Интервьюеры: Наталья и Дмитрий Резановы Дата интервью: апрель, 2003

Одесса

Интервьюеры: Наталья и Дмитрий Резановы

Дата интервью: апрель, 2003
[В нашей беседе с Виктором Фельдманом участвовала его жена Ольга Ноткина]

Кассета № 1, сторона А

…Мне не семнадцать, а восемьдесят семь лет! Отсюда, провалы в памяти и несколько своеобразное восприятие очень многих вещей. Опыт моей жизни говорит об одном… Теперь, о моей семье и о семье Ольги - будем отдельно?

Это может быть, Оля многое помнит. Я помню очень немногое.

О.Н.: Витя, значит, я тебя прошу, пожалуйста, не прибедняйся! Я тебя прошу.

Я думаю, что вы помните столько, что нам хватит на…

О. Н.: Это начинается кокетничанье.

О своей семье…

Так, подождите, тут формальное начало должно… Ты включил? - Я включил. - Как там нужно сказать?

Проверьте, работает

И у Ольги Юдовны Ноткиной.

Я родился в городе Одессе, в 1915 году, 29 октября. О моей семье, так сказать Насколько я знаю: по линии отца я одессит, очевидно, в пятом или шестом поколении. Какие доказательства? В списках мастеров кузнечного цеха г. Одессы за 1832 г., есть фамилия моего предка – Шимона Фельдмана, кузнечного мастера, Олевского мещанина. Очевидно, они были выходцы из Олевска: это городок на границе Украины и Белоруссии, по-моему. Все они, по линии отца, были мастерами, ремесленниками, кроме отца, который был уже не кузнецом, а мастером, насколько я понимаю - механиком-оптиком. Примерно вот так.

Он шлифовал, очевидно, стёкла. Как говорил дед, которого я ещё помню, где-то в 1925-26 году, потому что отец умер в 22-м году, - «У него такие хорошие руки, зачем он влез в эту дурацкую революцию?!» Дело в том, что отец был членом социал-демократической партии до революции, была такая часть партии: «межрайонцы», это группа, которая была сторонником ликвидации раскола между большевиками и меньшевиками и объединения в одну партию.

Отца звали Семён.

Абрамович, очевидно. Дело в том, что обычно у евреев были два-три имени, например: очевидно был Абрам-Павел дед, потому что братья отца выбрали не Абрам, а Павел, они были Михаил Павлович и Мирон Павлович, Берта Павловна. Семья, как и большинство одесских семей, настоящих, была сильно ассимилирована. Продолжаю биографию отца, потому что это, по-моему, наиболее интересно и, главное, документально можно кое-что подтвердить. Где-то в 1906 или 1907 году, это я уже не помню, было так называемое “дело о незаконном собрании” социал-демократов на Картамышевской улице и “вооруженном сопротивлении полиции”. По этому делу отец был арестован и получил срок: сначала он сидел в тюрьме, а потом был выслан, потому что законы “проклятой николаевской России” были куда более гуманными, чем законы Иосифа Виссарионовича. Он был выслан на поселение в Вологодскую губернию. Выскочил из головы этот уезд… Мать, чтобы его сопровождать, должна была официально заключить брак в день выезда. Поэтому, она обратилась с просьбой, заявлением на имя генерал-губернатора…

Очевидно.

О. Н.: Нет, это была невеста!

…о разрешении заключить бракосочетание в тюрьме. Такое разрешение было дано, и когда отец был выслан по окончании срока тюремного заключения в Вологодскую губернию, он был выслан по этапу, а она поехала просто.

А?

Ей сколько было в это время?

Не знаю. Может быть, удастся подсчитать. Вот. Что с матерью было? Со стороны матери, если со стороны отца это кузнецы, ремесленники, со стороны матери это биндюжники. Что такое биндюжник? Это грузчик, который имеет ещё лошадь и телегу. Биндюг. В основном, они занимались тем, что перевозили грузы из порта и другие грузы: мешок на холку, мешок на площадку и повезли. Бабка со стороны матери была дочерью разорившегося купца: первые две дочери были отданы замуж с приданым, у неё приданого, очевидно, уже не было. Её выдали замуж за биндюжника – этот моветон она всю жизнь переживала, и человек этот, по-моему, был старше её лет на пятнадцать-двадцать. Несмотря на это, бабка ему как положено ежегодно рожала.

Бабку как звали, не помните?

Не помню. Это вот просто выпадение памяти, может, по ходу вспомню, так я скажу. Поскольку на Пересыпи, где они жили, были две комнаты: в одной был дед с бабой, в другой на полу спали все дети. Когда один болел корью – болели все: которые поздоровей - выживали, которые послабей – умирали, т.е. шёл процесс естественного отбора. Так что окончательно вышли в люди пять человек: трое сыновей и две дочери.

Чисто еврейская. Бабка со стороны отца была очень религиозной. Вплоть до того, что, когда во дворе, как в Одессе положено, стирали, то она обходила пену кругом: а вдруг было мыло на свином сале? Дед был неверующий. В каком отношении? Ну, например, он терпеть не мог работников, связанных с культом, с синагогой. Он называл их готтганувен, “божьи воры”. Я ещё запомнил, где-то в 1926-27-м году, когда бабка с ним ругалась, она ему кричала: “Ты разве еврей? Ты кацап, ты кушаешь сало!” Он ей отвечал: “Я человек рабочий, мне надо кушать. Бог на мине за кусочек сала не обидится, а если обидится…” – тут он показывал, что русским языком он владеет. Теперь со стороны матери. Поскольку одна из сестёр, которая была выдана замуж за богатого человека, относительно богатого: он имел какую-то лавку, была бездетной и поэтому помогала детям многодетной своей матери, благодаря этому была уже возможность материальная и желание получить образование. Один дядька кончил коммерческое училище, я только не знаю какое, ну в Одессе их было несколько.

О.Н.: Всегда речь шла о коммерческом училище. Известное училище им. Николая находилось на Преображенской улице...

Вообще коммерческое училище было организацией очень серьёзной. Кроме общих гимназических курсов с включением латыни и элементов греческого языка, учили ещё два иностранных языка.

О.Н.: Витя, я прочитала, что в связи с первой коммерческой гимназией неразборчиво, которая была организована в 1806 году.

Это было много раньше.

О. Н.: Так там надо было знать французский, греческий

Так это было начало века.

О.Н.: Начало девятнадцатого века. Они знали… Он же потом работал в банке, переводил великолепно с французского языка, ты же мне рассказывал.

Очень приличное образование. Другой кончил училище «Труд», получил какую-то специальность, по-моему, столяра или плотника, не помню. Я его очень плохо помню. Третий оставался наследником дома на Пересыпи. И там по… Есть такая книга «Вся Одесса» за 1913 год, там есть… Фамилия их была Гендлер, со стороны матери. Там под этим номером был заезжий двор, или что-то такое… Ну, нечто вроде автостоянки: люди ехали на Ярмарочную и могли оставить лошадей, напоить лошадей.

О.Н.: Это называется постоялый двор?

Заезжий двор называется. Ну, что? Мать и её сестра кончили гимназию. Мать хотела учиться дальше, и тогда тётка заявила, что она будет давать деньги, насколько я помню, было сказано, тридцать или тридцать пять рублей, чтобы мать поехала в Швейцарию, в Цюрих или в Берн, я не помню, и поступила на медицинский факультет. Она вдвоём с подругой поехала, они сняли комнату. Ну, как она говорила, жили по-студенчески, в ресторан не ходили, жили на студенческой еде: сыр, шоколад и какао. Она даже слушала выступления Владимира Ильича Ленина в Цюрихе или в Берне…

О.Н.: Плеханова

…и Плеханова и говорила, что Ленин на неё не произвёл впечатления: земский статистик, а Плеханов – европейский профессор. Кстати, одна деталь. Женщины, получившие образование старались сохранить свою фамилию, поэтому она писала: доктор Фельдман-Гендлер. Она кончила два курса, в Берне или в Цюрихе, я уже не помню, где был медицинский факультет, а в это время в Одессе министерство народного просвещения решило провести такой опыт: принять женщин в университет. Я, уже работая в университете, видел такой интересный документ - запрос министерства народного просвещения в правление Одесского университета: каков результат появления женщин на факультете? И ответ: появление женщин способствует смягчению студенческих нравов. Поскольку отец… Она приехала, это был первый набор на медицинский факультет университета и её приняли на 3-й курс, засчитали очевидно то. Поэтому она кончила не высшие женские курсы, как большинство, а Императорский Новороссийский университет. Диплом её у меня сохранился, причём, интересно: было только два типа отметок: удовлетворительно и неудовлетворительно. Интернатуры, как теперь, не было. Кончал, сразу получал диплом врача – иди лечи! А мать поехала…, а вспомнил, где отец был: Вологодская губерния, Грязовецкое земство, Грязовецкий уезд.

О.Н.: Как раз хотела тебе показать. Рахиль Павловна умерла 22 октября 1963 года, в возрасте, по-моему, 73-х лет

Мать приехала в Вологодскую губернию, земские врачи всегда нужны были, тем более глухая Вологодская губерния. И мать рассказывала, дело в том, что большинство крестьян Грязовецкого уезда, как правило, поскольку земля была плохая, северная, ездили на заработки в Архангельск, Петербург и обычно, в церковные праздники приезжали обратно. В эти дни, недели у матери было много работы: водку употребляли в большом количестве, разбитые головы, вспоротые животы, как положено. Но основные трудности – это были принятия родов. И вот ей повезло: на фельдшерском участке был фельдшер, который, по её словам, когда был трезвый, мог заменить все клиники. В 1913 году было трехсотлетие дома Романовых. По этому случаю была колоссальная амнистия, причём в отличие от законов Иосифа Виссарионовича, человек которого амнистировали, считался свободным, он мог жить где угодно, без «ста городов», как у нас было до войны, нет, этого не было. Они вернулись в Одессу с матерью, мать поступила сразу на работу, была такая должность - «врач для бедных», городской врач, это нечто вроде современного районного врача. Она обслуживала Молдаванку всю свою жизнь, за исключением небольшого периода, когда во время первой мировой войны одесская община решила проявить свой патриотизм и на территории своей: Базарной угол Треугольной, открыла лазарет для раненых. Обслуживали лазарет все крупнейшие врачи Одессы и как молодого врача, мать тоже взяли туда работать. Там же она получила квартиру – Базарная угол Треугольной, - это дом Еврейского погребального братства, Дело в том, что это одна из первых еврейских общественных организаций. Их целью было хоронить бесплатно или с минимальными затратами бедных. В их ведении было кладбище, и они отвечали за содержание кладбища перед городом.

Да. Организация была довольно жесткая, потому что если семья, по их мнению, богатого человека не вносила нужную, определённую сумму в общую кассу погребального братства, то они могли закрыть ворота и не пустить похоронную процессию.

Двор, в котором я родился, в пятнадцатом году, там же была квартира матери, Погребального братства, был очень своеобразный. Примерно две трети жильцов были так или иначе связаны с погребальным братством, т.е. они обслуживали конюшню, катафалки, там же во дворе был мраморщик, который делал надписи на могилах, гробовщик; а другая часть городского населения дома были в основном биндюжники, работники порта. Почему я запомнил эту деталь, потому что работники биндюжники никогда не пили водку с работниками похоронного братства. Они, говорят, кушают свой хлеб с чужого горя. Отец, после возвращения в Одессу работал в организации, которая называлась «Юротат» - Южно-русское акционерное общество торговли аптекарскими товарами. Очевидно, он там работал либо механиком по всяким медицинским приборам, либо не знаю кем. Все его товарищи, а он умер в 1922 году. И мать всю жизнь себя ела, считала, что она виновата в его смерти, потому что все эпидемии, через неё, как районного врача проходили, а в Одессе была целая эпидемия в 1922 году: брюшняк, страшная эпидемия сыпного тифа, холера, в общем, все замечательные явления, которые сопровождали всякую великую революцию. Тем более в Одессе она же была более великой. Вы же знаете, что за три года существования, с 1917 по 1920 год, в Одессе семь раз менялись правительства, и, кроме того, были периоды, когда не было ни одного, ни другого правительства – передышка. Отец умер в 1922 году.

Тридцать шесть лет.

Потому что она принесла инфекцию. Она и меня, когда все эпидемии детские, которые проходили на Молдаванке, так или иначе касались меня. Поэтому я болел скарлатиной, коклюшем, корью.

У нас, у матери был один ребёнок. Кроме того, у нас была плохая привычка, контрреволюционная: ежедневно кушать. А для этого нужно было матери и работать и обслуживать.

Нет. Бабушка была, её мать, жила. Кроме того, мать ещё помогала матери отца.

Нет, они жили на другой улице, они жили на Островидова, на Новосельского.

Нуждались в помощи. Не знаю. Во всяком случае, когда мать куда-нибудь, какая-нибудь командировка или чем-то была занята, меня переправляли к другой бабке, на Новосельскую.

Во всяком случае, кроме 1922 года, мы жили, в общем, сытно. Только в 22-м году было туговато, почему я и запомнил. В 22-м году был сильный голод, и была такая организация АРА – американское благотворительное общество. Поскольку у американцев после первой мировой войны остались колоссальные запасы консервов, они несколько пароходов перебросили в Одессу. И председатель домкома, была такая должность, насколько я помню, собирал детей до 12 лет, ставил нас парами и водил нас, я не помню, на Большую или на Малую Арнаутскую: была столовая АРА. Во всяком случае, это было голодно, я хорошо запомнил маисовую кашу из белой кукурузы, консервированное молоко в коробках и кусок белого хлеба: очевидно, было очень голодно, если я это хорошо запомнил.

Очень скромные: обычно мы готовили борщ и кашу – обычная еда, макароны, всё что было.

Нет, не было. Нет, мать нет. Бабка могла приготовить фаршированную рыбу, могла приготовить... Вообще я вам скажу, наша семья была очень сильно ассимилирована. Например, со стороны отца я никогда не мог понять: почему при бабке она тетя Поля, а вообще она тетя Лида. Дело в том, что она вышла замуж, как говорила бабка, за иконописца… за иконописца, и крестилась. При крещении она приняла имя Лидии, так что вообще она была тетя Лида, но бабка не переносила этого, она была только тетя Поля. В семье и у матери и у отца говорили только по-русски. Два его брата – Михаил Павлович и Мирон Павлович уехали где-то в 1923-24 году в Москву и там работали. Мирон Павлович, не знаю, кем работал, а Михаил Павлович всю жизнь работал в государственном банке, его специальность была денежное обращение. Очевидно, он считался квалифицированным мастером, потому что, когда он где-то в 1949 году, в связи с тем, что он женился, хотел переехать к своей жене в Ленинград, его не хотели долго отпускать из московского отделения Госбанка в соответствующее отделение Лениградского.

Первым делом я вам скажу, это одна особенность. Дело в том, что где-то в начале тридцатых годов или в конце двадцатых у советской власти был очередной всплеск национальной политики. Дело в том, что поскольку местечко еврейское практически стало умирать, молодёжь хлынула в города, и тогда в Одессе создали целый ряд еврейских школ, где обучались на языке идиш. Дело в том, что термин «идиш», хотя я жил в самом центре таком, еврейского двора, не употреблялся. Говорили или «жаргон», это то, что называется идиш либо древнееврейский язык, на котором была религиозная литература. Почему жаргон, потому что правоверные евреи не считали идиш, на котором писал Шолом-Алейхем, на котором говорила основная масса населения, не считала его языком, а называли его жаргоном. Строго говоря, они правы, потому что это, фактически, наречие, по-моему, нижнебаварского немецкого языка с добавлением польских, украинских, древнееврейских слов. И хотя из него стараются сделать язык, но… Вот тогда был создан целый ряд еврейских школ и даже к моей матери приходили, требовали, чтобы она меня перевела из русской школы в еврейскую, она категорически отказалась. На моих глазах, в отличие от того, что вам будут рассказывать, еврейская школа в Одессе сама умерла. Окружение было абсолютно не нужно. Ну, я уже работал учителем перед войной, я помню, как директор единственной еврейской десятилетки в Одессе приходил к директору артиллерийской спецшколы, где я работал, это был, очевидно его друг, и жаловался, что они не могут в Одессе, где тридцать процентов населения было еврейское, не могут набрать даже одного комплекта. Ну и что? Умерло.

Что?

Не-е-ет!

Это была частная ассимиляция. Называйте вещи своими именами! Русская культура настолько мощнее, что никакой Шолом-Алейхем не может быть сравнён с Чеховым, как это стараются сделать. Так. Да мы видим на попытках украинизации: караул, киевские эти, национально сдвинутые, караул кричат! почему на прилавках нет украинской книги? Потому что её не читают! Читают по-русски.

О.Н.: Витя, тебя выселят с Украины.

Ну, тогда нас всех вместе выселят.

Один такой факт, например, у нас был сосед, какой-то инженер, по-моему. В Одессе был создан на базе старого ремесленного училища «Труд» еврейский индустриальный техникум с двумя отделениями: готовили мастеров холодной обработки металлов, токарных фрезерных работ, и литейных. Между прочим, выпускники это литейного отделения еще после войны работали по многим Одесским, и не только Одесским, заводам. Неразборчиво хороших литейщиков. Но, поскольку еврейский техникум, то кому-то пришло в голову, что нужно переводить учебники на еврейский язык, на идиш. И этот человек, я не помню его фамилию, звали его почему -то Шора мать его называла, подрабатывал тем, что переводил «Сопротивление материалов», «Детали машин» на идиш. И, когда моя мать его как-то спросила, я запомнил этот разговор: «Шора, откуда вы берёте слова, у Шолом-Алейхема же нет такой терминологии?» «Да, - говорит, - но, что, в немецком языке мало слов?» Конечно, выходцы, основная масса молодежи, которая увлеклась идеями советской власти: ведь это свобода, можно ездить куда угодно, нет черты оседлости, антисемитизм официально преследовался! Молодёжь хлынула в города, в вузы. Ну и тоже очень быстро начался процесс ассимиляции, очень быстро. Дело в том, что кто-то из еврейских писателей, из окружения Бялика, говорил, что советская власть страшнее антисемитизма, потому что она разрушает еврейский менталитет. Это обычный факт: более мощная культура всегда поглощает менее мощную. И если нету искусственной попытки - заставить, научить, перевести, то ничего не получится.

Да, конечно. Я помню - нас посещал один старик, очевидно, когда-то он был пациентом матери, а может быть какой-нибудь дальний родственник, я не знаю. Он уже был глубокий старик, тогда в 29-30-м году. Поскольку я сидел не дома, а воспитывался во дворе и в школе, в пионерском отряде, у меня были совсем другие интересы, я к этому не прислушивался. А этот самый старик, по-моему, его фамилия была Циглис, но не уверен, что это так. По словам матери, в молодости принадлежал к той группе еврейской молодежи, которая сначала была… Дело в том, что Жаботинский, один из основателей еврейского государства, первоначально был сторонником получения у Англии где-то на территории Уганды, для создания еврейского государства, еврейского очага. И он в своё время, нанялся на какое-то судно кочегаром и ездил туда в Африку: посмотреть, что это такое. Но в связи с тем, что материально сионистское движение поддерживалось всё ж таки благоверными евреями. И стоял вопрос, о том, что если создавать государство, то только в Палестине, на исторической родине, хотя, как историк, я не имею никаких доказательств, что еврейское население Украины – это потомки тех, кто жили в Палестине, но это спорный вопрос. Так вот, Жаботинский, для того, чтобы не внести раскола в зарождающееся сионистское движение, полностью отказался от своей идеи, перешёл на позиции сторонников создания в Палестине государства. Старики говорили на идиш, на еврейском языке. Очень большим успехом пользовался еврейский театр, это, по-моему, был основной культурный центр.

О чем угодно.

Он не был фанатиком, он просто рассказывал. Вообще, в моём окружении не было фанатиков, национально сдвинутых было очень мало. Наоборот, старались все говорить по-русски, подчёркивать это и даже в составе комсомольских организаций был ещё «Евромол», т.е., иначе говоря, отдельные организации еврейские комсомольские на еврейском языке. Но, опять таки, к тридцатым годам, они уже, частично под влиянием репрессивной политики, потому что уже всякое проявление национальной обособленности, не подчинённое соответствующему отделу ЦК, всячески выковыривалось, процесс ускорился. Во всяком случае, в моей школе, где я учился, были ученики самых разнообразных национальностей. Вообще, в Одессе до войны, вернее, даже за несколько лет до войны они были почти все ликвидированы. Была целая серия национальных школ, у меня были товарищи из греческой школы, польская школа была, немецкая школа, причём в немецкую школу старались очень многие попасть, она была во дворе кирхи, там было хорошо поставлено преподавание. Она существовала, по-моему, до 39 или до 40 года.

Нет, нет, абсолютно не было. Мало того, как-то не принято было запускать бороду, признак религиозности, молодой человек должен был быть гладко выбрит, это была идея. Мало того, многие даже брили голову, потому что Котовский ходил с бритой головой, пережиток гражданской войны – для того, чтобы избежать насекомых, легче было обрить голову.

Так как все, одевались бедно. Оля, сколько у тебя было платьев? Два или одно?

О.Н.: Когда я была совсем еще.. до 7 класса, у меня было одно, а пальто было перешито из маминого. Потом я уже имела, когда я кончила 10 класс, у меня было одно платье, и одно красивое платье, и мне купили нарядные туфли...

Мы это все очень подробно потом выслушаем.

Жили бедно. Домашняя обстановка у нас была та, что сохранилась с дореволюционного периода. Квартира у нас была небольшая: три комнаты, 36 кв. метров. Эта квартира ещё есть на Базарной: это дом Базарной угол Трёхугольной. По Базарной это 87-89, а по Трехугольной это 14. Вот там были небольшие квартиры, которые были сначала…

Да. Дело в том, когда дом Черепенникова перешёл в ведение одесского погребального братства, очевидно, раньше это были склады какие-то, дело в том, что в Одессе очень многие дома были зерновыми складами: это было очень выгодное вложение капитала. Нужно было хранить зерно, поэтому очень многие дома были бывшие зерновые склады, дом Папудова около Соборной площади – это бывшие зерновые склады, которые потом, когда стало выгодным сдавать квартиры, переделали под квартиры. Вот. Так что обстановка была, так, остатки, то, что было куплено до революции.

У нас не было, но у окружающих почти всегда были или скрипка или более значительное: пианино. Музыкальные инструменты были широко распространены, просто у нас этого не было. У меня не было музыкального слуха, меня мать не учила музыке.

О.Н.: Витя, скажи о том, что отец в ссылке был вместе с Воровским, и у нас сохранились письма, переписка.

Да, до войны отец был связан, очевидно, с Воровским был вместе в ссылке, были письма Воровского,

О.Н.: Пропали.

но это всё погибло. От моей довоенной обстановки и имущества осталась только одна вилка

О.Н.: Которая у нас есть!

… с ручкой из коровьего рога.

Я вам скажу: это была война. Это рассматривалось как обычно. Ушли - ушли. Остались живы – спасибо. Во всяком случае, очень важной была проблема уже после войны… Перед войной уже проблема еды практически не стояла, потому что цены были, в общем, очень низкие. Коммунальные услуги стоили гроши. Дело в том, что, видите, у советской власти было, при всех недостатках, было три элемента, которым могли позавидовать очень многие другие государства, это, во-первых, бесплатное и доступное всем образование, практически бесплатные коммунальные услуги – пускай поганые, но свет, вода стояла копейки. Бесплатное, может быть не очень хорошее, потому что не было фармацевтической промышленности, медицинское обслуживание. Эти три социальных фактора были очень важными: их до сих пор вспоминают. Вот.

Абсолютно! Я верил во всё искренне. Первый раз усомнился в том, что Карл Маркс - святой и много знающий, уже будучи студентом исторического факультета. У нас был такой курс, «История колониальных и зависимых стран», этот курс строился, в основном, на 24-й главе «Капитала» - «Эпоха первоначального накопления». И там Карл Маркс, который, очевидно, об этом знал по немецким.