АВТОР И ЧИТАТЕЛЬ В НОВОЙ КОММУНИКАТИВНОЙ СИТУАЦИИ (на материале поэзии Д. Воденникова)

Как и в ряде других профессий, успешность в поэзии сегодня зависит от правильно сформированного имиджа. Перед современным автором встает особая задача, «он должен породить и структурно выстроить собственную публичную идентичность, то есть ту легенду, ту репутацию, которые предъявляются читательской аудитории» [4]. Конечно, элементы осознанного и манифестируемого поведения присутствовали в творчестве писателей давно, но в новых условиях эта сторона бытования художественной личности оказалась особенно акцентированной. Многие поэты целенаправленно формируют собственный образ, ориентируясь на определенное эмоционально-психологическое воздействие на читателя. Так, например, один из наиболее популярных современных поэтов Дмитрий Воденников, убежден, что поэзия в наше время особенно нужна и должна быть востребована, а реализация поэта в современном обществе невозможна без собственного пиара. Чтобы привлечь внимание читателей, необходимы особо радикальные средства, т.е. способность любыми способами привлечь внимание читающей публики, а конкретнее – наличие сильного поэта способного «“пробить” человеческое сердце», поэта, который будет «доступен» [5], понятен многим, и привлекателен, интересен для многих. На роль поэта нового времени, который не стесняется быть «звездой», Воденников выдвигает себя, убежденный в том, что это средство спасения литературы, ибо «без системы звезд она развалится» [5]. И он достаточно интенсивно занимается собственным пиаром: придерживается определенного образа, который, по его мнению, привлекателен для читателей, выступает в литературных клубах, имеет личный сайт в Интернете, страницу в Живом журнале, где он активно общается с читателями, часто снимается для глянцевых журналов, в том числе и в жанре ню. В его блоге присутствует множество фотографий, большинство из которых сделано профессиональными фотографами.

Если обратиться к истории литературы, то мы увидим, что еще на рубеже XVIII-XIX веков появился целый ряд «культурных техник, которые способствовали превращению имени автора в бренд» [4]. Дополнение литературного текста и литературного образа визуальным рядом – одна из них. В условиях же необратимой визуализации и компьютеризации восприятия ее значение возрастает до самостоятельного события, которое зачастую конкурирует с самим текстом. Как справедливо замечает А. Сидорова: «Выход книги уже не воспринимается как событие, – а появление живого автора на публике событием может стать» [1, с. 164]. Видеосервисы как раз и позволяют предъявить живого автора. Таким образом «современный художник создает прежде всего себя самого, «собирает» еще до и для текста» [6, с. 138], а многие художественные произведения стали восприниматься не самостоятельно, а как производное той или иной авторской стратегии, материализация амплуа.

Сегодня можно говорить о том, что популярность поэзии Воденникова во многом результат правильно выстроенного имиджа. Он – красавец, обладатель завораживающего голоса, поэт, – «которого ждали» [7]. Его сравнивают то с Бодлером и Верленом, то с Блоком или ранним Маяковским, с поэтами, которых так не хватает современной читающей публике, желающей видеть в поэте романтического героя, ожидающей пришествия «исповедального поэта, (чья поза по разным причинам в нашей культуре и читательском сознании идентифицируется с единственно истинной поэтической позой)» [8]. А. Русс обобщает ожидания читателей следующим образом: «… произнося слово “поэт”, представляешь нечто среднее между Блоком и Байроном. Чтобы темные кудри, скорбный рот, взгляд такой… незабываемый взгляд». [7]. И Воденников соответствует: «позирует перед фотокамерой, то пуговку лишнюю на вороте расстегнет, то стильные очки наденет, то сигарету красивыми пальцами к опущенному углу рта приложит» [7]. Его имидж подкреплен природной органикой, врожденным артистизмом. Воденникова окрестили «секс-символом от поэзии», «поэтом-нарциссом», «абсолютным поэтом», «королем поэтов» (в 2007 году он победил на «Поэтических выборах» у Кирилла Серебренникова в рамках фестиваля «Территория»), и это свидетельствует о том, что его личностный механизм формирования имиджа работает превосходно, так как имидж обладает двойной оптикой: дает представление о личности, видение её и «со стороны презентируемого субъекта» и «со стороны его адресной аудитории» [9]. Имидж становится «персональным совпадением героя и автора за границами произведения» [10, с. 146]. Сам Воденников неоднократно подчеркивал единство своей жизненной и поэтической стратегии в интервью и художественных текстах.

её бесстыжих и стыдливых птиц.

Я расписал себя – как партитуру 

желез, ушибов, запахов, ресниц.

Я разыграл себя – как карту, как спектакль

зерна в кармане, – и – что выше сил! –

(нет, не моих! – моих на много хватит) –

я раскроил себя – как ткань, как шёлк, как штапель

(однажды даже череп раскроил)

[11, с.35].
Таким образом можно говорить, что граница между автором и героем становится размытой, эстетически-сознательно разыгранной. Продуктивность такого подхода к творчеству очевидна, не случайно в последнее время появился новый термин «имиджевая» поэзия, т.е. «связанная с авторским литературным образом» [12].

Воденников по максимуму использует СМИ как необходимую поддержку. Это и различные выступления, концерты, радиопередачи, множество интервью, профессионально сделанный сайт. О нем действительно пишут гораздо больше, чем о других поэтах, причем восприятие его личности и поэзии колеблется от полного восторга до активного неприятия. А негативные оценки – это тоже привлечение внимания, не случайно шоу-бизнес часто использует ситуацию скандала для подобных целей. Воденников постоянно эпатирует публику своими поступками, прямыми высказываниями, даже названием сборника – «Мужчины тоже могут имитировать оргазм».

Как маркетинговую технику можно рассматривать и блог поэта в Живом журнале. Открытый дневник значительно расширяет круг потенциальных читателей, действует в рамках информационных, имиджеобразующих и игровых коммуникативных стратегий. Здесь гораздо легче, чем в офф-лайне «создавать себе имидж и находить отклик <…> В текстах блога можно разглядеть мастерскую, где ведется черная рутинная работа над собой: поиск адекватного образа» [13] или его закрепление. «Электронная обработка текста порождает тотальную связь текста, писателей и читателей в новом пространстве письма» [14, c.156]. Активизируется тип обратной связи потребителя с автором, когда читатель имеет возможность довести до сведения автора свое впечатление от работы, высказать совет или просьбу. Блог используется для отстаивания своего места в поэзии, рекламы книг, выступлений, проектов и.т.д. Пиар в блоге – растущая функция. Роль поэзии как искусства соседствует здесь с ее коммерческим статусом. Можно так же вспомнить, что количество френдов в определенной степени свидетельствует о популярности поэта. Как пишет И. Кукулин, прогнозируя ближайшее будущее: «Показателем того, кто у нас самый неформатный, то есть самый интересный, необычный, новаторский поэт, станет размер аудитории блога. То есть решающий голос в литературном процессе будет принадлежать “простым читателям”» [15].

Воденников принадлежит к авторам, которые умеют соединять эксперимент с массовыми ожиданиями. Современная поэзия, находясь в поисках контакта с читателем, обязана учитывать его превалирующую ориентацию на массовую культуру, ее стереотипы. И лирический герой Воденникова – современный герой начала ХХI века, состоящий из двух уровней – высокодуховного интеллектуала и обычного человека современного общества потребления. Он смотрит не только культовые фильмы, но и голливудские комедии, мелодрамы и боевики и знает имена их героев, он сидит в Интернете, читает газеты, смотрит рекламу, слушает попсовую музыку. Выбор только первой роли в современном обществе маловозможен, иначе придется выбирать позицию вне общества и отсутствие широкого читателя. Идеальный образ поэта постоянно нарушается различными несоответствиями, но Воденников не стыдится признаться в том, что ему нравится Пугачева и Верка Сердючка, что он смотрит «Семейку Адамс». Личная мифология вполне включает и такие моменты, может быть, потому, что современное искусство – искусство синтеза, где элитарная и массовая литература заимствуют какие-то элементы и принципы друг у друга.

Возможно, причина популярности стихов Воденникова и в двойственности их восприятия: квалифицированное меньшинство воспринимает более адекватно авторский посыл (небуквально, не смешивая автора и лирического героя, учитывая разыгранность границы), а неквалифицированное большинство покупается на внешнюю видимость и приемы. Но Воденников учитывает и тех, и других, так как стратегия современного успешного писателя во многом основана на грамотном позиционировании. Чаще всего писатель ориентируется либо на широкую (массовую), либо на элитарную (кружковую, клубную) аудиторию, на мейнстрим или маргинальную литературу, актуальную, неактуальную и т.д. Воденников же ориентирован на максимально широкий круг читателей. В одном из интервью, приводя чужое высказывание, он говорит: «“Мы не работаем на одного, мы работаем на адресную группу, на своих людей”. Я очень этого не люблю. Я вижу, как люди работают для своих. Для меня это очень плохая история. Ты должен работать так, чтобы пробивать каждого. И это непродуктивно — встречаться с одним человеком. Но я встречаюсь» [16]. В стихотворении «Список посвящений» появляется следующий перечень:
Николаю Охотину, Валерию Ненашеву,

Татьяне Райт за то, что – любили меня

Светлане Ивановой, Владимиру

Губайловскому, Александру Уланову

за то, что учили меня насчет этого –

не обольщаться

Владимиру Путину, Джорджу Бушу

и бен Ладену за то, что меняли мою жизнь

(и не всегда к лучшему)

а также всем остальным –

ОТСЮДА с нежностью и благодарностью –

ПОСВЯЩАЕТСЯ…

[11, с.24]

Поэзия Воденникова сознательно и акцентировано ориентирована на реального читателя/слушателя, на современную публику. Он стремится влиять на процессы интерпретации, оценки и функционирования его текста в читательской аудитории, используя различные приемы. Один из них – умение различными способами «“достать”, “затронуть”, “покоробить”. А если выражаться языком семиологии – нацеленность на прагматику, т.е. на эффект непосредственного зрительско-читательского отклика» [18]. Особенно эффективно в этом плане работают «“новая искренность” или “эстетика самодоноса” – крайне личные стихи, где “бесстыдство” <…> – выстраданное и осмысленное качество» [19]. Но вся жизнь поэта на глазах у публики не предполагает абсолютного доверия и распахнутости души, необходимости в диалоге. Во многом подобные приемы похожи на стриптиз, не случайно этот мотив встречается в стихах:

своими жалкими стихами

(весь этот незабвенный срам),

и то, что я теперь стою

пред девочками и пред мужиками

(как правило, все больше пожилыми) –

все это тоже не прикрыть руками
[чё ты уставился? ведь я ж – одетый,

а, правда,

кажется,

что щас разденусь я?] –

[17, с. 13]

это кажется не-обязательным?

А вы попробуйте – ]
И сам резюмирует:
Это тоже похоже на мои стихи.

[17, с. 25]

Часто контакт с литературным произведением дополняется звучащим словом, кинетикой жеста, энергетикой живого исполнения, экранным изображением. Это и выступления Воденникова с чтением собственных стихов (компакт «Воденников не для всех»), выступления с музыкальными коллективами («Рада&Терновник», «Rock'o'Co», «Вуаеры»), видеоклипы на стихи поэта (режиссеры В. Барышников, А. Орлов), цирковой номер на стихи Воденникова «Левитация – полеты на строчках и стихах» (исполнение воздушного гимнаста Александра Шабанова, музыка Ивана Марковского) и т.д. При этом меняются привычные читательские установки и в целом самосознание читателя как адресата текста. Можно говорить о театрализации или драматизации поэзии, когда ее презентация играет текстообразующую роль, дает дополнительные возможности для адекватного восприятия смысла.

Характерные черты поведенческой практики поэтов часто связаны с нарушением границ поля литературы. Это, как отмечает М. Берг, «захват новых пространств и аудиторий, выход за пределы традиционной роли поэта, <…> нарастающая суггестивность воздействия» [20, с. 97]. Репертуар социальных ролей современных писателей оказывается значительно расширенным: журналист, эксперт, шоумен, эксперт, celebritу (приглашенная звезда) и т. д. Безусловно, все передвижения поэта не только в поле литературы, но и за его пределами, отслеживаются заинтересованными читателями (и критиками). А механизм интерпретации художественного поведения «выступает в роли катализатора, <…> усиливающего или ослабляющего восприятие текста» [20, с. 88].

Таким образом, публичное поведение автора становится новой авторской функцией или, как сказал С. Гандлевский, «самостоятельной артистической дисциплиной» [21, с. 403]. И, следовательно, можно говорить о «метатекстовом характере» творчества Воденникова, его литературного мышления. «Метатекстом становится не только текст и комментарий к нему, а самостоятельное произведение, состоящее из художественного текста и авторского поведения» [12]. Художественный мир выстраивается «с помощью внетекстовых средств» [12], а литературная репутация, имидж создаются как динамичный текст, элементы поэтики становятся принципами миромоделирования.

_____________________________________

1. Сидорова, А. Г. Коммуникативные стратегии и культурные практики в поле литературы. / А. Г. Сидорова. — Барнаул, 2009.

2. Очиров, А. Поэзия в публичном пространстве. Опросы // Воздух. — 2007.—№3. С.160-172.

3. Цит. по: Венедиктова Т., Чернушкина Н. Литература и медиа в поисках нового адресата //НЛО. 2008. №90 // http://magazines.russ.ru/nlo/2008/90/ve33.html_

4. «Автор как персонаж, или Опыт сочинения себя». Круглый стол //Иностранная лит. 2009. №7 // http://magazines.russ.ru/inostran/2009/7/op20.html

5. Разговоры с Воденниковым (интервью с поэтом Дмитрием Воденниковым для авторской программы Марины Голицыной «Граффити». 24.01.04 // http://vodennikov911.narod.ru/index9.htm

6. Абашеева, М. П. Литература в поисках лица (Русская проза конца ХХ века: становление авторской идентичности). / М. П. Абашеева. — Пермь, 2001.

7. Русс,  А. Атака поэтов // Огонек 2007 . №6. // http://www.ogoniok.com/4982/26/

8. Пригов, Д. А. Что надо знать о концептуализме / Д. А. Пригов // Арт-азбука. Словарь современного искусства под ред. Макса Фрая // http://azbuka.gif.ru/important/prigov-kontseptualizm/

9. Русакова, О.Ф. PR-Дискурс: Теоретико-методологический анализ. / О. Ф Русакова, В. М. Русаков Екатеринбург, 2008 // http://u6935.netangels.ru/index.php?option=com_content&view=category&layout=blog&id=59&Itemid=10

10. Бахтин, М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М. М. Бахтин// Эстетика словесного творчества. — М., 1979.

11.Воденников, Д. Мужчины тоже могут имитировать оргазм. / Д. Воденников. — М., 2002.

12. Штраус, А. В. Лирический герой в поэзии Д. Воденникова / А. В. Штраус// Вестник Томского государственного университета. 2007. №303 //

http://sun.tsu.ru/mminfo/000063105/303/image/303_021-024.pdf

13. Алябьева, Е. Плацдарм единения. Екатерина Алябьева о социальных смыслах Живого Журнала / Е. Алябьева // Критическая масса. 2006. №3 // http://magazines.russ.ru/km/2006/3/еаб.html.

14. Зимина, Л. В. Современные издательские стратегии: от традиционного книгоиздания до сетевых технологий культурной памяти. / Л. В. Зимина. — М., 2004.

15. Кукулин, И. Форматирование доверия //OpenSpace.ru 04.03.2009 // http://www.openspace.ru/literature/events/details/8405/)

16. Гилева, А. Разговор с поэтом. Дмитрий Воденников о вечном. 2009. Июнь //

http://www.ozon.ru/context/detail/id/4545703

17. Воденников, Д. Как надо жить – чтоб быть любимым. / Д. Воденников. — М., 2001.

18. Конев, К. «Феномен Воденникова». От ненависти до любви / К. Конев // Серая лошадь. 2001. Июнь // http://www.gif.ru/greyhorse/crytic/vodennikovabout.html

19. Кукулин, И. Заметки по следам статьи Людмилы Вязмитиновой / И. Кукулин // Texonly 1999. 8.01 //

http://www.vavilon.ru/textonly/issue5/kukulin.htm

20. Берг, М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. / М. Берг. — М., 2000.

21. Цит. по: Чупринин С. Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям. М., 2007.
Иоанна Мяновска (Быдгощ, Польша)
«РОССИЯ – ВЗДОХ. РОССИЯ – В ГОРЛЕ КАМЕНЬ. РОССИЯ – ГОРЕЧЬ БЕЗУТЕШНЫХ СЛЕЗ» — ЗАБЫТАЯ — ВОЗВРАЩЕННАЯ Л. АНДЕРСЕН
С конца 1980-х годов польскими русистами осваиваются неизвестные, новые, забытые и возвращенные имена художников слова русского рассеяния. Польскому читателю и исследователю имя Лариссы Андерсен, поэтессы и танцовщицы восточной ветви русского зарубежья, малоизвестно. Лишь в книге Б. Кодзиса о литературных центрах русского зарубежья оно упоминается в связи с «русским» Харбином и основанием «молодой чураевки» [2, c. 223]. Б. Кодзис констатирует: «... в поэзии Л. Андерсен (род. в 1914) ощутима связь с традицией А. Ахматовой. Ее стихи отличаются ахматовской душевной глубиной, психологической тонкостью в выражении внутренних состояний, простотой и музыкальностью» [3, c. 224].

Ларисса Андерсен вернулась вместе со своей книгой «Одна на мосту», вышедшей в издательстве «Русский путь» благодаря Библиотеке-Фонду «Русское Зарубежье». Ларисса Николаевна Андерсен, родившаяся в Хабаровске, выводится из скандинавско-польской ветви, родоначальником которой был в XIX в. скандинавский выходец Якуб (Яков), мать поэтессы была дочерью польского помещика Кондратского. Интересен также факт, что дед Лариссы, Михаил Андерсен, несколько лет был городским главой в белорусском городе Пружаны [4, c. 18-19].

Как только исследователи и поклонники ни называли творчество Лариссы Андерсен. Стоит привести лишь некоторые высказывания: «чайка русской изящной словесности» (Амир Хисамутдинов), «муза дальневосточного эмигрантского Парнаса» (Т. Калиберова), «странный» цветок, прекрасный и печальный, выросший в «прохладном свете просторного одиночества» (А. Вертинский), «Божьею Милостью талант и есть стихи Лариссы Андерсен» (А. Вертинский) и, наконец, кратко «белая яблонька», «Джиоконда», Сальвейг, Горный Ангел и Печальный Цветок (С. Ачаир, Г. Гранин, В. Перелешин, Н. Петерец, А. Вертинский) [5]. Отправной точкой для всего жизненного пути Л. Андерсен была литературная студия «Молодая Чураевка», или просто «Чураевка», имевшая своей целью объединить культурный слой «русского» Харбина [6, c. 222].

Просуществовав с 1926 по 1934 г.г., Чураевка сыграла знаменательную роль в жизни и творчестве Л. Андерсен. Первое стихотворение «Яблони цветут», написанное в 15-летнем возрасте, предопределило ее дальнейшую судьбу [7, c. 53]. В нем «белые лепестки» – намек на возможность соприкосновения с идеалом. Употребление поэтессой местоимения первого лица «я» придает стихотворению интонацию исповеди, искреннего повествования о пережитом и настоящем. «Рыцарь счастье», «танцующие маленькие эльфы» — это мир реальности для чуткой и ищущей души героини, одновременно переживающей смятенье:

«Говорят, что если ждать и верить, -

То достигнешь. Вот я и ждала...

И никто не знает, как мне больно

Оттого, что яблони цветут» [8, c. 53].

Вертинский, однако, раскритиковал внешний вид книги, как и само заглавие сборника [12, c. 424].

Ранее он предлагал поэтессе назвать сборник «Печальное вино», но она не согласилась. Сама Л. Андерсен сожалела о том, что не было ни времени, ни обстоятельств, ни атмосферы, чтобы писать стихи. В предисловии «От автора», написанном в 2005 г. во Франции в Иссанжо, поэтесса признавалась: «Писать стихи на русском, живя среди иностранцев, — это то же самое, что танцевать при пустом зале» [13, c. 5].

Сам А. Вертинский о поэтике Л. Андерсен высказывался так: «Просто. Строго. И скупо. Скупо той мудрой экономией слов, которая бывает у очень больших художников. Ибо слово есть блуд. Ибо слово есть ложь» [14, c. 419], и далее: «Ее образы свежи и новы. Ее переживания тихи и безропотны... Она монолитна...Она пишет себя. Она пишет о себе» [15, c. 419].

Л. Андерсен помещала свои стихи не только в поэтических сборниках чураевцев, но и в газетах «Чураевка» (Харбин), еженедельнике «Рубеж» (Харбин), «Шанхайская заря» и «Русская мысль». Она подписывалась также псевдонимами — Марина Барсова, Ларисса Томилина, Андреева [16, c. 10].

В книгу «Одна на мосту» вошли стихи Л. Андерсен, написанные ею в разные периоды ее жизни и скитальчества по чужим морям и странам. Внимания заслуживает цикл «Без России», охватывающий 39 стихотворений. Скупость и «терпкая» печаль ее стихов подчеркивается А. Вертинским и Е. Евтушенко (на Таити), а сама Л. Андерсен своей лучезарной красотой и исповедальными строками пронесла через все творчество интонацию преклоненной молитвы, тихость и свежесть образов. Ее Россия помогает угадать, дорисовать в воображении душевное состояние поэтессы, ее прошлое и настоящее. Она бережно хранит в памяти российские «купола», «темные иконы» и «светлый колокольный звон», а также книжное слово, тихие песни, как и «борщ, блины, пирог, коврижки» [17, c. 96]. Ее откровение естественно, поэтесса воссоздает чувство через быт, обстановку, следуя тем самым русской поэтической традиции начала ХХ века.

В свои стихи Л. Андерсен вносила ноту печали, грусти, одиночества от пребывания на чужбине «без России». Ее стихи о России вписываются в атмосферу жизни «русского Парнаса» в Харбине и Шанхае, насыщенной дискуссиями «чураевцев», а потом поэтов, собиравшихся по пятницам, совершенствующих ремесло и культуру стиха. Героиня Л. Андерсен ищет смысла жизни в эмиграции и, казалось бы, будущее отсутствует, нечего любить в мире толпы Шанхая, где в его театрах, клубах, кабаках надо плясать «экзотические танцы» всевозможным иностранцам. Но и в городе, называемом Парижем Востока, у Лариссы Андерсен видны нити родства с Россией: «Родные яблони мои, я вовсе вас не разлюбила...» [18, c. 141].

Нет пафоса, нет громких слов, а лирическая героиня Л. Андерсен смотрит в будущее, сопротивляясь среде, внутренне ей чуждой, так как жизнь на чужбине не давала поводов для иллюзий.

Стоит отметить, что в цикле стихов о России отражается автобиографический подтекст, бытовая конкретика переплетается с лирической исповедальностью. В одно из своих стихотворений поэтесса вводит образы Наташи и Тани в замусоленном баре Шанхая и английского моряка, улыбающегося и желающего услышать русскую песенку [19, c. 118]. Но хотя уже не было той России, которую поэтесса считала своей, ее героини, отвечая чужестранцу, печально заявляют: «мы не можем, как ты улыбаться, вспоминая родную страну» [20, c. 118].

Исходя из грустного опыта эмигрантки, поэтесса так оценивает покинутую страну:

Пьяная, жестокая, шальная,

Истерзанная, бедная, больная,

Моя страна, которой я не вижу

Как я люблю тебя!

Как ненавижу... [21, c. 119].
Л. Андерсен следует традициям классики, ее лирическая героиня не отделяет образа родины от себя. Хотя Россия стала для нее чужбиной, но она не отдалилась, осталась в ее душе. «Березы», «осины», «яблони» переплетаются с экзотикой и лазурью, расцветшими магнолиями, а ее героини – Наташа и Таня, уступают место Джиоконде и Еве, они горды «в своем изгнании». Лирическая героиня Андерсен, хлебнув экзотики Манилы, Адриатики, Гренады, Нила и Нотр-Дама, мысленно в Пскове, на Днепре и в Киеве тихо шепчет: «Киев... взят или не взят?» [22, c. 129].

Память высвечивает картины прошлого. Ощущение боли, потерянности, выражающей чувство разлуки с родиной, уступает место любви к этой стране. Образ России приобретает всеобъемлющую и обобщенную характеристику.

В цикле «Без России» отражаются детско-юношеские переживания лирической героини Л. Андерсен, у которой осталась память о карусели, няне и о «первом счастье тела» и «первом восторге души», «добром гении детских воспоминаний» («Карусель»). Постигая свое отношение к России, она воспевает ценности любви, красоты, природы. Мечта о прекрасном, беспокойные грустные думы и «о звездах-тайнах» («Мне немножно грустно»), затем проступает взлет души «на небо, к большому Богу» («Дым»), о «робком, маленьком свете звезды» («Голубая печаль воды»). Однако в стихотворениях этого цикла много грустных ощущений печали, призрачного счастья, недосказанности, поисков, символизирующих эстетические искания («Природа пустыни проста», «Все исчезло во тьме без следа», «Дым», «Кольцо», «Химера» и др.) [23, c. 96-143]. Лирическая героиня Андерсен, помня о радостном, грустит о потерянном, по ее словам:

Детский роман наш, забавный и маленький

Памятью сдан промелькнувшей весне [24, c. 140],

В ее поэзии — поиск света, тепла, грусть о потерянном, томление по непостижимому. Без пафоса, тихо ведется разговор с другой душой в изгнанье:

Ни игры, ни борьбы, ни усилий,

Дремлет сердце под шум тополей,

............

Это – берег и свет из окошка

Это – вечер и дверь на засов,

Это – дружба и кресел, и кошки,

И ленивых, отсталых часов.

Это ласковость. Ласковых воздух.

Может быть, от несказанных слов... [25, c. 99].

У Л. Андерсен в стихотворении «Пустыня» реализуется метафора мир-пустыня, как и у А.С. Пушкина «В пустыне мрачной я влачился...» или «В пустыне чахлой и скупой». Пустыня у поэтессы – это «волшебный мираж», она «наводит туман», «ложь», «обман» и, наконец, констатация:

И сердце съедает тоска

Что очень уж много песка [26, c. 111].

Ее лирическая героиня верна вечным ценностям, она стремится к свету, чистоте, гармонии: этот исповедальный лирический монолог обращен не только к ней:

Мы плетем над землею узоры зеленые

Мы плетем кружева, мы плетем кружева

Над весенней зеслей, над водою влюбленною

Над крестами могли мы плетем кружева [27, c. 121].

Лирическая героиня Л. Андерсен, обращенная к каждому человеку, живет в мире, в котором «по телесной дороге идет человек» [28, c. 125], и «молится о чем-то непришедшем»; но существует и другой мир (антитеза духа и земной печали): «Отчего же, куда бы ни вела темная дорога под звездами, самым нужным, близким и любимым будет то далекое и недостижимое, прекрасное и печальное, что лежит за дальними горами и смотрит с черного неба, отвечая молчанием?» [29, c. 125].

Единственный стихотворный текст, написанный Л. Андрсен прозой, — о тайне сердца, о молитве «неизвестному взору тишины, молчание которого кажется единственной внятной речью» [30, c. 125].

Стоит отметить, что в русском Париже Востока несколько десятилетий назад раздавался звон более 20 православных храмов, а и жители Харбина посещали церкви, соблюдали православную традицию, отмечая праздники [31]. У Л. Андерсен в цикле о России просвечивает культивирование русскости, поиск ответов на тяжелые в условиях чужбины онтологические вопросы. Метания, сомнения и своеобразные семейно-обрядовые строки появляются, когда Андерсен вспоминает Россию, своего отца:

И эти потускневшие погоны

Что мой отец припрятал у икон [32, c. 96].

В реминисцентном стихе «Вы на Святках не гадали?» Речь идет о тайне мечты, о золотом кораблике, пророчившем «имя с чьей-нибудь мечтой». Появляется в этом коротком российском цикле и российская Радуница, а в противовес ей «уютные дансинги. Синема. Пикничок с криком» на чужбине. Противостояние двух миров предстает у Андерсен как взлет духа («Радуница», «Россия») и реальность (дансинги, пикничок, синема). Особая роль отводится в ее поэзии колоколу и колокольному звону. Он уводит лирическую героиню от других звуков эпохи, хотя и «закованный в уродство, в глухоту» уводит от действительности, ибо «он должен видеть в каменном распятье какую-то иную высоту» [33, c. 115].

Колокол-урод уносится на другую высоту:

Он выше всех, он властелин, король

Он ангел, демон дерзостный и вольный!

Не горб, а крылья, выросшие вмиг

И прямо с неба льется звук победный [34, c. 115].

Эта попытка достичь неба не напрасна. Но пришли времена, когда колокол притих, «в колодцах сидя, после бичеванья». История России представляется цепью страшных потрясений – звон колокола-урода умолк, «иной закон.... Помимо власти, хлеба, покоя, боли, страха и труда». За такой жизнью «святые молча наблюдали» и

Быть может, сам Господь издалека

Сквозь облака на мир глядел устало [35, c. 116].

Между земным и небесным зыбкая граница, и поэтому в завершении произведения следующие строки:

И на Земле, забытой небесами,

Урод рыдает медными слезами [36, c. 116].

В российском цикле поэзии Л. Андерсен тема земного и небесного сочетается с темой изгнанничества («Домик», «Манила Адриатика», «Гренада...», «Новина», «Падает снег», «Я замолчала потому»). Сквозные лейтмотивные лексемы (боль, печаль, покой, душа, небо, страдание, труд, звезды, свечи и другие) создают у Л. Андерсен образ лирической героини, стремящейся найти связь между личным и общим:

...Под чуждым знойным небом

Экзотики хлебнув за все года,

Отведавши кусок чужого хлеба

Мы так хотим, мы так хотим туда!

Туда, туда где Псков, и Днепр, и Киев,

Где в пятнах не чернил уже, а слез

Горят для нас названья дорогие

Огнем незабывающихся гроз [37, c. 129].

Заново открывая мир России вне России, лирическая героиня Л. Андерсен ощущает себя Евой «гордой в своем изгнанье» («Забьется сердце, улыбнутся губы»).

В своей поэзии Л. Андерсен обратилась к художественным средствам простоты и исповедального откровения. Столкнувшись с превратностями судьбы, поэтесса различает личное, но и общее, свет и тень, грусть и покорную печаль, раздвоение в восприятии жизни — с одной стороны светлой, с другой, по словам Вертинского, «суровой епитимьи». Ее личные переживания, потеря Родины, переезды, труд учительницы китайского и русского языков, арифметики и Божьего закона, а также корректора, секретарши, танцовщицы, художника и стихотворца, преподавательницы йоги, наконец, способствовали созданию цельной личности. Стоит согласиться со словами поэтессы Норы Крук, дружившей с Л. Андерсен, которая в Поэтическом предисловии к книге «Одна на мосту» дала такую оценку поэзии Л. Андерсен: «Ларисса вошла в зарубежную русскую поэзию своей легкой танцующей походкой. И подарила нам такие глубокие, проникновенные стихи, полные особого аромата и самобытной прелести. Их хочется перечитывать и перечитывать. И запоминать. Потому что это настоящая поэзия» [38, c. 42].

_____________________________________

1. 
   Андерсен, Л., Одна на мосту / Л. Андерсен / сост., вступ. статья и примечания Т. Калиберовой. — М., 2006.
   
2. 
   См.: Кодзис, Б.. Литературные центры русского зарубежья 1918-1939. Писатели. Творческие объединения. Периодика. Книгопечатание, / Б. Кодзис. — München, 2002.
   
3. 
   Кодзис, Б., Литературные центры русского зарубежья. //Б. Кодзис // Ук. соч.
   
4. 
   Калиберова, Т. Ларисса Андерсен: миф и судьба Л. Андерсен. Одна на мосту. / Ук. соч.
   
5. 
   Андерсен, Л. Приложение. / Л. Андерсен. // Одна на мосту. // Ук. соч.
   
6. 
   См.: Кодзис, Б. Литературные центры русского зарубежья. //Б. Кодзис // Ук. соч.
   
7. 
   Андерсен, Л. Яблони цветут. / Л. Андерсен // Андерсен Л. Одна на мосту. // Ук. соч.
   
8. 
   Там же.
   
9. 
   Андерсен, Л. Одна на мосту. / Л. Андерсен // Ук. соч.
   
10. 
    См.: Вертинский, А. «По земным лучам»: Л. Андерсен. Стихи. / А. Вертинский. // Андерсен Л. Одна на мосту. // Ук. соч.
    
11. 
    Там же.
    
12. 
    Там же.
    
13. 
    Андерсен, Л. От автора / Л. Андерсен // Одна на мосту. // Ук. соч.
    
14. 
    Андерсен, Л. Одна на мосту // Л. Андерсен // Ук. соч.
    
15. 
    Там же.
    
16. 
    Там же.
    
17. 
    Андерсен, Л. Я думала, Россия – это книжки. / Л. Андерсен //Андерсен Л. Одна на мосту // Ук. соч.
    
18. 
    Андерсен, Л. Я замолчала потому / Л. Андерсен // Андерсен Л. Одна на мосту // Ук. соч.
    
19. 
    Андерсен, Л. Пляшет содовый бисер в стакане / Л. Андерсен // Андерсен Л. Одна на мосту // Ук. соч.
    
20. 
    Там же.
    
21. 
    Там же.
    
22. 
    Все стихи Л. Андерсен, Одна на мосту, цикл О России, ук. соч.
    
23. 
    Там же.
    
24. 
    Там же.
    
25. 
    Там же.
    
26. 
    Там же.
    
27. 
    Там же.
    
28. 
    Там же.
    
29. 
    Андерсен, Л. Человек под звездами / Л. Андерсен // Андерсен Л. Одна на мосту // Ук. соч.
    
30. 
    Там же.
    
31. 
    См.: Эфендиева, Г. Поэтическая религиозность русских поэтесс-эмигранток (по страницам харбинской лирики) / Г. Эфендиева // Религиоведение. 2006 (4).
    
32. 
    Андерсен, Л. Я думала Россия – это книжки / Л. Андерсен // Андерсен Л. Одна на мосту // Ук. соч.
    
33. 
    Там же.
    
34. 
    Там же.
    
35. 
    Там же.
    
36. 
    Там же.
    
37. 
    Там же.
    
38. 
    Крук, Н. Поэтическое предисловие / Л Андерсен // Андерсен Л. Одна на мосту // Ук. соч.