Гийом Мюссо Бумажная девушка

29

Когда мы вместе

Машина отъехала от терминала и вскоре застряла в пробке на окружном бульваре.

— Добро пожаловать во Францию, — подмигнул я Билли.

Она только пожала плечами.

— Тебе не удастся испортить мне удовольствие. Я всю жизнь мечтала побывать в Париже.

Несколько километров автомобиль тащился еле-еле, потом, добравшись наконец до ворот Майо, помчался по авеню Де ля Гранд-Арме и выехал на круглую площадь в начале Елисейских Полей. Билли сидела с открытым ртом. Она как ребенок рассматривала Триумфальную арку, «самую прекрасную в мире улицу» и непревзойденной красоты площадь Согласия.

Я несколько раз летал с Авророй в Париж, но почти ничего там не видел. Моя бывшая возлюбленная жила урывками между концертами и самолетами, у этой кочевницы не находилось времени даже показать мне родной город. Мы ни разу не задерживались здесь дольше чем на два-три дня, а большую часть времени проводили в ее элегантной квартире на улице Лас Касес, рядом с церковью Святой Клотильды. Поэтому я успел изучить лишь несколько улиц шестого и седьмого округов да десяток ресторанов и модных галерей, куда Аврора таскала меня.

Мы пересекли Сену, выехали на Левый берег и свернули с набережной в районе музея Орсе. При виде колокольни и контрфорсов церкви Сен-Жермен-де-Пре я догадался, что мы почти приехали (квартиру я снял через Интернет, будучи в Мексике). Действительно, еще несколько поворотов — и таксист высадил нас у дома номер пять по улице Фюрстемберг, рядом с небольшой круглой площадью со старинными магазинчиками в каждом доме. Ничего очаровательнее я в жизни не видел.

На небольшом газоне в центре площади стоял фонарь с пятью стеклянными шарами в окружении четырех павловний. Темно-синие черепичные крыши блестели на солнце. От тихой площади лучами расходились узкие улочки. Этот романтичный уголок, казалось, сошел прямиком с рисунков Пейне.

* * *

Прошел год, но я прекрасно помню, как Билли выходит из машины и смотрит на все горящими от восхищения глазами. Тогда я еще не знал, что предстоящие несколько недель станут самыми прекрасными и самыми печальными в моей жизни.

* * *

Бонни сидела за письменным столом, уткнувшись в компьютер. Она подняла голову, чтобы поблагодарить соседку, и вернулась к шахматной партии.

Это была девочка-подросток с темными, коротко стриженными волосами и открытым, еще по-детски круглым лицом, но серьезный, сосредоточенный взгляд говорил о том, что, несмотря на юный возраст, она уже многое повидала.

Осеннее солнце заглядывало в окно, освещая увешанные постерами стены комнатушки. С плакатов смотрели кумиры двух девочек: Роберт Паттинсон, Кристен Стюарт, Альберт Эйнштейн, Барак Обама, Далай-лама.

— Не хочешь открыть? — спросила китаянка через несколько минут.

Бонни рассеянно хмыкнула.

— Задам взбучку этой чертовой машине и открою.

Она сделала смелый ход, переместив коня на Д-4 в надежде съесть слона.

— Может, это подарок Тимоти, он же в тебя безумно влюблен, — предположила Ю Чан, рассматривая посылку.

Бонни снова хмыкнула:

— Плевать мне на этого Тимоти.

В ответ на ее маневр компьютер двинул вперед ладью.

— Тогда я сама открою! — решилась китаянка.

Не дожидаясь согласия подруги, она разорвала упаковку и обнаружила толстую книгу в кожаной обложке с надписью «Том Бойд. „Трилогия ангелов“. Второй том».

— Это роман, который ты купила в Интернете, — разочарованно протянула она.

Бонни опять хмыкнула.

Теперь главное — защитить коня и ни в коем случае не отступать. Она кликнула мышкой, чтобы подвинуть вперед пешку, но случайно поставила ее не на ту клетку.

«Все…»

«Боюсь, ничего хорошего на соревновании мне не светит», — подумала она, закрывая программу.

На следующей неделе ей предстояло защищать честь университета на чемпионате мира по шахматам для юниоров. Он проходил в Риме, что одновременно восхищало и ужасало Бонни.

Взглянув на настенные часы в форме солнца, девушка стала спешно собираться. Она схватила книгу и сунула ее в рюкзак. Вещи для путешествия можно сложить потом.

— Addio, arnica mia!⁷⁵

Бонни спустилась по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и побежала на остановку скоростного поезда, соединяющего Беркли с Сан-Франциско. Пока состав мчался на глубине сорока метров под заливом, она прочитала первые три главы романа, выскочила на станции Эмбаркадеро и села в кабельный трамвай на Калифорния-стрит. Набитый туристами деревянный вагон пересек Ноб-хилл и пронесся мимо собора Грейс. Проехав еще две остановки, девушка вышла и толкнула дверь онкологического отделения больницы Ленокс. Она приходила туда два раза в неделю в качестве волонтера ассоциации, организующей творческий досуг больных. Эта идея пришла ей в голову после того, как она два года просидела у постели больной раком матери. Бонни уже училась в университете, но ей только исполнилось шестнадцать, а в волонтеры обычно брали совершеннолетних. К счастью, директор больницы Элиот Купер дружил с Гэрретом Гудричем, врачом, проведшим рядом с матерью Бонни последние дни, поэтому на присутствие девочки в больнице закрывали глаза.

— Добрый день, миссис Кауфман! — радостно сказала Бонни, входя в палату на четвертом этаже.

При появлении Бонни лицо Этель Кауфман озарила улыбка. До недавнего времени пожилая женщина отказывалась участвовать в занятиях по живописи и рисунку и настольных играх, не ходила на выступления клоунов и спектакли кукольного театра, считая их глупыми и бессмысленными. Она хотела спокойно умереть, вот и все. Но Бонни отличалась от остальных волонтеров. У девочки был сильный характер; кроме того, Этель нравились ее искренность и живой ум. Они долго притирались друг к другу, но теперь не могли представить свою жизнь без регулярных встреч. По сложившейся традиции вначале они болтали обо всяких пустяках. Этель расспросила Бонни о занятиях в университете и о том, как идет подготовка к шахматному турниру, а потом девочка вынула из сумки книгу.

— Сюрприз! — выкрикнула она, показывая красивое издание.

У Этель болели глаза, и Бонни с удовольствием читала ей вслух. Несколько недель они провели, погрузившись в удивительный мир первого тома «Трилогии ангелов».

— Я не удержалась и прочитала несколько глав. Так что сейчас перескажу их и буду читать дальше, хорошо?

* * *

Она сидела за столиком, склонившись над ноутбуком.

Мило с чашкой карамельного латте придвинулся ближе.

Вводя в поисковике различные ключевые слова и словосочетания, Кароль вышла на страницу «www.ebay.com», где был выставлен на продажу экземпляр романа, за которым они охотились.

— С ума сойти! — воскликнул Мило, вылив на рубашку полчашки кофе.

— Думаешь, это та самая книга?

— Конечно! Тираж уничтожен, сейчас в мире всего одна книга с такой обложкой, — ответил он, рассматривая фотографию.

— Черт, продана! — разозлилась Кароль.

Роман выставили на продажу несколько дней назад, и его тотчас купили за смехотворную цену в четырнадцать долларов.

— Можно найти продавца и узнать адрес покупателя.

Не теряя времени, Кароль зашла в раздел с информацией о пользователе: annaboro73, зарегистрирована шесть месяцев назад, положительные отзывы.

Молодая женщина тут же отправила письмо, объясняя, что ищет покупателя книги. Друзья подождали пять минут без особой надежды на ответ. Наконец Мило потерял терпение и составил недвусмысленное послание, обещая тысячу долларов в награду за сведения.

— Все, пора на работу, — сказала Кароль, посмотрев на часы.

— А где твой напарник?

— Заболел, — ответила она, выходя из кафе.

Мило тоже вышел и сел на пассажирское сиденье полицейского автомобиля.

— Ты не имеешь права находиться здесь. Я на работе, а это патрульная машина.

Мило пропустил ее слова мимо ушей и как ни в чем не бывало продолжил разговор:

— Какой у нее никнейм?

— Annaboro73, — ответила Кароль, включая зажигание.

— Скорее всего, Анна — это имя.

— Логично.

— Тогда Боро — часть фамилии. Она же написала не «Borrow», а «boro». Наверное, что-то немецкое.

— Скорее польское. Например, Боровски.

— Да, возможно.

— А цифра? Может, год рождения?

— Вполне, — согласился Мило.

Он уже открыл справочный сайт на телефоне, но в одном только Лос-Анджелесе жило больше десяти женщин по имени Анна Воровски.

— Дай-ка мне рацию, — попросила Кароль.

Мило не удержался от небольшой импровизации:

— Земля, Земля, прием, говорит капитан Кирк, корабль «Энтерпрайз», просим разрешения приземлиться на базу.⁷⁷

Кароль ошеломленно посмотрела на него.

— Что такое? Не смешно?

— Мило, это было смешно в восемь лет…

Она выхватила рацию и заговорила властным голосом:

— Прием, прием, говорит сержант Альварес, номер 364В1231. Мне нужен адрес Анны Боровски 1973 года рождения.

— О'кей, сержант, будет сделано.

* * *

— Прогуляемся? — предложила Билли.

Кажется, Париж хорошо на нее действовал. Волосы, конечно, оставались седыми, а лицо бледным, но она потихоньку приходила в себя.

— Не забывай, мне нужно написать пятьсот страниц…

— Всего ничего! — пошутила она, подходя к окну и подставляя лицо солнцу.

— Ладно, только ненадолго. Покажу тебе окрестности, и домой.

Я надел куртку, Билли слегка напудрилась.

Мы вышли и, как настоящие туристы, которыми, собственно, и являлись, отправились бродить по узким улочкам квартала Сен-Жермен, останавливаясь перед витринами книжных магазинов и антикварных лавок, изучая меню во всех кафе и роясь в металлических ящиках букинистов на набережной Сены.

Хотя модные бутики постепенно вытесняли книжные, квартал еще не совсем растерял былое очарование. В этом лабиринте улочек даже дышалось по-другому, казалось, воздух насыщен любовью к книгам, поэзии и живописи. Улицы и здания напоминали о богатом культурном прошлом. В «Прокопе»⁷⁸ работал Вольтер, а Верлен приходил туда пить абсент; на улице Фюрстенберг творил Делакруа; на улице Висконти жил Расин, а Бальзак открыл там типографию, которая в конечном итоге разорила его; Оскар Уайльд умер в нищете и одиночестве в дешевом отеле на улице Бозар; на улице Гранз-Огюстен Пикассо написал «Гернику»; на улице Сен-Бенуа играл Майлз Дэвис; на улице Сены жил Джим Моррисон…

У меня закружилась голова.

Билли лучилась счастьем: она порхала по городу с путеводителем в руках, наслаждаясь солнцем и внимательно следя за тем, чтобы не упустить ничего интересного.

В полдень мы сели отдохнуть на террасе кафе. Я один за другим пил эспрессо по-итальянски, а Билли радостно уплетала поджаренные хлебцы со сметаной, медом и клубникой. Наши отношения резко изменились. Агрессия бесследно исчезла, сменившись близостью и пониманием. Мы стали союзниками и старались заботиться друг о друге, понимая, что еще немного, и расстанемся навсегда.

— Зайдем в эту церковь? — предложила она, показывая на колокольню Сен-Жермен.

Я еще только доставал кошелек, чтобы расплатиться, а Билли уже допила горячий шоколад и вскочила из-за стола. Как непослушный ребенок, она побежала через дорогу, не обращая внимания на едущую навстречу машину.

Внезапно Билли рухнула как подкошенная прямо посреди проезжей части.

* * *

— Боюсь, сегодня мы не узнаем, чем все заканчивается.

Этель Кауфман нахмурилась и внимательно посмотрела на книгу. Повествование обрывалось на двести шестьдесят шестой странице прямо посреди фразы.

— Типографский брак, не иначе. Сходи в магазин и попроси поменять книгу.

— Я купила ее через Интернет!

— Значит, тебя надурили.

Бонни стало обидно. Она почувствовала, как краска заливает щеки. Вот досада! Такой увлекательный роман, да еще эти изящные акварельные иллюстрации.

— Обед!

Бонни тоже получила свой паек: овощной суп, брюссельскую капусту и вареную треску.

Стиснув зубы, она заставила себя съесть несколько ложек. Откуда в тарелке с рыбой эта мутная водичка? Почему суп из зеленой фасоли такого отвратительного коричневатого цвета? А салат, кажется, забыли посолить… фу!

— Не бог весть что, — скривилась миссис Кауфман.

— Да, нечто среднее между «жуткой отравой» и «ужасной гадостью», — согласилась Бонни.

Пожилая женщина слегка улыбнулась.

— Я бы дорого заплатила за шоколадное суфле. Это моя маленькая слабость.

— Никогда не пробовала! — облизнулась Бонни.

— Хочешь, напишу рецепт? Дай мне ручку и книгу! Пусть от нее будет хоть какая-то польза.

Она открыла роман и каллиграфическим почерком вывела на чистой странице:

200 г черного шоколада

50 г сахара

5 яиц

500 мл молока средней жирности

1) Разломать шоколад на кусочки и растопить на водяной бане…

* * *

Билли лежала посреди дороги.

«Рено Клио» вовремя затормозил, чудом избежав столкновения. Движение на улице Бонапарта замерло, вокруг молодой женщины уже собирался народ.

Я наклонился к ней и поднял ноги, чтобы кровь прилила к мозгу, затем повернул голову набок и расстегнул воротник, в точности следуя инструкциям доктора Филипсона. Наконец Билли пришла в себя, на щеках появилось подобие румянца. Приступ был коротким, но неожиданным, точно так же, как в Мексике.

— Не радуйся, я еще не умерла, — пошутила она.

Я сжал ее запястье — пульс едва прощупывался.

Билли дышала с трудом, на лбу блестели капельки пота.

Встреча с профессором Клузо, которого рекомендовала Аврора, была назначена на следующий день. Я изо всех сил надеялся, что он оправдает мои ожидания.

* * *

Анна через глазок наблюдала за молотившим в дверь офицером.

— Мисс Боровски, я знаю, что вы дома! — крикнула Кароль, показывая удостоверение.

Анна повернула ключ и приоткрыла дверь, с тревогой глядя на полицейского.

— Что вам нужно?

— У нас есть несколько вопросов по поводу книги, которую вы недавно продали через Интернет.

— Я ее не крала! Она лежала в мусорном баке, — стала оправдываться Анна.

Кароль взглянула на Мило, передавая ему инициативу.

— Нам нужен адрес человека, которому вы отправили роман, только и всего.

— Думаю, это студентка.

— Почему?

— Она живет в кампусе Университета Беркли.

* * *

Дело в книге. Вернее, в том, что она написала на чистых листах. Поднявшись повыше на подушках, Этель взяла с тумбочки роман и открыла на той странице, где аккуратным почерком вывела рецепт любимого с детства десерта. С чего вдруг этот всплеск ностальгии? Может, потому, что смерть неизбежна и с каждым днем подбирается все ближе? Вероятно, все дело в этом.

Ностальгия… Она ненавидела это чувство. Жизнь была так коротка, что она решила никогда не оглядываться. Этель жила настоящим, стараясь абстрагироваться от прошлого: не покупала сувениров, не праздновала дни рождения, переезжала каждые два-три года, чтобы не привязываться ни к людям, ни к местам. Это казалось ей необходимым условием для выживания.

Но сегодня прошлое внезапно постучалось в дверь. Этель с трудом встала и доковыляла до металлического шкафа, где лежали ее вещи. Она вытащила закрывающийся на «молнию» чемоданчик из грубой кожи, который принесла племянница Катя в свой последний визит. Там лежали вещи, которые девушка нашла в родительском доме перед тем, как продать его.

С первого снимка, датированного 1929 годом, смотрела влюбленная пара, гордо позирующая с тремя детьми. Мама держала на руках Этель, а брат и сестра, близнецы, на четыре года старше ее, стояли с двух сторон от отца. Красивая одежда, искренние улыбки, дружеская атмосфера — фотография дышала добротой и любовью. Этель положила карточку рядом с собой на кровать. В последний раз она рассматривала ее несколько десятилетий назад.

Потом она обнаружила пожелтевшую газетную вырезку с несколькими фотографами сороковых годов: люди в нацистской униформе, колючая проволока и ужасы войны. Журнальная заметка напомнила Этель историю собственной жизни. Ей едва исполнилось десять лет, когда они с братом оказались в Соединенных Штатах. На следующий день после того, как они уехали из Кракова, немцы превратили часть города в гетто. Сестра должна была присоединиться к ним позднее, но ей не повезло — она умерла от тифа в Плашуве.⁷⁹ Родители попали в концентрационный лагерь Белжец и тоже погибли.

Этель продолжила путешествие по своему прошлому. Вот черно-белая открытка со стоящей на пуантах балериной. Это она в Нью-Йорке. Она провела детство в семье дедушки по материнской линии, который обнаружил в ней танцевальные способности и помог развить их. Вскоре девушку заметили и пригласили в труппу нью-йоркского городского балета, незадолго до этого созданную Джорджем Баланчиным.

Этель исполняла главные партии в «Щелкунчике», «Лебедином озере» и «Ромео и Джульетте». Но в двадцать восемь лет она сломала ногу, кости срослись неправильно, и с тех пор она ходила, неловко прихрамывая. Карьера окончилась.

От этих воспоминаний у нее пробежал мороз по коже. На обороте открытки Этель обнаружила программу спектакля. После несчастного случая она преподавала в Школе американского балета и участвовала в постановке мюзиклов на Бродвее.

На следующий снимок она не могла смотреть без боли даже по прошествии стольких лет. С фотографии на нее смотрел ее тайный любовник. В тридцать пять она влюбилась в человека, который был на десять лет младше. Несколько часов эйфории обернулись годами страданий.

А дальше…

Дальше шел кошмар…

Кошмар начинался со светлой, слегка размытой фотографии, которую она сделала сама, стоя перед зеркалом. Фотографии ее круглого живота.

Почти в сорок Этель, сама того не ожидая, забеременела. Это был подарок судьбы, который она приняла с бесконечной благодарностью. Она никогда не была так счастлива, как в те полгода. Ее, конечно, тошнило, и она умирала от усталости, но «бамбино», росший в животе, изменил ее.

Однажды утром, когда до родов оставалось три месяца, у нее без видимой причины отошли воды. Этель отвезли в больницу и сделали необходимые анализы. Она помнила каждую минуту того кошмарного дня. Ребенок все еще был в животе. Она чувствовала, как стучит его сердце, как он дергает ножками. Потом дежурный врач сказал, что плодный пузырь порвался, а без амниотической жидкости зародыш не может существовать. Пришлось вызвать преждевременные роды. Так началась чудовищная ночь, когда она родила ребенка, у которого не было будущего. Несколько часов тяжкого труда — и она подарила младенцу смерть, а не жизнь.

Этель видела его, трогала, целовала: маленького, но уже такого красивого. К тому моменту она еще не выбрала имя и называла его про себя «бамбино», «мой бамбино».

Бамбино прожил всего минуту, и его сердце остановилось. Этель навсегда запомнила те шестьдесят секунд материнства. Шестьдесят секунд сюрреализма. После этого она не жила, а существовала. Весь свет, вся радость, вся вера покинули ее, словно исчерпавшись за одну минуту. Ее силы угасли вместе с бамбино.

Слезы текли по щекам Этель Кауфман и капали на небольшой конверт из плотной бумаги перламутрового цвета. Дрожащими руками она открыла его и достала прядь волос своего бамбино. Слезы лились и лились, но ей становилось легче, словно тяжесть, долгие годы лежавшая на сердце, вдруг исчезла.

Теперь она ощущала лишь усталость. Но прежде чем лечь спать, повинуясь внезапному порыву, пожилая женщина открыла книгу на чистых листах и наклеила туда фотографии, газетную статью, открытку и прядь волос. Краткое содержание ее жизни заняло каких-то десять страниц.

Что бы она изменила, случись ей начать жизнь заново? Этель отогнала от себя этот вопрос. Он не имел смысла. Жизнь не компьютерная игра. Время идет, мы следуем за ним и с возрастом все чаще делаем то, что можем, а не то, что хотим. Судьба направляет нас, время от времени вмешивается удача. Вот и все.

Этель положила книгу в большой конверт из крафт-бумаги и, позвав дежурную медсестру, попросила передать сверток Бонни дель Амико, когда она придет в следующий раз.

* * *

— Не беспокойся за меня. Кажется, мальчикам это нравится… — ответила Бонни, закрывая чемодан.

Девочка выглянула в окно. В темноте она заметила, как мигает фарами приехавшее за ней такси.

— Все, пора.

— Удачи! Сделай этих идиотов! — подбодрила ее китаянка.

Выйдя из общежития, Бонни отдала чемодан шоферу, тот положил его в багажник.

— В аэропорт?

— Да, но сначала заедем ненадолго в больницу Ленокс.

Бонни села в машину и погрузилась в раздумья. Почему ей так захотелось навестить перед отъездом миссис Кауфман? В полдень, когда она уходила, пожилая женщина выглядела уставшей и слегка расстроенной. Да еще эти торжественные прощания и объятия — совсем не похоже на нее!

«Как будто мы больше не увидимся…»

Такси припарковалось во втором ряду.

— Я оставлю сумку? Мне буквально на пять минут.

— Не спешите. Я подожду на стоянке.

* * *

Ю Чан подпрыгнула от неожиданности. Воспользовавшись отсутствием Бонни, она включила компьютер соседки и хотела почитать ее переписку. На несколько секунд китаянку охватила паника, она даже подумала, не установлена ли в комнате скрытая камера.

Поспешно выключив монитор, она открыла дверь.

— Офицер полиции Кароль Альварес.

Кароль прекрасно знала, что не имеет права врываться в кампус.

— Мы ищем Бонни дель Амико, — добавил Мило.

— Бонни только что уехала в аэропорт. Она летит в Рим на шахматный турнир, — выдохнула Ю Чан.

«В Рим! Вот черт!»

— У вас есть ее номер телефона? — спросил Мило, доставая мобильник.

* * *

Бонни выскользнула из лифта и на цыпочках пошла по коридору.

— Время посещения закончилось! — остановила ее медсестра.

— Я… я хочу попрощаться с миссис Кауфман перед отъездом.

— А-а-а… Так вы волонтер?

Бонни кивнула.

— Этель Кауфман спит. Она просила передать вам конверт.

Расстроенная Бонни вошла вслед за медсестрой в кабинет и взяла сверток.

По дороге в аэропорт она с удивлением обнаружила фотографии и сделанные пожилой женщиной подписи. Бонни так разволновалась, что даже не подумала проверить телефон.

* * *

С вами говорит командир корабля. Я рад приветствовать вас на борту „Боинга 767“, совершающего рейс Сан-Франциско — Рим. Время в пути составляет тринадцать часов пятьдесят пять минут. Посадка окончена. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией по безопасности, находящейся в кармане на спинке впередистоящего кресла. Сейчас экипаж продемонстрирует…»

* * *

— Не может быть! Кажется, мы никогда не найдем эту чертову книгу. Набери еще раз! — разозлилась Кароль.

— Я оставил два сообщения. Наверное, телефон стоит на виброзвонке.

— Позвони, прошу тебя.

* * *

Пристегнув ремень, Бонни порылась в сумке и вытащила надувную подушку для путешествий, маску для сна и книгу. Она собиралась выключить мобильник, но тут заметила на экране сигнал, означающий новое текстовое или звуковое сообщение. Ей стало интересно, кто бы это мог быть, но укоризненный взгляд стюардессы заставил ее умерить свое любопытство.

* * *

«Постарайся!»

«Постарайся!»

Нет.

Уже по дороге к двери я услышал:

— Спасибо.

Я задернул шторы, чтобы свет уличных фонарей не мешал ей спать, и мы оказались в полной темноте.

— Спасибо за заботу. Никто еще так не заботился обо мне.

* * *

«Никто еще так не заботился обо мне».

Когда я вернулся к письменному столу, фраза все еще звучала в голове. Я смотрел на монитор, где издевательски мигал курсор.

Откуда берется вдохновение? Классический вопрос, который чаще всего задают читатели и журналисты. Я никогда не знал, как ответить на него. Создание книг требовало определенного аскетизма: я писал по четыре страницы в день, просиживая за компьютером пятнадцать часов кряду. Для этого не требовалось ни волшебства, ни особого рецепта: нужно просто отрезать себя от остального мира, сесть за стол, надеть наушники, включить джаз или классическую музыку и убедиться, что дома достаточно кофе. В удачные дни у меня выходило десять страниц, и в эти благословенные периоды я убеждал себя в том, что все истории уже существуют на небесах и ангел нашептывает мне их на ухо. Но такое происходило нечасто, и одна мысль о том, чтобы закончить толстенный том за несколько недель, повергала меня в ужас.

«Спасибо за заботу».

Тошнота прошла. Страх сменился волнением. Тем волнением, которое испытывает актер на сцене перед началом спектакля.

Я положил руки на клавиатуру, и они сами собой забегали, нажимая на нужные кнопки. Чудесным образом на мониторе появились первые строчки.
Глава I

Бостонец не помнил, когда в последний раз была такая холодная зима. Уже месяц весь город лежал в снегу и инее. Разговоры в кафе вертелись вокруг так называемого глобального потепления, о котором талдычили СМИ: «Какое еще потепление? Бред все это!»

Билли Донелли спала беспокойным сном в своей квартирке в Южном Бостоне. До сих пор жизнь обходилась с ней сурово. Билли еще не знала, что скоро все изменится.
Ура, получилось!

Я тут же понял, в чем дело: чувства, которые пробудила Билли, сняли тяготевшее надо мной проклятие. Она вернула меня к жизни и помогла найти ключ от двери, захлопнувшейся за воображением.

Белая страница уже не казалась такой страшной.

Пальцы снова застучали по клавиатуре. Я работал всю ночь.

* * *

Бонни дель Амико с трудом открыла глаза. Всю дорогу она спала беспокойным сном — один кошмар сменял другой, и она ничего не могла с этим поделать.

Она вышла из самолета, толком не проснувшись, и не заметила, что книга, которую передала ей Этель Кауфман, осталась в кармане стоящего впереди кресла.