Глава I
Зб.Бжезинский обозначает пять альтернативных путей политического развития советской системы, которые он считает логически допустимыми.
Олигархическое оцепенение: партия сохраняет свою господствующую роль; идеология остается догматической; политическое руководство продолжает быть коллективным, поскольку в отсутствие перемен не требуется большого выбора. По существу, это было бы продолжением нынешней тенденции.
Плюралистическая эволюция: трансформация партии в менее монолитную организацию, в некоторой степени подобно тому, как это имеет место в Югославии, а также эрозия догматической ленинско-сталинской традиции. В такой ситуации «партия скорее играла бы роль морально-идеологического стимулятора, чем роль правящей группировки; государство, как и само общество, стало бы более важным источником нововведений и перемен».
Технологическая адаптация: трансформация бюрократической партии в партию технократов. Руководство государством взяли бы на себя научные специалисты, усвоившие новейшие технические достижения, которые следили бы за научными нововведениями ради обеспечения безопасности советского общества и его промышленного развития.
Воинствующий фундаментализм: возобновление идеологического рвения, встряска жесткой бюрократической структуры; меньшее по размерам, но более централизованное руководство и усиление враждебности к внешнему миру в соответствии с установками «культурной революции» Мао Цзэдуна.
Политическая дезинтеграция: внутренний паралич в правящей элите, вызванный растущими притязаниями отдельных группировок, а также расколом в вооруженных силах и других основных поддерживающих систему секторах.
«Заглядывая приблизительно на десяток лет вперед и используя в качестве ориентира нынешнее распределение власти в советском обществе», Зб.Бжезинский считает, что советское руководство попытается найти баланс между первым и третьим вариантами. Оно будет стремиться сохранить олигархический контроль и, как в Восточной Германии, вовлечь больше технократов в процесс принятия решений. Однако, добавляет Зб.Бжезинский, вследствие затрудняющих интеграцию устоявшегося партийного стиля,
От индустриального общества к постиндустриальному
133
огромных размеров страны и потребностей обороны этот курс, вероятнее всего, столкнется с трудностями. Тем не менее, если его будут придерживаться, «объединение первого и третьего вариантов (стремление сочетать идеологическую жесткость с технологическими успехами)... вызвало бы в течение 70-х годов трансформацию нынешней диктатуры коммунистической партии в коммунистическую преторианскую олигархию»71.
СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ: ВЗГЛЯД ИЗ МОСКВЫ
Если подытожить сказанное, то за последние сорок лет в развитии западных индустриальных обществ произошли три главных изменения: модернизация промышленного предприятия в силу появления контролирующих организацию управляющих; перемены в профессиональной структуре, вызванные относительным сокращением промышленного пролетариата и расширением нового технического и профессионального слоя; и трансформация политической системы вследствие распространения государственной бюрократии и повышения роли политических технократов.
Эти процессы протекают и в западном, капиталистическом, и в советском, коммунистическом, обществах. На Западе распространение государственной бюрократии и становящийся все более технологическим характер политических решений создают проблему баланса между теми, кто управляет политической системой, непосредственно реагируя на групповые интересы (политические деятели, представляющие бизнес, рабочий класс и другие страты), а также бюрократами и технократами. В Советском Союзе существование многочисленной бюрократии, которая трансформировалась в новый класс, угрожает обоснованности коммунистической идеологии и противоречит обещанию построения в будущем бесклассового общества. В обеих системах сходная трансформация профессиональных и классовых структур порождает вопрос, связанный с «историческим образом» будущего индустриального общества (если ни капиталисты, ни рабо-
71 Brzezinski Zb. Between Two Ages: America's Role in the Technetronic Era. N.Y., 1970. P. 164-172.
134
Глава І
чий класс не утвердятся в качестве решающей силы на земном шаре), и ставит коренную проблему отношений между политическими типами обществ — идет ли речь об управляющих, управляемых, бюрократической или демократической системе — и социальной структурой нового типа, будь она «постиндустриальной», «посткапиталистической» или имеет какой-нибудь иной ярлык, используемый для обозначения возникающего общества, где доминирует образованный класс профессионально-технических и научных работников.
В западной социологии не прекращались попытки проследить за развитием этих тенденций, и энергично обсуждались социальные теории, претендующие на лучшее объяснение происходящих перемен. В Советском Союзе до последнего времени фактически хранилось молчание. Прошли лишь отдельные серьезные дискуссии на тему о структурных изменениях в западных обществах. (Обозначение этих обществ по прежнему в качестве «капиталистических» свидетельствует, что коммунистические авторы и сейчас считают уместным характеризовать систему в духе К.Маркса и В.Ленина72.) Обсуждение политической сущности советской бюрократии и тема «нового класса», разумеется, запрещены. Советские социологи лишь недавно приступили к исследованию меняющейся профессиональной структуры общества, и вскоре
72 Примечательно, однако, что разговор о неизбежном экономическом кризисе и экономическом упадке капитализма в значительной степени исчез со страниц советских научных изданий. Эту тему заменило обсуждение социальной нестабильности западного общества. Б 1969 году был создан Институт Соединенных Штатов Америки Академии наук СССР (ныне Институт США и Канады РАН), который с января 1970 года начал публикацию собственного журнала «США: экономика, политика, идеология». М.Фейнсод отмечает в обзоре первых шести выпусков журнала: «Статьи о современной американской внешней политике, как и можно было ожидать, верноподданнически отражают теперешнюю партийную линию. Однако при всем этом нельзя не заметить, что примитивное повторение лозунгов уступило место более информативному и утонченному анализу сил и факторов, формирующих американскую внешнеполитическую стратегию». Статьи по другим вопросам, особенно затрагивающие техническую тематику, включая экономику, имеют заметную тенденцию к тому, чтобы основываться на фактах, а американская литература по вопросам управления и практики менеджмента в настоящее время тщательно просматривается в поиске материалов для возможного использования в подготовке советских управляющих (см.: Fainsod М. Through Soviet Eyes // Problems of Communism. November—December, 1970).
От индустриального общества к постиндустриальному
135
пришло понимание деликатного характера избранной темы, таящей в себе настоящее «осиное гнездо» проблем.
Обращаясь к советской социологии, можно выделить три уровня дискурса.
Во-первых, существует обветшалое царство официальной идеологии. На этом уровне теоретическая социология приравнивается к историческому материализму; концепции состоят из цитат К.Маркса и В.Ленина; в стандартных учебниках повторяется упрощенная схема социального развития, вульгаризирующая идеи К.Маркса, словно в западном обществе за последние сто лет или в советском обществе за последние сорок лет не произошло никаких перемен, которые могли бы изменить провозглашаемые схемы.
Так, Г.Глезерман в книге под названием «Законы общественного развития» пишет: «Современная буржуазная социология отвергает возможность познания законов общественного развития и даже само их существование и таким образом в большинстве случаев отрицает возможность социального предвидения... Ее аргументы о невозможности проникновения за покров будущего направлены главным образом против марксизма, доказавшего, что коммунизм одержит победу. К.Маркс провозгласил тезис о неизбежном ниспровержении капитализма и его замене социалистическим обществом более ста лет тому назад»73.
Для теоретика Г.Глезермана существуют «общий» и «особенные» законы. «Общим» законом социального развития является то, что социализм как новая общественно-экономическая формация неизбежен. Однако, поскольку каждой стране, проходящей через капитализм или минующей его, не предопределено идти одним и тем же путем, существуют также «особенные» законы. Так как в ходе истории встречается множество различных вариантов развития, логика аргумента вскоре подведет нас к тому, что в каждом случае действует свой конкретный «закон»! Такова качественная сторона теории74.
73 Glezerman G. The-Laws of Social Development. Moscow, n.d. P. 79. Эта книга представляет собой сборник лекций для аспирантов кафедры философии Московского государственного университета и отделения философии Академии общественных наук при ЦК КПСС.
74 У теоретика Г.Глезермана возникает большая путаница. На одной странице, изобилующей цитатами из произведений Ф.Энгельса и В.Ленина, нам
136
Глава I
Второй уровень носит научный характер, но все же отождествляется с партией. Он сосредоточен скорее в Академии наук, чем в официальных партийных органах, и его представители больше заинтересованы в уравновешенной защите традиционной догмы и достижении конкретных результатов в прикладных социальных исследованиях. Значительной частью этих работ руководил А.Румянцев, бывший до 1971 года вице-президентом Академии наук СССР. Он подвергал нападкам «ползучий эмпиризм»; однако в то же самое время поддерживал работу в области социального прогнозирования как средства обеспечения более точных сведений о меняющемся характере советского общества. В примечательном отсутствием лицемерия докладе, сделанном им в 1970 году в Варне на Шестом Всемирном социологическом кон-
говорят, что законы «отражают сущностную связь», «всеобщую связь» и «необходимую связь между явлениями» (Glezerman G. The Laws of Social Development. P. 46, курсив автора). Однако через несколько страниц утверждается, что «любой закон носит незавершенный, ограниченный характер... Для того чтобы предвидеть конкретный процесс, недостаточно знания только одного закона, ибо он не принимает в расчет все обстоятельства, которых существует бесконечное множество. В этой связи В.Ленин писал в «Философских тетрадях», что только бесконечное число концепций и законов представляет конкретное в его полноте» (Ibid. P. 82, курсив мой. — Д.Белл). Далее говорится, что «марксисты способны предвидеть ход общественного развития благодаря умелому применению теории при анализе конкретной исторической обстановки» (Ibid. P. 86, курсив автора), ибо общей тенденцией научного развития «является в конечном счете анализ, обусловленный требованиями производства...» (Ibid. P. 80, курсив мой. — Д.Белл). Тем не менее не ясно, производится ли этот «окончательный анализ» аналитиком (что может означать — последним оставшимся в живых аналитиком) или же в конце исторической эпохи, но если именно это имеется в виду, то каким образом можно было бы заранее установить в бесконечном множестве элементов, определяющих общественное развитие, необходимый, под-линный элемент?
И наконец, в ответ на наши попытки выяснить, что же такое «закон», нам говорят, что «в конечном счете... особенность закона состоит в выражении устойчивой, постоянной связи между явлениями. Объективный мир, природа и общество, которые окружают человека, непрерывно меняются. Однако, несмотря на все это, имеют место определенные, относительно устойчивые, постоянные связи. Как отмечал В.Ленин в «Философских тетрадях», закон — это нечто устойчивое, прочно укорененное в явлении» (Ibid. P. 47, курсив автора). Попытке Г.Глезермана определить изменение и постоянство лучше всего соответствует ремарка профессора Колумбийского университета С.Моргенбессера, который на вопрос молодого радикала из его философского класса о том, верит ли профессор в закон Мао о «противоречиях», ответил: «И да, и нет».
От индустриального общества к постиндустриальному
137
грессе, А.Румянцев изложил исходные тезисы к развитию социального прогнозирования, которое заняло видное место в советской социологии. «Отсутствие достаточной информации и понимания нынешней общественной ситуации обрекает предсказание ожидаемых перемен на неудачу», — отмечал он.
«Трудности прогнозирования... вытекают из самой природы социальных процессов, которые многообразны, сложны и веро-ггностны... мы сталкиваемся с необходимостью изучения не только ■ (бъективных экономических явлений, но и ряда субъективных Факторов, таких, как вкусы, стиль, предпочтения и так далее... Эффективность социального планирования в огромной степени ;івисит от адекватного принятия во внимание как экономичес-1 их, так и неэкономических факторов, равно как и от учета интересов, мотивов, потребностей и наклонностей. Вся эта обширная информация может быть эффективно использована только в і ом случае, если в процессе оценки, планирования и управления міироко применяются статистические и математические методы, чоделирование и компьютерная техника»75.
А.Румянцев отражает мышление «коммунистов-управляющих», ля которых важнейшая перемена заключена в «научно-техни-еской революции», с которой они связывают трансформацию оветского общества. По мнению футуролога И.Бестужева-Лады, научно-техническая революция чрезвычайно усложняет управ-■л'Ние социальными процессами». В своей книге «Окно в буду-цее: сегодняшние проблемы социального прогнозирования» он ,1'лает обзор различных подходов к социальному прогнозированию и приходит к выводу, что «вероятностный подход... являет-
Rumiantsev A.M. Social Prognostication and Planning in the Soviet Union. >w, 1970. P. 6, 9, 12. Работа представлена Советской социологической ас-і|ией на конгрессе в Варне, Болгария. Хотя все это выглядит прекрасно, дно, что жесткая критика А.Румянцева направлена против догматиков в гком планировании, когда он пишет после упоминания о необходимости і'гь вкусы, стиль и предпочтения, что «долгосрочный план, основанный на (ом предсказании потребностей населения, гораздо более адекватен, чем і, упускающие отмеченные факторы» (Rumiantsev A.M. Social Prognostica-P. 6). Однако, будучи партийным идеологом, А.Румянцев также утверж-что основные положения марксизма-ленинизма по-прежнему остаются іми (см.: Rumiantsev A.M. Categories and Laws of the Political Economy of lunism. Moscow, 1969).
138
Глава I
ся наиболее эффективным, если не единственно возможным». Далее И.Бестужев-Лада указывает, что «в футурологии ощущается недостаточное внимание к исследованию развития морально-этических норм и того, каким образом они способны воздействовать на научно-техническую революцию»76.
Третий уровень дискуссии представлен широким потоком эмпирических исследований, в качестве отправного пункта которых служит структура занятости в Советском Союзе и в которых осторожно изучается ее значение. Как подчеркивает Л.Ла-бедз, «с тех пор как И.Сталин в 1931 году отметил, что "ни один правящий класс не обходился без собственной интеллигенции", существует щекотливая проблема того, как следует определять эту группу и каково ее место в социальной структуре»77.
Как отмечал А.Румянцев в 1965 году, интеллигенция, в целом определяемая как «работники умственного труда», составляет в Советском Союзе 25 миллионов человек, или около пятой части рабочей силы. Еще более важно его утверждение о том, что наследование такого положения (и благосостояния) становится важным фактором формирования новой классовой структуры в СССР78.
76 Bestuzhev-Lada I.B. Okno v budushchee: sovremennye problemy sotsialnogo prognozirovaniya. Moscow, 1970. В комментарии по поводу необходимости применять вероятностный, а не детерминистский, подход И.Бестужев-Лада пишет: «Использование вероятностного метода для исследования проблем будущего, хотя таковой, по-видимому, бесспорен, в теоретическом отношении требует проведения предварительного исключительно сложного научного исследования. По этой причине верх часто одерживает искушение пойти по пути наименьшего сопротивления, чему способствуют инертность мышления и прочно укоренившиеся традиции (или даже предубеждения) ставить знак равенства между прогнозированием и предсказаниями». Цитата в данном случае взята из конспекта книги И.Бестужева-Лады, предоставленного автору Ф.Айклом. См. также: Ше F. Social Forecasting and the Problems of Changing Values, with Special Reference to Soviet and East European Writings // Rand Paper P-4450. January 1971.
77 Labedz L. Sociology and Social Change // Survey. July 1966. P. 21.
78 Обстоятельный обзор этих исследований приведен в работах: Katz Z. Hereditary Elements in Education and Social Structure in the USSR. University of Glasgow, Institute of Soviet and East European Studies. 1969 и Katz Z. Soviet Sociology: A Half-way House. Russian Research Center, Harvard University. 1971. Я благодарен З.Кацу за то, что он помог получить эти материалы, и за несколько бесед, которые подсказали другие источники по интересующей меня проблеме.
От индустриального общества к постиндустриальному
139
Ряд исследований, проведенных советскими социологами, показывает, что «в стране рабочих и крестьян» немногие дети из пролетарских семей хотят быть рабочими, гораздо меньше — колхозниками, а огромное большинство жаждет поступить в высшие учебные заведения и войти в состав интеллигенции. З.Кац дает следующий комментарий: «Подобные исследования, хотя они и ведутся независимо друг от друга в различных регионах Советского Союза, демонстрируют удивительное единообразие основных выводов». Если классифицировать профессии по престижности, то высшие позиции занимают научные работники, летчики и капитаны морских судов, а низшие — аграрии и работники сферы услуг. Кроме того, дети из интеллигентных семей несоразмерно представлены в университетах, а детям крестьян вообще невероятно трудно поступить в высшие учебные заведения. Н.М.Блинов, сотрудник социологической лаборатории при Московском университете, писал в 1966 году: «Классовые различия по-прежнему оказывают сильное влияние на карьеру человека, а классовая структура как социальное явление обладает значительным влиянием на формирование личности. Так, относительно небольшое число людей с высшим образованием в деревне объясняется среди всего прочего тем фактом, что процент студентов из сельской местности в десять раз ниже, чем процент студентов из городов»79.
При Н.Хрущеве была предпринята попытка переломить эту тенденцию посредством введения преимуществ для детей рабочих и крестьян при поступлении в университеты. Было также введено требование отработать год на производстве до поступления в вуз, но к 1964 году эти «реформы» прекратились, и идеи эгалитарного образования отбросили за ненадобностью, открывая путь новой меритократии. В Новосибирске, например, где был создан новый «научный городок», местная физико-математическая школа, специальное учебное заведение, отбирает ежегодно 200 студентов из 100 тыс. подающих надежды кандидатов. В 1968 году более 500 подобных специальных элитных подготовительных школ открылись по всему Советскому Союзу. Раньше студенты посвящали до 13 часов в неделю физическому труду; к
79 Цит. по: Katz Z. Hereditary Elements in Education and Social Structure in the USSR. P. 4.
140
Глава I
От индустриального общества к постиндустриальному
141
1968 году эта программа была свернута. Прежде молодым людям, которые имели трудовой стаж или служили в армии, выделялось 80 процентов мест в университетах; теперь эта доля сократилась до 30 процентов80.
Коммунистические теоретики утверждали, что в Советском Союзе возникнет социально однородное общество. Однако от подобной идеи — по крайней мере к началу 70-х годов — отказались почти все серьезные советские социологи, и различные западные представления о расслоении, основанном на профессиональном разделении труда, стали получать все большее признание. В 1966 году на конференции в Минске ряд советских социологов объявил, что ленинское определение класса неприменимо к нынешнему советскому обществу, и ее участники представили разнообразные критерии, направленные на изменение официальной точки зрения. Некоторые даже признали, что люди, профессионально занятые управленческими функциями, составляют самостоятельную социальную группу. Были и такие, кто не побоялся рассматривать партию не в первоначальных ленинских формулировках — как авангард рабочего класса, — а как инструмент разрешения конфликтов интересов различных социальных групп81.
Хотя советские социологи и приводили документальные подтверждения расширения нового слоя, большинство избегало анализа последствий происходящих перемен для партийной доктрины и идеологических догм. Если имеет место рост интеллигенции и относительное сокращение рабочего класса, то какова тогда роль коммунистической партии как проводника «дикта-
80 См. Russia's New Elite // Wall Street Journal. October 15, 1968.
81 Относительно конференции в Минске см.: «Вопросы философии». 1966. № 5; «Философские науки» 1966. № 3. С. 133—138, а также книги: Классы, социальные слои и группы в СССР. Под ред. Ц.А.Степаняна, В.С.Семенова. М., 1968; Проблемы изменения социальной структуры социалистического общества. Под ред. Ц.А.Степаняна, В.С.Семенова. М., 1968. Материалы о новой профессиональной и классовой систематизации содержатся в: Rutkevich M.N. The Social Sources of the Replenishment of the Soviet Intelligentsia. CDSP. 1967. №. 9; Руткевич MM. О понятии интеллигенции как социального слоя социалистического общества // Философские науки. 1966. № 4; Руткевич М.Н. Количественные изменения в социальной структуре советского общества в 60-е годы // Социальные различия. Свердловск, [1969]. Т. 3. С. 5—19; Классы, социальные слои и группы в СССР.
туры пролетариата»? На официальном уровне не признавались никакие противоречия. В.Афанасьев, например, сумбурно писал: «Советская интеллигенция... это подлинно народная интеллигенция, уходящая своими корнями в рабочий класс и крестьянство. Выйдя из народа, она служит ему преданно и самоотверженно»82. И.Бестужев-Лада в популярной статье «Утопии буржуазной футурологии», помещенной в предназначавшемся для иностранных читателей еженедельнике «Новое время», рассуждает о постиндустриальном обществе и признает, что число людей, работающих в сельском хозяйстве и «некоторых отраслях промышленности», падает, в то время как доля лиц, «занятых в обслуживании производственной деятельности, а также в научных исследованиях и разработках, растет». Однако это не означает, утверждает он, исчезновения рабочего класса. «Рабочий класс был и остается основной, имеющей решающее значение социальной силой современности, опорой современного производства...»83
На более серьезном уровне молодые образованные идеологи, такие, как Э.Араб-Оглы, доказывают, что сутью научно-технической революции является формирование нового рабочего класса, состоящего из высококвалифицированных рабочих и технических специалистов, особенно в химической промышленности, атомной энергетике и машиностроении, и что «на первый план выходит "рабочая интеллигенция", заменяющая прежних работников физического труда»84. Однако более значительные социологические проблемы, поставленные Л.Троцким и изложенные в популярной форме М.Джиласом, никогда не затрагивались. -
Под ред. Ц.А.Степаняна, В.С.Семенова. М., 1968; Проблемы изменения социальной структуры социалистического общества. Под ред. Ц.А.Степаняна, В.С.Семенова. М., 1968; Shkaratan O.Y. The Social Structure of the Soviet Working Class. CDSP. Vol. XIX. No. 9; Социология и идеология. Под ред. Э.А.Араб-Оглы и др. М., 1969. Все эти данные содержатся в работе: Katz Z. Soviet Sociology: A Half-way House. Russian Research Center, Harvard University. 1971.
82 Afanasyev V. Scientific Communism. Moscow, 1967. P. 179.
83 Перепечатано в: The Futurist. Washington, December 1970. P. 216-217.
84 См.: Arab-Ogly E. Nauchno-tekhnicheskaya revolutsiya і obschestvennyi progress. Moscow, 1969 [Араб-Оглы Э.А. Научно-техническая революция и общественный прогресс. М., 1969]. і,.
142
Достарыңызбен бөлісу: |