Н. В. Гоголь «Вий» Глава 1

Глава 1

- Тебе сегодня перепало, - Лилька бросила на стол увесистую стопку: две коробки конфет, три шоколадки и пирамидка «фереро». – Цветы я себе оставлю. Никто не возражает?

- Неплохой улов! – Юрка посмотрел на сладости с уважением, осторожно взял пирамидку, встряхнул. – Хоть попробуем красивой жизни…

- Ты-то, конечно, попробуешь, - с легким, едва заметным укором заметила Лилька.

Юрка смущенно поставил конфеты обратно и потер переносицу.

- А цветы откуда? – спросил он, чтобы сменить тему.

- От верблюда! – отрезала девушка и унесла огромный букет в ванную, оставив молодого человека наедине с трофейными сладостями.

У Лильки – диабет. Какая-то довольно тяжелая форма. «Инсулинзависимый диабет» именуется эта дрянь у людей посвященных. Для непосвященных: при такой болячке необходимо постоянно колоться инсулином. Если не ширнуться вовремя – жди беды. И, понятное дело, зависимостью от уколов неприятности не ограничиваются. Помимо прочего, Лильке нельзя есть сладкое. То есть кое-что можно: всякую бурду специально для диабетиков придуманную и еще кое-что по мелочи, но настоящие сладости ей заказаны.

Только клиенты фирмы, где Лилька трудится и стоит на хорошем счету, о ее диабете не догадываются и, соблюдая давнюю традицию, тащат и тащат Лильке конфетки-шоколадки, чтоб не забывала, чтоб не задерживала с бумажками, не отфутболивала по телефону. Лилька в фирме не самый главный болт, но и не последняя деталька. Лилька – регистратор. Проверяет, регистрирует, выдает документы страждущим, и оттого, шлепнет она печать сразу или положит оформленное дело в общую стопку, зависит многое: время, нервы, деньги. Вот и считай: или пожертвовать несколько червонцев на кондитерскую бяку, или ждать положенный на оформление месяц. Так что дальновидный народ суетится, подслащивая хранительницу печатей. А хранительница печатей складывает недоступные удовольствия в пакет и несет домой. Что-то скармливает Юрке, что-то откладывает на потом, чтобы выставить на стол или, в свою очередь, умаслить нужного человека. Подруге за прическу, свекрови на юбилей, той же врачихе за то, что выписывает лекарства, которые именно лечат.

Юрка как-то предположил, что многие коробки так и переходят из рук в руки до бесконечности, пока не выйдут из моды или не будут забыты в транспорте, в трамвае, скажем. Впрочем, и последний расклад не обязательно оборвет цепочку: нашедший забытый пакет сапер снесет коробочку супруге, та передаст – невестке, невестка – своему стоматологу, а стоматолог, решив купить земельный участок под дачку с лифтом и подземным гаражом, обратится… к регистратору Лильке. Круг замкнется, и все пойдет с нуля да по новой кривой до следующего трамвая или вагона метро. Чем не мексиканский сериал?

Лилька не сочла эту теорию ни смешной, ни оригинальной.

- Если бы ты в свое время не поцапался с Макаровым, не вылетел бы из агентства, – сказала она, буднично откладывая коробку «гейши» в дальний угол холодильника.

- Макаров – урод, - насупился Юрка.

- Урод. Только он теперь директор филиала, а ты – непризнанный гений.

Юрка и Лилька вроде как муж и жена. Вроде как, потому как живут они без отметок в паспортах и без альбома свадебных фотографий. Обходятся кое-как без таких мелочей. Это все Лилька. Она, видите ли, считает, что рано или поздно Юрка поймет, что больная жена – не вредная привычка, а обуза, и тогда пусть уходит, а не трется рядом, влача бремя никому не нужных обязанностей и день за днем испытывая свою совесть соблазнами и здравым смыслом. Юрка с Лилькой спорит, напоминая, что в их тандеме обузой скорее является он, потому как последние полгода шляется в поисках работы, вместо того, чтобы законным образом содержать семью. Все заначки давно кончились; смех смехом, а пришлось продать несколько Лилькиных коробочек, чтобы ей же преподнести законный мартовский букет. Да и букет-то получился не сильно букетистый, не сравнить с тем стожком, который Лилька приволокла сейчас с работы и полощет в ванной.

Юрка подошел к двери, привалился к косяку, наблюдая за подругой. Понаблюдав немного, сказал неизвестно зачем:

- Ромка звонил.

Лилька подняла голову, посмотрела с надеждой:

- И что?

- Все то же, - махнул рукой Юрка. – Сейчас глухо, но в следующем месяце отдел вроде расширяется… и все такое.

Лилька пожала плечами и отвернулась к своему букету.

- Красивый, - вскоре сообщил свое мнение Юрка.

- Это мне на работе подарили, - поделилась «новостью» Лилька.

- Крупная сделка?

- Крупная. На тележке не увезти, - кивнула Лилька, поднимая букет и слегка встряхивая, чтобы скатились крупные капли. - Три дня гулять будем. Сегодня с обеда свели нас в киношку, завтра банкет, в субботу в обязательном порядке прогулка на пароходе.

- Эвон!

- И как поход в кино? – Юрка пропустил опасный вопрос мимо ушей и свернул на менее скользкую дорожку.

- Очень неудобно. Представляешь, в одной руке этот веник, в другой – авоська с конфетами.

- А фильм-то про что?

- Фильм? – Она замерла на мгновение, словно прилагала усилие, чтобы вспомнить. – Корейский какой-то. Про Мусю, Мамусю, и Бяку-сана. Он в нее по уши, она - какая-то мутная девица с темным прошлым и заскоками на почве детских травм, и дома у нее все время какой-то мешок шевелится. Надо понимать, что внутри человек, пропавший год назад. А может, она просто поросят воровала. Не знаю! – Дернула плечами. – Чаю хочешь?

- Хочу. Так что в мешке оказалось?

- Не знаю. Мы с Нинкой отчалили по-тихому, не дожидаясь титров. Если хочешь, спрошу завтра у буха. Но, по-моему, это какая то мистика или клиническая психиатрия. Ты-то как съездил?

Юрка скривился, как сушеный инжир.

- Фигня.

- Опять «гербалайф»?

- Типа. Торговля ручками, калькуляторами и прочим мусором. Недельный тренинг. Рюкзак за спину и – по улицам с песней.

- Что же они пишут про высшее образование?

- Так они не только пишут. Они говорят, что высшее образование, дополнительные навыки безмерно помогут в общении с потенциальными покупателями. Кому-то надо просто сунуть ручку под нос, кому-то показать издалека, с кем-то за жизнь потрепаться. Целая теория у них!

- Так ты, значит, прошел у них тренинг? – поддела его Лилька.

- Да… - он отмахнулся, не слишком довольный, что проговорился. – Умаялся я, пока нашел эту шарашку. Ну, и посидел маленько в мягком кресле. Агитировали, сулили, приводили примеры из истории компании. Про удачливых распространителей.

- Удивительные фирмы! – Лилька передернула плечами. - К нам тут привязался один на улице с елочными украшениями, представляешь? Я ему говорю: май месяц, а он как зомби талдычит какой-то бред, и глаза такие… мутные, взгляд рассеянный, как у наркомана. Интересно, откуда берутся дурачки, которые там работают? Целый день бегать по городу и клянчить у прохожих: Купите крем! Купите открытку… Давай сюда «фереро»!

Юрка принес пирамидку и остановился у стола, с сомнением оглядывая прозрачную поверхность.

- Знаешь, там рядом со мной сидел подходящий для такой работы хлопец. Все бубнил мне на счет перспектив, каких-то там бонусов, премиальных процентов, пирамиды карьерного роста. – Он провел по прозрачной грани кончиком пальца. - Прикинь, со сцены тетка верещит про традиции их компании, рассказывает сказки про каких-то там парней, которые начинали с уличной торговли, а потом стали миллионерами, миллиардерами и просто хорошими людьми, а под ухом сидит этот кудрявый мальчик и тоже грузит по полной программе, как сурдопереводчик. Бу-бу-бу! Как гипноз какой-то. По-моему, это был внедренный агент, вербовал меня изнутри, притворяясь товарищем по несчастью. Во всяком случае, глаза у него мутные и рассеянные… как у Рутгера Хауера! Точно! Я все не мог вспомнить, кого он мне напоминает!

- Первое впечатление часто обманчиво, - сказала Лилька.

- Это ты к чему? – насторожился Юрка.

Лилька обожала втыкать в самый невинный разговор неожиданные двусмысленные фразы или ошарашивать какой-нибудь экзотической цитатой. Не далее, как утром на скучнейший вопрос «не купить ли хлеба?» она задумчиво процедила: «И скрипачи, и арфисты, и флейтисты, и волынщики – все были». Понимай, ее как хочешь! Юрка даже не решился переспросить по поводу хлеба. Махнул рукой и не купил.

- К тому, - на сей раз пояснила свою мысль девушка, - что при всей рассеянности глаз, Хауер, как минимум, миллионер. Может себе позволить и рассеянность.

- Это воспринимать как упрек?

- Как безжалостный факт.

- Да уж, безжалостный. – Юрка насупился.

- Продам я фотоаппарат, куплю коробку ручек и буду торговать в метро. Я сегодня два раза видел, как такие коробейники…

- Не мели ерунды! – оборвала его Лилька. – Из этого болота можно и не выбраться. Отупеешь, посадишь голос, начнешь жадно шарить взглядом по сторонам, приобретешь профессиональную сутулость на одно плечо, и ни один журнал не поверит, что ты фотограф. Пока тянем, так что не делай резких движений. Ищи что-нибудь приличное.

- А если так и не найду?

- Найдешь. Ты – найдешь, - уверенно высказалась Лилька. – Ты у меня – талант, а таланты всегда пробивают себе дорогу.

- И в основном посмертно, - хмуро напомнил Юрка.

- «Лучше я начну рассказывать с того дня, как я ушел из Пэнси».

Опять цитата! Чаще всего Юрку такие разговоры забавляли, но случалось, иносказания начинали действовать на его нервную систему раздражающе. Тогда закрадывалось в душу крамольное подозрение, что Лилька просто уходит от ответа, попутно выпендриваясь. Хотя, если немного остыть, чуть-чуть подумать, прокрутить последнюю фразу замедленным ходом, складывалась такая картинка: Лилька утешает его, как может, а он капризничает, будто малый из песочницы. Вот и получил за свои капризы.

Антон Икушкин придвинул к себе блюдце со счетом и, сосредоточенно нахмурившись, склонился над ним, проверяя выведенные небрежным почерком слагаемые, составившие не вполне правдоподобную сумму.

Инесса, спутница господина Икушкина, страдальчески возвела очи горе и отвернулась, якобы залюбовавшись тапером.

Господин Икушкин усмехнулся, глядя на ее лоснящийся от дорогого шампуня затылочек. Инесса злилась, потому что проверять ресторанные счета в ее представлении – апогей скаредности. Стоит лишь оговориться, что вряд ли в этой аккуратненькой черепушке отыщется толкование столь мудреного слова.

Ничего, пусть позлится. Антону нравилось выводить ее из равновесия, чтобы потом приводить обратно, чувствуя впившиеся в плечо коготки. Инесса была хороша в постели. Это получалось у нее куда лучше, чем самый незатейливый разговор в приличном обществе. Как ни бился Антон, а лучшим ответом Инессы на любой салонный вопрос оставалась широкая улыбка запыхавшегося жеребенка. За эту улыбку Инессе прощалось многое, почти все…

Но! Господин Икушкин отвлекся! Так и ошибиться недолго.

Он снова углубился в счет. Поднял указательный палец и поставил на четвертую строку. Не то, чтобы ткнул в счет, а именно поставил свой толстый, с расплющенными суставами палец на желтый листочек, словно маленькую романскую колонну.

- Разве четыре водки по сто? – Вполне утвердив свой перст на воровской строчке, Антон Павлович перевел суровый взгляд на побледневшего официанта.

Пойманный с поличным халдей зашелестел посиневшими губами всякий вздор, какой шелестят обычно, если смеют надеяться избежать скандала.

- Ну-ну, - хмыкнул Икушкин, словно бы вняв его словам. И переставил палец на строчку ниже. – Разве салат «болеро»? Не «адажио»?

- Да-да-да – официант мелко затряс коротко стриженой головой, то ли очень согласно кивая, то ли вытряхивая на проклятое блюдце лишнюю перхоть. – Они оба на основе спаржи, и иногда даже повара путаются…

- Поварам путаться стыдно, - со значением произнес Антон Павлович. – А тебе – грешно. Как-никак три «у. е.» разницы.

- Да-да, виноват… сейчас мы все… - он потянулся было за потревоженным счетом, но указующий на ошибки перст приподнялся над блюдцем лишь затем, чтобы вновь намертво пригвоздить злополучную бумажку.

- Не вижу, извини, двенадцати ломтиков хлеба. Четыре помню. Не то, чтобы мне жалко, но обидно, понимаешь, за такое пренебрежение к ценному продукту. Хлеб – всему голова. Слыхал, что ли?

- Как же… хлеб… - кивая так, будто наступил мокрыми гольфами на высоковольтный кабель, халдей склонился еще ниже, то ли собираясь схватить листок зубами, то ли прицеливаясь припасть к руке клиента с криком «Не погуби!».

- На! – Молниеносным движением Икушкин перехватил счет за край и сунул под нос официанту. – Проверишь, перепишешь заново и… оплатишь сам.

Халдей, не веря своему счастью, схватил крамольный листочек аж двумя руками. В следующую секунду до него дошел смысл последней фразы, и он неподобающе зыркнул на «благодетеля», но тотчас опомнился и попятился, соблюдая правила игры «спасибо, дяденька, что не насмерть!».

- Пошли! – сказал, поднимаясь, Антон Павлович.

Инесса повернулась с опаской, точно ожидая увидеть расчлененный труп, убедилась, что неприятный инцидент каким-то образом исчерпан, и тогда эффектно воспарила над столиком, расправляя свое модернистское платье, как птица перья.

- Зачем тебе это надо? – лениво поинтересовалась она пару минут спустя, когда ниспускала свою ножку с мраморного крылечка на бренный тротуар.

- О чем это ты? – глотая зевок, переспросил Икушкин.

- Комедия эта со счетом.

- Ах, это… - словно вспомнил Антон Павлович. – Профессиональное. Люблю считать. Знаешь, многие дети очень быстро осваивают математику, если абстрактные величины переводят в рубли и копейки…

- Издеваться ты любишь над людьми, - перебила его подруга. – Поймал этого… и измываешься над ним, как этот…

Бреши в лексиконе не позволили Инессе отчитать кавалера по полной программе, зато сам он охотно перехватил инициативу.

- Ты хочешь сказать, дорогая, что я больше похож на тех детей, которые предпочитают математике зоологию? Поймает такой малец бабочку и ну рвать ей крылышки, отчленять усики, лапки. Или поймает такой сорванец кузнечика. Отвинтит насекомому задние лапки и кинет в муравейник: чем не гладиаторские бои?

- Любишь ты всякую фигню развозить! – фыркнула Инесса, останавливаясь у круглого бока «крайслера», картинно выставив коленку.

- Отчего же фигню? – Антон Павлович извлек из кармана брелок, но не спешил открыть машину. – Если ты желаешь расставлять точки над «i», то давай объяснимся.

- Не хочу, - сердито дернула коленкой Инесса.

- Но ты ведь дала мне понять, сколько невысокого мнения о моих личных качествах? – продолжал разглагольствовать Икушкин. – Мне кажется, я вправе оправдаться… Тьфу ты, «вправе оправдаться»! Может, и впрямь было четыре водки?

- Открой дверцу! – не выдержала девушка.

- Ах, да, прости! – Антон Павлович протянул руку, но на кнопку не нажал. – А собственно! Почему ты тут командуешь? Ты мне, кажется, даже не супруга?

- Отвянь!

- Что за тон? Отвянь! Я еще, можно сказать, только расцветаю, подобно полевому цветку, пригретому теплым лучом жаркого летнего солнца… - он чуть наклонил голову и многозначительно посмотрел на свою подругу, давая понять, кого он подразумевает в этой не первой свежести аллегории.

Кому-то, может, такие комплименты и залежалый товар, а Инесса слегка подрумянилась. Даже замешкалась слегка, но потом спохватилась и пнула дверцу.

- Ты откроешь…? – договорить помешала преданно взвывшая сигнализация.

Пришлось открыть и даже придержать дверцу, но никто не мог заставить Икушкина сесть за руль прежде, чем он сам сочтет нужным. Опершись на выгнутую, словно македонский щит, дверь, он выказывал намерение продолжить спор.

- Нет, все-таки. Почему ты так негативно смотришь на то, чтобы оформить наши отношения? Что тебя не устраивает?

На самом деле, Икушкин прекрасно понимал, что Инесса двумя руками за то, чтобы стать его законной женой. Еще бы! Чем не начало карьеры для деловой леди? Просто эта мелкая интриганка считает себя умелым рыбаком и артачится для виду, искренне полагая, что так Антон глубже заглотит наживку. Ей невдомек, сколько Антон таких блесен пережевал и выплюнул. Сам господин Икушкин прикидывал прогулять с Инессой еще месяца два. Максимум, три. И баста! Вон сколько еще непорочных блесен мотается вокруг, мечтая впиться в чьи-нибудь жабры побогаче! Тем забавнее было играть с Инессой в ее немудреные игры. Это в дурачка резаться неинтересно, когда видишь все карты, а тут – совсем другое. Тут – психология!

- Ну, - жеманно вытянув губы трубочкой, начала Инесса, - во-первых, все мои подруги, когда расписались, стали жаловаться, что… Ну, короче, мужья стали не так относиться к ним.

- Не так, – повторил за ней Икушкин, словно пытаясь разгадать, что стоит за этим «ярким» определением. – Как же это понимать: не так?

- Ну… - Инесса раздраженно отмахнулась, - сам знаешь! Ни тебе цветов, ни тебе подарков. Любовницы появляются на стороне… Мы поедем сегодня или нет?

- Поедем! – согласно кивнул Антон. Захлопнул дверь, обошел покатый нос машины, сел за руль. – Любовницы на стороне, говоришь? А бывают любовницы не на стороне?

- Отвянь! Поехали!

- Опять это странное слово «отвянь», - покачал головой Икушкин. – А мне вот кажется, что ты темнишь, дорогая. Хочешь, я расскажу тебе, почему ты отказываешься выйти за меня сейчас? – Он сделал ударение на последнем слове и поймал в зеркале заднего вида настороженный взгляд своей спутницы, чтобы со следующей фразой не упустить момент, когда этот взгляд станет уже испуганным. – Хочешь, я скажу, что у тебя на уме на самом деле?

Эффект стопроцентный. Глаза девушки широко раскрылись да так и застыли, будто две росянки в засаде. Лицо побледнело так, словно его вдруг умыли, лишив многочисленных слоев дорогой косметики. Купилась детка, как чукча на куранты. Можно было пойти дальше, вывалить этой фифе все про ее наивные планы, про ее подруг, таких же потаскушек себе на уме, про… Много чего можно вывалить этой дуре, но зачем? Полюбоваться, как она побледнеет? Понаблюдать за неравной схваткой с навернувшимися горючими слезками? Можно. Только в этом случае обломится запланированный финал этого чудного вечерка. Придется или якшаться с арендованными шлюхами или докачиваться водкой до состояния нестояния, а завтра реанимироваться пивом и кофе. Не стоит овчинка выделки. Антон еще сыграет эту партию, когда пробьет час прощания.

Кстати, это будет не в машине, а то еще намочит ему барышня на прощание сиденье. Кроме смеха, был такой расклад. Ехали с одной лохматой манекенщицей за город, и достала она клянчить себе колье. Ну, не входило это колье в смету, отведенную на ее рыжую шевелюру и прочие конечности! Антон вышел из себя, тормознул у обочины и велел ей уматывать. Не просто велел, а рявкнул от души, чтоб не казалось шуткой. И то ли сильно рявкнул, то ли рыжая эта боялась в Подмосковье волков встретить, но налила! Никто из пацанов не верит, но так все и было! Выплеснулось, конечно, не много, но пятнышко с купюру осталось. Такие вот встречаются экземпляры. Антон хотел раскрутить эту историю как следует, но потом остыл. Не то, чтобы пожалел девку, а поленился: никто с первого раза не верил, а втолковывать каждому, язык мозолить… В общем, махнул рукой.

Антон тронулся, сходу набрав под сотню, и опять глянул в зеркало.

- Так что, сказать? – грозно повторил он свой вопрос.

- А? – чуть слышно выдохнула Инесса, криво, в стиле прежнего президента, приподняв верхнюю губу. Губа задрожала; еще секунда, и могут брызнуть слезы, случится перебор.

- Тебе фамилия моя не нравится, - уверенно сказал Антон и отвел взгляд, чтобы не дай бог не улыбнуться.

- А? – раздалось еще тише.

Лицо девушки пришло в неописуемое движение, переживая метаморфозы вроде тех, что постоянно случаются с персонажами пластилиновых мультиков. Сначала брови дернулись вверх, сминая гармошкой тонкую кожу лба, рот округлился, скулы дрогнули, потом брови нырнули вниз, едва не сойдясь над переносицей, губы сошлись, искривившись и сделавшись похожими на двух обнявшихся червей, потом неуверенная улыбка и так далее. Секунд пять доходил до Инессы, смысл услышанного, и за эти пять секунд в зеркальце перед Антоном промелькнуло масок сорок: от ужаса до удивления, от удивления к облегчению и от облегчения к радости, к чувству собственного превосходства над «этим тупым мужланом», как, наверняка именовала Инесса Антона за глаза. Прикольный получился мультик, хоть сейчас по МТВ показывай!

- Фа-фамилия? – еще немного заикаясь и не до конца веря в счастливую развязку переспросила Инесса.

- Да, фамилия, - подтвердил Антон. – Признайся, что тебе не хочется менять фамилию и становиться Икушкиной. Так?

Он не торопил с ответом. Девушке нужно было еще прийти в себя, собраться с мыслями, чтобы включится в игру. А то еще сморозит что-нибудь не то.

- Фамилия, - повторила Инесса, часто заморгав, и на ресницах блеснули-таки крохотные капельки несорвавшихся слез. – Фамилия у тебя… как фамилия. Чего ты? – И добавила увереннее. – Нормальная фамилия! А имя вообще как у поэта…

- Ну, имя тебе не перейдет, - поправил Антон. – И потом, имя не поэта, а доктора.

- Какого еще доктора? – недовольно переспросила Инесса, титаническим усилием пытаясь припомнить, кто таков был Антон Павлович.

- Доктор Антон Павлович Чехов.

- Какой, блин, доктор?! – вспылила Инесса. – Чехов! Я же знаю, блин! Он писатель, про психов писал!

- Потому и писал про психов, что доктором был, - спокойно прояснил ситуацию тезка Чехова. - Хорошо знал предмет. Тебе бы не мешало знать такие вещи. Школьная программа, как никак.

- Да пошел ты! Видала я твою программу! – Сорвалась девушка и театрально схватилась за ручку. – Останови, я выйду!

- Да потерпи уже, сейчас доедем, - лукаво подмигнул ей Антон.

- Пошел ты! – повторила она сердито, но уже без азарта, и отвернулась, насколько позволяло глубокое кресло.

Антон бросил в зеркало контрольный взгляд и довольно улыбнулся. Вот такая взведенная - заведенная, она ему особенно нравилась.