с поста министра иностранных дел за отказ подписать Версальский договор и, отправляясь в Москву, говорил, что едет туда, чтобы отомстить за версальское унижение. Будучи протестантом, перед отъездом в Россию он, однако, заверил нунция в Берлине Пачелли в своем расположении к Католической Церкви и пообещал, если предоста-вится случай, помочь католикам.

Вскоре после того, как Генуэзская конференция ознаменовала начало первых официальных контактов между Святым Престолом и Советской Россией, один священник — старый знакомый Ленина, сохранивший с ним дружеские отношения, — попытался частным образом навести мосты между Лениным и Католической Церковью. Мы переходим к рассказу о миссии о. Виктора Беде.

Священник у Ленина
На проходившей в 1936 году в Нанте Социальной неделе монсеньор д'Эрбиньи выступил с докладом, в котором, в частности, поведал о весьма странной реплике Ленина. "Мы совершили ошибку, — признался Ленин в конце своей жизни. — Для того чтобы совершить революцию, нам нужны были десять святых Францисков Ассизских". Епископ добавил, что во время своих поездок в Москву в 1925 и 1926 году он передал эти слова кремлевским руководителям, которые не стали оспаривать их достоверность^lxxxiii.

Кому Ленин мог доверительно поведать нечто подобное? Я нашел имя его загадочного собеседника в книге Штеле о восточной политике Ватикана^lxxxiv и в материалах переписки Невё с д'Эрбиньи. Это был аббат Виктор Беде. Он родился в 1869 году в Венгрии, в дальнейшем получил французское гражданство; с 1909 по 1912 год был журналистом в Париже, где и познакомился с Лениным, который жил тогда на улице Мари-Роз. Позже Беде стал священником Куарской епархии в Швейцарии, в 1924 году вошел в состав подготовительного комитета по проведению Святого 1925 года.

23 августа 1924 года на страницах "Osservatore romano" появилась его статья "Мысли Ленина о католицизме. Личные воспоминания", а через месяц, 24 сентября — "Русская проблема в мыслях Ленина. Личные воспоминания". Редакция предварила первую публикацию лаконичным комментарием: "Хорошо известный нам иностранный священник, довольно часто сотрудничавший в нашей газете, прислал нам эти воспоминания, сама тема которых настолько интересна, что нет нужды особо привлекать к ним внимание читателей". Ленин умер 21 января 1924 года. В печати было опубликовано его завещание относительно будущего коммунистического режима и руководства в партии. На главенствующие позиции вышел генеральный секретарь ЦК Иосиф Виссарионович Сталин. Аббат Беде счел нужным дополнить это официальное завещание своими личными воспоминаниями. "Я познакомился с Лениным в Париже, и меня связывали с ним дружеские и сердечные отношения". Менее чем за месяц до смерти Ленина Беде несколько раз встречался с ним в Кремле. Это было довольно просто, так как никто — в том числе и Ленин — не знал, что Беде принял священный сан. Ленин лично подписал ему пропуск. "Для меня Ленин был скорее старым знакомым, чем творцом одной из самых ужасных революций. Он сохранил мягкий характер, который отличал его и в Париже. Но он был весь поглощен выполнением своей миссии, и это полностью заглушало его природную мягкость".

Эти слова напоминают мысль Горького о том, что Ленин был вынужден сдерживать себя очень во многом: ему хотелось гладить по головке детишек, но революция заставляла его наносить удары. "С врагами народа, — говорил Ленин Беде, — надо поступать радикально — как с гадюкой, которая собирается ужалить; надо жертвовать собой, надо экспроприировать, чтобы потом можно было справедливо распределить. Я думаю, — продолжал он, — что католическая иерархия переживет разрушение нынешних институтов, потому что в Церкви систематически осуществляется воспитание тех, кто призван руководить другими. Епископом или папой не рождаются, как до сих пор рождались князьями, королями или царями, — для того, чтобы стать наставником или вождем в Католической Церкви, нужно доказать свои способности. Именно в этом мудром установлении заключается нравственная мощь католицизма, которая позволила ему на протяжении двух тысяч лет противостоять всем бурям.

Сила твоей Церкви — в нравственности, а не в принуждении. Но человечество нуждается в обеих этих силах. Поэтому, — заключил Ленин твердым голосом, — я уверен, что через сто лет будет только одна форма правления — советская власть и только одна религия — католическая. И твой и мой идеалы осуществятся. Жаль, что нам не удастся дожить до этого". — "Ленин, — ответил ему я, — ты не прав. Гораздо раньше, чем через сто лет — в жизни вечной, — мы увидим настоящее равенство в торжестве католической истины". Ленин молчал. Как рационалист, он не мог со мной согласиться. Как вежливый человек, он не хотел показать свое несогласие".

Можно представить себе удивление читателей "Osservatore romano", узнавших о таком признании. Через месяц в газете была опубликована вторая статья Виктора Беде. В беседе с Лениным священник пытался убедить его в том, что революция принесла огромное количество бед. Ленин возражал, что до революции положение было еще хуже. "Вся кровь, пролитая революцией, — всего лишь капля по сравнению с кровью, пролитой царизмом. По сравнению с царскими палачами, мы — агнцы".

Ленин добавил, что не следует смешивать понятия "советская власть" и "коммунизм". Советская власть — это самоуправление, участие всего народа в делах государства и общества. "Мы рассчитываем на молодежь, — сказал Ленин, — которую хотим научить жертвовать собой ради других; мы сумеем освободить ее от вековых предрассудков капиталистического строя и религии".

"Вы выбрали Невёрный путь, — возразил ему священник, — для всего этого вам нужен религиозный идеал". — "Вы хотите, чтобы приехали ваши монахи, — ответил Ленин, — и настроили крестьян против Советов?"

Я объяснил ему, что значит настоящая религиозная жизнь. Он помолчал, потом пробормотал: "Нет, это невозможно".

Я говорил о свободе вероисповедания, введя которую он стал бы российским Константином. Тогда, устремив на меня свой глубокий взгляд — на его лице уже тогда была заметна печать смерти, — Ленин сказал: "Тебя послал папа." — "Нет". Он смягчился: "Я восхищаюсь тобой... Я чувствую, что мне осталось жить совсем немного. То, о чем ты мечтаешь, слишком прекрасно, чтобы я мог это осуществить, слишком велико, чтобы я мог взяться за это. Я надеюсь, что еще придут другие люди, которые для того, чтобы сделать человечество счастливым, будут использовать не принуждение и кровопролитие, а те методы, которые предлагаешь ты".

"Через несколько месяцев Ленин умер", — этими словами заканчивается статья Виктора Беде.

По нашему мнению, картина, написанная Виктором Беде, слишком прекрасна, чтобы соответствовать истине. Его свидетельство не только противоречит коммунистической агиографии Ленина — это еще ничего не доказывает, — оно не соответствует историческим данным о последних годах жизни Ленина. Можно поверить в то, что аббат Виктор Беде захотел увидеться со своим старым парижским приятелем после того, как тот стал вождем коммунистической России, и допустить, что их встреча в Кремле действительно произошла, хотя рассказ об этой встрече явно приукрашен. Но поверить в то, что Беде видел Ленина в Кремле "за несколько месяцев до смерти", невозможно.

Ленин умер 21 января 1924 года в селе Горки (ныне Горки Ленинские), в тридцати километрах к югу от Москвы, где он любил отдыхать и постоянно жил с 16 декабря 1922 года. В 1923 году он провел в Москве всего один день — 19 октября. Кроме того, врачи ограничили его интеллектуальную деятельность несколькими минутами диктовки и часом или двумя чтения в день. Следовательно, достоверность требует перенести визит аббата Беде к Ленину на осень 1922 года, когда Ленин наперекор первым появившимся у него симптомам склероза головного мозга принялся лихорадочно работать. В записке его секретаря говорится, что со 2 октября — дата его приезда в Москву — по 16 декабря он принял 171 посетителя. Имя Виктора Беде в этом списке не значится.

Но может быть, Беде все-таки написал правду? В последнем издании Советского Энциклопедического словаря (Москва, 1980) — он напоминает французский "Лярусс" и насчитывает 80 000 статей — в статье "Горки" говорится, что Ленин жил там постоянно только с 15 мая 1923 года. С другой стороны, мы знаем, что в последние годы жизни его посещали сомнения — разумеется, не по поводу материалистической "веры", а по поводу тех средств, которые использовали коммунисты в борьбе против религии. 1 мая 1921 года совпало с православной Пасхой. "Правда" писала по этому поводу, что представилась идеальная возможность разоблачить религиозный обман. Ленин высказал свои соображения Молотову, в чьем ведении была тогда "Правда", настаивая на том, что антирелигиозная пропаганда не должна носить "грубый", "кустарный" характер. Но мнением Ленина пренебрегли. Ярый материалист Скворцов-Степанов вопреки этим рекомендациям и к огромному неудовольствию Ленина организовал пародии на крестные ходы.

Опыт антирелигиозной борьбы 1920—1922 годов показал все изъяны этих кампаний, их вульгарность, показал, что атеисты не понимают религиозные чувства православных. В этом убедилась даже сама Крупская, жена Ленина. Многие надеялись, что вместе с нэпом — новой экономической политикой — придет и новая религиозная политика — более толерантная и более либеральная. В 1919 году Николай Бердяев основал в Москве Вольную академию духовной культуры, объединившую таких мыслителей, как Франк, Ильин, Радлов, Карсавин.

В ответ на это возрождение религиозной философии и мистицизма был основан журнал "Под знаменем марксизма", для которого Ленин написал в марте 1922 года статью "О значении воинствующего атеизма". Он заклеймил в ней слабость атеистических публикаций, которые, по его мнению, значительно уступали материалистическим и антирелигиозным сочинениям энциклопедистов XVIII века. Ленин призывал также объединить усилия атеистов-марксистов с Невёрующими представителями буржуазии в борьбе против сторонников идеалистической философии — "дипломированных лакеев поповщины". Он предостерегал редакцию журнала от впадения в ложный идеализм наподобие идеализма Древса, который в своей книге "Миф о Христе" пытался доказать, что Иисуса никогда не было на самом деле и вместе с тем выступал за обновленную религию, способную противостоять материалистическим течениям. "Это реакционер, прямой, сознательный, открыто помогающий эксплуататорам заменять старые и прогнившие религиозные предрассудки новенькими, еще более гаденькими и подлыми предрассудками".

Что же касается самого аббата, то несколькими годами позже он захотел вернуться в Россию. В письме от 26 августа 1929 года монсеньор д'Эрбиньи предупреждал Невё: "Священник венгерского происхождения, ныне каноник в Куре (Швейцария) аббат Беде — тот самый, который написал воспоминания о посещении им своего старого однокашника по учебе в Париже Ленина, собирается предпринять новую поездку в СССР, чтобы ознакомиться с положением дел в области религии и попытаться улучшить его. Он едет туда, — продолжал д'Эрбиньи, — на свой страх и риск, без какой бы то ни было определенной миссии. Разрекламировал свою поездку в выходящей в Польше немецкой газете. Он написал и мне, но я ответил ему с крайней сдержанностью. Это ревностный священник, у него явно благие намерения, но он так и остался журналистом и готов посвятить первого встречного во все, что ему известно, надеясь таким образом путем убеждения обратить этого человека; что ж — намерения вполне благородные". Д'Эрбиньи, прекрасно знавший об отношении Советов к католическим эмиссарам, пришел к следующему выводу: "Если ему предоставят обещанную визу, то полагаю, это будет сделано лишь для того, чтобы опорочить все то, о чем он будет говорить".

Невё поблагодарил президента "Про Руссии" за это сообщение и ответил, что будет крайне осторожен. Прекрасный знаток России, он не нуждался в советах своего римского друга. Проект аббата Беде внезапно принял новый оборот: священник-журналист заявил на страницах "Верхне-Силезского курьера" о своем намерении направиться в СССР, чтобы возобновить прерванные связи. Соглашение между Святым Престолом и Италией было заключено. Почему бы не попробовать достичь такого соглашения и с Советским Союзом? Орган немецких центристов "Germania" перепечатал эту статью, придав ей такой политический оттенок, которым она никогда не обладала. 22 августа 1929 года "Osservatore romano" опубликовала резкое опровержение: аббат Беде возложил на себя миссию, которую не поручал ему никто из представителей церковных властей; ватиканская газета выражала удивление по поводу того, что серьезная "Germania" поверила таким слухам. Но вернемся назад. Если даже допустить, что аббат Беде действительно встречался с Лениным в Кремле, то, как мы полагаем, эту встречу следует перенести на 1922 год и отбросить как недостоверные многие высказывания о Католической Церкви, приписываемые аббатом Ленину. И все же инициативы улучшения отношений между Ватиканом и Советами имели место: другой священник, прекрасный знаток России, мысливший в гораздо более реалистических категориях, чем Беде, написал письмо председателю Совнаркома Украины Христиану Раковскому, в котором ходатайствовал об установлении дипломатических отношений между СССР и Святым Престолом. Этим священником был не кто иной, как бедный макеевский настоятель отец Пи Невё. В данном случае мы можем, по крайней мере, опираться на достоверные сведения. Вот этот документ — конечно, неофициальный, но, как нам кажется, весьма важный для того, чтобы показать, какой оборот могли принять отношения между двумя государствами. Хотя, конечно, мы далеки от того, чтобы полагать, будто дипломатическое признание могло бы изменить весь ход истории...

Письмо Невё Раковскому:

проект соглашения между

Святым Престолом и Советами
Миссионер, не имевший никакого особого мандата, Невё решил — по праву выходца из большой семьи бедного рабочего, находившегося в России с 1906 года и не покидавшего Макеевку с самого прибытия туда в 1907 году, горячо любившего Россию, несмотря на все превратности политической жизни, — написать наркому иностранных дел Украинской Советской Социалистической Республики Раковскому. Мы приводим полностью этот документ — настоящий политический меморандум, знакомство с которым могло бы оказать значительную помощь дипломатам Святого Престола во время переговоров, которые они вели в 1925 году в Берлине с представителями Советов^lxxxv.
"Макеевка, 1 июля 1923

Господину Раковскому, народному комиссару

иностранных дел, Харьков. Господин Народный комиссар,

Позвольте французскому католическому священнику, с 1906 года живущему в России, искреннему другу русского народа, поделиться с Вами мыслями, которые на протяжении долгого времени не дают ему покоя.

Я, монах, но — будьте уверены — не иезуит и, следовательно, не имею ни малейшего желания покинуть тот скромный приход, на который был назначен своим начальством (я служу здесь с 1907 года). Идея, которая неотступно преследует меня и о которой я сообщаю Вам со всей прямотой и честностью без всяких риторических оговорок и предосторожностей, заключается в том, что для республики Советов было бы полезно и нужно установить дипломатические отношения с римским Верховным Понтификом, так как, завязав эти контакты, республика ничего не потеряет, но, напротив, завоюет престиж и доверие в глазах всех честных людей и обретет друзей среди мудрых и дальновидных политиков.

Я предвижу возникновение одного затруднения: сейчас в России Церковь отделена от государства. Но можно быть уверенным, что папа не станет требовать их союза. При царской власти, когда такой союз существовал, Католическая Церковь испытывала в основном притеснения и подозрительное отношение со стороны правительства. Само собой разумеется, что Рим не хочет возвращения к былому положению дел.

Вам хорошо известно, что произошло во Франции. Правительство Комба резко разорвало отношения с Ватиканом. Знаменитый Бриан, пренебрегши всеми церковными канонами, провел закон об отделении Церкви от государства, считая что тем самым он приносит пользу отечеству. И что же вышло? Закон остался мертвой буквой для всех католиков; влияние Рима продолжало расти, и даже некатолические государства пожелали иметь свои представительства при Святом Престоле. Франция осталась не у дел, что нанесло огромный ущерб ее моральным интересам — оплоту интересов материальных. Французские антиклерикалы поняли, что совершили ошибку, что принятие закона, противоречащего каноническому праву и подлинным свободам Церкви, чревато угрозой миру внутри страны — необходимому условию укрепления влияния державы во внешней политике. И наши радикалы были вынуждены пойти навстречу Риму.

Ни для кого не является ни позорным, ни унизительным иметь прямые отношения с отцом многих сотен миллионов христиан, с человеком, голосу которого внимает весь мир и который обладает самым высоким нравственным авторитетом во всей Вселенной.

В настоящее время Католическая Церковь в России дезорганизована. Епископы либо решили сами, либо были вынуждены покинуть родину, их пребывание за рубежом — прекрасный аргумент для тех, кто говорит о преследовании религии Советским правительством. Эмигрировали многие священники, что также дает повод для агитации против российского правительства. Семинарии закрыты, ряды духовенства не пополняются, многие приходы остались без пастырей. Такое положение дел, достаточно хорошо известное за рубежом, способствует росту враждебного отношения к нынешней власти.

Советские государственные деятели только повысили бы свой авторитет, положив конец столь ненормальному положению. Зачем давать врагам Республики оружие, которое они оборачивают против этой Республики?

Папа вступил в переговоры с представителями Красной России, чтобы помочь голодающим; в газетах было объявлено, что Ватикан выразил свои соболезнования по поводу убийства в Лозанне представителя Советов в Италии Воровского. Весьма вероятно, что Святой Отец Пий XI не будет противиться установлению отношений с новой властью, но даже если по какой-либо причине папа откажется от этого, в глазах всего мира Советское правительство удостоится большого уважения за то, что оно сделало первый шаг. Есть еще одно крайне важное соображение. Миллионы русских католиков (униатов) и православных находятся теперь за пределами своей родины — особенно много их в Польше. Разве не является желательным, чтобы свобода совести этих экспатриированных русских гарантировалась бы каким-либо иным документом помимо Рижского договора? На мой взгляд, уместнее всего было бы заключить договор с папой. Через своего нунция в Варшаве он мог бы передавать польскому правительству все замечания Советского правительства, а польскому духовенству — необходимые указания, как обращаться с православными с должной справедливостью и любовью.

Для того чтобы переговоры привели к успеху, необходимо, чтобы общественное мнение видело их пользу и понимало их смысл.

Таковы, господин Народный Комиссар, те соображения, которые я счел своим долгом кратко Вам изложить. Согласитесь, что здесь не содержится ничего контрреволюционного; моя цель — послужить делу русского народа и религии честным и приемлемым путем. Никто не внушал мне такие мысли, и никто не знает об этом письме. Это моя инициатива, и вся ответственность ложится исключительно на меня.

Если мои соображения покажутся Вам интересными, я с радостью приеду в Харьков по Вашему приглашению в то место и время, которое Вы соблаговолите указать, после 28 июля — в период, когда мне легче будет сделать перерыв в своей службе.

Господин Народный Комиссар, прошу Вас извинить меня за то, что я решился писать непосредственно Вам. Примите мои заверения в глубокой преданности делу русского народа, который я люблю от всего сердца и представляя который Вы проявляете таланты, которые должны признать как друзья, так и враги.

Эжен Невё, миссионер Августинцев Успения".

Невё регулярно знакомился с советской печатью и поэтому не мог не знать о всех тех событиях, которые произошли до 1 июля 1923 года (этим числом датировано его письмо). Он не мог не знать о процессе, состоявшемся в марте того же года в Москве, на котором перед судом предстали знакомые ему по Петербургу священники: приговоренный к смертной казни монсеньор Цепляк, которого Невё заменил на должности капеллана "Доброго Пастыря", получает помилование и высылается из страны, но его генеральный викарий монсеньор Буткевич расстрелян. Ему было также хорошо известно, что писали советские газеты о Генуэзской конференции. Он много раз вступал в контакт с папской миссией в Ростове. Генуэзская конференция завершилась провалом. Папская миссия помощи подвергалась резким нападкам, и дни ее были сочтены. Отношение советского правительства к Католической Церкви не могло не ухудшиться после того, как Ватикан отказался признать его. Невё был убежден, что единственным выходом из сложившейся ситуации окажутся переговоры.

17 апреля 1924 года он написал письмо о. Кенару, сообщив о письме Раковскому, и объяснил свои взгляды: "Мне бы хотелось, чтобы Святой Отец и русское правительство смогли найти честный modus vivendi. Документ, копию которого я посылаю Вам, явился плодом долгих размышлений. Доводы, которые я выдвигаю, не потеряют своей актуальности и по прошествии некоторого времени — напротив, их ценность будет расти с каждым днем. Есть еще один важный аргумент: что бы ни говорили контрреволюционеры и эмигранты, большевики все-таки реально правят Россией, именно им удалось установить в этой стране относительный порядок. Контрреволюция приведет лишь к пролитию еще целого моря крови и может способствовать введению законодательства, крайне неблагоприятного для католицизма. Я не говорю о беспорядках и бандитизме, которые неминуемо последуют в этом случае".

Невё продолжал: "Хотя сам я этого не слышал, могу себе представить, какие основные претензии предъявляют Советам католики всего мира: эти большевики — Невёрующие, воинственные безбожники, они способны на все. Допустим. Но все можно объяснить. Кто эти люди, которые сейчас правят страной? Это русские, в прошлом — православные (по паспортным данным), которые, в большинстве своем, не получили никакого религиозного воспитания или же в церкви, в школе — выучили, что вся сущность религии заключается в повиновении царю и уплате налогов. Еще это евреи, которые сохранили чувство обиды от невозможности дать хорошее образование своим детям в стране, где их презирали, где подстрекаемые фанатичными монахами и попами толпы устраивали погромы. Это представители всех национальных меньшинств, насильно включенных в состав бывшей империи, к русификации которых было призвано духовенство. Я вовсе не собираюсь оправдывать Невёрие власть предержащих — просто пытаюсь объяснить его. И потом, чем они хуже наших революционеров? Забота о человеческих душах и благо Церкви требуют, чтобы папа перешагнул через многое. Если Святой Престол смог нормализовать отношения с Францией, то почему бы не попробовать нормализовать их и с Россией? Нельзя ли, по крайней мере, постараться найти общий язык?"

Далее Невё писал: "Предложения мои абсолютно бескорыстны: уж я-то никак не могу похвастаться хорошими отношениями с представителями местных властей — напротив, мне пришлось претерпеть от них много неприятностей, и, когда потребовалась защита, я вынужден был обратиться к центральной власти в Харькове, где осуждают перегибы и не требуют ничего, кроме соблюдения законов. Я вовсе не хочу сказать, что все было прекрасно, — просто хочу быть справедливым по отношению ко всем. И потом, большевики энергично борются, причем небезуспешно, против двух источников греха: лихоимства и пьянства, которые были, пожалуй, самыми страшными язвами при старом режиме. Если они активно распространяют мысль о том, что вера несовместима с наукой, то это происходит только потому, что в России до сих пор не было крупного ученого-верующего, и опять-таки большую роль в распространении безбожия сыграл прежний режим. К тому же и в этом они не до конца последовательны: в прошлом году правительство, а вслед за ним и вся Россия торжественно отметили столетие со дня рождения Пас-тера, который между тем был глубоко верующим человеком".

В своей защите нового режима Невё доходит до явно несправедливых упреков в адрес старого. Он совершенно не упоминает об Иване Павлове, глубоко верующем ученом, открывшем условные рефлексы и удостоенном за это в 1904 году Нобелевской премии. Впрочем, не надо забывать, что он писал это письмо, рассчитывая на то, что оно будет прочитано и советской цензурой, и папой. В конце своего пространного послания он говорит: "Надеюсь, цензура пропустит это письмо, так как должно стать ясно, что мне нечего скрывать, и если Вы сочтете нужным поделиться моими соображениями с кем бы то ни было, то можете сделать это: я просто высказал все, что думал. Стараюсь подняться выше политики. Никто не требует от папы давать индульгенцию коммунизму, но как было бы хорошо, если удастся найти общий язык с коммунистами для общего блага обеих сторон и для высшего блага душ, искупленных Кровью Христовой! Подобное соглашение, несомненно, повлечет за собой целую волну комментариев — но что поделаешь! Нам остается лишь молиться и ждать: чего хочет Благий Бог, то и происходит".

Отправляя обычной почтой о. Кенару дубликат своего письма наркому Раковскому, Невё неким образом дублировал свой демарш. Несомненно, его письмо было получено Раковским, но ответа Невё не дождался. Как раз в этот момент Раковский назначен представителем России в Лондоне.

Невё отнес также копию письма в областной совет в Юзов-ку. "Мне ее возвратили, потому что в ней содержится явное доказательство того, что я защищаю духовные интересы русских от посягательств поляков. Если Вы сочтете нужным, я готов написать подобное по духу письмо Чичерину — ведь просто необходимо что-то делать. В Москве увеличилось число религиозных собраний. На одном из них с симпатией говорили о папе. Профессор духовной академии во всеуслышание провозгласил, что пришло время возвратиться к единению с Папой Римским. Один из ораторов заявил, что двенадцать городских священников уже воссоединились с Римской Церковью и открыто поминают папу на богослужениях". Несомненно, он намекал на группу русских католиков.

Многочисленные письма Невё, относящиеся к 1922—1925 годам, свидетельствуют о том, насколько близка была его сердцу идея признания Римом Советской России. Несомненно, в этот период он отнюдь не являлся противником Советов — каким сделается впоследствии, когда преследование верующих станет систематическим и открытым. Напротив, Невё высказывается как решительный сторонник нового режима. В письме от 5 июня 1924 года из Харькова, где жил его друг, аббат Ильгин (отправлено через папскую миссию в Ростове), он снова объясняет о. Кенару, что необходимо как можно скорее установить дипломатические отношения между Святым Престолом и Россией: "Что касается признания Советской России Святым Престолом, то мое мнение на этот счет не изменилось — я считаю, что оно очень желательно, и чем раньше — тем лучше. Что касается модуса, то его укажет Сам Дух Святой. Моральные силы католиков, лишенных священников и таинств, продолжают иссякать. С огромным трудом удается удержать в лоне Церкви даже тех, чьи храмы не закрыты. Если бы Вы только видели, до каких мерзостей дошла здесь безнравственность, если бы Вы только слышали эту адскую пропаганду безбожия, Вы бы удивились, что еще так много душ сохранили верность Богу своих отцов. Да поможет Благий Господь Святейшему Отцу, авторитет которого для нас незыблем, найти людей, способных начать переговоры. Я понимаю, что само по себе ничего не получится, но разве не может католический мир уповать на чудо Божие?"

В своем очередном письме от 23 июня 1924 года Невё делится неприятными впечатлениями от деятельности папской миссии, которая действовала в Ростове вплоть до сентября 1924 года. "В настоящее время на иждивении Святого Престола находятся 25 000 учащихся, которые станут яростными большевиками". Но, несмотря на это, установление дипломатических отношений казалось ему важным как никогда. Главное — постараться не оскорбить законодателей, а для этого потребуется избежать прямых нападок на основной закон об отделении Церкви от государства, как это было сделано, между прочим, в меморандуме Пия XI, адресованном странам—участницам Генуэзской конференции. Невё приводит пример, каким образом можно подойти к решению вопроса о религиозном образовании и культовых зданиях:

I. Религиозное образование. Знаменитый декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви говорит об этом следующим образом: "9. Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом".

Это указание было подтверждено в 1918 году в постановлении Народного комиссариата юстиции. Впоследствии решением ВЦИКа инструкция была уточнена следующим образом: "Примечание к параграфу 3. Не разрешается преподавание религии лицам, не достигшим восемнадцатилетнего возраста. Для лиц старше восемнадцати лет разрешаются частные уроки, лекции и чтения по вопросам религиозного обучения, если они (уроки, лекции, чтения) не носят характер систематического школьного образования". Разъяснение наркомата юстиции от 7 июня 1919 года за № 697 гласит: "Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви не запрещает тем, кто этого желает, обучать своих детей на дому катехизису или любой другой религии".

Уголовный кодекс (ст. 122) гласит: "Преподавание малолетним или несовершеннолетним религиозных вероучений в государственных или частных учебных заведениях и школах или с нарушением установленных для этого правил влечет за собой принудительные работы, на срок до одного года". Недавнее распоряжение наркоматов внутренних дел и просвещения, о котором мне сообщили, но текстом которого я пока не располагаю, гласит, что родители могут приглашать иностранцев для дачи религиозного домашнего образования трем детям — не больше (25 марта 1924 года, № 129).

Невё комментирует: "Подход к решению этой проблемы пред-

"Постановление Народных комиссариатов внутренних дел и просвещения

Инструкция о порядке занятия с детьми вне школы. Утверждена 22 декабря 1923 года

Исходя из постановления X-го Съезда Советов (Собр. узак. 1923 г., № 28, ст. 326), признавшего невозможность разрешения частных групповых занятий с детьми вне школы, принимающих характер частной школы, Народный Комиссариат Просвещения и Народный Комиссариат Внутренних Дел настоящим предлагает принять к руководству следующее:

1. Запретить занятия с детьми вне школы путем организации групповых занятий с группами детей количеством более трех человек.

2. Занятия с группами детей не более трех человек разрешать лицам соответствующей педагогической квалификации, каковая устанавливается отделами народного образования.

3. Лицам, желающим вести занятия с детьми, согласно п. 2 настоящей инструкции, вменить в обязанность после предварительной визы профессионального союза работников просвещения зарегистрироваться в отделе народного образо вания и получить на основании указанной в п. 2 проверки квалификации разрешение на ведение занятий.

4. Воспретить школьным работникам индивидуальное репетиторство учащихся своей школы.

5. Надзор за соблюдением лицами, ведущими занятия с детьми согласно п. 2 настоящих правил, осуществлять губернским и уездным отделам народного образования и органам Народного Комиссариата Внутренних Дел.

6. В случае обнаружения ведения групповых занятий с детьми лицами, не имеющими права на занятия в порядке п. 3 настоящей инструкции, таковых лишать этого права и привлекать к ответственности. Подписали:

Заместитель Народного Комиссара Внутренних Дел

Хлопянкин Заместитель Народного Комиссара Просвещения

Яковлева".

Цитируется по: Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1924 4 апреля. (№ 23). Отд. I. Ст. 223. С. 307—308. (Примеч. ред.)

ставляется мне следующим образом. Если возникнет желание обсуждать этот закон, то, мне кажется, не следует требовать его отмены — пусть это оружие останется в арсенале большевиков: русское правительство все равно не пойдет на это, но в предстоящем договоре необходимо оговорить, что католические священники имеют право заниматься подготовкой детей к первому причастию — частному или торжественному — в соответствии с установлениями Католической Церкви и с параграфом 5 декрета об отделении Церкви от государства, гласящим: "Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской Республики". Мне кажется, что следует действовать именно так.

II. Культовые здания. Их положение регулируется декретом об отделении, §12: "Никакие церковные и религиозные общества не имеют права обладать собственностью. Права юридического лица они не имеют"; §13: "Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной или центральной власти, в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ".

"Вот в чем заключается сущность законодательства. §13 напоминает чем-то французские законы о культах, — считает Невё, добавляя: — "Что же делать, пока не приняты более совершенные законы? Необходимо оговорить, что собственность католических церквей, "считающаяся" всенародной собственностью, могла бы быть, по обоюдному согласию, передана католикам, объединенным в приходские общины в соответствии с установлениями Церкви о церковных советах. Тогда можно будет воспользоваться бывшими ранее в употреблении правилами о выборах старост, предоставив право голоса женщинам. Может показаться, что я согласен на слишком большие уступки. Не знаю, может быть, так оно и есть, но разве можно спасти души, не решившись на определенные жертвы? У меня сложилось впечатление, что никто не знает, как говорить с русскими; в Риме детали русского законодательства о культах известны лишь в общих чертах: однако нужно изучить и все подробности, причем самым тщательным образом".

Видя, что Советы активно пытаются создать чисто марксистское образование, что вся страна наполняется атеистической литературой, Невё считал, что только признание СССР Святым Престолом даст католикам возможность немного передохнуть, возобновить издание религиозных книг, календарей и т.д. "Неужели невозможно установить нормальные отношения между Россией и Святым Престолом? — писал он о. Кенару 15 октября 1924 года. — С каждым днем я все больше и больше убеждаюсь в том, что это соглашение необходимо; в противном случае мы умрем от истощения сил. Но последнее слово всегда за Богом, и лишь это приносит утешение и поддерживает истощенные нравственные силы".

Из Бари они морем отбыли в Россию. О. Кенар виделся с ними в Константинополе, через который пролегал их маршрут, и писал по этому поводу 12 августа 1922 года отцу Манилье: "Члены папской миссии были здесь две недели тому назад по пути в Севастополь. Этим одиннадцати монахам, одетым в мирское платье, которые совершенно не знают Россию, будет очень трудно работать без посторонней помощи. Надеюсь, они смогут найти священников, оставшихся в России, и те помогут им. Я сказал им об о. Невё, о существовании которого им ничего не было известно. Похоже, что в определенных кругах не слишком-то верят в наше существование". Все это кажется особенно удивительным, потому что письма Невё были показаны статс-секретарю кардиналу Гаспарри, который сообщал о них Бенедикту XV и его преемнику Пию XI.

Чтобы напомнить кардиналу Гаспарри о положении дел, Кенар переслал ему письмо, полученное от одесского настоятеля о. Ашенберга, — это письмо, датированное 31 июля 1922 года, было, в сущности, отчаянным воззванием о помощи. "В Одессе, — констатирует священник, — примерно 10 000 католиков, из которых 7000 — поляки. Остальные французы, бельгийцы, итальянцы, немцы, словаки, литовцы. Французы сохранили за собой церковь св. Петра на улице Гавронной, 3, построенную о. Манилье. Положение ужасное, и, похоже, никто не собирается нам помогать, тогда как иудеи и протестанты пользуются материальной поддержкой. Но ведь в Одессу приходят корабли из Италии, Испании и других католических стран! За последнюю зиму у нас погибло около 1000 человек". Отцу Ашенбергу помогали на приходе о. Пфлуг и капуцин о. Франсуа. Им с большим трудом удавалось прокормить себя.

В сентябре 1922 года настоятель католической церкви в Ростове известил Невё о том, что папская миссия доставила ему посылку от о. Кенара — пакет с продуктами и 500 франков. Невё не заставил себя ждать и немедленно прибыл в Ростов. Там находились два испанских кларетинца — дон Педро Вольтас и дон Анхе-ло Вергарра. В городе было также представительство итальянского Красного Креста, возглавляемое неким "графом или князем" Пиньятелли, племянником кардинала ди Бельмонте, — он передал Невё бутылку вина.

В папской миссии Невё узнал о тех контактах, которые Святой Престол установил с Советами во время Генуэзской конференции. "Несколько дней спустя, — писал он 2 сентября Кенару, — здесь прошел слух, что Ватикан заключит договор с Кремлем. Ах, если бы монсеньор Пти поменял пыль Афин на матушку-Россию! Что касается жизни православия, то тут происходят необычные события; все подвержено брожению. Партия ультрамодернистов выдвинула программу, грозящую увести русскую Церковь весьма далеко от семи Вселенских соборов. В конце этого месяца ожидается созыв нового собора. Глядя на то, как Господь призывает к Себе колеблющихся, обретаешь мужество, даже пребывая в полном одиночестве. Те, в сердцах коих теплится вера во Христа, постепенно приходят к идеям Владимира Соловьева. Это видно даже в моем тихом уголке. Если в один прекрасный день я перейду в восточный обряд, то уже на следующие сутки у меня появятся новые духовные чада".

Когда Невё писал эти строки, он имел в виду наметившееся тогда в России движение за воссоединение с Римской Церковью. Порой целые приходы вслед за своими настоятелями переходили в католичество. Например, в Нижней Богдановке православный священник Патапий Емельянов, обратившийся под влиянием чтения журнала "Слово Истины" и книги о. Урбана "Православие и католицизм", перешел в Католическую Церковь вместе со всем своим трехтысячным приходом — к огромной досаде православных. Митрополит Андрей Шептицкий, которому стало известно об этой тенденции, наделил о. Невё особыми полномочиями, о чем его официально известили через каналы дипломатической почты. Стоит привести этот документ полностью^lxxxvii:

"Смиренный Андрей, милостию Божией и по благословению Святого Апостольского Престола митрополит Галицкий, архиепископ Львовский, администратор Киевской митрополии, возлюбленному отцу Пию, настоятелю церкви в Макеевке, шлет приветствие во имя Господа нашего.

В силу полномочий, предоставленных Нам Святым Апостольским Престолом, Нашей мерности показалось уместным назначить тебя, преподобный отче, до следующего Нашего решения, которое отменит настоящее, Нашим Местоблюстителем для Церквей автономной Украины, Тавриды Крымской, областей Кубани и славного Войска Донского со всеми полномочиями епархиального епископа.

Повелеваем тебе также, возлюбленный отец, во исполнение заповеди Господней с любовью принимать в общение клириков и мирян, желающих воссоединиться со Святым Римским Престолом, и всячески оберегать и соблюдать в целостности их церковные общины в соответствии с Правилами Святых Отцов и канонами Восточной Церкви. Незамедлительно сообщай Нам обо всем происходящем. Да благословит Бог тебя, твои труды и твой народ.

Написано в Риме, в церкви святых мучеников Сергия и Вакха, год 1923, 10-го дня месяца мая.

Смиренный Андрей, митрополит R.S".

Шептицкий прислал также следующее пояснение: "Вы можете принимать в общение священников и приходы, давать им юрисдикцию, перемещать их и т.д., облекать их необходимыми полномочиями для присоединения к католической вере раскольников (те, кто не искушен в богословии, могут быть приняты и разрешены после прочтения ими Никейского Символа веры и краткой формулы признания юрисдикции папы). Если какой-либо приход принимает Унию, то при этом не должно происходить никаких внешних изменений — ни в богослужебных книгах, ни в храмовых иконах — до тех пор пока все окончательно не определится". В этом письме, написанном в 1923 году, содержится вся объединительная (или, как сказали бы другие, униатская) программа митрополита Андрея Шептицкого, которой он был верен до самой смерти, последовавшей 1 ноября 1944 года.

Собор, о котором упоминает в своем письме Невё, все время откладывался и смог открыться только 29 апреля 1923 года. Синод обновленческой Церкви, соперничавшей с законной Церковью патриарха Тихона, дошел до того, что принял решение о низложении патриарха и даже попытался отменить патриаршество. Был проведен ряд радикальных реформ: вводилась выборность всей церковной иерархии снизу доверху; допускался повторный брак вдовых священников; епископы ставились из представителей женатого духовенства, причем епископ мог оставаться в браке; клирики стали стричь волосы и носили рясу только во время службы; раздавались требования убрать из церквей иконостасы и т.д. Вся Россия приняла новый календарь; попы все еще противятся этому и продолжают праздновать Пасху по старому стилю. Возможно, собор займется решением этого вопроса, а также рассмотрит вопрос о богослужебном языке, поскольку уже повсеместно начали переводить богослужения на разговорный русский и малороссийский (украинский). "Насколько я могу судить, — считал Невё, — правительство не вмешивается во внутрицерковные дела и предоставляет духовенству полную свободу решать их по своему усмотрению".

В Риме куриальные отцы регулярно знакомили кардинала Гас-парри с письмами Невё. 6 декабря 1922 года о. Бодуи писал генеральному викарию о. Мобону, что накануне, во время молитвы "Ave Maria" виделся с кардиналом Гаспарри:

"Сначала я вручил ему пожертвования на нужды голодающих в России в размере 10 000 франков. Его Высокопреосвященство благодарит Вас за помощь, которую Вы оказываете Святому Престолу в выполнении этой трудной миссии. Он добавил также, что делегаты и некий иезуит, имени которого он не назвал, возвратились, сообщив и хорошие, и неприятные новости.

Хорошие новости: на будущий год Россия сможет обеспечить себя необходимым продовольствием, так как урожай был весьма обильным. Если бы сельское хозяйство было в лучшем состоянии, Россия могла бы даже рассчитывать на изобилие, но ощущается сильная нехватка рабочих рук и организованности.

Следствием этого в определенной степени являются плохие новости: установление советского строя кажется свершившимся фактом. Население привыкает к новому режиму, и ни одно оппозиционное движение не заявляет о себе открыто.

Потом я передал Его Высокопреосвященству письма о. Пи, уведомив его, что Невё смог установить контакт с посланниками Святого Престола в Ростове, получил от них материальную помощь и выражает благодарность папе. Кардинал, вспомнив предыдущие письма о. Пи, сильно заинтересовавшие и даже позабавившие его своим бодрым настроением и живостью стиля, обрадовался, что поступила новая корреспонденция. Он тут же прочел вслух первое письмо, в котором о. Пи выражает признательность Пию XI. Его развеселила фраза: "Я удостоился быть личным пенсионером папы". "Думаю, это поистине святой человек", — такими словами кардинал выразил свое мнение об о. Пи".

Кардинал Гаспарри воспользовался визитом о. Бодуи, чтобы расспросить его об о. Сальвьене Мильетти, замешанном в деле "Ельника" монсеньора Бениньи и в подробностях рассказал всю его историю^lxxxviii.

Эти события происходили в трудный для конгрегации ассум-пционистов период. Поскольку о. Мобон слишком поздно созвал капитул для избрания нового генерального настоятеля, а сами выборы прошли с некоторыми отступлениями от правил, Святой Престол отказался признать правомочность созванного в 1922 году капитула.

Рим решил провести тайный опрос всех давших обеты монахов конгрегации, основываясь на результатах которого Конгрегация по делам монашествующих 6 марта 1923 года назначила генеральным настоятелем о. Жерве Кенара. Служивший ранее в России, он был одним из лучших знатоков Востока. Невё направил ему телеграмму, в которой выражал свой восторг по поводу состоявшегося назначения. Теперь у него появился в Риме начальник, который не только понимал его, но и был настоящим другом, всеми силами готовым помочь делу "русской миссии".

Март 1923 года был также отмечен московским процессом епископа Яна Цепляка и петроградским процессом католических священников. Монсеньор Цепляк, исполнявший после высылки архиепископа фон Роппа обязанности апостольского администратора Могилева, отдал своему клиру распоряжение сопротивляться изъятию церковных ценностей. Власти арестовали его самого, генерального викария архиепархии прелата Буткевича, десятерых священников латинского обряда, а также экзарха русских униатов Леонида Федорова. 3 марта обвиняемые были переведены из Петрограда в Москву. Процесс, обвинителем на котором выступал Крыленко, завершился очень быстро. Решения суда говорят сами за себя: Цепляк и его генеральный викарий приговорены к смерти, Федоров — к десяти годам заключения, а остальные священники — к различным мерам наказания. Среди осужденных были Антоний Малецкий и Теофил Матуленис, которые впоследствии были рукоположены во епископов — соответственно в 1926 и 1929 году — и стали епископами-исповедниками.

Столь беспощадные карательные меры ознаменовали триумф кремлевских ультра. Нарком иностранных дел Чичерин и представитель Советов в Риме Боровский были против этих приговоров, поскольку под удар ставилась судьба их усилий по сближению с Римом.

Кардинал Гаспарри, получивший шифрованную информацию о московском процессе от германского посла в Москве, направил телеграмму председателю ВЦИК Калинину. 28 марта советское правительство заменило приговор Цепляку на десять лет заключения по причине того, что "гражданин Цепляк является представителем культурного сообщества, подвергавшегося угнетению во времена царизма и буржуазной революции". Но смертный приговор монсеньору Буткевичу был приведен в исполнение 31 марта, в ночь с субботы на пасхальное воскресенье в подвалах Лубянки. Он стал первым известным нам мучеником-католиком, пострадавшим от большевиков.

Как должен был поступить в этой ситуации Святой Престол? Ведь папская миссия по оказанию помощи голодающим все еще находилась в России. 14 мая 1923 года в Ватикане состоялось заседание совета, которое возглавил кардинал Гаспарри. На встрече присутствовали: монсеньор Пиццардо (заместитель Гаспарри), о. Ледуховский, поляк, генерал иезуитов, и один священник-салезианец из папской миссии в Москве, командированный в Рим о. Уэлшем. Перспективы вырисовывались довольно мрачные: ресурсы папской миссии истощились, а расстрел монсеньора Буткевича в пасхальную ночь мог сильно охладить щедрость католиков. Советы сообщили о. Уэлшу, что его миссия должна закончить свою работу к 15 июля 1923 года. Поскольку Германия имела в Москве своего посла, был поднят вопрос о возможности направить в Москву из Крыма немецких вербистов во главе с о. Германном. Возвратившись в Москву, о. Уэлш представил Ольге Каменевой новую программу помощи, содержавшую смутные намеки на возможность признания СССР Святым Престолом. Он снял квартиру в доме № 44 по улице Воровского, которая могла в дальнейшем стать резиденцией апостольской делегации. Каменева не поверила предположениям Уэлша, который сообщил германскому послу, что ожидает выездной визы и должен покинуть СССР 23 ноября 1923 года. Тогда же Чичерин уведомил Рим — также через посольство Германии, — что Советы хотят поддерживать хорошие отношения со Святым Престолом, несмотря на отъезд о. Уэлша, причиной которого является исключительно его враждебное отношение к коммунистическому режиму^lxxxix.

Вернувшись в Ростов, Невё встретился там с итальянским иезуитом о. Пьемонте, который возвратился из Москвы, где виделся со своим начальником — немецким салезианцем о. Герхардтом, заменившим о. Уэлша на посту главы миссии. По мнению Герхардта и Пьемонте, единственной причиной преследования католиков было то, что почти все священники были поляками и, если Святой Отец отошлет их всех в Польшу, положение будет спасено. Невё придерживался другого мнения. Пусть польские священники и не поддерживают идею воссоединения Восточной Церкви с Римом, но на кого еще можно оставить несчастных католиков, живущих и страдающих в России? Кем заменить отозванное духовенство? Ведь нельзя же заместить все приходы итальянцами. Или, может быть, прислать немцев? И вообще, кто сказал, что Россия согласится выпустить из своих пределов поляков? В случае конфликта с Польшей они будут прекрасными заложниками! "Сегодня каждый священник в этой стране — исповедник веры. Такова правда".

Невё был прав, и его защита польских священников искупает строгое осуждение, высказанное в их адрес при других обстоятельствах.

Новые пути

Прибыв в Рим, Цепляк встретился с папой и кардиналом Гаспарри и без прикрас поведал им о положении в России. Святой Престол отозвал свою миссию и, таким образом, лишился всякой возможности вести переговоры с СССР и защищать интересы католических священников и мирян, оставшихся на территории этой страны. Перед отъездом миссии (23 августа 1924 года) кардинал Гаспарри просил о. Германна заверить генеральных викариев Могилева и Тирасполя в том, что Святой Престол обязательно найдет другие пути, чтобы помочь им^xc.

Каковы же были эти "другие" способы, которыми папа хотел прийти на помощь католикам России? В двух епархиях, расположенных на территории СССР — Могилевской и Тираспольской, — было около миллиона католиков и примерно двести священников. Пий XI решился на прямые переговоры в Берлине: Германия, новый друг Советского Союза, казалась наиболее подходящим местом для этих секретных контактов. Монсеньор Пачелли, нунций в Мюнхене с 1917 года и в Берлине — с 1920-го (эти посты были объединены только в августе 1924 года), был прирожденным дипломатом и прекрасно знал, что такое коммунизм.

Габриэль Аното, возглавлявший чрезвычайную миссию французского правительства в Риме по случаю канонизации Жанны д'Арк, 16 мая 1920 года написал отчет о поездке председателю Совета министров и министру иностранных дел Мильерану. Ему показалось, что люди, которыми окружил себя Бенедикт XV, не разделяют непримиримых позиций Пия X. "Особенно выделяется монсеньор Пачелли, бывший нунций в Мюнхене, назначенный теперь в Берлин, — писал Аното. — Он обладает тонким умом, и у него сложилась репутация сторонника австрийской партии. Молодой, импозантный, вкрадчивый, амбициозный, понимающий, где можно извлечь выгоду, — но, похоже, его амбиции решили немного усмирить, "отправив в ссылку" в глубь своей собственной системы"^xci.

Монсеньор Пачелли был рукоположен во епископа Бенедиктом XV 13 мая — в день, когда Матерь Божия явилась трем детям в Фатиме и открыла им тайны, связанные с судьбой России. Это знаменательное совпадение в жизни будущего папы Пия XII было отмечено близким к нему биографом Джиллой Греминьи^xcii.

Находясь в Мюнхене, монсеньор Пачелли смог составить личное представление о коммунистах, столкнувшись со "спартаковцами". Мы имели возможность ознакомиться с рукописными воспоминаниями монсеньера Монтини, в которых повествуется о том, как нунций в Баварии Пачелли однажды попал в больницу с тяжелой формой гриппа. Он упросил главного врача отпустить его из клиники, с трудом добрался до нунциатуры и стал свидетелем "посещения" этого учреждения "спартаковцами", грозившими "убить нунция". Увидев самого Пачелли, они ретировались. Монтини отмечает, что Пачелли считал величайшим благом тот факт, что он присутствовал тогда в нунциатуре^xciii.

18 декабря 1924 года, обращаясь с речью к кардиналам, Пий XI уделил особое внимание смыслу и характеру папской миссии помощи, которая ввиду последних событий, произошедших в Советском Союзе, стала объектом суровой критики: существование миссии, сказал папа, вовсе не предполагает признания советского режима. Более того, понтифик призвал правительства всего мира остерегаться угрозы социализма и коммунизма, не забывая при этом об улучшении условий жизни трудящихся^xciv.

Практически в то же самое время, 8 января 1925 года, Пий XI направил свои указания монсеньору Пачелли. 2 февраля посол СССР в Берлине Н. Крестинский сообщил нунцию, что он уполномочен передать ему предложения советского правительства. Советский Союз требовал дипломатического признания. Католической Церкви предоставлялась возможность существовать в рамках советского законодательства, признававшего свободу совести и гарантировавшего беспрепятственное отправление культа, а также право получать финансовую помощь под контролем государства. На тех же условиях епископам позволялось поддерживать связь с Римом. Советское законодательство предусматривало выборы священнослужителей самими верующими. Монсеньор Пачелли спросил, относилось ли это и к назначению епископов. Крестинский ответил, что закон не проводит различия между епископом и священником. Тем не менее 11 февраля 1925 года Крестинский уведомил Пачелли, что при назначении епископов Святой Престол будет иметь право выдвигать свои кандидатуры, обсуждать и утверждать их. Этот первый этап переговоров завершился 24 февраля 1925 года^xcv.

Переговоры возобновились в октябре того же года. К этому времени в СССР развернулась травля польских священников, которых обвиняли в шпионаже в пользу иностранных держав. Мы обнаружили рассказ о двух значительных вехах этой кампании в письмах, которые Невё продолжал посылать в Рим, умоляя папу признать советское правительство. Ведь от дипломатических компромиссов, по его убеждению, зависела судьба Католической Церкви в России^xcvi.

Первый эпизод — дело польского священника из Житомира Федуковича. Он признал под пыткой, что получил указания собирать сведения шпионского характера от представителя польских властей — в данном случае, от польского консула в Киеве — Свирского. "Добившись этого признания, бедного священника заставили написать письмо папе, которое обещали оставить в тайне. На следующий день письмо было опубликовано в газетах. Несчастного доставили в Харьков, где отпустили из-под ареста. Ему посоветовали остановиться у местного настоятеля. Он пришел туда в полной растерянности, упал на колени и, схватившись за голову, стал говорить, что навлек на себя проклятие Божие, умоляя убить его, чтобы положить конец угрызениям совести. Харьковский настоятель аббат Ильгин смог привести его в себя только с помощью валериановых капель и нашатыря, после чего напомнил Феду-ковичу о милосердии Божием и укрепил его".

Впоследствии Федукович совершил самосожжение, облившись бензином. Невё считал, что это дело рук ГПУ. На Лубянке знали о раскаянии священника и, опасаясь раскрытия обмана, пошли на инсценировку самоубийства.

Второй эпизод связан с письмом о. Николая Толстого, униатского священника, судьба которого уже знакома читателю. Он поселился в Одессе, где настоятель католического прихода Ашенберг поручил его окормлению французскую церковь св. Петра. В Одессе оставалось еще около сотни французов, а о. Николай владел французским языком. В 1926 году некий русский священник по имени Александр, человек образованный и красноречивый, бывший выпускник духовной академии, принял католичество. Толстой отнесся к нему весьма недружелюбно. Когда же Ашенберг поддержал о. Александра, Толстой состряпал некое послание папе, которое в "Известиях" от 27 января 1925 года было охарактеризовано следующим образом:

"Письмо ксендза. Одесса. 24 января. В одесских "Известиях" от 25 января помещено открытое письмо католического протопресвитера местной церкви Николая Толстого к римскому папе Пию XI. В этом письме католический священник указывает на Невёроятное засилье в последнее время польского духовенства, захватившего на Востоке церковь целиком в свои руки, подавляющего всякое иное духовенство, делающего церковь орудием политики и добивающегося посредством латинизации церкви ее ополячения". Вот как выглядели комментарии самого Николая Толстого: "Церковь должна стоять вне политики и шовинизма; она интернациональна. Но у нас ксендзы служат орудием политики и часто являются ее деятельными агентами, как это видно из письма житомирского ксендза Федуковича по вашему адресу. Какое правительство в состоянии терпеть подобных лиц, которые, являясь служителями культа, одновременно являются тайными политическими агентами соседней державы? Можно ли считать их мучениками, если их заслуженно карают за их подпольную деятельность? Своим развращающим влиянием и иностранными деньгами они увлекают наших священников, находящихся от них в материальной зависимости". "Какая клевета на униатских священников, — возмущается Невё, — истинных исповедников, никогда не имевших ничего общего с польским правительством! Далее Толстой пишет, что он уже тридцать пять лет священник, что он был приговорен царским правительством к поселению на Сахалине (вот новость!), что его много раз ссылали за призывы к воссоединению Русской и Римской Церквей, что он получал благодарность и благословения многих пап. Толстой считает, что сейчас наступил благоприятный момент для воссоединения Русской Церкви с Римской, и просит назначить епископов в советские республики, чтобы положить конец зависимости клира от консулов и агентов Польши..." Одесский священник сообщил Невё, что Толстой, которого он упрекнул за низость этого поступка, ответил ему: "Написать Святому Отцу было моим долгом; я знаю, что он получил мое письмо. Он не ответил, но я сделаю так, что он будет вынужден ответить..."

Власти воспользовались заявлением Толстого как формальным поводом, чтобы заставить католиков подписать заявления против духовенства, обвиненного в шпионаже. "Делегат Комитета общественного спасения (который именуется здесь ГПУ) прибыл из районного центра (Бахмута) в Сталино и вынудил католиков (не имеющих своего священника) подписать такого рода заявление". В Макеевку представители ГПУ прибыли с намерением арестовать Невё на срок проведения этой операции. Но так как настоятеля не было на месте, они собрали десять членов приходского совета и заставили их подписать бумагу, в которой говорилось, что католические священники не должны заниматься шпионажем. ГПУ внушало такой ужас, что все десять человек поставили свои подписи.

Здесь же Невё затрагивает еще один существенный факт: он получил письмо от Дейбнера, который сообщает, что из заключения освобождены многие униатские священники (имена не названы). Дейбнер утверждал, что в Ленинграде было более шести тысяч русских католиков. С другой стороны, некий молодой священник Житомирской епархии, рукоположенный в Польше и нелегально отправленный в Россию по поручению епископа Дубовского, был задержан властями за незаконный переход границы. Он должен был занять место Скальского, генерального викария в Киеве. Как же поступать в такой ситуации? Для Невё ответ был ясен: "Я повторяю это уже на протяжении двух лет — необходимо вступить в переговоры с Москвой. Я получаю здесь мало информации. Может быть, Рим уже предпринял какие-то шаги. Не надо падать духом. Нам необходимо заключить какое-то соглашение — пусть даже не очень выгодное. Время не ждет".

О. Кенар регулярно показывал эти письма кардиналу Гаспар-ри, который информировал о них Пия XI. Святой Престол решил продолжать переговоры, несмотря на все проволочки со стороны Москвы. Воспользовавшись прибытием Чичерина на отдых в Ба-ден-Баден, монсеньер Пачелли добился секретной встречи с ним, которая состоялась 6 октября 1925 года на частной квартире брата-близнеца немецкого посла в Москве. 7 сентября 1925 года Пачелли вручил послу СССР Крестинскому ноту, в которой говорилось, что Святой Престол готов потребовать от католического духовенства декларировать свою лояльность к властям, если Советский Союз предоставит Ватикану право назначать епископов и разрешит обучение основам веры лиц, не достигших восемнадцати лет. В тот вечер Чичерин сказал, что все дела находятся у Литвинова^xcvii.

9 февраля 1926 года по просьбе Пачелли посол Германии в Москве спросил Чичерина, почему на ноту от 7 сентября до сих пор не последовало ответа. Извинившись, Чичерин ответил, что нота действительно уже давно рассматривается и что разногласия между сторонами не столь велики. Этот ответ был получен во время дипломатического приема 28 февраля 1926 года. Но уже 29 марта нунций Пачелли по распоряжению Пия XI тайно рукоположил во епископа направлявшегося в Москву о. Мишеля д'Эрбиньи, который затем рукоположит прямо на территории СССР еще троих епископов. Однако к данным событиям мы вернемся позднее. В сложившихся обстоятельствах все сведения, поступавшие от представителей Советов, казались обманом. Когда д'Эрбиньи уже находился в Москве, Чичерин сообщил немецкому послу, что он занимался подготовкой "циркуляра", который должен был определить положение Католической Церкви в СССР и отношения между советским правительством и Ватиканом. Проект предусматривал возможность контактов между Ватиканом и русскими католиками, но не предоставлял Церкви право юридического лица, право владения недвижимостью, не разрешал религиозное образование и централизованную организацию церковной жизни. "Циркуляр" был вручен монсеньору Пачелли 11 сентября 1926 года, через два дня после того, как д'Эрбиньи уехал из России, совершив перед этим хиротонию четвертого епископа.

Установление дипломатических отношений

между Францией и СССР

Советская историография считает, что 1924 год ознаменовал волну дипломатических признаний. Капиталистические государства осознали наконец, что продолжать игнорировать страну с населением более ста миллионов человек — которая, благодаря нэпу, переживала значительный экономический подъем, — противоречит даже их экономическим интересам.