«"Бетти: счастливое пробуждение" -
истинно вдохновленные мемуары,
книга, которая, конечно, будет побуждать
других людей искать радость, свободу и благодарность, которые автор нашла в выздоровлении».
«Чаттануга ньюс» - «Фри пресс»
«Бетти Форд —
замечательная женщина.
Замечательно честная, замечательно добрая,
замечательно мужественная».
«Дейли пресс»
«Хорошая книга.
Потрясающая книга.
Истории женщины, привычка которой
помогать другим
и собственные способности позволили
возвратиться из тьмы...
Бетти, мы приветствуем вас!».
Мэкон Бикан
БЕТТИ ФОРД
Совместно с КРИСОМ ЧЕЙЗОМ
БЕТТИ:
счастливое пробуждение
Лениздат • 1991
С благодарностью
и любовью
моей семье,
которая была всегда рядом,
когда я в ней нуждалась.
БЛАГОДАРНОСТИ
Я хочу поблагодарить всех моих друзей, особенно тех, которые так много сделали для этой книги: Леонарда и Никки Файестоунов, Мэри Белл и Дэла Шарбаттов, Пэт Бенедикт, Клару Пауэлл, Мюриел Зинк, Долорес и Боба Хоупов, Эда и Элен Джонсонов, Джона и Джоан Синнов, Боба Бэррэта, Шейку Грэмсхаммер, Джима и Джоан Кемперов, Поула и Мэри Джейн Дженкинсов и Уэллиса Анненберга.
Я хочу поблагодарить многие группы поддержки, помогавшие мне в выздоровлении: женщин из Лагуна-Бич, которые были со мной с самого начала, членов Медицинского центра Эйзенхауэра, которые и теперь помогают нам в Центре Бетти Форд (ЦБФ), а также общество «Актуальность познания алкоголизма» и моих необыкновенных друзей из Качелла-Вэллей, Денвера и Вэйла.
Я хочу поблагодарить врачей, священников и всех, кто, работая в области алкоголизма и наркомании, помог понять эту болезнь. Среди них Дэн Андерсон, Верн Джонсон, Джой Круз, Джой Перш, Ла Клер Биссель, отец Джой Мартин, Шейла Блюм, Стэн Джитлоу, Макс Шнайдер, Боб Наивен, Ян Макдональд, Стефания Кавин-тон, Джой Такамин.
Приношу благодарность правлению директоров Центра Бетти Форд — Джону Шварцлосу — нашему исполнительному директору, Джиму Весту — нашему директору по медицине и всему высокопрофессиональному штату Центра Бетти Форд.
Особая благодарность Джону Сипну, президенту Медицинского центра Эйзенхауэра. Все эти годы он был моим главным советником, всегда доброжелательным и высококомпетентным.
Я хочу поблагодарить Криса Чейза, чей талант и терпение позволили нам сотрудничать столь плодотворно.
Приношу благодарности Лоретте Бэррэт из Даблдей, воодушевленность которой убедила меня в актуальности этой книги.
Благодарю Энн Кален, мою ассистентку. Она обеспечивала радиопрограммы, делила со мной хорошие, плохие и индифферентные моменты жизни и стала членом нашей семьи, а самое главное — она мой друг.
Хочу поблагодарить моего брата Билла Блумера и его жену Бетти за помощь и понимание того, как приятно делиться воспоминаниями с родными.
И еще раз хочу поблагодарить мою семью — Джерри, Майка и Гейл, Джека, Стива, Сьюзен и Чака за их любовь.
Авторское примечание
Там, где использованы имена реальных людей, они дали на это разрешение. Все другие персонажи вымышлены. Медицинские характеристики и детали историй врачей, сестер, больных, членов семей больных и друзей госпиталя в Лонг-Бич, Центра Бетти Форд, групп поддержки и так далее изменены для того, чтобы сохранить их анонимность.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Но в этом мире новая надежда
Вдруг возникает
Там, где ты ее не ждешь...
Т. Элиот. Семья Рейнои
В Лонг-Бич, в морском госпитале, куда я поступила для лечения от алкоголизма и наркомании, меня попросили написать то, что они там называют автобиографией. Несколько страниц — это все, что хотели врачи,— детальное изложение того, как я сошла с пути истинного.
Я не могла сделать этого.
Должно быть, так уверовала в образ, созданный для публики, что не видела вообще ничего дурного в своей жизни. Замужем за превосходным человеком, четверо превосходных детей, новый дом, который после тридцати лет замужества полностью обставила заново. Насколько я могла судить, все шло прекрасно, и не понимала, почему эти доктора могли предполагать что-то неладное.
Теперь-то совершенно ясно, что мне смертельно не хотелось выносить сор из избы. Когда на вас сразу обрушиваются все неприятности, вы ничего не можете поделать — так ошеломлены. Опасаясь срыва, вы сомневаетесь, а не начать ли пить снова или принимать лекарства, возникает даже отчаянное и безысходное желание уйти из жизни...
Вы чувствуете, что-то не так, но убеждаете себя — все хорошо, все идет прекрасно. Мой друг Мюриел Зинк называет это «честным самообманом». Вы видите только то, что в состоянии перенести, а остальное сможете воспринимать, лишь когда окажетесь способны к самоанализу. В Лонг-Бич я еще не могла отнестись критически к своему состоянию и, конечно, не могла написать правду.
Теперь я приступаю к автобиографии другого рода, но еще не уверена, смогу ли ее написать. «О чем это она говорит,— спросите вы,— ведь она уже написала автобиографию?»
Да, написала. Но позвольте объяснить. «Дни моей жизни» — книга, опубликованная после того, как мой муж и я покинули Белый дом, не касалась (кроме одной главы, добавленной в последний момент) ни моего алкоголизма, ни пристрастия к некоторым лекарствам. Там было много «честного самообмана». Хотя, конечно, много и правды. Но в основном это история о девушке из Гранд-Рапидс штата Мичиган и о ее замужестве с человеком, который впоследствии стал тридцать восьмым Президентом Соединенных Штатов.
Теперь я знаю об этой девушке гораздо больше и понимаю, о чем хочу сказать и о чем не хочу говорить в этой книге. Не хочу говорить о том, что мы, алкоголики, называем страшными историями — оправданиями ужасов алкоголизма. Когда вы слушаете такие истории, то думаете: «Бог мой, если бы моя жизнь была такой, я бы тоже запил».
Это будет книга о моем выздоровлении и выздоровлении других людей. О том, как наступает выздоровление и как иногда этого не происходит. Я бы хотела, чтобы книга была интересной и негрустной, хотела бы, чтобы каждый читатель понял, что я кое-что знаю об алкоголизме. Хотя я не профессионал в этой области и не могу посоветовать каждому конкретному больному, как ему излечиться, но могу рассказать, как это было со мной и о том, что помогло мне.
Сначала я не хотела делиться этим ни с кем, кроме групп других алкоголиков. Сама идея публикации раздражала меня. Есть муж, который меня поддерживает, и мне не нужно делать деньги из своего выздоровления. Это противоречило бы моей жизненной программе, которая гласит: если хочешь что-то действительно иметь, ты должен отдавать это людям. Потом я поняла, что здесь не существует проблемы. Я же отдаю деньги, которые мне платят за лекции об алкоголизме и наркомании, в поддержку Центра Бетти Форд и других таких же лечебных центров и могу сделать то же самое с деньгами за эту книгу. Главным было то, что публикацией книги можно было достичь гораздо большего, чем лекциями или письмами.
В госпитале в Лонг-Бич я получала мешки писем с просьбами о помощи. Один человек совсем разуверился, другой погибал от наркотиков, третий — от алкоголя, болезней, депрессии и так далее. Тогда я не знала, как отвечать им. Я должна была вернуться домой, прежде чем смогла посоветовать пойдите к своему священнику, к своему психотерапевту, к специалисту по алкоголизму и наркомании, найдите группу поддержки.
Это общие советы, но в них все правильно. Тогда же я еще не понимала (зато очень хорошо осознаю теперь), что есть радость выздоровления и наслаждение помогать другим открывать эту радость.
Иногда меня спрашивают, чувствую ли я свое призвание. Нет. Не думаю, что это предначертание свыше. Что господь опустил свой взор и сказал: «Вот Бетти Блумер1, и мы используем ее для отрезвления алкоголиков». Скорее люди обращаются к тем, у кого были такие же тяжелые ситуации, как и у них, и кому удалось их преодолеть. И я думаю, Бог позволил мне вместе с тысячами других нести страждущим свое слово — слово, которое означает: мы готовы помочь вам и вы тоже сможете излечиться. Посмотрите на нас. Посмотрите на меня.
Поскольку мое излечение часто зависело от других людей, вы услышите их голоса в этой книге. Я намереваюсь обратиться к моей семье и друзьям за помощью в воссоздании моего пути к выздоровлению. Некоторые из них могли судить обо мне лучше, чем я сама, но все они любили меня еще до того, как я получила право полюбить себя.
Сквозь мрак и наваждение Чувство радостного пробуждения.
Эдна Винсент Миллей
Обращу я взгляд свой к холмам, Помощь идет оттуда ко мне.
Псалом 121
1
Центр Бетти Форд окружен горами, которые на большом расстоянии кажутся серо-голубыми, массивными и бесконечными. Любой больной, даже не верящий в Бога, сразу согласится, что, если долго смотреть на эти горы, начинаешь подозревать, что есть что-то более великое, чем вы, и наполняешься чувством изумления.
Изумление — это то, что почувствовала и я 3 октября 1982 года, в день торжественного открытия Центра Бетти Форд.
Был оркестр 15-й военно-воздушной дивизии с базы Военно-Воздушных Сил США, был хор Армии Соединенных Штатов, был специальный навес для приглашенных гостей. Гигантский навес для четырех сотен человек. И солнце светило, и стояли готовые здания, ожидавшие наших первых больных. И все это, думала я, сделали три бывших алкоголика — Джой Круз, Леонард Файестоун и Бетти Форд. Мы построили это на клочке пустыни, следуя за мечтой Джоя Круза.
Мы сделали это, не одни, но мы делали это.
Меня много поддразнивали в день открытия Центра.
Когда Леонард Файестоун поднялся со своего места в президиуме, чтобы сказать небольшую речь, он обвинил меня в том, что я «обращалась с ними, как надсмотрщик с рабами».
— Я помню, вначале она звонила мне каждый день. «Сделали ли вы это? Не забыли ли вы то? Проследили ли вы за этим?» Кажется, после второго или третьего звонка в один и тот же день я сказал: «Черт возьми, Бетти, я и так делаю все, что могу». Я думал, после этого она оставит меня в покое, но этого не произошло. Здесь Леонард повернулся к Джерри:
— Мистер Президент! Вам чертовски повезло, что вы не алкоголик!
Вице-Президент Джордж Буш тоже поддел меня. Он сказал, что моя помощница рассказала ему, какой я была занудой, и что еще «не так давно, когда здание было в лесах, все постоянно видели Бетти в защитном шлеме, и если она не только инспектировала стройку, но сама завертывала при этом несколько болтов и сваривала три или четыре крепления, то это нисколько никого не удивляло». Хорошо еще, что он не сказал «выкуривала несколько сигарет марихуаны»,— в конце концов, мы ведь говорим о центре реабилитации.
Боб Хоуп стоял как раз перед попечителями и благотворителями Центра, которых я хорошо раскошелила, и обвинял меня в том, что «два года она ходила с протянутой рукой... Ей удалось выудить так много денег из местных жителей, что в дальнейшем она с успехом смогла бы работать рекламной девушкой службы государственного сбора налогов».
Речь Долорес Хоуп, председателя комитета Медицинского центра Эйзенхауэра (Центр Бетти Форд является составной частью Центра Эйзенхауэра), тоже не отличалась почтительностью.
Но Долорес, конечно, выразила свое собственное впечатление:
— Я не видела этих зданий до сегодняшнего дня и просто не могу поверить, что подобное могло быть сделано без меня.
Не был смешным, кажется, только мой муж. Мой муж, который, когда я призналась ему, что он будет очень важным персонажем этой книги, ответил: «Нет, я-то как раз незначительная фигура». На открытии он сказал аудитории, что говорит не только от своего имени, но и от имени наших детей и внуков: «Мы гордимся тобой, мама... Мы хотим, чтобы ты знала, что мы любим тебя». А когда он заговорил о моем выздоровлении, то вынужден был прерваться из-за слез. Публично такое было с ним до этого только однажды — после моей операции по поводу рака молочной железы. Тогда он встретился с представителями прессы и сказал, что у меня все в порядке и что у меня все будет в порядке.
Расспрашиваю людей, что им запомнилось больше всего на открытии Центра Бетти Форд, и многие называют Джерри. «Твой дорогой маленький муженек плакал»,— говорила Долорес Хоуп, игнорируя тот факт, что мой «дорогой маленький муженек» ростом более шести футов. «Его глазки наполнились слезами, и, о Боже, это действительно потрясло нас. Это было прекрасно, и когда мы пошли на обед в честь основания Центра, то только об этом и говорили».
Мой сын Стив сказал: «Мое самое сильное воспоминание того дня — каким гордым выглядел папа. Он говорил о тебе и не мог сдержать слез, а я увидел тогда, как сильно вы любите друг друга».
Стив запомнил меня любящей, Джон Синн — президент комитета Центра Бетти Форд — озабоченной, и оба правы. Джон Шварцлос, исполнительный директор Центра, напомнил мне, как я сидела в президиуме между Долорес Хоуп и Джорджем Бушем. «Все наблюдали за вами, и Президент Америки Форд дважды начинал запинаться и кашлять, когда говорил. Я не думаю, что все присутствующие понимали, как много этот день означал для него, именно потому, что он так много значил для вас».
Джой Перш, мой лечащий врач во время госпитализации в Лонг-Бич, вспоминает, что многие, слушая Джерри, «ощущали комок в горле». Доктор Перш говорит, что он тоже был тронут до глубины души тем, что открытие Центра действительно произошло. Он сравнивает помощь алкоголикам с родовспоможением. «Как ребенок, заключенный до рождения в теле матери, полностью изолирован от мира, так и алкоголик, в сущности, узник, когда он сидит в квартире с притушенным светом, отключенным телефоном. Телевизор включен, но он его не смотрит. В одной руке сигарета, в другой стопка — и это весь мир. И принимая ребенка в родах, и излечивая алкоголика, вы помогаете рождению новой жизни».
Доктор Перш рассматривал основание Центра как знамение свыше:
— Это чудо. Здесь присутствовал Вице-Президент Соединенных Штатов, все встречали друг друга с открытыми объятиями, здесь было положено начало месту, где смогут возродиться многие жизни.
Наш друг Эд Джонсон, строитель, член комитета ди-о ректоров, тоже вспоминает, что речь Джерри была «самой значительной. Он был там и отдал этому делу частицу своего сердца».
Мэри Белл Шарбатт, моя учительница и наставница со времени лечения в Лонг-Бич, сама трезвенница уже в течение тридцати лет, испытала тогда смешанные чувства:
— Я видела первые кирпичики в основании этого дела. Я видела первые наметки, еще не имевшие названия, в мечтах Джоя Круза. А потом вы стали поправляться, выздоровели и дали свое согласие назвать Центр вашим именем. И я сидела здесь на открытии его и раздумывала о том, хватит ли у вас сил противостоять нападкам разных людей. Людей, которые могут рассматривать Центр Бетти Форд как продолжение вашего стремления к воздержанности. Или как претенциозное преувеличение вашей трезвенности.
Мэри Белл сознает опасности высокомерия. Священник однажды сказал про нее: «Мэри Белл скромна и может гордиться своей скромностью». Но она долго думала, что это просто комплимент.
Все гораздо хуже, если вы что-то представляете собой в глазах общества. Вы находитесь постоянно в окружении людей, они просят у вас совета, говорят, какая вы замечательная, и вы можете легко впасть в ложное чувство значительности собственной персоны. Именно поэтому в Лонг-Бич Джой Перш поместил меня в палату с тремя другими больными, вместо того чтобы предоставить, как я требовала, отдельную комнату. Он сразу же заявил мне: «Сударыня, вы можете быть женой Президента, но здесь вы такая же пациентка, как и все».
Мой сын Джек говорит, что основание Центра имело для него меньшую важность, чем для большинства людей, вовлеченных в этот проект, потому что для него «настоящей победой было то, что произошло с мамой, а не сам Центр».
Для нескольких моих коллег из Центра открытие его тоже не представлялось столь существенным событием. Начало нашей работы на следующий день было значительно важнее.
«Коллектив с нетерпением ожидал понедельника — дня, когда должен поступить первый больной,— сказал Джон Шварцлос.— Конечно, присутствовать на открытии было большой честью для нас, но мы пребывали в ожидании следующего дня».
Доктор Джозеф Круз, наш медицинский учредительный директор, думал о том, какой длинный путь мы проделали: «Самые первые планы Центра Бетти Форд возникли из нескольких эскизов, которые я сделал в 1966 году, когда собирался построить госпиталь для онкологических больных, где пациент мог бы жить со своей семьей. И я приехал в Калифорнию с этой мечтой. Тогда я сильно пил.
Для того, кто когда-то болтался по Уолширскому бульвару с флягой в одном кармане и письмом Президента Эйзенхауэра в другом (в письме говорилось, какая это хорошая идея — создание подобного онкологического госпиталя), пытаясь достать деньги и напиваясь каждую ночь, открытие нашего Центра было исполнением всех желаний».
Для меня тоже.
Представители радиопрограммы «Доброе утро, Америка!» Дэвида Гартмана тоже были на открытии Центра, и моя правая рука Энн Кален стояла в конце навеса с режиссером и говорила, показывая на знаменитостей: «Это тот-то и тот-то. Вы, может быть, хотите поговорить с ним? Или с ней? Или с ними?»
Из моих детей только Джек и Стив приехали на открытие из Калифорнии. Двое с востока страны не приехали. Они не захотели путешествовать так далеко только для того, чтобы принять участие в многолюдном уикенде. Обычно они не приезжали и когда у нас проводились состязания по гольфу, потому что мы в это время бывали слишком заняты. Сьюзен и Майк сказали, что приедут после открытия Центра и у нас будет больше времени побыть вместе.
Больше времени! Это семейная шутка. Мы с Джерри вспоминаем, что, начиная строить Центр Бетти Форд, я говорила: «Какая счастливая буду, когда мы его откроем,— стану свободной, у меня появится много времени».
Я не могла себе представить, какое значение он приобретет для меня и как много времени буду ему отдавать.
На открытии Центра я должна была выступить и поэтому паниковала. Джордж Буш представил меня. Я пыталась сказать немножко о том, что испытывала, возвратившись домой после лечения, к этим местам, к этим безмятежным холмам, которые так люблю. Поблагодарила каждого, кто оказал финансовую поддержку Центру или любое другое содействие, которое помогло его открытию. И кроме того, объяснила всем присутствующим, что одна из главных проблем алкоголиков— их стремление во всем к полному совершенству.
— В последние дни я приходила сюда, чтобы проверить в своем стремлении к совершенству самые последние детали. Чисто ли вымыты окна? Все ли в порядке? И когда шла по дорожке, заметила, что благодари обильному поливу, удобрениям и торфу начинает пробиваться трава. Вы уже можете увидеть зеленеющие газоны. Пранда, выглядят они словно начинающая отрастать борода, но все равно очень красиво. Меня не покидала мысль, что мы вдохнули жизнь в груды песка. И эта жизнь будет более полной, потому что сюда придут люди, которым нужна помощь, и здесь им откроется путь к новой жизни.
Позже, после музыки, речей и поздравлений, все пошли отдыхать. Леонард и я стояли и смотрели вдаль. Мы так много пережили вместе, объехали всю страну, собирая деньги, боролись за новое законодательство, старались войти в доверие к местным властям.
«Это все сделали вы».—«Нет, вы все это сделали»,— говорили мы друг другу, и это так и было.
Стояли готовыми основные здания, росли деревья, мы собрали, как считали, превосходный коллектив реабилитационного центра, и все были готовы начать работу. Я спросила Леонарда: «Вы можете в это поверить?» И он ответил: «Черт возьми, по правде мне не верится». Мы смеялись и плакали. От счастья.
И я думала о том дне четыре года тому назад, когда плакала от стыда, слабости и страха. Тогда я умирала, и это было ясно каждому, кроме меня.
Пройдя земную жизнь наполовину, Я заплутался в девственном лесу.
Данте Алигьери
2
Первое апреля 1978 года. Мы уже две недели в нашем новом доме в Калифорнийской пустыне. Я сидела на зеленом с белой отделкой диване в гостиной, мой муж обнимал меня, а я плакала. Не говорила ни слова, только слушала и плакала.
Это было принудительное обследование. Муж, дети, два доктора, медицинская сестра и несколько друзей собрались, чтобы сказать мне, что они обеспокоены ухудшением моего здоровья и считают, что это связано с алкоголем и лекарствами. Я никогда не слышала о принудительном обследовании и никогда бы на это не согласилась. Что бы ни говорили родные, я ничего не хотела слышать. Моя косметика в порядке, я не была неряшлива, всегда вела себя вежливо, никогда не допила до дна ни одной бутылки,— какая же я алкоголичка! Не принимала ни героина, ни кокаина. Все мои таблетки — снотворные, обезболивающие, успокоительные, для снятия побочного действия других лекарств,— все они назначались врачами. Какая же я наркоманка?
Я делала все, что в моих силах, для мужа и четырех малышей, которых бесконечно любила. Делала все, что в моих силах, чтобы помочь карьере мужа. По крайней мере, в своем представлении я всегда существовала для них и искренне верила, что выдержала экзамен как мать и жена. Голос моей матери всегда звучал во мне: «Если не можешь сделать что-либо хорошо, лучше вообще не делай».
А теперь услышала, что провалилась. Вы, конечно, должны понять, что мои родные не говорили этого — с их стороны не было никаких обвинений или нотаций. Они говорили, что я больна: «Мама, тебе плохо, мы любим тебя и хотим помочь». Но это было равносильно тому, что я их всех страшно подвела.
Самокритика полностью отсутствовала. Я не понимала, как много любви потребовалось им, чтобы решиться на этот ответственный шаг. Месяц за месяцем отдалялась от них все больше и больше, опускалась ниже и ниже. По мере того как мне становилось все хуже, я перестала выходить к обеду, видеться с друзьями, исключала все больше людей из своей жизни. Как считали мои родные, их терпение лопнуло несколько месяцев спустя, на Рождество. Дети говорили, что это было самое тяжелое Рождество в их жизни, но я совершенно не замечала их подавленности. Думала, что все счастливы. Мы остановились в Вэйле, куда всегда приезжали на каникулы. Было много снега, мы были все вместе, и со мной мои таблетки.
Я заметила тогда, что кто бы ни готовил мне коктейль, делал его очень слабым. И, помнится, сказала: «Ради всего святого, если уж вы беретесь за мой коктейль, делайте его настоящим или просто давайте чистый тоник». Но мне даже в голову не приходило, что за мной наблюдают.
Наш старший сын Майк рассказывает, что как раз на той неделе дети говорили обо мне с Джерри. Но так как я оказалась как бы подопытным кроликом, я полностью зависела от тех, кто боролся за меня, но тоже не готовых еще полностью осознать, что же происходит.
Майк Форд: Мы чувствовали и говорили между собой о том, что здесь что-то не так, но пребывали в полном неведении относительно алкоголизма и наркомании. Мы не понимали, что дело как раз в этом, видели только, что мама больна — речь ее иногда бывала бессвязной, походка стала шаркающей, она нерегулярно питалась, говорила невнятно. Для нее стало обычным не одеваться вплоть до вечера. Вы скажете, она была нездорова, но никто из нас — даже папа — не знал, что делать. «Постараемся проводить с ней как можно больше времени и как можно больше находиться возле нее»— вот все, что мы могли тогда решить. А папа добавил, что не будет так много разъезжать.
Сьюзен Форд Вэнс: Еще раньше, летом, в Калифорнии, я говорила об этом с папой. Он был так же подавлен, как и я. Он сказал мне: «Доченька, я согласен с тобой». Но он не знал, что делать. Похоже, это была болезнь, о которой мы подозревали, но кто решится сказать ей об этом?
Джерри Форд: Сьюзен говорила мне о «мамином несчастье», но предполагаю, что-то в моей реакции ее смутило — ведь она не подошла и не сказала прямо: «Папа, ты должен что-то предпринять».
Но в конце концов именно Сьюзен кое-что предприняла. Думаю, сам Бог надоумил ее обратиться к Джою Кру-зу — доктору Джозефу Крузу, работавшему тогда в Тарнове — реабилитационном центре для лечения детей с пристрастием к химическим веществам. Доктор Круз, сам выздоравливающий алкоголик, был нашим гинекологом. Он пригласил Сьюзен сделать фотографии центра для рекламы, так как ему удалось достать для него немного денег. По пути туда она и рассказала ему про меня.
Сьюзен Форд Вэнс: Я обратилась к нему:
— Доктор Круз, у меня есть подруга, у которой проблема с алкоголизмом.
— Сьюзен, эта подруга — ваша мать, не правда ли? И я ответила, что да. Он сказал, что мог бы помочь мне
организовать принудительное обследование. Я ответила:
— Хорошо, позвольте мне поговорить с отцом, потому что я не могу дать согласие без него.
Я еще не была замужем, Чак и я не были тогда даже помолвлены.
Итак, я вернулась домой и поговорила с папой. «Это очень серьезно»,— сказал он. Ему нужно было ехать в командировку, и мы так ничего и не решили. Я позвонила в Вашингтон Кларе. Клара Пауэлл работала в нашей семье, пока мы, дети, не выросли,— она была нам второй матерью. Я сказала ей: «Клара, вы должны приехать к нам. Мама принимает таблетки, и я не могу больше вынести это. Братья звонят постоянно и спрашивают, как она, а я не знаю, что им отвечать. Мне даже не хочется видеть ее каждый день, потому что это невыносимо».
Я очень переживала, когда видела маму, а мама пере- живала, если я не виделась с ней. Я не жила вместе с родителями — у меня была собственная квартира. Когда я приходила к ним и направлялась в кабинет отца, мама, конечно, узнавала, что я была здесь, как раз и соседней комнате, и не оставалась в доме, не виделась с ней. Для нее это было очень тяжело.
Клара обещала приехать — под предлогом помочь расположиться в новом доме, распаковать все вещи и обжиться. Я снова поговорила с доктором Крузом, и он сказал: «Можем провести обследование, если ваш отец согласен».
Доктор Джозеф Круз: Почти сразу же, как только мы сели в машину и отправились в Тарнов, Сьюзен схватила меня за руку и выпалила: «Могли бы вы помочь маме?» Я ответил, что да, и приблизительно через неделю мне позвонил Боб Бэррэт, который был военным советником Президента Форда в Белом доме и приватно еще осуществлял охрану семьи Президента. Он спросил, кто я такой и почему вмешиваюсь в личные дела Форда. В сущности, он устроил мне головомойку, и я подумал: а зачем мне все это надо? Но я все-таки объяснил, о чем мы говорили с Сьюзен, и следующим вечером Бэррэт сам пригласил меня к Президенту, чтобы объяснить, что такое принудительное обследование.
Прежде чем Джерри смог решиться на тот или другой вид моего принудительного обследования, Сьюзен и Джой Круз предприняли собственное мини-обследование.
Я была в своей комнате, когда они вошли вместе с Кларой и Кэролайн Ковентри, моей секретаршей. Джой начал рассказывать мне историю его алкоголизма, а я думала, какими же надо быть противными, чтобы придумать все это. Похоже, Сьюзен, Клара и Кэролайн тайком сговорились собраться у меня, да еще привели постороннего. Конечно, я знала Джоя Круза как нашего гинеколога, но я встречалась в четверг в 12 часов дня со своим терапевтом, а Круза никто не вызывал. И вдруг он является нежданно-негаданно, и моей единственной мыслью было, как от него отвязаться.
Джой Круз: Чтобы отправиться с визитом к миссис Форд, я надел галстук, который никто не носит в Калифорнийской пустыне летом. Я провел с ней около полутора часов, рассказывая историю своей жизни. А когда дошел до моего алкоголизма, что и было целью визита, она уснула. Я разбудил ее и продолжил рассказ и затем сообщил, что, по-моему, у нее тоже есть проблема зависимости от некоторых химических веществ. Она была очень любезна и поблагодарила меня за внимание к ней.
Потом Сьюзен, Кэролайн и я вышли на улицу и я сказал Сьюзен: «Вам лучше вернуться и побыть с матерью. Я ведь только что наговорил ей массу серьезных вещей». Сьюзен поспешно ушла и так же поспешно вернулась, сказав: «Она там с Кларой и не желает видеть меня, она хочет, чтобы вы оставили ее в покое и никогда сюда больше не приходили!»
Воспоминания Сьюзен об этом дне расходятся с впечатлениями Джоя Круза лишь в одном. Она не помнит ни малейшего проявления моей вежливости. По ее мнению, наша встреча была безобразной.
Сьюзен Форд Вэнс: Мы сказали маме, что она должна остановиться, она ответила: «Ладно, я останавливаюсь. Я перестала принимать эти таблетки, я перестала принимать те таблетки». Она вдруг бросилась на нас, словно сумасшедшая: она уже была «готова»— мы не уследили за ней с утра,— посмотрев на меня, Кэролайн и доктора Круза, она закричала: «Вы — банда монстров, уходите отсюда, и чтобы я вас никогда больше не видела!» Она нас выгнала.
Я была в отчаянии. И присутствие доктора Круза, который собирался оказать нам помощь, и все наши усилия только вызвали ее гнев, который на нас же и обрушился, и мать выгнала меня из своего дома.
Я пришла к себе, а позднее, вечером, позвонила Кларе, потому что она была единственным человеком, с которым мама могла бы говорить на эту тему. Бог мой, как я была рада, что она с ней! Клара сказала: «Не волнуйся, с мамой все хорошо. Я ее привела в чувство».
Они меня приводили в чувство, успокаивали, волновали, выводили из чувств, заставляли чувствовать. Два дня спустя они провели принудительное обследование. Это было настоящее дело. Им и времени-то потребовалось лишь с четверга до субботы, чтобы все организовать. Боб Бэррэт: Каждый пытался выбрать наиболее удобное время для проведения обследования, но псе они также пытались уйти от этого. В пятницу мы находились в Рочестере, где Президент Форд выступал, когда нам позвонили. Миссис Форд должны были немедленно направить на лечение. И хотя уже было очень поздно, Президент позвонил Майку и Гейл и попросил их обязательно сразу же прилететь в Палм-Спрингс. Президент Форд намеревался выступать на следующий день в Вирджинии, а через день — в Нью-Йорке, но он убедил Генри Киссинджера выступить в эти дни; после этого мы отправились домой на личном реактивном самолете и прилетели рано утром. Дети Форда были уже там, и в 7.30 утра в кабинете Президента нас начали инструктировать, как проводить обследование.
Джерри Форд: Надо было решиться на это. После того как Сьюзен и Круз пришли к Бетти, а она их выгнала, стало очевидно, что надо что-то предпринимать. Я понимал: принудительное обследование — это палка о двух концах, но все равно чувствовал, что надо идти на риск.
Билл Блумер: Мы с женой приехали в Палм-Спрингс, когда было предпринято принудительное обследование моей сестры Бетти. Сьюзен встретила меня и предупредила: «Я все приготовила, и мы намерены обязательно все прямо ей сказать и заставить маму лечиться. Она, наверное, сразу же бросится к тебе за помощью. Я надеюсь, что ты ее в этом не поддержишь! Я ответил: «Конечно, я полностью согласен с тобой. Думаю, мне надо поговорить с Джерри, чтобы он был достаточно твердым, потому что он так любит Бетти и так ее защищает». И я поговорил с ним. Он сказал, что все понимает и что, может быть, это самое тяжелое дело, которое он когда-либо предпринимал в жизни.
Доктор Джозеф Перш: В четверг Джой Круз позвонил мне в морской госпиталь и сказал, что необходимо провести принудительное обследование миссис Форд. Он рассказал мне, как много лекарств она принимает. Я понимал, что де-токсикацию нужно проводить немедленно, но согласился, что первичное обследование можно сделать очень хорошо и в ее доме. Дело в том, что госпиталь доктора Круза, который находился в Палм-Спрингс, был в то время закрыт, но доктор Круз объяснил мне, что, если вдруг что-нибудь случится, рядом — в нескольких минутах ходьбы от Фордов — пункт неотложной помощи госпиталя Эйзенхауэра.
Я сказал, что прибуду в Палм-Спрингс на следующий день, в пятницу, и привезу свою медицинскую сестру — Пэт Бенедикт. Для этого было несколько причин. Пэт была под моим непосредственным началом, и я мог просто приказать ей не задавать лишних вопросов, чтобы дело не получило публичной огласки. Кроме того, Пэт могла остаться жить в резиденции Форда. Пэт была прекрасно обученной сестрой и к тому же выздоравливающим алкоголиком. Она могла помочь миссис Форд понять ее заболевание.
Пэт Бенедикт: Доктор Перш позвонил мне и попросил прийти к нему домой. Это было в ночь с четверга на пятницу. Когда я пришла, он провел меня в гостиную и спросил, что я знаю о Бетти Форд. Я сказала, что ничего не знаю о Бетти Форд, он посмотрел на меня как-то странно. Он сказал, что говорил с доктором Крузом и нам надо начинать лечение, не теряя времени.
Я пошла передать дела в связи со срочным отъездом. Доктор Перш сказал всем в госпитале, что у моей матери сердечный приступ и мне требуется несколько дней, чтобы побыть с ней, пока она больна. В пятницу мы подъехали на машине в Палм-Спрингс прямо к приемной Джоя Круза. Круз, Сьюзен и Клара были уже там. Клара сказала, что это выглядит как подготовка к сражению. Я переночевала в доме доктора Круза, и было оговорено, что мы все встречаемся на следующее утро в резиденции Президента Форда.
Джой Перш: Так как мы встретились с Кларой и Сьюзен утром в пятницу, у меня была возможность немножко подготовить их, прежде чем собралась вся семья. Завтра, сказал я им, мы должны поставить мадам в такое положение, чтобы у нее не было иного выхода, кроме лечения. Поэтому не нужно никаких горячих обсуждений и аргументации. Они должны кратко, в мягкой, но прямой форме представить ей факты, сказать о двух вещах — насколько сильно болезнь влияет на ее здоровье и разрушает его и насколько сильно болезнь влияет на них. И как они — ее дочь и друзья — не могут больше это наблюдать. Потом я спросил, что бы они хотели сказать мне, и Сьюзен ответила: «Она все время принимает лекарства, она принимает их от болей. Я знаю это, но не могу спокойно видеть, потому что боюсь, она погибнет от этого». Я ответил, что это как раз то, о чем они должны ей сами сказать.
Сьюзен Форд Вэнс: Когда я встретила Пэт Бенедикт, возникло ощущение, что кто-то снял с меня огромный груз. Она так понимала все, что происходило со мной и через что я прошла! Когда я рассказывала ей о маме, каза лось, что она все это очень хорошо знает, и она убеждала меня, что многие люди тоже прошли через это.
Присутствие Клары также было очень кстати. По-моему, именно Клара в конце концов позвонила моему брату Джеку и убедила его принять участие в обследовании. Он был единственным, кто противился этому, но Клара сказала: «Мы должны сделать это для мамы. Если нам не удастся, то не удастся. Но мы предпримем все, что в наших силах». В итоге Джек тоже приехал.
Джек Форд: После того как вы похороните кого-то трижды, вы, может быть, почувствуете слабость перед новой тяжелой ситуацией. Я потерял надежду, что все можно как-то уладить, и мне так не хотелось причинять ей ненужную боль.
Майк Форд: Только одна Сьюзен говорила, что так не может продолжаться, именно она сказала об этом папе. Папа позвонил мне и Гейл и сообщил, что необходимо немедленно провести обследование. Спросил, сможем ли мы прилететь. Нужно, чтобы мы все были там, потому что такое вмешательство должно быть сделано в обстановке любви и помощи маме и семье.
Я был очень обеспокоен, как мама будет реагировать на это. Я знал, что мы должны разрешить эту проблему, но далеко не был уверен, что достигнем чего-то таким путем.
Потом уже, после консультации с доктором Першем и доктором Крузом, мы все стали понимать сущность наркомании — зависимости от химических веществ — и как это влияло на ее жизнь. Я понял, что необходимы решительные действия. И с этих позиций пришел к убеждению, что должен поехать и все ей сказать.
Стив Форд: Я уже долго не жил в одном городе с родителями, только приезжал к ним, но Сьюзен была в Палм-Спрингс, и поэтому именно она заварила кашу — забила тревогу. Все, кроме нее, жили в других местах, и все это не затрагивало их так, как ее. Ведь очень тяжело жить с теми, у кого есть зависимость от алкоголя или химических веществ. Эти люди не всегда адекватно думают, совершают неадекватные поступки, с ними трудно общаться.
Как семья, мы давно были подавлены всем этим, но никто из нас не сделал и шага, чтобы что-то предпринять. Мы сторонились этого. Никогда не давали маме возможность получить помощь в разрешении ее трудностей с алкоголизмом и лекарственной зависимостью.
Если она не хотела лечиться, ну что же, мы могли бы сказать: «Мама, мы любим тебя, мы здесь из-за тебя, но мы не можем оставаться здесь навсегда, мы должны уехать». Но никогда не оказали мы ей даже такой поддержки. Думаю, это была наша вина.
У меня не было никакого представления о лечении алкоголизма и наркомании, и я совершенно не был уверен в том, что мы собирались делать. Когда я приехал в Калифорнийскую пустыню в субботу утром, то, в сущности, обо всем этом имел смутное представление. Только когда мы все вместе собрались в кабинете отца с врачами, стало ясно, на что мы решились.
Пэт Бенедикт: Они только что переехали в Калифорнию, поэтому в их новом доме еще не все было распаковано и комнаты для гостей не готовы. Когда Президент Форд пришел в кабинет, дети уже были там. Президент выглядел очень напряженным и собранным. Я не помню сейчас, кто точно, Перш или Круз, объяснили, что и как они должны говорить матери, но мы оставались там в общем недолго.
Было решено, что если миссис Форд поймет необходимость лечения и согласится на него, я останусь с ней до тех пор, пока она не будет госпитализирована. Доктор Перш спросил: «Хочет кто-нибудь добавить что либо?» И я сказала Президенту Форду, что сделаю все, что только смогу, чтобы помочь его жене. Он посмотрел ни меня и ответил: «Благодарю вас».
Джой Перш: В период перед принудительным обследованием только Джека Форда пришлось убеждать в его необходимости. Он сказал мне: «Вы же никогда не видели эту больную!» И это была правда. Но я спокойно ответил ему, что изучил ее диспансерную карту.
Боб Бэррэт: Прежде чем они покинули кабинет, Перш дал всем подробные инструкции, и они, естественно, были очень растерянны. Каждый упрекал друг друга, я вмешался и сказал, что не нужно обвинять никого — этим ведь ничего не добьешься! Я говорил об этом позднее с Першем, и он сказал: «Они были испуганы. Им ведь никогда раньше не приходилось делать ничего подобного. Главным было постараться создать доверительную, теплую обстановку (когда близкий человек идет на риск, необходимо оказывать ему больше внимания, чем обычно) и все провести в наиболее благожелательной манере.
Джой Круз: Нам потребовалось около пятнадцати минут, чтобы подготовить семью в кабинете Президента. Фактически они были уже готовы. Мы с Першем дали им по листу бумаги и сказали: «Теперь вы должны описать какое-нибудь событие, связанное с токсикоманией миссис Форд: что вы чувствовали тогда и как ощущаете это теперь, а затем другое подобное же событие и как вы перенесли его». И они все написали, а затем кто-то вслух прочитал, как мать заснула в присутствии его друзей и он должен был отнести ее в спальню,— что-то в этом роде. Один из них спросил: «Папа, ты слышишь? Ты это слышишь?» Президент, конечно, слышал, слышал все.
Джерри Форд: Доктора буквально дрессировали нас, давая кучу инструкций, которым необходимо было следовать, чтобы все прошло успешно. Они предупреждали детей: «Ваша мать просто взбесится, она будет рыдать, будет сопротивляться, возможно, даже попытается убежать
из дома. Но вы должны быть твердыми, вы должны быть целеустремленными и не должны позволять ей расслабить вас, вызвать в вас жалость, потому что именно это она все время и делала. Она просто подавляла вас всех».
Действительно так и было. Я сам превратился в пассивного наблюдателя, позволил Бетти продолжать пить и принимать таблетки. Я находил все возможные оправдания, почему мы с ней постоянно везде опаздываем или почему она вообще не появляется в обществе. И положение все ухудшалось, а не улучшалось. Мои слабые просьбы не помогали. По правде, это приводило к обострению ситуации, потому что она все отрицала, словно ничего плохого не происходило, а я выглядел паникером.
Принудительное обследование было последним шансом. Я знал, что мне будут отвратительны вещи, которые я должен говорить, но испытывал также и чувство облегчения. Я уже был убежден, что это единственный путь, который может изменить существующее положение. Это была последняя возможность, которую мы собирались использовать.
Джой Перш: После подготовки членов семьи я дал им возможность выпить по чашке кофе, чтобы успокоить нервы. Сказал, что Джой Круз, Пэт и я хотели бы встретиться с ними в доме через десять минут и мы проведем обследование.
Иногда необходимо несколько таких подготовок родственников перед подобным обследованием. Это необходимо, если семья, с которой вы работаете, очень разобщена, если в ней несколько алкоголиков или если муж больной или жена больного уже имеют на примете другого супруга. Тогда вам приходится проводить собеседование с членами семьи перед обследованием несколько раз за две недели. И вы постепенно приходите к заключению, что как своих помощников сестру использовать не можете, домработницу тоже, а муж уже в мыслях где-то на стороне. Но Форды оказались действительно на высоте. Они были разбросаны по стране, но притянулись друг к другу как магнитом.
Президент, появившийся у себя в кабинете в то раннее утро, выглядел очень усталым. Он сказал: «Это будет неприятная процедура, не так ли?» Я ответил: «Да, это всегда неприятно, но это единственное, что можно предпринять. Если все удастся, то будет прекрасно и надежно».
В конце нашего небольшого подготовительного совещания он снова заговорил: «Вы уверены, что это необходимо провести? Это может ей помочь?» Я ответил: «Абсолютно уверен в первом и оптимистично настроен относительно второго».—«В таком случае,— сказал он,— пойдемте». Он положил свою курительную трубку и встал.
Когда вся семья собралась в доме, я не имела представления о том, что происходит. Думала, Майк и Гейл прилетели навестить нас, потому что я не очень хорошо себя чувствовала. Я была совершенно счастлива до тех пор, пока Джерри не усадил меня на этот диван и сказал: «Мы бы хотели поговорить с тобой кое о чем и хотели, чтобы ты выслушала нас, потому что мы любим тебя». Я слушала, но не слышала, что они любят меня. Я слышала, что я погибаю, что я сломлена.
Стив Форд: Она никогда не была сломлена. Я могу понять, почему она так думала, когда это произошло, но как мать она никогда не была сломлена. Во время принудительного обследования я рассказал ей только об одном событии — об уикенде, когда папа отсутствовал, а он не хотел, чтобы мама была одна, и я приехал в Палм-Спрингс с Мелани — девушкой, с которой встречался. Когда мы туда приехали, я сделал обед — приготовил овощи, салат, все, что надо, и отнес маме. Она сказала: «О, спасибо, по правде, есть-то я совсем не хочу!» Я был очень расстроен. Ведь я сходил в магазин, купил все, накрыл как полагается стол, разложил приборы возле тарелок, а она ушла и снова выпила.
Когда я рассказал об этом на принудительном обследовании, она расплакалась. Вы знаете, тогда было сказано очень много такого, о чем никогда раньше не говорилось.
Джек Форд: На обследовании я рассказал только об одном — о том, что было для меня очень мучительно: я не любил приглашать домой друзей. Если кто-то приходил к нам, особенно если перед этим мы были, например, в кино или где-то еще, я всегда старался заглянуть в комнату родителей, чтобы проверить, в каком состоянии находится мама.
Майк Форд: Я сказал маме, что, как самый старший, вероятно, яснее других представляю себе, как трудно быть женой Президента и матерью четырех детей, и понимаю все требования и неудобства, которые она испытывала от своего окружения. Но теперь она дошла до того, что должна понять — ее образ жизни разрушителен: она губит взаимоотношения с мужем, семьей и со своими друзьями, а эти связи слишком ценные, чтобы их потерять, и жизнь слишком дорога, чтобы не беречь ее. Потом Гейл высказалась действительно очень жестко. Мы были женаты около четырех лет, и Гейл сообщила маме, что мы хотим иметь семью и надо, чтобы наши дети знали свою бабушку, и не только знали ее, но и видели в ней здорового и любящего человека. И что именно поэтому у нее нет внуков, а в будущем ей предстоит жить без них или жить в таком жалком состоянии, когда внуки будут бояться ее. Это действительно добило маму.
Боб Бэррэт: Президент и миссис Форд сидели перед окном, спиной к корту для гольфа. Только они сидели на диване. А перед ними полукругом расположились Майк и Гейл, Джек и Стив, Сьюзен и Клара, доктора и сестра.
Миссис Форд казалась маленькой, почти кукольной, затерянной среди диванных подушек, а когда ее муж произнес вступительную фразу, все могли заметить, как она смутилась. Он говорил о ее зависимости от химических веществ, а затем сказал: «Сейчас доктора будут говорить с тобой». Доктор Перш произнес: «Миссис Форд, вы не должны бояться, все собравшиеся любят вас». Потом заговорил Майк. Он начал первый. По мере того как действие продолжалось, можно было видеть, как все сильнее качалась под ударами миссис Форд. На нее надвигалась лавина любви, но все же она несла с собой разрушающую оценку человеческих пороков. Я смотрел на Перша, потому что думал: бьюсь об заклад, это как раз то, что ему надо.
А Президент прижал к себе миссис Форд, и она, казалось, стала еще меньше. Говорил Джек, говорил Стив, а затем очередь дошла до Сьюзен. Самая юная, почти девочка, она, затеявшая все это и собравшая всех вместе, думала, что должна сказать очень многое, но вдруг разрыдалась. До сих пор каждый был очень нежен по отношению к матери, но никто не плакал. Сьюзен прильнула к Кларе, спрятала голову у нее на груди, а Клара поглаживала ее и говорила: «Ну, ну...»
Сьюзен Форд Вэнс: Папа начал, объяснив причину, которая собрала нас всех вместе и которая заключалась в том, что мы любим маму. Каждый старался подчеркнуть, что именно любовь привела их сюда. Перш предупредил нас, что, если мама ощутит малейшее чувство враждебности, ничего не выйдет. Он также попросил нас записать то, что хотим сказать, чтобы мы ничего не забыли. Я записала, что мама всегда прекрасно танцевала и я обожала смотреть, когда она танцует, но теперь она еле волочит ноги и шаркает ими. Она стала просто другим человеком; а когда я говорю о вещах, очень важных для меня, она все забывает, и это меня обижает. Я никогда не говорила об этом раньше, но это накапливалось во мне уже давно. Наверное, я давно обратила внимание на то, что мама принимает таблетки, еще когда мы были в Белом доме, но никогда не задумывалась об этом раньше. Когда я закончила колледж и вернулась домой в апреле 1977 года, то стала замечать, что, с тех пор как она стала жить в Калифорнийской пустыне, у нее не появлялось новых близких друзей. И подумала: бедная мама, как она, наверное, одинока здесь. Потом я начала понимать. Однажды она упала ночью, сломала ребро и выбила зуб. Я начала встречаться с Чаком — он был в то время одним из секретных агентов моих родителей и бывал с мамой в различных ситуациях, защищая ее. Как-то он пришел ко мне и сказал: «Сьюзен, ты должна что-то сделать в отношении своей матери, у нее происходит медленный распад личности». Это произвело на меня сильное впечатление, потому что его отец был алкоголиком и в конце концов покончил жизнь самоубийством. Тогда эти разговоры сопровождались ужасными ссорами между нами, а теперь я смотрю на Чака и думаю, спасибо тебе за то, что ты тогда надоумил меня.
Я помню, как мы с мамой ездили в Лас-Вегас на спектакль с участием Тони Орландо. Чак и я вынуждены были почти на руках поднимать ее по лестнице в комнату. Все, кто окружал ее, делали вид, что ничего не происходит, и мы тоже в совершенстве умели делать вид, что ничего не происходит, и все-таки постоянно думали, что же делать.
Во время обследования мне было очень трудно говорить не потому, что я плакала, а потому что мама была так подавлена, что это приводило меня в отчаяние. Но все-таки в то же самое время это было почти облегчением для меня, это было очищением от всей лжи, это было как избавление.
Пэт Бенедикт: Когда Сьюзен говорила, она еле стояла на ногах. Я придвинула к ней свой стул. Я встретилась с ней только за день до этого, что накладывало свой отпечаток, но она взяла мою руку и сжала ее так сильно, что, черт возьми, чуть не сломала.
Джой Круз: Когда мы все пришли в дом, Бетти удивилась, увидев Майка и Гейл; она крепко обняла их, а затем заметила, что среди членов ее семьи были чужие люди. Президент усадил ее, а я спрашивал себя: кто же начнет? И Перш спрашивал себя, кто же начнет, и Пэт Бенедикт спрашивала себя о том же. Начал Президент. Бетти уже была знакома со мной, Президент представил ей Джоя Перша и Пэт Бенедикт. Он сказал Бетти, что все родные очень любят ее и беспокоятся о ней и здесь еще присутствуют люди, которые собираются ей помочь, и мы хотим, чтобы она сейчас нас выслушала. Затем он обвел всех взглядом и, указав пальцем на Майка, сказал: «Майк, начинай». Президент взял на себя роль ведущего и повел обследование. Я сказал себе — началось. Пэт сказала себе — началось. Перш сказал — началось. И это чудесно.
Все действительно шло чудесно. И то, что я уже просыпалась утром без всяких препаратов, которые так долго принимала, и то, что моя семья не позволила мне уклониться от лечения.
Думаю, принудительное обследование сработало потому, что мы оказались так тесно спаяны. Даже когда дети были маленькие — Джерри и я хотели тогда купить участок в Вэйле,— мы советовались с ними. Хотели быть уверенными, что в Вэйле они будут с удовольствием проводить все свои летние и зимние каникулы. В каждом важном решении принимали участие все, и в моем выздоровлении тоже принимали участие все, потому что моя болезнь касалась каждого.
И еще думаю, что, если бы кто-то из детей — или Джерри — попытался предпринять это один, я смогла бы увернуться. Наверное, ответила бы: «Я рада, что ты сказал мне это, я позабочусь сама, не беспокойся». И продолжала бы слабеть все больше и больше, потому что уже втянулась, у меня была пагубная зависимость, причем комбинированная.
Но они пришли все вместе, и они пришли прежде, чем я себя полностью погубила. Конечно, это не означало, что предпринятое вмешательство доставило мне удовольствие.
Когда Перш сказал: «Ну, я предполагаю, что у вас нет разрушения мозговых структур», я была просто поражена. Разрушение мозговых структур? Бог мой, разрушение мозга! Это было что-то такое, о чем я никогда раньше не думала. Когда Стив рассказал про то, как он приготовил для меня обед, а я выпила одну рюмку, другую и вообще не вышла к столу, я подумала, что это просто наглость. Я же всегда выпивала пару рюмок перед обедом. Когда Сьюзен стала жить отдельно, я тоже почувствовала обиду. Оглядываясь назад, я понимаю, что совершенно не осознавала своего положения. У меня была полная потеря самокритики, а это краеугольный камень алкоголизма. И мне совсем не понравилось, что Джерри вспомнил, как я упала ночью и сломала ребра. Одним из аргументов, усиливавших мою самоуверенность, было как раз то, что я никогда не падала. Могла же я иногда и забыть о чем-то? Ну просто не помнить, что случилось?
Джерри говорил, какая я была вялая, медлительная. «Ты двигалась на второй скорости»,— сказал он. И добавил, что становилось все труднее вести нормальную жизнь.
Я думаю, мой муж пришел тогда к мысли, что он просто-напросто женат на женщине, потерявшей здоровье (действительно, она посещает доктора каждую неделю, и доктор не отменяет визиты; и все эти дети, которые ее состарили; и то, что она пережила с ущемлением шейного нерва, и сколько раз она бывала в больницах). Он решил, видно, что я стала одной из тех несчастных женщин, которые рано увядают, превращаются в старух, и тут уже ничего не поделаешь.
Для него легче стало бывать в отъездах. Он сказал, какое мучение испытывал, наблюдая за тем, как утром я встаю и сразу принимаю пригоршню таблеток, а затем еще такую же вечером перед сном, запивая их парой рюмок. Долгое время, как теперь стало ясно, он старался ничего не замечать. У него, так же, как у меня, отсутствовало критическое отношение к моему состоянию. До тех пор пока мы арендовали дом — а наш дом в Зандерберде в это время строился,— он разговаривал с детьми оптимистически. «Ну,— говорил он,— ей будет лучше, когда мы разместимся в доме с большим кортом для гольфа. Она заведет собак, будет гулять с ними по корту, и это будет очень полезно для нее, будет занимать ее. Она должна иметь какое-то дело».
Что касается мальчиков, то когда Сьюзен обратилась к Джою Крузу, не уверена, что братьев не обидело ее вмешательство, хотя именно оно спасло мне жизнь. Или, возможно, моя жизнь была спасена, потому что принудительное обследование заставило меня увидеть, как велика их забота обо мне.
Когда вы страдаете алкоголизмом или любым видом зависимости от каких-то препаратов, ваше уважение к себе так снижается, что вы уверены — никто не пожелал бы беспокоиться из-за вас. Думаю, такое принудительное обследование потому и срабатывает, что вы внезапно понимаете: кто-то за вас переживает, хочет о вас заботиться.
Между тем никакое лечение не поможет, если больной категорически настроен против. Семья не может сказать: о'кей, мы намерены насильно поместить тебя в эту больницу, запереть все двери и окна, и ты будешь там, пока не поправишься. Во мне самой должно было что-то откликнуться, я сама должна была задуматься: что-то неладно,— может быть, принимаю не те таблетки или слишком много, может быть, у меня возникло привыкание к ним.
В конце обследования доктор Перш спросил меня, не желаю ли я начать лечение, и я ответила согласием. Но Боб Бэррэт утверждает, что это прозвучало неискренне. Он говорит, что я «надела свою профессиональную улыбку политического деятеля» и пустила в ход пустозвонные банальности о том, как мне хочется быть здоровой. Однако доктор Перш сказал: «Прекрасно, миссис Форд». Затем Пэт Бенедикт пересекла комнату, направляясь ко мне, а я смотрела на нее и думала, что ей от меня надо. Оказывается — мое разрешение остаться у нас в доме.
Пэт Бенедикт: В моем понимании первое, что мы должны были сделать,— провести детоксикацию, второе — заставить ее лечиться. Я не знала, где бы ей хотелось лечиться — в Газелдене, в морском госпитале или у черта на куличках. Я опустилась перед ней на колени и не сказала ни слова про алкоголь, а говорила только о лекарствах. Я сказала: «Бетти, у меня были те же неприятности, я принимала массу фенаминов во Вьетнаме. Кроме того, я принимала седуксен и другие транквилизаторы, чтобы успокоить нервы, я прошла через это сама и помогу вам». Она посмотрела на меня, словно я вообще не существовала. Наконец я сказала: «Бетти, я тоже перенесла операцию удаления груди по поводу рака». Тогда она привстала и потрепала меня по щеке. Это привлекло ее внимание.
Прежде чем доктора отправились обедать, они оставили меня на некоторое время одну с семьей. Доктора сказали, что вернутся с несколькими друзьями и мне надо одеться. Естественно, я еще не была одета, сидела в халате. И еще добавили, что соберут все мои медикаменты и препараты и унесут их.
Я оделась и мобилизовала все свои силы, чтобы доказать — на самом деле я в порядке. Проглотила пачку таблеток. Я им покажу! Они хотят конфисковать мои запасы? В один прием проглотила четыре или пять таблеток, которые обычно принимала в полдень. Мне было необходимо это, прежде чем день наконец кончится.
После обеда пришли несколько человек, которые были представлены нам как группа поддержки, проводящая собеседование. Все они рассказывали свои истории. Об их алкоголизме и выздоровлении и о том, как теперь изменилась их жизнь.
Все еще накачанная своими таблетками, я была совершенно послушной. Думала, как это мило! Помню, одна женщина принесла мне коробку бумажных носовых платков, завязанную цветной тесемкой, и сказала: «Это пригодится вам, когда пойдете на лечение», а я подумала: плакать-то я не собираюсь ни в коем случае — уже вся до конца выплакалась.
После этого собеседования доктор Перш прочитал нам лекцию. На школьной доске он расписал каждое лекарство, которое я принимаю, по сколько миллиграммов в день и длительность периода их полувыведения, и когда он все это суммировал, то общее количество оказалось ошеломляющим. Он сказал, что с годами у меня развилась удивительная толерантность к этим лекарствам. Когда вам приводят такие доказательства, да еще прямо на школьной доске, надо быть уже полным идиотом, чтобы не понять опасность положения.
Джерри Форд: Мои опасения относительно количества препаратов усилились. Я никогда не считал, сколько она принимает таблеток, но знал, что много. Я видел счета из аптеки. Меня больше беспокоили лекарства, чем алкоголь, потому что количество, которое она выпивала, не представлялось мне слишком большим. Пара рюмок водки перед обедом, а после обеда она предпочитала пару стаканчиков кукурузного виски. Но до тех пор пока Перш не показал нам диаграммы, я не знал, как комбинация алкоголя и таблеток увеличивает их воздействие. Для меня это были первые конкретные доказательства.
Перш сказал, что, как только будет снято отравление, я смогу рассмотреть несколько альтернатив лечения. Я могу ходить на собрания «Общества анонимных алкоголиков» и учиться трезвому образу жизни, но это займет значительно больше времени, чем концентрированное лечение по программе. Рассматривались два госпиталя — Газелден под Миннеаполисом или реабилитационное отделение доктора Перша в Морском госпитале в Лонг-Бич.
Я выбрала Лонг-Бич, потому что я хотела остаться в Калифорнии. Стив был в Лагуне, Джек — в Сан-Диего, а Сьюзен — в Палм-Спрингс, и я не хотела находиться слишком далеко от них.
Сьюзен Форд Вэнс: Тут же началось очищение дома от лекарств. Доктор Круз, Кэролайн Ковентри и я забирали их отовсюду, куда только могли добраться, даже из мусорных ведер. Везде были пузыречки, пузыречки и пузыречки. Мы сложили все это в ящик, и Круз унес его, чтобы выбросить.
Все закрутилось с точностью часового механизма. Пэт сначала не понравилась маме. Но она очень помогла. Появился кинопроектор, и запустили принесенный врачами учебный фильм об алкоголизме и наркомании, который мы все смотрели и начинали представлять себе, что происходит.
Клара, помню, приготовила вечером большую кастрюлю жаркого, и мы поужинали все вместе. Казалось, что наша семья снова стала одной большой семьей. Казалось, что все образовалось и больше ничего не надо скрывать.
Пэт Бенедикт: Джек и Стив поставили мне раскладушку в кабинете, смежном со спальней Фордов. Когда Перш уехал из Лонг- Бич, он даже не простился со мной — просто оставил меня там. Не сказал «желаю удачи» или что-нибудь в этом духе. Он был моим начальником, но теперь его уже здесь не было. Правда, распорядился, чтобы мы с Крузом пошли в Центр Эйзенхауэра и взяли там лекарства для детоксикации Бетти дома. Позже я говорила Першу, что или мы оказались такими компетентными, или нам просто повезло. Она ведь могла и умереть.
Стив Форд: Мама была в большой панике, оказавшись перед голой правдой, что она наркоманка. По правде говоря, напирая на это, мы старались не оставить ей другого выбора. Когда я вспоминаю это, передо мной встает картина ее потрясения. Кто-то пришел и забрал все таблетки из ванной, гардеробной — отовсюду, где она только могла их спрятать. Думаю, встав на путь выздоровления, она даже не имела представления, куда это приведет.
Да, я не имела никакого представления.
В эту неделю детоксикации меня так трясло, что мне не нужна была даже электрическая зубная щетка. А ночью в постели так сводило ноги, что нельзя было лежать. Я повторяла молитву мудрости: «Господи, дай мне спокойствие перенести то, что я не в силах изменить». Я твердила ее постоянно, с трудом перемогая выведение химических токсинов, сопровождающееся возбуждением. Повторение молитвы снова и снова приносило мне ощущение данного момента, и, казалось, это успокаивало меня.
Да, потребовалось много молитв, много упражнений, много подводных массажей для того, чтобы я могла спать. Иногда я совершенно не могла заснуть. Вставала раньше всех и делала себе кофе. Бродила по дому, растягивалась на полу, наблюдая за колибри, которые просыпались и прыгали за окнами. Я обнаружила, что от бессонницы не умирают. Для того чтобы спать, тело должно быть готово для сна. Мое тело еще не было готово.
Как часто ночами я мечтала о снотворном. Но таблетки эти были из другой жизни, а я училась жить без подпорок. Я встаю, выпиваю стакан молока с хрустящим печеньем, немного читаю. Все было бы легче, если бы мой муж оказался не таким здоровым и разумным. Меня просто бесит, что я лежу без сна и переживаю свои проблемы, а он говорит: «Ты все равно не можешь ничего сделать ночью, лучше тебе заснуть — утро вечера мудренее». Он великолепен, а мне ужасно хочется шлепнуть его.
Я понимаю теперь, что с их стороны было довольно рискованно пытаться провести детоксикацию дома. Наверное, мне было бы лучше в госпитале, и Пэт согласна со мной.
Пэт Бенедикт: Я не знаю, почему Перш и Круз не поместили ее в Центр Эйзенхауэра. Не удивилась бы, если бы узнала, что она до сих пор сердита за это. Я была очень испугана, думала, что же мне делать. Я ведь даже не принадлежу к партии республиканцев. Доктора определили, насколько она была больна и что ей требовалось; они не считали, что покинули ее, думая, что сделали все наилучшим образом. В самый первый день после принудительного обследования она действительно была очень слаба. Ее постоянно тошнило и рвало.
Сьюзен Форд Вэнс: Когда я пришла, папа был дома. Я спросила: «Как мама, могу я увидеть ее?» Он ответил, что у нее очень плохо с желудком и ему не хотелось ее беспокоить. А я подумала, решилась ли я на это, если бы знала, через что ей придется пройти.
Пэт Бенедикт: Президент Форд тоже был испуган. Он хотел знать, почему Бетти все время выворачивает. Я сказала: «Мистер Президент, это самый тяжелый день, который у нее будет. Завтра я ее вымою в ванне и выведу на прогулку». На следующий день мы с ней пошли на прогулку на корт для гольфа. Проходя мимо кабинета Президента, она помахала мужу. На ней была голубая юбка, на голове повязан небольшой платок. Я несла в кармане седуксен, шприц и жгут на случай, если потребуется срочная помощь. Когда мы шли по дорожке, она вдруг неожиданно обняла меня. А я подумала — кажется, все обошлось.
Она хотела выздороветь, а это была половина успеха.
Прошла неделя. Пэт все время информировала по телефону доктора Круза и доктора Перша о моем артериальном давлении, пульсе, позывах на рвоту — словом, обо всех делах. Я приняла последнюю таблетку снотворного — отучают от лекарств постепенно — в пятницу, в полночь 7 апреля. Со мной были Стив и Пэт, и мы отпраздновали это событие на кухне яблочно-клюквенным соком.
В субботу было, мое шестидесятилетие, и предполагалось, что мы будем обедать у наших соседей Файестоунов. Мне этого не хотелось. Я знала, что перед обедом будет коктейль, и не хотела быть при этом — у меня ужасно болела шея, но, конечно, никаких обезболивающих таблеток не было.
Пэт Бенедикт: Шейный радикулит очень беспокоил ее, но они планировали этот обед — Леонард и Никки Файе-стоуны, Долорес Хоуп и Президент с Бетти. Бетти сказала, что она не собирается идти. Клара, Кэролайн и я переглянулись, потом я позвонила доктору Першу и сказала, что она отказалась идти. Он ответил, что надо, чтобы она встала, оделась и была на обеде. Мы ее подняли, одели, и она с Президентом пересекла газон на пути к дому Файестоунов. Клара, Сьюзен и я ушли в город. Это было впервые с тех пор, как я здесь появилась. Клара угощала нас обедом, а я все время беспокоилась. Боже, я ведь знаю, как она не хотела быть на том обеде. И все же она пошла туда, а вернувшись, сказала: «Это был действительно милый вечер». А я подумала — всыпать бы тебе хорошенько.
Никки Файестоун: Она позвонила и сказала, что, наверное, не очень удобно устраивать обед в день ее рождения в нашем доме. Я ответила: «Бетти, ты же среди друзей. Даже если ты будешь качаться на люстре, никто и слова не скажет. Делай что хочешь. Мы бы очень хотели, чтобы ты пришла. А если почувствуешь, что тебе трудно просидеть весь вечер, побудешь столько, сколько сможешь».
Она пришла, а когда пригласили к обеду, прошла прямо к столу, и, как всегда, они с Джерри не ушли домой до одиннадцати часов.
Все было именно так. Я осталась не только на час коктейля, но и на весь обед, и все изумлялась, что рука моя не дрожала и я была в состоянии есть суп, не разливая его по скатерти.
В воскресенье Пэт упаковала мои вещи для Лонг-Бич. Я намеревалась поехать туда на следующее утро. Последняя моя рюмка была 31 марта, накануне дня принудительного обследования, а со времени первой прошло более сорока лет.
Они недолги, дни вина и роз.
Эрнест Даусон
Достарыңызбен бөлісу: |