УСИЛИЯ ШОЛЬЦА И ПАССИВНОСТЬ РЕННЕНКАМПФА

САМСОНОВ НАДЕЕТСЯ ИСПРАВИТЬ

ОШИБКИ ПРЕДЫДУЩИХ ДНЕЙ

Военное счастье, кажется, улыбается мне, — думает в этот день генерал Самсонов. С самого раннего утра он уже на ногах. Он стоит на крыльце дома ландрата и собирается сесть в автомобиль, чтобы ехать на фронт, непосредственно на передовые позиции. Впервые со дня начала войны он, наконец, может стать во главе своей армии, впервые он чувствует себя полководцем.

С севера доносится гром канонады, — там, как он знает, кипит битва. И никто, да, никто теперь не может запретить ему наблюдать за развитием событий лично и управлять им так, как он это считает нужным.

Одна лишь неотвязчивая мысль тревожит генерала: удастся ли исправить ошибки, которые были допущены вначале? Удастся ли свести расходящиеся веером корпуса в одну мощную линию, которая, как мертвая петля, захлестнет армию Гинденбурга и задушит ее?

Бодрой рысью к автомобилю подъезжает казачий эскорт. Самсонов не может удержаться от улыбки при виде бравых, быстро отдохнувших казаков. Отдав честь сотнику, он приветливо кивает ему и занимает место в автомобиле. Шофер уже хочет поставить первую скорость, когда у дверцы автомобиля появляется Постовский. Самсонов хмурится. Неужели снова бумаги из штаба, который никак не хочет отказаться от вмешательства в операции? Неужели придется покинуть автомобиль и снова остановиться перед картами, следить за пальцем Постовского, который будет притрагиваться к точкам. изображающим селения, теребить шнурок пенснэ и охлаждать сухими, стратегическими рассуждениями?

Но, к счастью, в руках Постовского не видно никаких бумаг.

— Вы долго будете в отсутствии, ваше превосходительство? — спрашивает Самсонова его начальник штаба.

— Не знаю, все зависит от положения на фронте. Я поеду сначала к Мартосу, где, кажется, бой принимает серьезный оборота.

— Ну, Мартос, пожалуй, не будет особенно любезным. Он, очевидно, раздражен решениями штаба фронта и, как экспансивный человек, несомненно, изольет всю свою горечь на вас.

— Ну, вряд ли, — улыбается Самсонов. — Мартос боевой генерал и во время сражения не станет заниматься критикой. Для этого, если он сочтет нужным, найдется время и попозже. До свидания. Надеюсь, что вы справитесь со всем, пока я буду отсутствовать.

Шофер дает газ, и автомобиль Самсонова срывается с места, поднимая пыль, скрывающую казачий эскорт. Постовский некоторое время в задумчивости стоит на крыльце и, почесав большим пальцем щеку, медленно поворачивается и входит в дом.

«Ну, если Самсонов думает, что я приму какие-нибудь самостоятельные решения, то он жестоко ошибается. Мне вовсе не хочется накликать на свою голову опалу Жилинского. Без совета Вялова — ни одного приказа!»

А Самсонов тем временем едет на север и чем дальше он удаляется от своего штаба, тем сильнее становится канонада слева от него. Когда автомобиль проезжает Ваплиц, Самсонов приказывает шоферу остановиться и, заметив штабного офицера, подзывает его:

— Вам известно, где находится генерал Мартос, капитан? — спрашивает он.

— Генерал Мартос должен быть около Надрау, ваше превосходительство, — отвечает офицер.

— Благодарю вас!

Автомобиль снова трогается, но едет сначала не в Надрау, а дальше по шоссе к Хоенштейну, загибает, не доезжая его, у Паульсгута, на восток, несясь к имению Кунхенгут.

Самсонов уже издали заметил большое возвышение, отмеченное на карте, как «Высота 195». Достигнув подошвы холма, он покидает автомобиль, садится на лошадь и во главе казаков въезжает на вершину. Вид с холма, действительно, превосходный. Самсонов может окинуть взором местность до самого Мюлена и Клейн-Петцдорфа. С «Высоты 195» он впервые видит действительный бой, — видит, как его солдаты наступают, наблюдает, как немцы очищают одну позицию за другой...

А внизу, у основания холма, кипит оживление. Войска спешат на фронт, с грохотом тянется артиллерия, на рысях идут кавалерийские отряды, медленно, в тыл, тянутся редкие цепочки раненых — типичная картина большого боя.

Рядом с холмом гремят батареи. Самсонов с удовольствием наблюдает за действием огня, замечает ту точность, с которой ложатся снаряды, и, оторвавшись от окуляров дальномера, спускается, чтобы лично поблагодарить командира за прекрасную работу артиллеристов. Затем он вновь поднимается на наблюдательный пункт и углубляется в изучение складывающейся обстановки.

Мартос озабочен. Ему ясно, что находящийся против него неприятель значительно сильнее, чем его корпус, и что справиться с ним будет очень трудно. Внимательно сверяя с картой поступающие донесения и разглядывая местность в дальномер, он неожиданно открывает весьма важное обстоятельство, — возможность нанести немцам смертельный удар. Да, правда: против него стоит целый корпус, но корпус изолированный, и если присмотреться к его левому флангу, то там можно использовать средство, способное опрокинуть грозного неприятеля.

Мартос прав. Левое крыло германского корпуса, действительно, болтается в воздухе. Если теперь удастся получить значительные подкрепления и бросить их против этого крыла, тогда победа обеспечена, тогда будет использован шанс, который редко представляется в обстановке разыгравшегося сражения.

Действовать надо быстро. У ног Мартоса стоит ящик полевого телефона.

— Вызовите Нейденбург, — приказывает он телефонисту.

И пока телефонист добивается соединения, Мартос с плохо скрытым злорадством потирает руки, думая, как вскоре скажет в трубку: «А кто оказался прав, господа? Штаб фронта или мы?» и как затем укажет, что из-за этой ошибки его корпус оказывается слишком слабым для того, чтобы произвести удар во фланг неприятеля и уничтожить его на месте.

Соединение вскоре получено. Мартос берет трубку, — на другом конце провода — Постовский.

— Будьте добры позвать к аппарату командующего армией, — просить Мартос.

— Разве его превосходительство не у вас? — спрашивает Постовский.

— Нет.

Тон Постовского спокойный, даже равнодушный. Это взрывает Мартоса и заставляет его раскричаться.

— У меня нет времени, ваше превосходительство, чтобы в самый решительный момент сражения гонять свои войска на поиски командующего. Передо мной стоит другая задача, а именно — разбить неприятеля на голову, для чего представляется подходящий случай.

Постовский, который по свойствам своего характера тоже не отличается сдержанностью, резко обрывает Мартоса:

— Коротко говоря, — чем могу служить?

Мартос, овладев собой, меняет тон и, хоть неискренне, но доброжелательно объясняет начальнику штаба армии открывающиеся шансы. Он просит немедленно распорядиться, чтобы корпус Клюева целиком и незамедлительно покинул Алленштейн, где он топчется совершенно бессмысленно, и форсированным маршем двинулся па Хоэнштейн, с тем, чтобы обрушиться на германский фланг.

— Подождите немного, — предлагает Постовский.

В трубке слышно, как в оперативной штаба армии раздаются сначала шаги, затем гулкие, неразборчивые голоса. Мартос представляет себе, как Постовский подходит к карте и за отсутствием Самсонова, конечно, совещается с Вяловым.

Так оно и происходит в действительности. Постовский, поправив пенснэ, нагибается над картой и объясняет Вялову, что требует Мартос. Вялов пожимает плечами.

— Мартос опять видит призраки, — саркастически говорит он.

— Наверно, наткнулся на какие-нибудь слабые германские силы и теперь хочет во что бы то ни стало добиться местного успеха. Послать ему на помощь целый корпус? Нет, ваше превосходительство, я на вашем месте этого бы не делал. Бригаду? — Пожалуй. Но корпус ... Нет, нет.

Постовский возвращается к телефону и говорит:

— Нет, ваше превосходительство, вашу просьбу исполнить невозможно. Я не хотел бы нарушать директиву, согласно которой Клюев движется на Алленштейн. Эту инициативу, как вам должно быть известно, мы очень ценим и ...

— Что? ... — кричит в. другом конце провода Мартос. — Повторите это еще раз, ваше превосходительство! Я хочу запомнить ваши слова!

Теперь взрывается и Постовский. Он теряет всякое самообладание. Недаром в кругах варшавского гарнизона его окрестили кличкой «Сумасшедший Мулла». Постовский буквально беснуется и кричит, опрашивая, что думает, в конце кондов, генерал Мартос, — не представляет ли он себе, что вся война устроена включительно для того, чтобы он имел постоянно возможности вмешиваться своими бессмысленными требованиями в ход операций, так тщательно разработанных верховным командованием.

— Это уж слишком, ваше превосходительство! — кричит Постовский. — Все, что я могу сделать, это — отдать приказание корпусу Клюева выделить для содействия вам бригаду.

— Бригаду?

— Да, целую бригаду, только бригаду.

Когда телефонная трубка опускается на аппарат, покрасневший Постовский проводит платком по лбу, поглядывая при этом немного испуганно на Вялова. Последний говорит:

— Вы были великолепны, ваше превосходительство. Надо признаться, что для командования армии ваше присутствие в этот момент является счастьем. Вы уже сумеете поговорить с упрямыми господами!

Мартос, в свою очередь, бледный от негодования, думает иначе: «Постовский, видно, трясется от страха перед ореолом Жилинского. Свинство. Неужели меня хотят вынудить к действиям, идущим вразрез с желаниями моих высших командиров для того, чтобы можно было бы добиться успеха? Неужели я должен действительно своевольничать?»

После некоторого раздумья он решает отправить радиограмму Клюеву и просить его оказать помощь всем корпусом. Эта радиограмма порождает страх среди офицеров штаба Мартоса. Генерала начинают уговаривать аннулировать отосланную просьбу о помощи, указывая ему на ту опасность, которая возникнет в том случае, если изменение направления марша Клюева скажется катастрофически на действиях армии.

Военный суд!.. — думает Мартос. — Ну, пусть будет военный суд! Пусть я сломаю себе шею, но зато тот немецкий корпус, который стоит передо мной, больше не будет существовать!

Он отмахивается от офицеров, но продиктованные испугом указания становятся все настойчивее, — штаб не желает нарушать дисциплину.

И неизбежное случается. Через полчаса Мартос шлет новую радиограмму Клюеву, в которой сообщает, что штаб армии, к сожалению, не соглашается на посылку подкрепления в виде целого корпуса, но разрешает использовать для предложенной операции одну бригаду. Мартос просит при этом Клюева, чтобы посылка подкреплений произошла по возможности быстро.