Книга третья роман slovania ru редакция 2011 года

Часто оглядываясь, Золотинка вошла под гулкие своды ворот, где застоялся мрак, и вдруг внезапным громом за спиной свалилась решетка. Ухнула с закладывающим уши грохотом и стала намертво. Редкая дубовая решетка в железных оковах. Она расчленила толпу на тех, кто успел войти и кто нет. Испуганные беженцы, которым не хватило нескольких шагов до спасения, и всё, что осталось на той стороне: горы и небо, словно распалось на части, – решетка расчертила мир на правильные квадраты-клетки, наполненные искаженными лицами.

Заскрежетали цепи, вздрогнул, начиная подниматься вместе с завывшими людьми дальний конец моста. Остановленные решеткой, люди ринулись назад, чтобы не свалиться в пропасть.

– Измена! – очнулась Золотинка. – Измена! – закричала она в голос. – Наших бросили!

Не переставая кричать, Золотинка проскочила в застроенный с трех сторон двор – шумным табором тут теснились люди, телеги, скот. Справа и слева от проезда стражники в кольчугах и шлемах натужно вращали цепные барабаны.

– Что же вы делаете, изверги, кто велел?! – кричала Золотинка. – Прекратить, говорю! – Она схватила грубый кожаный камзол за рукав.

Толстый кольчужник отмахнулся, двинул локтем в живот – Золотинка охнула. Но смешавшийся у ворот пришлый люд волновался. Мало кто понимал, что произошло, – Золотинкины вопли заводили взвинченную бегством толпу, которая так податлива на крик «измена!» Весь двор как будто шатнулся к воротам, а запряженные в работу стражники не могли отвлечься, чтобы восстановить порядок, – они продолжали безостановочный шаг вокруг барабанов с цепями.

– Люди! – вопила Золотинка. – Они подняли мост, чтобы всех перебили по одиночке. За мостом мессалоны. И наши, беженцы. Всех перебьют!

– Хозяин тут Рукосил! – надсаживал голос начальник стражи. – Хотите, чтоб курники ворвались?!

В толпе нашлись свои горлопаны и мгновение-другое казалось, что возроптавший народ ринется и сомнет охрану. Стражники, хватаясь за мечи, бросили подъемные барабаны. Толпа отхлынула, а рукояти вертлюгов пошли вращаться назад, цепи загремели, убыстряясь, с сокрушительным стоном ухнул на место мост.

Увернувшись от стражников в толпу, Золотинка поймала Лепеля:

– Бузи тут, нельзя, чтобы подняли мост, – на дороге, мессалоны и наши, Тучка с Галичем. Я бегу искать Нуту. Ее люди отрезаны.

Золотинка огляделась. Нижний двор примыкал к разрушенному утесу, на котором из нагромождения диких глыб вырастали стены главной крепости, они перемежались башнями с деревянным верхом. Там на утесе, высоко над головой угадывался еще целый город.

– Принцесса Нута! Кто видел принцессу? – толкаясь между повозками и людьми, ни от кого не ожидая ответа, лихорадочно сыпала словами Золотинка. Она искала проход в верхнюю крепость и нашла без подсказки. Под крытым гульбищем обнаружились ворота, а за ними начиналась врубленная в скалу узкая и крутая дорога, огражденная со стороны пропасти брусьями. Золотинка пустилась бежать, но на первых шагах ощутила такую слабость, что должна была помогать себе руками, хватаясь за неровности скальной стены и все равно останавливаясь на вздох и на два. Выручила ее подвода: напрягаясь в хомуте, тащилась на подъем лошадь, а за ней другая, запряженная гусем; с измученно бьющимся сердцем Золотинка ухватила задок телеги и поволоклась следом. За новым поворотом оказалась она во тьме прорубленного в толще скалы проезда, и наконец, телега вытащила ее на свет.

На обширном, как городская площадь, дворе, обставленном со всех сторон разновысокими строениями, открылось бестолковое многолюдство. Золотинка сразу увидела Нуту – за круглым водоемом возле возка. Принцесса тоже приметила Золотинку, в лице мессалонки выразилась живая смена чувств.

– Ну вот же, вот, не утонула и не повесили! Какая ты бледная! А мне наговорили всё глупости! И почему ты острижена?

В глазах ее, что вовсе не удивило Золотинку, сверкнули слезы.

– Принцесса, – выпалила Золотинка. – Принцесса, я жива, не утонула и не повешена. Убивают Амадео и всех витязей. Рукосил велел поднять мост, чтобы курники перебили твою охрану. Гнусное и бессмысленное коварство!

– Что такое ты говоришь?! – с дрожью в голосе прошептала Нута и оглянулась. Теперь и Золотинка заметила неведомо откуда взявшегося Юлия, который глядел на них напряженным и недоверчивым взглядом – в мучительном побуждении понять. Похоже, Юлию не нравился лихорадочный разговор между невестой и волшебницей, но не вмешивался, а Золотинке тем более некогда было объясняться.

– Я говорю, – обратилась она к Нуте, – твои витязи остались за воротами. Их перебьют, ты останешься без охраны. Зачем это Рукосилу, не могу понять.

– Золото здесь, – сказала вдруг Нута, как будто не сознавая еще значения собственных слов. Просто так, словно приходуя в уме имущество и людей, сказала. – Казну всю привезли – восемьдесят тысяч червонцев.

Теперь уж Золотинка воззрилась на принцессу в немом изумлении. Так ясно, так грубо обнажилась подоплека подлости, что и Нута, глядя на Золотинку побледнела.

– Ты мне поможешь? – молвила она слабым голосом и бегло поглядела на Юлия, который отвернулся, ни в чем не принимая участия. – Тебя хотели повесить, а ты всех околдовала. Говорят, ты все можешь, не оставляй меня! – жарко шептала Нута, заглядывая в глаза.

А ты? А ты? Где твои люди? – хотела сказать Золотинка, но что толку было просить друг у друга помощи!

– Сейчас нужно спасти людей! – Золотинка высвободила, почти вырвала руку, которую сжимала принцесса. – Собери, кого сможешь. Нужно заставить воротников, чтобы подняли решетку. Всё!

– Кого я соберу? – горько сказала Нута, оглядываясь на своих старцев.

Почтенные мессалоны склонились под взором принцессы и тотчас расступились, сдернули шапки, склонившись еще больше. Провожаемый дворянами, подходил Рукосил в кожаном камзоле и травчатых полудоспехах. За несколько дней, что Золотинка его не видела, он постарел лет на десять: мешки под глазами, лицо осунулось, мрачный недобрый взор.

– Конюший! – сказала Золотинка, стараясь не терять самообладания. – Как хорошо, что вы здесь! Воротники без приказа подняли мост, оставили за рвом уйму народу... и все мессалоны за стенами крепости. Нужно впустить отставших, пока есть время, пока не подошли курники.

– Ничего подобного! – возразил Рукосил по-мессалонски. – Необходимые распоряжения я уже сделал. Идемте, вы все увидите! – Ни Нута, ни Золотинка, однако, не сдвинулись, и он сказал мягче, вспомнив и об учтивости: – Позвольте, принцесса, руку. Идемте.

В основании круглой башни Рукосил отомкнул дверцу.

– Оставьте нас! – велел он сопровождающим.

– Принцесса! – не выдержала Золотинка. – Что хочет показать нам гостеприимный хозяин? Куда он ведет? Время ли осматривать подземелья?

Рукосил холодно хохотнул:

– Не время. Золотые слова: не время.

Нута поймала Золотинку за руку.

– Да-да, – залепетала она, путая слованский с мессалонским – все трое объяснялись неизвестно на каком языке. – Да-да... Всецело доверяюсь вашей чести и... и.. – Не договорив, ничего более не придумав, Нута потянула к себе Золотинку, с очевидным намерением не отпускать ее от себя ни на шаг.

Рукосил только хмыкнул. Они вошли в сводчатое помещение голого камня. Можно было различить начало винтовой лестницы вверх и неясный ход вниз. Конюший собрался прикрыть дверь, но следом сунулись Нутины дядьки, два почтенных мессалонских старца, и он впустил их – не весьма, впрочем, приветливо. Не стал он мешать и Юлию, который вошел с бесстрастным, ничего не говорящим лицом, и оглядевшись, но никого словно бы не узнав, подвинул на поясе кинжал.

Крутая винтовая лестница скупо освещалась бойницами. Впереди поднимался Рукосил, потом девушки, за ними, не отставая, Юлий. Старцы хрипели где-то внизу, скоро их измученное дыхание едва уже различалась в недрах башни.

Долгий, изнурительный подъем вывел на круглую, обставленную зубцами площадку – самое высокое место замка. Отсюда крепость представлялась скоплением темных крыш, открылось общее расположение дворов. Хорошо просматривались и внешние подступы, падающие вниз склоны с чахлой растительностью, обнаженные, как кость, утесы, и крутая, на все небо гора, что закрывала солнце на западе.

За воротами замка перед поднятым мостом, там где дорога обрывалась в ров, к краю пропасти жались беженцы. Отдельно сгрудился отряд воинов под черно-желтым лоскутом.

– Они! Вот мои люди! – вымолвила, задыхаясь, Нута. Она вцепилась в Золотинку еще крепче.

По склонам холма рассыпались широким охватом всадники. Их было много. Новые отряды вражеской конницы подтягивались через деревню, тоже хорошо видную. На пустоши клубилась пыль, пронизанная тонкими, как волосок, копьями. Кое-где по дороге оставались брошенные вместе с лошадьми подводы.

– Все ваши люди налицо, принцесса, – сказал Рукосил. – Как на ладони. Можете пересчитать.

Он поднялся на перемычку между зубцами, выставив носок сапога над бездной.

– Ничто не укроется от взора, все увидим, – продолжал Рукосил, помавая в пустоте. – Придется немного подождать, правда. До начала у нас еще четверть часа.

– Будут убивать, – прошептала Золотинка.

– Обратите внимание, принцесса, – резко возразил Рукосил, курники спешиваются. Не смеют наступать в конном строю.

– Это... это что значит?

– О! Это очень хороший признак!

Послушным кивком Нута выразила согласие. Она боялась высоты, боялась Рукосила, который бесстрашно стоял над пропастью, боялась спрашивать и боялась молчать, понимая, что происходит что-то непоправимое. Прижавшись к Золотинке, Нута выглядывала из-за ее плеча. Юлий держался на отшибе и тоже глядел вниз, сложив на груди руки.

– Как их много, курников, – прошептала Золотинка.

– Курников слишком много, – возразил Рукосил с нажимом. – Они не смогут составить правильный строй и будут мешать друг другу. В то время как передние ряды курников вступят в бой, задние будут томиться в бездействии. Наши перебьют их последовательно. По-сле-до-ва-тельно! – с ожесточением, сквозь зубы произнес он. – Перебьют их ряд за рядом. По мере поступления.

– Видишь, – прошептала Нута. – Последовательно.

– Это очень важно, – подтвердил Рукосил. – Когда бы их было меньше, они полезли бы в свалку все разом. А так не могут. Не выйдет! – он погрозил пальцем.

– Так бы они ринулись все вместе, – с выражением напряженного недомыслия в лице проговорила Нута.

Золотинка оглядывалась, бросая быстрые взоры на принцессу и на конюшего. Рукосил оставался истово сосредоточен. Нута выказывала восприимчивость.

– Да что вы тут! – не выдержала наконец Золотинка и принялась толкаться в объятиях принцессы. – Что вы тут, с ума посходили? Прикажите опустить мост! Еще не поздно. Мост опустите! – крикнула она в пропасть. Сверху виден был нижний двор и цепные вертлюги возле ворот, где стояла усиленная охрана. Все там было спокойно, не приметно было, чтобы орудовал Лепель. – Мост! – надрывно закричала Золотинка, складывая руки воронкой. – Опустите мост!

Напрасно она надсаживала голос – внизу не слышали, а здесь... Рукосил кинул снисходительный взгляд, Нута с искаженной улыбкой на лице оставалась и вовсе невменяема. А Юлий обернулся на крик, как оборачиваются на всякий случайный шум. Ладно, стоял он далеко, Золотинка дернулась в неясном побуждении, но только прошипела между зубов что-то нечленораздельное. Это он понял. И пожал плечами.

– Мост! – встряхнула Золотинка принцессу.

– Невозможно! – отозвался Рукосил. – Совершенно исключено.

– Почему? – слабо полюбопытствовала принцесса, не замечая встряски.

– Победа или смерть! Я выбираю победу! А вы?

– Победу, – согласилась принцесса, слегка запнувшись. И обратила завороженный взгляд на медленно поднимавшихся по склону курников.

– Почему же не стреляют со стен? – сказала Золотинка. Ее трясло. Она вырвалась из рук принцессы. – Бес вас всех раздери в омут! У вас есть катапульты? Где самострелы? Что у вас, в конце концов, к бесу, есть? Почему не метают камней?

Преклонив ухо, Рукосил выслушал несдержанную Золотинкину речь, потом безмятежно заметил:

– Обратите внимание, принцесса! Там посередке… вон, возле знамени, твой воевода Амадео. Обернувшись, машет. Он вас увидел и машет, подает знак.

– В самом деле?

– Смотрите пристально. Движения руки едва различимы.

– Да, вижу, – зачарованно пробормотала Нута.

– Он как бы подает знак: все в порядке! Амадео выбирает победу.

Невольно и Золотинка всматривалась.

– Ничего подобного! Никто не машет!

– Разуй глаза получше! – грубо обрезал Рукосил, переходя на слованский.

– Ну как же не видишь? – встревожилась Нута. – Как не видишь?

Она наклонилась над забралом башни. По слабой родившейся из напряжения улыбке Золотинка почувствовала, что Нута действительно видит. Не замечая высоты, принцесса потянулась вперед, подняв тонкую ручку, чтобы приветствовать явившееся ее замороченному взору видение.

– Стреляют! – отметил Рукосил. – У наших стрелочки с калеными наконечниками смазаны воском... так и жалят! Посмотрите на эту неповоротливую скотину – курники не успевают отмахиваться. В панцирях, под тяжестью железа. Ой, не сладко им, дюже не сладко! Вот уж слово – скоты! Скотские слуги драной кошки Милицы!

– Драной кошки! – повторила Нута.

– Великий Род! – прошептала Золотинка. – Наши стреляют, а курники идут.

– Падают! – резко возразил Рукосил. – Отмахиваются от стрел и спотыкаются.

– Идут. Я вижу собственными глазами.

– Нельзя видеть то, чего нет. Если падают, то не идут. А я сказал падают!

Случайно оглянувшись, Золотинка ахнула. Глаза Рукосила, покинув естественные орбиты, сместились: один глубоко врезался в лоб, другой спустился под основание носа, а там, где были их исконные места, под бровями, белела неживая кожица. Глаза, как две планеты, продолжали плавное вращение вокруг переносицы и завершили оборот, вернувшись в исходное положение. Но в тот же миг Золотинка с ужасом обнаружила, что правый локоть Рукосила выскочил из сустава, тогда как ноги... ступнями назад.

– Нельзя видеть то, чего нет! – назидательно повторил Рукосил. Глаза его быстро, почти мгновенно, совершили полный оборот в другую сторону.

Смутно угадывая неладное, принцесса окинула Рукосила взором, вопросительно глянула на Золотинку... Ничего примечательного в облике конюшего не отметил и беглый взгляд Юлия.

Выходит, это я тронулась, подумала Золотинка. С усилием оставила она вывернутые назад ступни и посмотрела вниз. Не нужно было особенно напрягаться, чтобы видеть, как стрелы отскакивают, ломаясь, от доспехов, вязнут в железе, застревают в пробитых насквозь щитах. К тому же не так-то и много было у мессалонов лучников, всё более редеющие стрелы не могли остановить мерную поступь противника.

– Падают! – бормотала принцесса вне себя. – Отмахиваются и спотыкаются! Дохлые кошки Милицы! Дохлые поклонники драной кошки. Так и дохнут! Дрянь! Что я ей сделала? – судорожно вздыхая, Нута тискала руки.

– Вот глядите. Перестали падать и полезли в драку, – повествовал Рукосил.

Быстрый взгляд убедил Золотинку, что неприятности с конюшим продолжаются: нос удлинился ниже подбородка и при резких движениях раскачивался. Не отвлекаясь, резким движением головы Рукосил закинул нос за плечо, чтоб не болтался.

– Дело дошло до мечей. Все в порядке! От мечей так просто не отмахнешься!

Ожесточенный звон железа вознесся до небес. Треск пошел, без единой передышки треск на одной и той же, небывалой, невыносимой для ушей ноте. Золотинка забыла все, забыла и Рукосила с его лягушачьими гримасами. Предсмертный стон и хрип витали в воздухе, стесняя пространство и не давая вздохнуть, – железная рука сдавила сердце. Ощетинившись усами, забыл на лице хищную полуулыбку Рукосил. Умолкла Нута, расслабленно приоткрыв ротик. Побледнел Юлий, крепко схватился за грань забрала. И Золотинка... Забыли друг друга.

Гнетущее безмолвие опустилось на замок – всё подавил лязг и звон мечей. Без конца, без исхода, без облегчения. Замерли облепившие крепостные стены зрители, остановились спешившие куда-то во дворах. Повар опустил уж занесенный было над окровавленной тушей нож. Служанки приникли к выходящим в темный тупик окнам, пытаясь разглядеть нечто глазам не доступное. В самые дальние, глухие и скучные уголки крепости проникал несмолкающий, как один надсадный выдох, треск железа.

В куче сражающихся различался сверху рубеж, где сшиблись и смешались противники. Мечи и копья вгрызались в тело толпы, разрушая и разъедая ее, жестокое, хрипящее месиво ходило ходуном, роняя людей. Качнулось и заколебалось так долго стоявшее черно-желтое полотнище, зашаталось вместе с пьяной от крови, остервенелой ратью. Низринулось знамя и взметнулось… и опять пало. Ноги толклись на скомканном полотнище, превращая его в окровавленную рвань. Ноги спотыкались, наступали на лица, скользили по мокрым камням, запах крови пропитывал звон мечей.

– Боже! Я не могу! – простонала Золотинка, она стиснула виски.

– Но... кто же побеждает? – выламывая пальцы, спросила Нута.

– Теперь уж скоро! – заверил Рукосил, вращая глазами вокруг переносицы. – Глядите: наши окружили их со всех сторон и добивают. Ничтожная кучка дохлых курников – вот всё, что осталось!

– Наши... наши, которые окружили? Которые остались? – спросила Нута. Она совершенно не замечала коловращения на лице Рукосила.

– Побеждают те, что окружили, значит, это наши.

– Да? – молвила она замирающим голосом. – Да... Спасибо. Теперь понимаю. Конечно.

Юлий подле зубца глядел туда, где продолжалась резня и бойня, на щеках проступили желваки. Он зажмурился.

Глаза Золотинки полнились слезами.

– Почему она плачет? – спросила Нута.

– От радости! – с ожесточенным возбуждением в голосе сказал Рукосил. – Если бы принцесса Септа, которая на самом деле, как установлено, не Золотинка, а царевна Жулиета, если бы она плакала от огорчения, то пришлось бы признать, что нашим туго. А поскольку всё обстоит как раз наоборот: наши не терпят поражение – наши терпят победу! – то, значит, царевна Жулиета плачет от радости. В противном случае пришлось бы допустить, что она не Жулиета, а Септа.

Золотинка рыдала, прислонившись к камню. Временами до ее сознания доходили деловитые замечания Рукосила, слышала она перемежающуюся дрожь и надежду в голосе Нуты. Треск и звон слабел – мечей становилось все меньше.

– Ага! Вот и последний, кажется! – сообщил Рукосил. – Гляди-ка размахался! Скотина-скотиной, а туда же.. Сейчас мы его по башке! Трах! Бац!.. Отлично! Получил?! Не нравится?!

Золотинка прянула к забралу и успела еще ухватить миг: человек упал на колено и взмахнул, пытаясь прикрыться, мечом. Разили его со всех сторон, человек упал, затертый в толкучке.

Оставшиеся без дела победители с горячими еще мечами и распаленным сердцем двинулись на жмущихся ко рву беженцев. Железо смолкло – душераздирающий вопль пронзил слух. Беженцы прикрывались руками, ноги подгибались, все шарахнулись назад – к пропасти, так что одни срывались, цепляясь за соседей, утягивая их с собой, другие бросались на колени с мольбой о пощаде. Всех месили зазубренными клинками, пронзали копьями – головы, руки, плечи, лодыжки, скулы… кости, кишки и печень... В считанные доли часа – дух не перевести – покончено было с этим ревущим, мычащим стадом.

И всё. Смолк последний вопль, мольба о пощаде. На осклизлой, заваленной трупами земле остались победители. Не похожие на самих себя, с безумным взором. Озверелые, потерянные, тяжело, разинутым ртом дышащие. С кровавыми лапами, с пятнами крови на лбу, со слюной на подбородке.

– Всех! Всех!.. – задыхаясь, пыталась сказать Золотинка, но заглатывала слезы.

Отвернувшись от пропасти, взлохмаченный ветром Юлий уставился на девушку в противоестественном забытьи.

– Драные кошки, – без выражения произнесла Нута. У нее стали стеклянные, не видящие глаза. Слепо двинулась она вслед за Рукосилом к лестнице.

А Рукосил, проводив Нуту на десяток ступеней вниз, возвратился под действием возбуждения – торжествующего и злобного.

– Кто, кроме тебя, погубил несчастных? – выпалил он с налету, не обращая внимания на немо присутствующего здесь Юлия. – Рыдаешь?! Теперь ты рыдаешь! Ого! Отлично! Вольно же тебе рыдать! Я проиграл сражение у Медвежьей Тони, я потерял корабли, людей, потерял союзников. Что же ты не рыдала, когда я просил о пустячном волшебстве? О мелкой услуге? Что мешало тебе навести на курников наваждение? Наваждение! И тысячи жизней были бы спасены! – Нос Рукосила выразительно изогнулся, но это был единственный миг, когда конюший говорил неискренне, не то, что действительно ощущал, и потому лицо, мимолетно исказившись, вернулось к обычным ожесточенным очертаниям. – Нет, ты хотела остаться в стороне. Положим. Но чего же теперь реветь? Что такого случилось? Один проиграл, другой победил. Победитель всегда найдется. Во всяком событии две стороны. Кто заставляет тебя выбирать черную? Сострадай богатому, защищай сильного, ухаживай за здоровым и будешь крепко спать. А будешь брать сторону слабого... страдание твой удел. Ты выбрала проигравших. Сама их выбрала! Да. А стала бы ты рыдать, если бы мессалоны, войдя в замок, перерезали мне горло, как сговорились? – Рукосилов нос предательски колыхнулся, о чем конюший, конечно же, не имел понятия. – Мессалоны погибли с честью. Они ушли на небо, герои народных песен и легенд. Не лучше ли так, в расцвете сил, чем сдохнуть через двадцать лет от дурной болезни в своем постели, заживо разлагаясь?! Не реви! Не реви, говорю! Не выплакать всех страданий. Захлебнешься в слезах, если примешь на свои плечи все страдания мира. И еще, – сказал он, ступив на лестницу, чтобы уходить. – Никогда не пытайся помочь тому, кто не в состоянии помочь себе сам. Это тебе урок. – Он начал спускаться.

– Где мой Поплева? Что ты сделал с Поплевой? – выкрикнула Золотинка, не владея собой.

Несдержанный, жалкий вопль ее словно бы успокоил Рукосила. Возбужденный до злобы, он почти сразу пришел в себя. Словно только этого и ждал – чтобы Золотинка сорвалась. Словно бы только этого – такой малости! – не доставало ему, чтобы утешиться в своих неудачах. Он ухмыльнулся.

– Ищи! – развел он руками. – Все, что найдешь, твое! – И ступил вниз.

– Где он? Где Поплева? – крикнула Золотинка сквозь слезы.

– Здесь! – послышался зычный голос в глубине башни.

И, поразительное дело! так глубоко забылась она мыслью, такое несчастье теснило сердце, что Золотинка, обнаружив рядом с собой Юлия, не уразумела, в каких отношениях к нему находится, она – совсем уж невероятно! – позабыла тут вовсе, кто он такой. Ничего не возникло в сознании, кроме ощущения, кроме изначального, надежно похороненного в душе чувства приязни и товарищества, которое без всяких основательных причин зародилось между ними в пору помойного приключения.

– Ах, Юлька, Юлька! – сказала она и тронула его за руку.

Захваченный врасплох, под впечатлением того страстного горя, которое изобличало страдающее лицо девушки, он перехватил Золотинку, с опередившим мысль побуждением взял за руку, придержал, словно обнять хотел...

Золотинка уставилась в ошеломлении. Всё вспомнив. И после томительного мига промедления, с мукой в лице отпрянули они друг от друга.

Как в пропасть, ринулась Золотинка в витой проем лестницы и провалилась.

Юлий долго стоял, закоченев на холодном ветру. Потом сделал шаг, что-то припомнив... но опять забыл. И разрыдался. Безутешно и горько, как не рыдал уже с детства. Сжимал кулаки, тискал зубы и все равно рыдал, раскачиваясь. Нечем было заградить эту прорву слез.

А Золотинка, сбежавши до половины лестницы, едва не сшибла мессалонских старцев, одному из которых стало дурно от застарелой грудной жабы. Золотинка остановилась – внезапно. И, не дослушав пространных разъяснений, так же внезапно ринулась вниз по лестнице.

На нижнем дворе Золотинка нашла готовую к вылазке толпу ратников. Со стен стреляли: из луков, тяжелых самострелов, которые взводили по два человека сразу, пускали камни пращами и, сверх того, имелась у них катапульта.

Запоздалое усердие защитников крепости никого не могло спасти. Что толку было теперь яриться? Больше они гомонили и улюлюкали, чем стреляли. Под этот шум воротники подняли решетку, заверезжали цепи и со стоном упал мост. Заградившись щитами, ратники устремились под своды воротного проезда. А вслед за воинами храбро двинулась досужая челядь и даже женщины, совершенно ничем не вооруженные. Поток увлек Золотинку, которая поняла, что значит эта храбрость, когда вышла на перекинутый через ров мост и окинула взглядом окрестности. Курники отступили. Они скатились к подножию холма и уходили в сторону деревни. Валившая из замка толпа рассыпалась, занятая не столько ранеными, сколько добычей – храбрецы обшаривали еще не остывшие тела поверженных.