Книга, вышедшая в Париже в «ymca-press»

Воспоминания Н.И. Петровской о Брюсове, в свое время рекомендованные М. Горьким в журнал Русский Современник (см. его письмо к А.Н. Тихонову от 9 августа 1925 года, Горьковские Чтения. 1953—1957, М., 1959, стр. 51), недавно опубликованы в брюсовском томе Литературного Наследства.

Многоуважаемый Александр Семенович,

Не ставьте мне в счет моего многомесячного молчания на Ваше любезное письмо. Условия моей жизни все эти годы были исключительно трудны; и мне почти никогда уже больше не приходилось даже в малом делать то, что бы хотелось. Писать данные о себе¹, когда все личное как-то горестно распылилось, разбилось в куски, когда литературные самые желанные работы откладывались почти на годы под Давлением более чем суровых угроз жизни, — поймите, как это трудно. Вот в общих чертах и малых словах объяснение моего молчания. Только теперь, почти уже пробившись через колючую изгородь, я возвращаюсь к литературе вообще: к газетной работе, переводам и заканчиваю давно, давно начатую длинную повесть «Разбитое зеркало». Так должен был называться сборник моих рассказов, назначенный к выходу в год войны. Но я больше не попала в Москву. Они (20 расск<азов>) остались там. Уцелела здесь и на бумаге и в душе только повесть, о которой говорю.

Сейчас мне неотвратимо и неизбежно нужна работа. Здесь ее иметь почти невозможно. У меня сохранились некоторые связи с парижскими друзьями, но, верно, им самим трудно, и пока ничто не подвинулось дальше обещаний. Я решаюсь в память наших былых добрых отношений обратиться к Вам. Не могли ли бы Вы достать для меня какие-либо переводы (итальянским яз<ыком> я владею в совершенстве) и, быть может, хотя небольшую газетную работу.

И еще я прошу Вашего совета в следующем: год назад Кл. Вейдемюллер² мне настойчиво советовал обратиться в Берлинский (не помню точно название) комитет или кассу взаимопомощи, обладающий некими фондами помощи литераторам и ученым, ссылаясь на то, что Троповский³ получил уже оттуда довольно крупную сумму. Понятно, что всякая сумма, посланная из Германии, здесь уменьшится почти в четыре раза, но с другой стороны сейчас, летом, когда мои заработки иного рода свелись к нулю, — всякая сумма мне будет поддержкой.

Здесь я прошу Вашего совета: куда обращаться и находите ли Вы, что стоит это сделать? Жду Вашего любезного ответа. С приветом жму Вашу руку

Истинно уважающая Вас

Нина Петровская.

Via Cassidoro I, int. 8

Roma (33)
КОММЕНТАРИИ
¹ Ср. (единственную) справку о Н.И. Петровской в /7С(№ 2, стр. 28).

² Карл Людвигович Вейдемюллер — публицист, до революции редактор еженедельного критико-библиографического журнала Новая Книга (выпускавшегося книжным магазином С.А. Скирмунта), сотрудник журнала Современный Мир. После революции жил в Риме. Ср. справку о нем в НРК, № 3, стр. 35. См. также: Е.А. Ананьин. Из воспоминаний революционера. 1905—1923 гг. Нью-Йорк, 1961, стр. 32.

³ Александр Николаевич Троповский — журналист, сотрудник петербургской газеты Биржевые Ведомости, в 20-х годах жил в Берлине.


А.П. ВОРОТНИКОВ
Антоний Павлович Воротников (1856—1938) — беллетрист, переводчик, драматург и театральный деятель, в начале 900-х годов примкнувший к символистским кругам. Выпустил в 1922 г. в берлинском издательстве О. Дьяковой Повести южных берегов.
1

15 марта 1921

Рим.

Из моих прежних книг, изданных в России, назову:

2
<22.3.21>

Милостивый Государь,

Мне сообщила содержание Вашего письма к ней Нина Ивановна Петровская, моя старая знакомая по Москве, где мы с ней встречались в литературных кругах; я в то время был сотрудником «Золотого Руна» и др. изданий. Так как я, в числе многих и многих представителей русской пишущей братии, брожу по Европе, то и решил сообщить Вам сведения о себе по пунктам, перечисленным в Вашем письме:

1) В период 1918—1920 гг., находясь в Ялте и Константинополе, не имел возможности издать что-либо из написанного мною.

2) В Ялте я был сотрудником газет «Ялтинский Курьер» и «Ялтинский Вечер», — писал об общественных настроениях, о театре, об искусстве и т. д.

3) Перед моим отъездом из Константинополя, в Декабре 1920 г., я дал образовавшемуся там издательству альманахов «Гамаюн» мою большую повесть «Болотные цветы под солнцем» и исторический рассказ «Султан — пленник Папы» (история Джема, сына Магомета II и почетного пленника папы Александра VI Борджиа). Не знаю на печатано ли.

4) У меня имеется в законченном виде 1-я часть романа «Лавровые Венки», составляющая отдельное произведение; эпоха перед вой ной 1914 г., среда — люди литературы и искусства; действие — в Ев ропе и в России.

5) Работаю над 2-й частью этого романа (период с начала вой ны до последних дней); а также обрабатываю драму «От смерти к жизни» (из эпохи эпического «Ледяного похода»)².

Живу в Риме второй месяц, но не знаю, надолго ли я здесь; хотя чрезвычайно люблю Италию, которую давно знаю, но надо думать и о хлебе насущном, т.е. о заработке, а здесь он трудно достается. Адрес мой, пока Biblioteca Russa, Via della Colonnette, 27, Roma, Italia.

Позвольте пожелать Вам всего доброго.

Готовый к услугам

А. Воротников.
КОММЕНТАРИИ
¹ А. Воротников. «Пленный Султан». Альманах Медный Всадник. Кн. 1, Берлин, «Медный Всадник», б. г., стр. 276—298.

² Эти сведения включены в справку о А.П. Воротникове в РК, № 4, стр. 15.
Ю.К. БАЛТРУШАЙТИС
Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873—1944) — выдающийся литовский поэт, один из представителей русской символистской поэзии, деятельный сотрудник журнала Весы и издательства «Скорпион». В 1918— 1920 годах работал в Москве в Наркомпросе, в конце 1920 года был назначен литовским посланником в Советской России (см.: РК, № 1, стр. 17) — этот пост он занимал до 1939 года. Умер в эмиграции. В 1967 и 1969 годах в вильнюсском издательстве «Vaga» вышли сборники его литовских и русских стихотворений. См. о нем недавно вышедшую статью: Rimvydas Silbajoris «Some Special Features of Baltrusaitis' Lithuanian Poetry». Journal of Baltic Studies. Vol. IX/2, Summer 1978, pp. 147—154, а также монографию: Viktorija Daujotyte. Jurgis Baltrusaitis. Vilnius, 1974,
8. IX. 1920

Laisves aleja

Hot. Metropol

Милейший Александр Семенович!

Только что получил Ваше письмо и, пользуясь оказией в Берлин, могу немедленно ответить Вам несколько слов. Г.И. Чулков жил все время в Москве. Мы 1 1/2 и года работали с ним в Театральном Отделе Нар. Ком. Проев. С середины прошлой зимы он <стал> сильно и подолгу прихварывать. Я видел его в июне месяце, он был очень истощен и слаб и ждал очереди в санаторий где-то близ Москвы. Думаю, что теперь он там и поправился. Письмо ему и Вашей сестре присылайте немедленно, так как возможно, что дней через 10—11 я поплетусь обратно в Москву. Получить ответы на Ваши письма возможно будет через будущую литовскую миссию или иными путями.

Напишите мне больше о себе. Вышлите №№ вашей газеты. Я собирался в Берлин, но вряд ли попаду. У меня к Вам просьбы о мелочах.

1. Дайте мне сведения о новейшей немецкой драматич<еской> литературе;

2 не могли бы ли Вы приобрести для меня хорошие дамские черные высокие ботинки № 39. Сообщите, сколько это стоит, и я (через посольство) переведу деньги.

Ну, крепко жму руку.

Ваш Ю. Балтрушайтис.

P.S. Еще мне нужны 3 галстуха (черных) бантиком (готовых) на пряжках, таких что носили в Москве при сюртуках.

Простите, что удручаю мелочами.

А каковы времена? А?

Г.И. ЧУЛКОВ
Поэт, прозаик, критик, теоретик «мистического анархизма» и редактор альманаха Факелы (1906—1908), Георгий Иванович Чулков( 1879—1939) принадлежал к друзьям А.С. Ященко со студенческих лет. Он учился в Московском университете, но диплома не получил — как один из лидеров студенческого движения, он был арестован (вместе с И. Церетели) в конце 1901 года и сослан в Якутию. В 1904 году в Нижнем Новгороде (где Чулков жил под гласным надзором полиции) вышла первая его книга, в том же году он переселился в Петербург, вошел в редакцию журнала Новый Путь, сблизился с В.И. Ивановым и Александром Блоком. С 1912 года Чулков поселился в Москве. Одно из писем Г.И. Чулкова к А.С. Ященко (1917) сохранилось в архиве Н.М. Тарабукина в Рукописном отделе Гос. библиотеки СССР им. В.И. Ленина (см.: Записки отдела рукописей, т. 37, М., 1976, стр. 172). Обсуждаемые в печатаемых ниже письмах к Ященко планы поездки в Германию в 1922 году не были осуществлены.

См. его автобиографию в кн.: Писатели. Автобиографии и портреты современных русских прозаиков. Под ред. Вл. Лидина. М., 1926, стр. 333— 338; Г. Чулков. Годы странствий. Из книги воспоминаний. М., 1930.

Дорогой Сандро! Приходится мне начинать письмо с печальной вести: вот уже семь месяцев, как мы с Надеждою Григорьевною' думаем день и ночь все об одном: 21 сент<ября> (8 по ст<арому> ст<илю>) скончался Володя². Это, друг, боль неутолимая. 1920-й год был годом испытаний для нас: сначала я был тяжело болен, потом был сыпной тиф у Над<ежды> Григ<орьевны>, потом болезнь и кончина Володи. У меня все эти три года каждую весну обострялся мой туберкулез. Так и в этом году. Я не очень хочу сейчас жить, но если Чадо жить, то лучше жить не калекой, а потому приходится лечиться. Спасение в одном — в Швейцарии. Туда я хочу направиться на два-три месяца. В Россию я непременно вернусь, если буду жив, ибо эмигрировать не намерен, да и Над<ежда> Григ<орьевна> не желает покидать России. Денег у меня, при переводе оных на марки и франки, окажется немного, и для того, чтобы просуществовать в Европе три месяца, надо продать что-нибудь из моих сочинений за границей. Будь таким добрым, постарайся как можно скорее переговорить с берлинскими русскими издательствами относительно меня. У меня из моих книг остались свободными (я их берег для Европы) три книги (для 3-го издания каждая) — романы «Сережа Нестроев», «Метель» и «Сатана»³. Кроме того я могу предложить одну новую книгу — «Тютчев». Я продал Гржебину маленькую книжку о Тютчеве (5 печ. лист.)⁴, а теперь я подготовил к печати большую основательную работу о Тютчеве — около 18 печ. лист, (по 40000 букв). В эту книгу войдет характеристика личности поэта, его обстоятельная биография, разбор его поэтического творчества и — главное — критическое изложение его философии истории (использована его обширная переписка). Книга снабжена весьма подробною биографическою канвою (хронологическою). Если ты можешь, извести меня о результате твоих переговоров с издателями, т. е. согласны ли они приобрести мои книги и на каких условиях, а также, могу ли я получить аванс при проезде через Берлин. Если в Берлине дело не выйдет, я вынужден буду проехать в Париж, где у меня наверное купят кое-что. Но я не хочу Парижа. Надеюсь через месяц увидеть тебя и обнять. Я не получил от тебя ни одного письма. Через Балтрушайтиса нельзя ничего посылать: он слишком рассеян⁵. Имей это в виду. Нам есть о чем с тобою поговорить. Я прочту тебе мою поэму о Петре Великом («Мария Гамильтон»)⁶. Это, кажется, самое значительное, что мне удалось написать за всю мою жизнь.

Где Матильда?⁷ И что с нею? Мы — спасибо ей, — получили нее шоколад. Это Балтрушайтис передал, но письма не передал ни какого. Пошли мне письмо через Ригу, через Латышский Союз Писателей, через Вильяма Андреевича Смарен-Завинского⁸. Он — на деюсь — найдет способ переслать мне письмо. О политике, пожалуй' ста, — ничего не пиши, и проси в письме В.А. Смарен-Завинскоп передать мне письмо через Латышское Консульство возможно скорее. Целую тебя.

Твой Георгий Чулков.

23 апреля 1921⁹.

2

5 июля 1921

Но как ты живешь? Как ты по существу живешь? Милый мой! Надеюсь, что у тебя все благополучно. Про себя не могу того же сказать. У нас великое горе — девять месяцев тому назад я потерял Володю. Мальчик наш покинул нас. Мы теперь с Надеждой Григорьевною — бывшие люди. Но жить все-таки надо. А я медленно умираю, и врачи советуют ехать в Швейцарию. Иначе я буду неработоспособен. Есть надежда, что мне разрешат на полгода уехать для лечения за границу. Боюсь зимы здесь, в Москве. Буду, конечно, проездом в Берлине и надеюсь тебя обнять.

Поеду, вероятно, осенью. Жду от тебя пока письмо. Надо пользоваться обычною почтою. Я опускаю это письмо незапечатанное в почтовый ящик, и полагаю, что оно дойдет беспрепятственно.

Напиши мне, пожалуйста, можно ли рассчитывать в Берлине на издание книг — новых и на переиздание старых. Если я в Берлине получу за книги некоторую сумму денег, это даст мне возможность полечиться в Швейцарии месяца три, что для меня насущно необходимо. Какие книги я приготовил? 1) Книга рассказов¹⁰; 2) Книга стихов¹¹; 3) поэма «Мария Гамильтон» (из эпохи Петра Великого); 4) «Арион» — книга статей по литературе и по философии истории¹²; 5) маленькая книжка о Тютчеве (в издат<ельстве> Гржебина); 6) большая книга о Тютчеве, посвящена главным образом его обширной переписке, до сих пор не комментированной. Книги снабжены обстоятельною хронологическою канвою и примечаниями; 7) Книга моих драм и комедий. — Кроме того я редактирую собрание сочинений Ф.И.Тютчева¹³. Переиздать я намерен три моих романа — «Сатана», «Сережа Нестроев» и «Метель». Шесть томов моих сочинений, изданных прежде «Шиповником» (здесь не перечисленных), продано мною в «Задругу», но эти томы вот уже три года лежат без движения. Часть книг я продаю Гржебину. Остальное продам в Берлине. В этом ты должен мне помочь.

Где Матильда Августовна? Передай ей мой и Над<ежды> Григ<орьевны> привет и спасибо за шоколад, который мы роздали детям: Володи уже не было в это время с нами. Мы получили только шоколад: ни писем, ни твоего журнала я не получал. Я живу все там же — Смоленский бульв., д. 8, кв. 2 — живу я очень уединенно, у меня за это время, кроме обычного моего туберкулеза, дважды было воспаление легких. Был такой час, когда, казалось, с землею надо будет проститься навсегда. Но темного отчаяния ни у меня, ни у Надежды Григорьевны вовсе нет. Желаю тебе всего доброго. Обнимаю тебя, дорогой. Жду письма.

Твой Георгий Чулков.

3
Дорогой Александр Семенович,

я хочу сделать пробу — послать Вам письмо и узнать, дойдет ли оно до Вас. Вашу записку Георгий Ив<анович> получил, но книг не получил.

Напишите мне о себе побольше.

Н. Чулкова.

4/11/1922

Москва, Смоленский, д. 8

12 апреля 1922

Милый Сандро! Я получил первый и второй нумер «Новой Русской Книги». Во втором нумере есть неточности относительно меня. Прошу тебя исправь их в ближайшем нумере. Я никогда не «торговал» в книжной лавке «Задруги» и вообще ни в какой лавке¹⁴. Все четыре года я живу исключительно литературным заработком. Даже в те годы, когда не было частных изданий, меня по старой памяти поддерживали издатели (и «Задруги» в том числе) авансом — в надежде, что когда-нибудь можно будет печатать мои книги. В статье Геккера сказано, что я «осудил произвол мощного тирана», т.е. Петра Великого. Я, слава Богу, не терял головы и так «упрощенно» к Петру Великому не относился и не отношусь¹⁵. И сущность поэмы совсем в ином.

Над Тютчевым я действительно работаю усердно. Могу тебе дать справку по этому поводу.

Я готовлю книгу о Тютчеве по неизданным материалам Мурановского архива, а также архивов Н.И. Тютчева, Я.П. Полонского, Аполлона Майкова, Л.А. Георгиевского и др. Нашелся огромный материал — около пятисот неизданных писем и прочих документов. Впервые можно будет установить канонические тексты стихов Тютчева (я нашел 179 стихотворений в автографах). Кроме того теперь можно будет опубликовать тридцать новых пьес¹⁶.

Кроме однотомного Тютчева («Избранные сочинения»), который издает Гржебин, я подготовляю к печати издание академического типа. Текст с примечаниями займет три тома и письма тома четыре. Всего семь томов'⁷. С моим предисловием выходит на днях «Тютчевиана»¹⁸. В ближайших нумерах журнала «Былое», «Искусство», «Шиповник», «Литературное Былое», «Феникс» и в других изданиях печатаются мои статьи: «Ф.И. Тютчев и его эпиграммы»¹⁹, «Любовь в жизни и лирике Тютчева», «Судьба рукописей Тютчева»²⁰, «Отроческие стихи Тютчева»²¹, «Тютчев и Гете»²², «Тютчев и Гейне»²³, «Перевод Тютчева из Беранже», «Неизданная поэма Тютчева»²⁴.

Кроме «Марьи Гамильтон» я написал за эти годы только одну значительную вещь — повесть (небольшую) — «Грешница». Действие происходит в IV веке, сначала в Риме, потом в Александрии, а затем в пустыне.

Вышли в свет три мои большие книжки — «Стихотворения», «Наши спутники» (литер<атурные> очерки) и книга рассказов «Посрамленные бесы».

Обо всем этом можно сообщить в «Новой Русской Книге», за исключением, конечно, моей маленькой полемики с Геккером, которому передай мой привет, хотя он и масон. Кстати сказать, его сообщение о том, что на кого-то, мол, моя поэма «произвела глубокое впечатление», не совсем скромно и может подать повод к неверным умозаключениям о моих отношениях к этим «слушателям»²⁵. Поправить эту нескромность нельзя. Печатать разъяснения, конечно, не имеет смысла, но тебе я впредь не советую ставить своих приятелей в ложное положение.

Обнимаю тебя, нежно, милый. Постараюсь на днях прислать какую-нибудь статью для твоей «Книги».

Любящий тебя Георгий Чулков.

P.S. «Марья Гамильтон» была напечатана в альманахе «Пересвет», потом вошла в мой сборник «Стихотворений», который распродан и теперь выйдет отдельно, вероятно, с рисунками В.П. Белкина.

Великим постом (в начале) я был в Петербурге: твои книги целы; в квартире Белкин.
5
Милый Сандро!

Я посылаю тебе с Борисом Константиновичем²⁶ две мои пьесы и книги. Пьесы прошу тебя выслать по адресу: Herr Umansky, Wien II, Praterstrasse 78/8. Дмитр<ий> Александр<ович> Уманский²⁷ должен выслать тебе гонорар для меня. Оставь его пока у себя. Я, быть может, буду осенью в Берлине. Тогда возьму. Относительно книг — напишу потом. «Сережу Нестроева» ты можешь передать Серг<ею> Осиповичу²⁸, если он у тебя ее потребует.

Твое поручение я исполнил и деньги выслал, но курс был в то время неблагоприятный. Я с трудом получил за 1000 марок 13 000 000 руб.

Обнимаю тебя. Твой Георгий.

Жду от тебя ответа на мое письмо по поводу сборника²⁹. Борис Константинович даст тебе дополнительные объяснения. 10 июня 1922

Сейчас получил твое письмо (сегодня 14 июня) от 29/V. Ару³⁰, тобою посланную, я не брал: 1/4 ары — не аванс (извозчик дороже стоит). Посылать в Кубанскую область³¹ ару невозможно технически.

Целую тебя, родной.

6

12 августа 1922

Я что-то давно не получал от тебя писем, а между тем на последнее письмо ты, казалось бы, должен был мне ответить. Особенно относительно Мстислава Алекс<андрови>ча Цявловского. Он незаменим для твоей библиотеки героев³². Он уже подготовлял однажды подобный план. Ему очень легко представить тебе разработанную программу подобного издания. Напиши ему непременно. Его адрес: Москва, Плющиха, Новоконюшенный пер., д. 12, кв. 13. Он собирает вокруг себя всех подходящих и выдающихся литераторов и ученых. А по некоторым отделам я помогу ему. Мы сговорились на этот счет.

Что касается сборника, то ты ведь непосредственно списался с авторами — ну, и отлично. Аскольдов и Карсавин в письмах изложили мне проекты своих статей, а я их известил, что я собственно не редактор и рекомендовал им направить статьи непосредственно к тебе. На днях у меня был Павел Флоренский, который также, наверное, даст статью, но он просит, чтобы было предисловие, гарантирующее независимость каждого автора от соседей, чтобы не было недоразумений. Каждый отвечает только за себя, но, разумеется, должен быть программный minimum и не должны быть неизвестные нам сотрудники. Особенно мы боимся эмигрантов. Бог с ними. Они довольно уж напутали³³.

Павел Флоренский напишет проект предисловия. Необходимо пригласить Мансурова. Он близкий человек, по взглядам, Флоренскому и будет драгоценным сотрудником. С Мансуровым я уже сговорился. Он пишет. Пошли распоряжение поскорее об аре для Сергея Павловича Мансурова. Он нуждается и ему ара пригодится. Человек он больших знаний и высокой духовной чистоты³⁴. Вот Бердяев только медлит. Кое-кто и совсем не может написать по причинам достаточно уважительным. Но все-таки сборник, кажется, выйдет солидным.

Я сижу в Москве, ибо не могу оторваться от книгохранилищ и рукописей. Работаю, как вол, день и ночь: все готовлю трехтомного Тютчева. Осенью надеюсь быть в Берлине, в октябре, вероятно, а может быть и в начале ноября.

За все лето только на днях вырвался в деревню и провел три дня на воздухе, даже спал на открытой террасе, и вот не кашлял, а вернулся в город и опять душит меня по утрам эта вражья сила.

Обстоятельства так сложились, что мне приходится теперь заботиться и морально, и материально о многих³⁵. Зарабатываю немало, но все не хватает. Если бы не это, мне легче было бы уехать для отдыха за границу. Там-то я проживу. У меня найдутся издатели, полагаю. Но вот слишком много надо оставить здесь денег, чтобы обеспечить на время моего отсутствия всех беспомощных людей. Это пахнет не одним миллиардом. Обнимаю тебя, дорогой. Пиши. Я сегодня получил письмо, из которого узнал, что у тебя счастливый роман. Это дело хорошее. Поздравляю.

Любящий тебя Георгий Чулков.

7

2 сентября 1922

Я писал Гржебину, Зиновию Исаевичу, чтобы он приготовил для меня визу в Берлин, но я не уверен, что он об этом позаботился. Очень прошу тебя: справься у Гржебина, принял ли он меры для того, чтобы я и Надежда Григорьевна получили визы. Это очень важно и экстренно. Будь другом, воздействуй на Гржебина. А если он не может или не хочет, то сам устрой это непременно*. Будь другом, памятуя о давних наших с тобою отношениях. Я уезжаю из России на три месяца. Я должен лечиться непременно. Не откладывай этого дела. С нетерпением жду ответа. Скажи Гржебину, чтобы он заплатил за визу. Он мне еще должен за мои работы. Я везу ему книги. А если он невнимательно отнесется к делу, то не бойся за меня заплатить за визу, если понадобится, я по приезде расплачусь незамедлительно. Спасибо за карточку. Прочти твоей спутнице мою немецкую приписку. Целую тебя. Надежда Григорьевна шлет тебе привет.

Твой Георгий.

Entzuckende Gefahrtin meines Freundes!

Ich habe nicht die Ehre und das Vergniigen Sie zu kennen, doch ich hoffe, das Sie es mir nicht ubelnehmen werden, wenn ich Sie herzlich bewillkommene, Ich freute mich sehr Ihre Ansichtspostkarte mit Ihrem reizenden Bildnis erhalten zu haben. Sie bilden mit meinem Freunde ein so harmonisches Paar!

Mit bestem Gruss der Freund Ihres Freundes

Georg Tchulkoff.

* Я буду тебе признателен всячески.

2 октября 1923

Милый Сандро!

Не гневайся на меня. Я не мог тебе ответить своевременно, ибо сначала был в Крыму, потом в деревне, был болен, — не при первой возможности отправился в Совет Судей, где нет ни Пашуканиса, ни твоего дела. Я пошел в Комиссариат Иностр<анных> Дел — и там нет ни твоего заявления, ни Пашуканиса. И где теперь служит Пашу-канис я не знаю³⁶.

Ты слишком лаконично мне написал. На основании твоих кратких и неясных слов нельзя отыскать следы твоего дела.

Туберкулез мой развивается. Завтра я опять уезжаю в Крым до декабря.

Очень рад, что ты счастлив с твоею новою женою. Над<ежда> Григ<орьевна> шлет привет.

Обнимаю тебя милый

Твой Георгий.

Если будешь в Москве, смотри, заезжай на Смоленский бульв. д. 8. Надежда Григорьевна в Крым не поехала. Она — в Москве.

Я медлил с ответом по причине целого ряда не зависящих от меня обстоятельств: сначала меня не было в Москве, потом жизнь вообще вышла из колеи благодаря смерти В.И. Ленина, потом я заболел и сейчас опять чувствую себя худо. В дни, когда лучше дышал, ходил я в «Наркоминдел», где узнал, что твое дело направлено в Нарсуд 29 октября 1923 года за № 14600, но тогда еще ответа не было. Он должен быть получен в «Наркоминделе» и ты будешь извещен.

В Нарсуде у меня нет никаких знакомых. Я наведу все-таки справки, когда буду выходить из дому. Лучше всего ты сам поторопи свое дело — пошли письмо в Народный Суд (Москва, Берсеневская набережная). Обнимаю тебя. Буду очень счастлив увидеть тебя в Москве.

Привет твоей супруге. Надежда Григорьевна кланяется.

Я устаю жить: трудно.

Любящий тебя Георгий Чулков.

14 февраля 1924

10

Милый Сандро!

Что касается работы в наших московских издательствах, то это не так просто: я, напр<имер>, перестал считать себя профессиональным литератором, т<ак> к<ак> за последний год не издал ни одной книги и не напечатал ни единой строчки. А у меня приготовлено к печати 120 печатн<ых> листов — это кое-что, не правда ли?

Частные издательства хиреют. Надо работать в Госиздате. Предложи что-либо Ник<олаю> Ив<ановичу> Иорданскому³⁷. Он теперь заместителем главного редактора в Госиздате. Его адрес: Москва, 1-й Ильинский пер., д. 9, кв. 6.

Меня печалит, что ты «скучаешь» и «чувствуешь себя одиноким». А я вот при всех моих скорбях нисколько не унываю. Хорошо сказал один мудрый человек: «На свете есть кое-что получше счастья». Не сетуй на лаконичность моих писем. Иначе не могу. Вот когда вернешься в Россию, наговоримся досыта, а пока помолчим. Это тоже не худо, если верить Тютчеву³⁸.

Завтра Вяч. Иванов уезжает в Италию. С ним я сблизился чрезвычайно за эти последние недели. Его отсутствие будет большим ущербом для нашего дома на Смоленском бульваре.

Привет твоей жене, которую я не имею удовольствия знать, но к которой заранее питаю симпатию, как к твоей подруге.

Надежда Григорьевна, вероятно, шлет также свой привет, — говорю «вероятно», ибо сейчас ее нет: она уехала на месяц в Оптину Пустынь, где дорогие могилы.

Я не уеду за границу. Не хочу.

Жму твою руку.

25 августа 1924

Любящий тебя Георгий Чулков.

В сентябре я буду, вероятно, в Крыму. До октября мой адрес: Крым, Кореиз Ялтинского уезда, Гаспра.

11

28 сентября 1925

Спасибо за письмо. Будь уверен, что и я не забыл тебя, но не пишу к тебе по причинам совсем иным. В письме, знаешь, трудно рассказать живую жизнь.

Что касается твоего возвращения в Советскую Россию, то я, конечно, был бы очень рад тебя здесь увидеть. И это — я думаю — вполне возможно. Вопрос о заработке, правда, очень сложен, а в Москве еще он усложняется квартирным кризисом, но ты умеешь преодолевать жизненные невзгоды. Вероятно, твои знания пригодились бы нашему Комиссариату Иностранных Дел.

Я живу отшельником. Постарел, кашляю, голова у меня белая... Но я все еще пишу стихи и печатаю книги о стихах — занятие почти предосудительное в моем возрасте. Занимаюсь отчасти историей³⁹. Я к ней не утратил вкуса и, кажется, начинаю догадываться о смысле тех иероглифов, которые начертала Клио на своих свитках.

Привет твоей жене. Авось, мы с нею познакомимся. Научил ли ты ее русскому языку? Надежда Григорьевна шлет тебе поклон.

Любящий тебя

Георгий Чулков.

«29/VI <1922>

Ссылаясь на письмо Г.И. Чулкова ко мне от 10-го июня, осмеливаюсь обратиться к Вам с почтительной просьбой переслать мне экземпляр пьесы Г.И. Чулкова "Невеста". Георгий Иванович позволил мне обратиться к Вам с настоящей просьбой.

В ожидании Вашего любезного ответа, заранее благодарен за услугу,

с совершенным почтением

Дмитрий Уманский.

Abs.: Dmitrij Umanskij.

Wien 11, Praterstrasse 78/8».
²⁸ CO. Якобсон — историк, библиограф и переводчик. См. о нем некролог Г.П. Струве в газете Новое Русское Слово, 5 декабря 1979.

²⁹ Речь идет о сборнике по религиозно-философским вопросам, издание которого предполагалось в издательстве YMCA-Press. План и предположительный со став этого невышедшего сборника устанавливаются, насколько нам известно, впервые, — по материалам, обнаруженным нами в архиве Ященко. Работа над сборником началась весною 1922 года, в преддверии высылки ведущих русских философов из советской России, после которой публикация трудов по религиозно-философским вопросам стала в России фактически невозможной.

Попытке объединения авторов, живущих в России и находящихся за границей, в одном сборнике не суждено было осуществиться до послесталинских времен (ср. публикации авторов из России в Вестнике Русского Христианского Движения).