Льва толстого в польше

Художественный мир Толстого привлекал и обогащал каждого, кто с ним соприкасался, поэтому неудивительно, что уже в конце Х1Х века, еще при жизни, он приобрел международную популярность, а его влияние многосторонне сказалось на представителях разных национальных литератур.

Приемы реалистического письма Толстого издавна привлекали деятелей славянских литератур. Исключительно популярен был Лев Толстой в Польше, где существует большая литература, посвященная рецепции автора «Войны и мира» польской общественной, литературной и театральной средой.

Рецепция (восприятие), как одно из проявлений контактных связей, может быть внешней и внутренней. К внешней относятся сообщения, упоминания в прессе, высказывания, особенно переводы, которые выполняют информационную функцию. В польском литературоведении вопрос внешнего восприятия творчества Толстого нашел исчерпывающее освещение в трудах многих исследователей, опубликованных как на польском, так и на русском языках. (1)

Вопрос внутреннего,т.е. творческого, восприятия наследия Толстого в Польше неисчерпаем, как неисчерпаемо творчество автора «Анны Карениной» для его исследователей. Это и рассмотрение возможного влияния Толстого на польских писателей, и реминисценции из отдельных его произведений, давшие толчок к созданию оригинальных произведений польской литературы, и полемика с его идеями, нашедшая отражение в творчестве некоторых польских писателей, и отношение Толстого к «польскому вопросу», образы поляков в его произведениях и др. Силу и авторитет русского писателя признавали такие выдающиеся польские мастера художественного слова, как Элиза Ожешко, Болеслав Прус, Стефан Жеромский, Ярослав Ивашкевич и многие другие. В их художественном наследии видны следы как внешней, так и внутренней рецепции.

Э.Ожешко, например, из всей русской литературы именно к Толстому испытывала особые симпатии. Подчеркивая значение русского писателя в истории мирового искусства, в письме в связи с 80-летием со дня его рождения, она отмечала: «Великий художник и великий мыслитель, Лев Николаевич Толстой возвышается над всей областью искусства и мысли как апостол любви к людям. Великие умы правят миром, но только великие сердца спасают мир. Каждый, кто верит в эту, казалось бы, несомненную правду, даже не соглашаясь со взглядами Льва Толстого, должен признать, что он является одним из тех, кто ведет мир к избавлению» (2).

С Толстым Ожешко сближало внимание к нравственным проблемам, стремление найти ответ на вопрос: в чем смысл жизни. Так, переводчица Ожешко на русский язык Анна Сахарова сопоставляла ее рассказ «Одна сотая» с рассказом Толстого «Крейцерова соната», а также сообщала об интересе самого Толстого к этому рассказу Ожешко, который он сравнивал со своей повестью «Смерть Ивана Ильича». Идеи непротивления злу насилием, всепрощения нашли отражение в романе Ожешко «Анастасия» и повести «Хам».

Как и у Толстого, многие произведения Ожешко посвящены народу – это повести «Низины», «Дзюрдзи», рассказ «Тадеуш» и др. В ее лучшем произведении, в романе «Над Неманом», она ставит проблему взаимоотношений господствующих классов и народа, отдавая явное предпочтение последнему. Свою любимую героиню, дворянку Юстину Ожельскую, в которой, уже судя по ее имени, есть что-то для писательницы личное, она, также как Толстой Левина, сближает с народом. Одной из ярких в художественном отношении картин романа является описание жатвы, в которой Юстина вместе с крестьянами принимает участие. Этот эпизод - настоящий гимн труду, воспевание его красоты, облагораживающего влияния на человека. Неслучайно героиня получает большое нравственное удовлетворение, работая вместе с крестьянами. Т.Мотылева в монографии о мировом значении Толстого склонна видеть сходство этого эпизода с описанием сенокоса из романа Толстого «Анна Каренина», считая, что переживания Юстины во время жатвы напоминают размышления Левина во время сенокоса. Говоря о сходстве, Мотылева подчеркивает и различие взглядов в подходе русского и польского писателей на возможность классовой солидарности. «Трезвый реализм подсказал Толстому, - подмечает она, - что участие в сенокосе и сближение с крестьянами – явление временное, эпизод не предполагающий возможности преодоления пропасти, разделяющей барина и мужика. Ожешко, напротив, надеялась на примирение между помещичьей усадьбой и крестьянским хутором. Поэтому ее героиня порывает со своим обществом и выходит замуж за землепашца Яна Богатыровича»(3).

Скупой на похвалы, автор «Фараона» Болеслав Прус неоднократно ссылался в своих литературно-критических работах на авторитет Толстого. Так, в дискуссии о целях и задачах искусства, выступая против группы сторонников теории «чистого искусства» и обосновывая мысль о необходимости служения искусства обществу, Прус ссылается на опыт Толстого. «Есть на эту тему небольшая книжечка, написанная великим человеком, - пишет он.- Книжка называется «Что такое искусство?", автор ее граф Лев Толстой, огромной величины художник и незаурядный мыслитель ... По мысли Толстого, который создал больше ценных произведений, чем разного рода «модернисты», искусство только тогда выполняет надлежащую ему роль, когда оно служит возбуждению общественных стремлений» (4). В рецензии на роман Толстого «Воскресение», определяя его место в современной литературе, Прус относит его к числу самых возвышенных произведений, на какие только способен человеческих дух и высказывает мысль о том, что именно этот роман русского писателя отвечает всем требованиям подлинного искусства и современного романа. Антони Семчук, один из известных польских толстоведов, замечает, что: «Среди всех высказываний о Толстом, какие были опубликованы в Польше до 1910 года, статьи Болеслава Пруса содержат в себе суждения самые глубокие, самые зрелые и проницательные, суждения, которые не потеряли своей актуальности и сегодня» (5).

Симпатии Пруса к Толстому нашли отражение и в его художественном творчестве. Исследователи считают, что можно говорить о близости идейно-эстетических позиций Пруса взглядам Толстого. Так, в Станиславе Вокульском, герое романа «Кукла», можно найти такую характерную для толстовских героев черту, как правдоискательство, стремление к самокритической оценке своей жизни. Отмечается также влияние некотороых художественных особенностей романа «Анна Каренина» на произведения Пруса, в частности, использование опыта романа-синтеза в «Кукле» и опыт создания многопланового романа в «Эмансипированных женщинах».

Известный на рубеже XIX –XX веков литературный критик, живописец, актер Станислав Виткевич был очарован «Войной и миром» Толстого. В своей частной переписке он констатировал свое отношение к русскому писателю: «Не знаю ничего более близкого мне в искусстве, чем Толстой ... Он такой большой, такой всеобъемлющий, что не надо почти ничего вне его искать ... Для меня он единственный, с кем могу жить» (6).

Под влиянием Виткевича возник и развился углубленный интерес к Толстому у Стефана Жеромского, писателя, которого часто называют совестью польской литературы. Многие, писавшие о Жеромском, отмечали близость его творчества русской литературе. Так, Е.Деген в очерке о Жеромском, анализируя его произведения, писал, «...мы видим в них попеременно то мрачную меланхолию последних произведений Чехова, то болезненную восприимчивость Гаршина, то страстную потребность интеллигента заплатить свой социальный долг, как у Толстого».(7) Жеромский был очень высокого мнения о Толстом, считал его «самым крупным гением современности». «Читаю Толстого – и это чтение учит меня мудрости и заставляет уничтожать собственные произведения».(8) Вопрос о том, в какой мере художественный опыт Л.Толстого отразился на польском историческом романе и, в частности, на исторической эпопее Жеромского «Пепел» и исторической трилогии Г.Сенкевича «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский», уже ставился в критической литературе. Так, по мнению Б.Бялокозовича, Сенкевич, изображая не современную войну, а события ХVII века, сознательно отстранился от метода Толстого и продолжил, во многом творчески и по-новому, романтические традиции Вальтера Скотта и Александра Дюма. В противовес Сенкевичу Жеромский изображает войну в обнаженном виде, показывая ее трагизм и жестокость. В батальных сценах «Пепла» мы видим близость Жеромского традиции Толстого. Жеромский, как Толстой, «...передает страшные военные будни неприкрашенно и зримо... Война для него прежде всего – зло, источник бедствий как для солдат, так и для населения тыла ...»(9) То же касается использования Жеромским опыта Толстого в изображении народных масс как движущей силы истории. Особого внимания заслуживает изображение польским писателем образа Наполеона. Для поляков, что нашло отражение и в польской литературе, и в польском национальном гимне, образ Наполеона был связан с надеждой на освобождение Польши, восстановление ее независимости. Но Жеромский опроверг наполеоновскую легенду в ее специфически польском варианте. Опираясь на опыт Толстого, он создал образ Наполеона – завоевателя, паработителя и тирана.

Интерес в Польше к творчеству Толстого не был мимолетным и преходящим.Оно привлекало внимание польских писателей всех поколений. Так, вдумчивым читателем произведений Толстого был Теодор Парницкий, автор многочисленных исторических романов, занявших важное место в истории польской литературы ХХ века. Он опубликовал большой цикл статей о Толстом, в котором рассмотрел значение «Войны и мира» в развитии исторического романа в мировой литературе. Отличительной чертой Толстого Парницкий считает глубокий философизм, тонкий эстетизм, правдивый историзм.

В годы фашистской оккупации польские писатели проявили большой интерес к творчеству Толстого и особенно к его роману «Война и мир». Объяснялось это тем, что в романе «Война и мир» русский писатель с удивительной силой изобразил освободительную войну русского народа, войну, в которой проявились лучшие черты нации. В эти годы к Толстому обращается Зофья Налковская, одна из видных писательниц ХХ века. Читая Толстого, в своем личном дневнике за 1942 год она делает запись: «Чтение не является бегством от сегодняшних ужасов. Это скорее возможность углубленного их познания и попытка найти себя в этом чудовищном мире».(10) Известный литературовед и писатель Казимеж Выка рассказывает, что во время оккупации он несколько раз перечитывал «Войну и мир», так как это произведение призывало к выдержке, терпению и сопротивлению.

Особого разговора в рамках названной темы заслуживает отношение к Толстому патриарха польской литературы ХХ века, писателя-интеллектуала Ярослава Ивашкевича. Из всех русских писателей Ивашкевичу особенно близок был Толстой. Уже в 30-е годы он увлекается его творчеством, находится под обаянием личности русского писателя, а в его прозе этих лет обнаруживаются инспирации произведений Толстого. Реализм автора «Анны Карениной», его стремление к истине, гуманизм и художественные искания делают Толстого любимым Ивашкевичу писателем. «Лев Толстой – мой любимый писатель,- констатирует Ивашкевич, - он с самой юности оказал большое влияние на всю мою писательскую деятельность. Его реализм, наблюдательность, гуманность, глубокое знание человеческой души навсегда останутся для меня недосягаемым примером».(11) Российский полонист Е.Цыбенко отмечает, что самое важное и интересное в высказываниях Ивашкевича о Толстом – это выделение в его творчестве тех сторон, которые особенно близки Ивашкевичу. Так, Ивашкевич обращает внимание на такую черту Толстого-художника, как упоение жизнью, безганичную способность восторгаться жизнью и ее гармонией. «Толстой любил жизнь во всех ее проявлениях, во всех ее аспектах. Жадность к жизни была основной чертой его характера... Быть может, это стремление остановить мгновение, как у Фауста, и показать читателю, сколь оно прекрасно, и есть самое важное в творчестве Толстого»,(12) - писал Ивашкевич. Сопоставление некоторых произведений Ивашкевича с творчеством Толстого позволяет сделать интересные наблюдения и в плане генетиченских связей и в плане типологического сходства. Внимание исследователей творчества Ивашкевича привлекла аналогия между героем романа польского писателя «Блендомерские страсти» и Толстым. О том, что этот образ навеян личностью Толстого, говорил и сам Ивашкевич: «Не только его огромный талант, но и его исполненная драматизма биография очаровали меня до такой степени, что героя своего романа я наделил некоторыми его чертами...»(13) С романом «Война и мир» связывают и исторический роман Ивашкевича «Красные щиты». Эту связь исследователи видят в философии истории и историографии. Больше всего точек соприкосновения с творчеством Толстого обнаруживается в романе Ивашкевича «Хвала и слава», в котором автор творчески использует опыт Толстого в создании романа-эпопеи. В центре жизненных и философских исканий героев Ивашкевича, как и Толстого, вопрос о смысле и назначении человеческой жизни. История для обоих писателей – это совокупность бесконечного числа индивидуальных, частных судеб отдельных людей. Неслучайно один из польских критиков назвал «Хвалу и славу» польской «Войной и миром», заметив, что «эту польскую эпопею, над которой веет дух Толстого, мог написать только великий писатель».

Толстой заслужил любовь и почитание польского народа не только как великий мастер художественного слова и глубокий мыслитель, но и как друг, который неоднократно поднимал голос в его защиту и выразил свои симпатии к Польше и полякам как в публицистических трудах, так и в художественном творчестве. Характерно в этом плане высказывание Толстого, опубликованное в журнале «Русский вестник » за 1896 год, где он с возмущением говорит о насилии, «...которое позволяют себе злые, глупые и бесчеловечные русские власти над верою и языком поляков», выражает свое горячее сочувствие польскому народу и поддерживает его в борьбе с царским самодержавием. «В данном случае,-пишет он,- я, например, не будучи вовсе поляком, вполне солидарен с каждым поляком в степени негодования и возмущения теми глупыми средствами русских правительственных тузов, которые они употребляют против веры и языка поляков. Я вполне солидарен с ними в желании противодействовать этим средствам.»

В художественном наследии Толстого – романе «Воскресение», повести «Хаджи Мурат», рассказе «За что?», писатель поднимает так называемый «польский вопрос», показывая к нему свое отношение и старается привлечь внимание общественности в поддержку попираемых самодержавием поляков.

В романе «Воскресение» есть небольшой по объему, но глубокий по содержанию и силе эмоционального напряжения эпизод, который непосредственно не связан с основным содержанием романа и его даже можно назвать вставной новеллой. В связи с рассматриваемой нами темой этот эпизод романа «Воскресение» представляет особый интерес. Толстой как бы старается выделить его, показать значение проблемы заключенной в нем и волновавшей его. Это оассказ политзаключенного Крыльцова о причине, сделавшей его революционером. В его центре трагическая судьба двух молодых поляков, причастных к национально-освободительному движению. После ареста и осуждения на каторгу они сделали попытку бежать с этапа, но были пойманы и приговорены к смертной казни. Решение суда было настолько нелепым, что никто не верил в его исполнение. Но, вопреки всему, их казнили. В тексте не показана сама казнь, хотя о ней подробно рассказывают ее свидетели. Отношение Толстого к этому факту проявляется и в стилевой окрашенности повествования и в описании отношения к нему окружающих, даже тюремного начальства. Мы чувствуем искреннее возмущение писателя этим злодеянием, реакцию гуманиста против тех, кто попирает права человека на жизнь, дарованную свыше. Всего одна-две странички в тексте романа, но сколько чувства в них, сколько боли и стыда за тех, которые взяли на себя право лишать жизни себе подобных, виновных лишь в том. что они хотели свободы для своей родины и для себя. К младшему из казненных – Розовскому, Толстой полон сострадания. «Это был совсем еще мальчик,-читаем в тексте,- он говорил, что ему семнадцать, но на вид ему было лет пятнадцать. Худенький, маленький, с блестящими черными глазами, живой и, как все евреи, очень музыкален. Голос у него еще ломался, но он прекрасно пел».(14) Отношение к другому – Лозинскому, юноше, предсмертные слова которого можно сказать были вырваны из сердца самого автора «Воскресения»: «И жестоко и несправедливо. Я никакого преступления не сделал. Я...», - прерывающимся голосом произнес он,- полно внутреннего к нему уважения. Это проявляется и в том как он, по рассказам свидетелей, стойко принял смерть и в его портретной характеристике: «Красивый был юноша, знаете, того хорошего польского типа,-подчеркивает автор, - широкий, прямой лоб с шапкой вьющихся тонких волос, прекрасные голубые глаза. Такой цветущий, сочный, здоровый был юноша».(С.388)

Вопиющая несправедливость царских властей по отношению к полякам приводит Толстого к тому, что он в данном случае отступает от своей теории непротивления злу насилием и показывает как зло вызывает сопротивление даже у самых смиренных. Крыльцов, всегда равнодушный к революционному движению, именно после казни поляков становится активным его участником.

Как нам представляется, этот отрывок из романа «Воскресение» стал творческим толчком для Я.Ивашкевича при создании им рассказа «Икар», одного из лучших его произведений малой эпической формы. Действие рассказа происходит в оккупированной немцами Польше. Как-будто ничего не изменилось. Когда создавался роман Толстого, Польша была под «москалями», рассказ Ивашкевича – в период немецкой оккупации. Но и в Х1Х и ХХ веке бессмысленной и насильственной смертью гибнут польские юноши – эмоциональные, увлекающиеся. жизнелюбивые. Образ юноши-Икара в рассказе Ивашкевича как бы вобрал в себя черты обеих юношей поляков из романа Толстого. «Ему было лет пятнадцать, самое большее – шестнадцать»,-подчеркивает Ивашкевич юный возраст своего героя, сближая его с Розовским из романа русского писателя. А в его внешности видны отдельные черты друго поляка из «Воскресения» - Лозинского. «Читая,-отмечает Ивашкевич,- он время от времени встряхивал головой, откидывая белокурые волосы, падавшие на широкий лоб».(15) Также как Лозинский он протестует против неожиданного и несправедливого смертного приговора, вынесенного ему эссесовцами: «Я ничего дурного не сделал... Я только так...» Он действительно ничего не сделал, просто увлекся содержанием интересной книжки, потерял ощущение реальности и случайно оказался слишком близко к машине с эссесовцами.

На связь с Толстым по своему указывает и желание Ивашкевича противопоставить гибель казненных за участие в освободительном движении поляков своему, совсем уже нелепо погибшему, герою. « Те, кто пал в борьбе, - делает вывод польский писатель, - и те, кто сознательно шел на гибель, быть может, утешались тем, что их смерть осмысленна. А сколько было таких, как мой Икар, что утонул в море забвения по воле жестокого в своей нелепости случая!».(С.229)

Тема «Толстой и польская культура» - неисчерпаема, она имеет и обратную связь: не только поляки проявляли значительный интерес к Толстому, но и Льву Толстому равно были дороги культура и литература Польши. Он глубоко любил музыку Фридерика Шопена, восторгался его ноктюрнами, читал романы Элизы Ожешко, высоко ценил творчество Генрика Сенкевича, особенно его роман «Без догмата», воздавал должное крупнейшим польским романтикам и, в первую очередь, Адаму Мицкевичу.

Подводя итог, следует сказать, что значение творчества Льва Толстого в Польше говорит о непроходящем интересе славян к классической русской литературе, что свидетельствует о ее высоком художественном мастерстве, гуманистической значимости, философской глубине.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. 
   См: Grzegorczyk P. Lew Tolstoj w Polsce. Zarys bibliograficzno-literacki. PIW. Warszawa, 1964; Gerlicka R. Z dziejow recepcji Lwa Tostoja w Polsce. Annales Uniwersitatis Mariae Curie-Skiadowska. Sektio F. Filozoficzne i Humaistyczne Nauki. 1960, t.XY, Lublin,1963, nr.6; Semczuk A. Lew Tolstoj w opinii wspolczesnych mu pisarzy polskich|| Przrglod Humanistyczny. Warszawa, 1978,#5; Бялокозович Б. Толстой в Польше(1858-1962). Литературное наследство. Т.75.М., 1965
   
2. 
   Orzeszkowa E. Pisma krytycznoliterackie. Wroclaw-Warszawa-Krakow, 1959.S.491
   
3. 
   Мотылева Т.Л. О мировом значении Л.Н.Толстого. М.,1957. С.663
   
4. 
   Prus B. Kronika tygodniowa. Kwestia seronowa: co to jest sztuka?// Kurier Codzienny, 1899,#118
   
5. 
   Semczuk A. Boleslaw Prus jako krytyk Lwa Tolstoja// O wzajemnych powiozaniach literackich polsko-rosyjskich. Warszawa,1969. S.158
   
6. 
   Цит.по: Kosinski K. Stanislaw Witkiewicz. Warszawa,1928. S.68
   
7. 
   Деген Е. Стефан Жеромский// Русское богатство, 1901,№7. С.60
   
8. 
   Цит.по: Piolun-Rojszewski S. Stefan Zeromski. Dom, dziecinstwo i mlodosc. Warszawa, 1928.S.273
   
9. 
   Мотылева Т.Л. «Война и мир» за рубежом. Переводы. Критика. Влияние. М.,1978.С.374
   
10. 
    Nalkowska Z. Dzienniki czasu wojny. Warszawa, 1972.S.228-229
    
11. 
    Цит.по: Цыбенко Е.З. Из истории русско-польских литературных связей Х1Х-ХХвв. М.,1978.С.246
    
12. 
    Ивашкевич Я. Слово о Толстом// Литературное наследство. Т.75, кн.1.М.,1965.С.196
    
13. 
    См.: Цыбенко Е.З. Указ.соч. С.250
    
14. 
    Толстой Л.Н. Воскресение // Собр.соч.в двадцати двух тт. Т.Х111, М..1983.С.387(В дальнейшем цитируется это издание с указанием страницы в тексте)
    
15. 
    Ивашкевич Я. Икар// Ивашкевич Я. Избранное. М.,1987.С.227(В дальнейшем цитируется это издание с указанием страницы в тексте)
    

Аннотация

Впервые в литературоведении проводится сопоставление одного из эпизодов романа Толстого «Воскресенье» с рассказом Я.Ивашкевича «Икар». Высказывается мнение, что рассказ патриарха польской литературы ХХ в. стал плодом творческого воздействия на него русского писателя.