Глава первая. Развитие культурного самосознания и духовная жизнь русского общества в алексадровский период

Материалы лекционного курса

Третий раздел

XIX – начало ХХ века

1833 г. – выход в свет «Евгения Онегина»;

1842 г – публикация произведения Н.В.Гоголя «Мертвые души»;

1836 г. – постановка оперы Глинки «Жизнь за царя»;

1832 -1860 гг. – открытие ведущих Императорских театров: Александринского драматического (1832), Мариинского театра оперы и балета (1860) в Петербурге, Большого театра оперы и балета (1856) в Москве;

1856 г. – публикация статьи И.В.Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии», явившейся программой развития русской христианской философской мысли;

конец 1850-х гг. – возникновение «могучей кучки» композиторов (Балакирев, Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков и др.), развивших принципы национальной музыкальной эстетики, восходящие к творчеству Глинки;

1870 г. создание «Товарищества передвижных художественных выставок» (Мясоедов, Крамской, Перов, Ге, Репин, Суриков и др.), участники которого довели до высшего выражения принципы русской классической живописи.

Наша основная задача при изучении историко-культурного процесса рассматриваемого периода состоит в том, чтобы осмыслить ход духовной жизни России с точки зрения формирования и развития русской классической культуры в ее ценностно-мировоззренческой органичности и многообразии форм как единого, хотя и противоречивого целого. В самом общем смысле, под классической культурой мы понимаем культурное творчество и его продукты, определяющиеся каноном соответствия человеческой деятельности идеям объективной истины и красоты. По справедливому указанию А.Л.Казина, основное представление классики, возникающее в древнегреческой культуре, связано с понятием сверхличного космического порядка, пронизывающего бытие, к которому христианство привносит Откровение о создании мирового порядка Абсолютной Личностью, относящейся к человеку как Отец к сыну и предоставляющей ему творческую свободу духа ¹. Христиански одухотворенная классическая художественная онтология обусловливает положительное чувство мирового целого и определяет установку человеческой личности не на субъективистское создание эстетического предмета из ничего (ex nihilo), а на духовно смиренное, творчески свободное и ответственное выявление присущего вещи достоинства. Можно утверждать, заключает Казин, что «классика мыслит вещами. Но не менее верно будет сказать, что она мыслит идеальными вещами или прямо идеалами» ². Напротив, оппозиционные классике художественные направления – неоромантизм, разного рода символизм и авангардизм – при всех своих частных различиях в равной степени гнушаются миром Божиим, отвращаются от него, бунтуют против объективных ценностей Истины, Добра, Красоты и претендуют сотворить ex nihilo нечто более совершенное, чем Творец.

Таким образом, следует заключить, что христиански ориентированная светская классическая культура подразумевает некий универсальный традиционный идеал, коренящийся в народно-национальном и всечеловеческом духовном опыте, но вместе с тем предполагает духовную автономию творца, призванного реализовать этот сверхличный идеал на пути вдохновенного, свободного творческого деяния. Применительно к России под классической культурой мы будем понимать процессы и продукты свободного человеческого творчества, воплощающие единство православных ценностей, самобытных устремлений русского национального духа и социально-исторического опыта народа в образцовых по совершенству и в этом смысле канонических формах. Хотя всякое человеческое творчество по его мировоззренческим и социальным особенностям национально, на вершинах классической культуры скрадывается различие национально-самобытного и универсально-всечеловеческого. В этом факте ярко обнаруживается, что национальное и всечеловеческое измерения культурной жизни являются не противоположностями, но органически взаимосвязанными ее аспектами: мировая культура осуществляется в национально конкретных формах, последние же насквозь проникнуты универсальным всечеловеческим содержанием.

В центре нашего внимания будет находиться проблематика ценностно-мировоззренческого оформления синтеза традиционных первоначал отечественной цивилизации и опыта новоевропейского просвещения, а также социально-историческая динамика русского самосознания, выраженная в творческих опытах выдающихся деятелей отечественной культуры. Наш интерес к культурному самосознанию предполагает первостепенное внимание к сфере богословской, философской и общественной мысли XIX в., анализ различных социально значимых мировоззрений, а также изменений ценностных ориентаций в области общественного сознания и культуротворческой деятельности.

В историко-культурном процессе рассматриваемого столетия мы выделяем четыре основных периода:

1. Александровскую эпоху (1801 – 1825);

2. Николаевскую эпоху (1825 – 1855);

3. Период «Великих реформ» Александра II (1855 – 1881);

4. Эпоху Александра III (1881 – 1894), в прямой связи с которой рассматриваем начало царствования Николая II (вторая половина 1890-х годов).

Для обеспечения должной целостности обзора и анализа типологически своеобразных форм православной духовности и русской классической культуры, в отдельной главе рассматривается развитие этих форм во второй половине XIX в., на протяжении нескольких царствований.

§ 2. Личный характер Александра I , духовная специфика Александровского периода
12 марта 1801 г. на императорский престол вступил Александр I (1777 – 1825), с именем которого связана значительная эпоха в истории отечественной культуры. Александровское время явилось периодом мистических устремлений и политических мечтаний в высшем слое русского общества, временем общенародной борьбы с наполеоновской Францией, политического возвышения России и подъема русского патриотического чувства. Но во всех впечатляющих исторических деяниях и эмоциональных импульсах той поры чувствуется недостаток зрелости и трезвости мысли, ясного культурного самосознания. По верной характеристике Г. Флоровского, «то была эпоха мечтаний вообще, эпоха грез и вздохов, видений, провидений и привидений…» ¹ По словам же И.С.Аксакова, время Александра I было в некоторых отношениях хуже времени Екатерины II, ибо тогда русские люди, переряженные в иноземное платье, сохраняли русский язык и русский склад ума, а к началу XIX в. они уже не столько перерядились, сколько переродились и так вошли в иноземные обычаи, что приобрели развязные манеры почти европейского человека. «Простонародная или коренная русская речь не только ими забывается, но даже поражает их как бы новизной. Они и патриоты, и, пожалуй, ревнители “всего отечественного”, но даже и не подозревают, в простодушной надменности своего европейского просвещения, всей глубины своей духовной розни с народом. Прежняя грубая, внешняя ложь сменилась ложью сугубою, внутреннею, благообразною. Язык, литература, поэзия – все получает вид гладкой, порой даже изящной нерусскости или безличности» ².

Миросозерцание императора Александра воплощало в себе черты духовной смутности и умственной беспочвенности, свойственные его эпохе. Напомним, что Александр Павлович был воспитан вместе с братом Константином согласно педагогическому плану, составленному бабкой Екатериной Великой на основании передовых по тому времени идей французской просветительской философии. Наставники великих князей, среди которых был швейцарский республиканец полковник Фридрих Лагарп и либеральный писатель Михаил Никитич Муравьев, внушали мальчикам, находившимся в возрасте от 10 до 14 лет, возвышенные идеалы любви к человечеству, законности и свободы мысли, заставляя переводить на русский язык Руссо, Гиббона и Мабли. Высокие идеи воспринимались малолетними слушателями как политические идилии и моральные сказки, наполнявшие детское воображение фантастическими образами, разрушавшими связь мысли и российской действительности.

Словом, воспитателями все было сделано, чтобы затруднить будущему императору знакомство с действительностью, которой он должен был управлять, и с политическими идеями, соответствующими традициям отечественной государственности. В царствование свой бабки Александр признавался близким людям, что принимает сердечное участие во французской революции, ненавидит деспотизм, считает монархию нелепым учреждением и полагает, что верховная власть должна выбираться народом ¹.

Надо заметить, что распространению такого рода либеральных настроений в высших слоях дворянского общества весьма способствовала обстановка кратковременного царствования Павла I (1796-1801). Этот странный, до сих пор плохо понятый историками император, с одной стороны, желал оздоровить российскую социально-политическую систему. Он вступил в борьбу с сословными привилегиями, отменив продажу дворовых людей и безземельных крестьян, разрешив подавать (запрещенные Екатериной II) жалобы властям со стороны крестьянства, стремясь ограничить барщину тремя днями в неделю. Павел отменил абсурдный указ Петра I о произвольной передаче верховной власти, издал законы о престолонаследии и учреждении императорской фамилии, восстанавливающие династическую традицию передачи верховной власти и определяющие взаимное отношение членов династии. Павел освободил всех политических заключенных (в том числе А.Н.Радищева, Н.И. Новикова, Т. Костюшко). Но, с другой стороны, Павел Петрович проявил себя горячим поклонником Пруссии и мелочным деспотом с непредсказуемыми капризами в поведении. Он принялся насаждать в армии бездушные прусские уставы, занялся детальной регламентацией военной формы, гражданской одежды, общественного поведения и частной жизни подданных. К примеру, император объявил войну круглым шляпам, отложным воротникам, фракам, жилетам, сапогам с отворотами. Борясь с сословными привилегиями, он вновь ввел телесные наказания для дворянства. Стремясь остановить влияние на Россию западных радикальных идей, ввел строжайшую литературную цензуру, закрыл частные типографии, запретил выписывать иностранные книги и журналы.

Таким образом, Павел своими административными мерами отнюдь не возвышал национальное самосознание и личное достоинство русского человека, а унижал то и другое, возвращая все общество в состояние холопского бесправия. В отношениях между императором и дворянской средой возникла непривычная напряженность, поскольку за малейшее нарушение регламента общественного поведения и просто в результате непредсказуемой перемены настроения государя подданный ежеминутно рисковал потерять свое служебное положение и даже свободу. Сотни офицеров из гвардейских полков в начале царствования Павла Петровича ушли в отставку, десятки были уволены.

Ступив на престол после убийства Павла высокопоставленными заговорщиками 11 марта 1801 г., Александр Павлович сразу же начал проводить либеральный курс. Он отменил целый ряд стеснительных указов отца, возвратил на службу всех отстраненных без суда чиновников и офицеров, разрешил вновь открывать частные типографии, ввозить иностранные книги из-за границы, свободно выезжать из страны русским подданным. В дальнейшем он положил конец расширению крепостничества и способствовал его сужению, предоставив право помещикам отпускать на волю крестьян с землей (указ о «вольных хлепобашцах», 1803).

Больших успехов правительство Александра достигло в области народного просвещения. Указом от 26 января 1803 г. было установлено четыре рода учебных заведений: 1) сельские приходские, 2) уездные, 3) губернские училища или гимназии, 4) университеты. К 1805 г. в русских областях России было 6 университетов, 42 гимназии и 405 уездных училищ. Вся страна была разделена на 6 учебных округов, под руководством «попечителей». Университетский устав 1804 г. предоставил широкую автономию советам профессоров, с правом выбора ректора, деканов и профессуры на вакантные должности. Для подготовки юношей к государственной службе был основан в 1811 г Царскосельский лицей.

Либеральные начинания Александра стимулировали свободомыслие, раскрепощение чувств и умственную динамику в верхнем слое русского общества. В его нравах и образе жизни произошла своего рода революция. По словам одного историка культуры, «манера светского поведения уже не насаждалась сверху, свет престал во всем тянуться за двором… Светский круг сделался домашней республикой. И это-то республиканское своеволие и придало тогдашнему дворянскому обиходу изящную беззаботность, которая у молодежи, особенно военной, нередко превращалась в бесшабашность, удальство и разгул. Тут речь пока не шла о высоких идеях или о политике. Речь шла о повседневных привычках и мелочах быта. Небрежная манера поведения, веселое волокитство, шумные забавы, свирепые дуэли – вот с чего начинало новое дворянское поколение, которому предстояло в молодости пережить эпоху наполеоновских войн, а в зрелых летах 1825 год» ¹.

Вдохновляемый либеральным умонастроением, Александр решил радикально изменить государственный строй России согласно западноевропейским юридическим принципам и республиканской идее разделения властей. Образцом для реформирования император избрал французскую государственную систему, созданную Наполеоном на основе просветительско-республиканской идеологии, воплощенной в системе рационалистическо-бюрократической централизации. Русский император видел в такого рода системе вершину общечеловеческого прогресса и просвещения. Недаром он привлек к государственной реформе М.М.Сперанского – крайнего рационалиста по мировосприятию, пылкого поклонника Наполеона и республиканца по политическим пристрастиям.

Михаил Михайлович Сперанский (1772 – 1839) был типичным представителем оторванного от православно-национальной почвы образованного слоя Александровской эпохи. Выходец из семьи священника, он получил образование в Петербургской духовной семинарии, преподавал там математику, физику, философию, риторику, затем заступил на государственную службу и был замечен императором Александром.

Под влиянием масонства и теософских сочинений Я. Беме, И. Сведенборга, Сен-Мартена Сперанский пришел к рассудочному мистицизму с отрицательным отношением к церковной христианской традиции. Рассматривая православную Церковь как систему ложного вероисповедания, он проявлял себя сторонником внецерковного, отвлеченного христианства. В области политической мысли Сперанский был верным последователем просвещенческой формально-правовой идеологии, со священной верой в жизнестроительное могущество всякого рода уставов и циркуляров. Основным фактором общественного прогресса он считал стремление к политической свободе и правовому устройству государства и стремился в свою очередь построить государственную систему на началах господства непререкаемого закона, обязательного как для подданных, так и для государя. По верным словам Г. Флоровского, вся сила Сперанского и вся немощь его заключались в рассудочности, благодаря которой он стал неподражаемым кодификатором законодательства и систематиком, но вместе с тем предельно умышленным и надуманным человеком, лишенным духовной органичности и внутренней теплоты ¹.

Приступив вместе с императором в конце 1809 г. к составлению общего плана государственных реформ, Сперанский взглянул на свое Отечество как на чистую доску, на которой можно начертать любые учреждения, исходя лишь из здравого смысла и математического расчета. По проекту Сперанского крестьяне получали свободу без земли, в государственное устройство вводился принцип разделения законодательной, исполнительной и судебной власти (выражаемый на высшем уровне тремя учреждениями – Государственной Думой, министерствами и Сенатом, объединенными Государственным советом, состоящим из представителей аристократии). Законодательные, исполнительные и судебные учреждения в стране получали земский выборный характер, а деятельность министерств становилась ответственной перед Думой.

Осуществить весь радикальный план реформ, предусмотренный проектом «Введения к Уложению государственных законов» Сперанского, в России начала XIX в. было практически невозможно. Но в урезанном виде преобразование государственного управления, не сделав из России европейского конституционного государства, окончательно исказило и запутало нашу собственную государственную традицию. Ущербная реформа, превратив Сенат из органа верховной власти отчасти в канцелярию власти исполнительной, отчасти в высшую судебную инстанцию, учредив Государственный совет без царского председательства и отдав всю административную власть в руки министров, без коллегиальных ограничений и ответственности перед отсутствующим народным представительством, завершили, по оценке Л. А. Тихомирова, абсолютистское построение правительственного аппарата. Они довели до высшего бюрократического автоматизма механику «чиновничьей республики», которая так и не смогла полностью развиться в доалександровский период. Теперь нация была всецело подчинена безличному чиновному аппарату, верховная власть по наружности была поставлена в сосредоточие всех управительных властей, но в действительности оказалась отрезанной ими не только от нации, но и от остального правительственного механизма. С превращением Сената в высшую судебную инстанцию император потерял в нем орган высочайшего контроля ².

Преобразовательная деятельность Сперанского, равно как государственно-реформистское увлечение Александра, были прерваны под влиянием внешних и внутренних обстоятельств (в частности – антифранцузских и национально-патриотических настроений русского общества, вызванных обострением отношений с Францией, а также резкой критики Н.М.Карамзиным программы либерального идеализма в «Записке о древней и новой России»). В марте 1812 г. в дань общественному недовольству Сперанский был уволен с государственной службы и выслан из столицы.

После войны 1812 г. у императора ослабел интерес к политическим вопросам и усилились религиозно-мистические настроения. Если в первый, двоенный период своего царствования Александр склонялся в сторону политической мечтательности и политического реформизма, то во второй, послевоенный период он стал склоняться в сторону мистики и к планам преобразований в сфере духовной жизни. Во внешней политике плодом этих настроений Александра явился Священный союз монархов, призванный, по замыслу русского царя, возродить христианские основы бытия европейского сообщества, привести его ко всеобщему благоденствию, предваряющему тысячелетнее царство Христово. Во внутренней политике подобную ориентацию воплотила деятельность «Министерства духовных дел и народного просвещения». Этот странный орган царь учредил в 1817 г. под руководством князя Голицына в целях согласования религии и науки и насаждения некоего совершенного «универсального христианства», способного объединить все церкви.

Александр Николаевич Голицын (1773 – 1844) принадлежал к знаменитой и многочисленной, но не отличавшейся богатством княжеской фамилии. Он не получил основательного образования, но при врожденных способностях приобрел навыки административной деятельности государственного человека. Голицын был обласкан Екатериной II, Павел пожаловал его званием командора Мальтийского ордена, однако вскоре выслал из столицы. После восшествия на престол Александра I, Голицын был приближен к особе государя. В то время князь исповедовал крайние вольтерьянские убеждения и вел эпикурейский образ жизни. Поэтому он был весьма удивлен назначением на в 1805 г. на пост обер-прокурора святейшего Синода, пытался отказаться от этого назначения, но, встретив непреклонную волю царя, смирился. Вступив в новую должность, Голицын первый раз принялся читать Новый Завет и стал вести более умеренный образ жизни.

Основной смысл деятельности возглавленного им министерства заключался в осуществлении синтеза веры, научного просвещения и государственной власти. По точному замечанию Г.Флоровского, это был орган религиозно-утопической пропаганды. Учредив его, государство, еще более демонстративно, чем при Петре I, выразило притязание на руководство религиозной жизнью народа. При этом «духовное министерство» насильственно насаждало некую надуманную «веру», вопреки укорененному среди русских Православию, подвергая запрету обсуждение вероисповедных разногласий восточного и западного христианства. Согласно одной из статей цензурного устава того времени, «всякое творение, в котором, под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушающее союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергается запрещению» ¹ .

Против деятельности нового министерства ополчился архимандрит Новгородского Юрьева монастыря Фотий (Петр Никитич Спасский). В 1822 г. он встретился с императором Александром и указал на опасную перспективу насаждения синтетической религии. Эту опасность Фотий видел в том, что министерство смешивает религию с ложным просвещением, подрывая истинное христианство. В 1824 г. министерство духовных дел было упразднено, а министром народного просвещения стал активный защитник православия и русской национальной самобытности Александр Семенович Шишков (1754 – 1841).

Не менее характерным, чем политика министерства духовных дел, проявлением умственной смуты в Александровский период стало насаждение военных поселений. Как передает Михаил Владимирович Юзефович (политический публицист, бывший инспектором казенных училищ и помощником попечителя Киевского учебного округа в царствование Николая Первого), мысль об организации военных поселений пришла в голову Александра во время чтения статьи генерала Сервана во Французской военной энциклопедии. Император загорелся идеей нового эксперимента и попросил кн. Волконского перевести статью для Аракчеева. Волконский, чтобы скорее сделать перевод, часть статьи передал нескольким лицам, в том числе кн. Репнину, рассказавшему о всей этой истории Юзефовичу.

После получения перевода, император приложил к нему свои собственные соображения и ознакомил с замыслом Аракчеева. Суть императорского плана состояла в том, чтобы соединить отбывание военной службы с крестьянским трудом и облегчить таким образом для казны содержание войска. Аракчеев, прочитав материалы с планом военных поселений, отказался взяться за исполнение его, находя его всецело неприемлемым. Тогда Александр обратился к военному министру Вязьмитинову, который также отклонил план. Но и в этом случае император не отрекся от своей идеи. Он взял один пехотный полк под непосредственное начальство и лично занялся организацией его поселения в Могилевской губернии. Поняв, что воля государя непреклонна, Аракчеев предложил ему свои услуги на этом поприще и получил звание Главного начальника военных поселений ².

Однако опыт императора ожидал плачевный конец. Военные поселенцы, попавшие под двойное тягло земледельческого труда и военной службы, став не солдатами, не крестьянами, а каким-то военно-хозяйственным инвентарем, подчиненным суровой мелочной дисциплине, подняли ожесточенные бунты, которые заставили власть отказаться от порочного эксперимента.

Отвлеченный от жизни идеализм мы видим и в международной политике Александра, когда он после войны 1812 г. подарил Франции контрибуцию, причитающуюся России, оставив разоренные русские земли без должной финансовой помощи, или когда даровал конституцию Царству Польскому, которую там всемерно использовали для противоборства России.

Таким образом, по идее благодушные замыслы Александра были очень далеки от реальности. В личном смысле император был тонко чувствующий, религиозный, стремящийся к добродетели человек. Он сознавал, что олицетворяет священную идею власти. Однако, будучи оторван воспитанием и влияниями от российской почвы, от православной традиции, он не имел в себе твердой духовно-нравственной основы. Его умышленные эксперименты наносили живой жизни явный ущерб. Думая о высоких отвлеченных идеалах, император забывал о реальных людях; мечтая о свободных гражданских отношениях, он упускал из вида их необходимые социально-экономические основания и придавал преувеличенное значение законодательным формам; исповедуя политический либерализм, попустительствовал деятельности тайных обществ, угрожавших насильственным экспериментом для всей России.

Если выделить нечто общее в царствовании Александра I, что позволило бы вести речь о некотором особом культурно-историческом характере Александровской эпохи, то можно назвать две глубоко характерные ее черты: моралистической идеализм и беспочвенное экспериментирование. Вполне понятно, что первая и вторая черта находись в тесном единстве, ибо идеализм питал экспериментирование, а последнее было бы немыслимо при трезвом взгляде на мир.

Разумеется, уроки реальной жизни, неудачи наивных экспериментов постоянно опровергали моралистическую философию. Вот почему на внутреннем облике Александра Павловича историки видят печать духовной смуты, разочарованности, ранней усталости ¹ . Смутным и шатким был весь исторический период, переживаемый в первой четверти прошлого века Европой и Россией. И хотя Александровская Россия умиротворила разбушевавшуюся революционную Францию, восстановила на некоторое время законный порядок и традиционные авторитеты в жизни европейских народов, гипнотическая власть французских просветительских и революционных идей над сознанием значительной части русского образованного слоя после Отечественной войны 1812 г. отнюдь не прекратилась. Недостаток собственного культурного самосознания, четкого понимания того, что есть Россия, на каких ценностных основаниях она призвана строить свою цивилизации и проводить свою политику в международном плане – вот что обнаружило царствование Александра I.