Сборник материалов III межвузовской научной конференции Издательство «Наука» 2010 (47)(082)

Исследование различных сторон жизни и деятельности Витте уже на протяжении нескольких десятилетий находится в центре внимания отечественных и зарубежных ученых¹. Очередной всплеск внимания к личности «Русского Бисмарка» был связан с его смертью 28 февраля 1915 г. Даже, несмотря на то, что С.Ю. Витте к тому времени уже восемь лет находился в тени политики, а его кончина произошла в самый разгар ожесточенных сражений первого года мировой войны, это событие оказалось в центре общественного внимания, и его имя в течение нескольких дней не сходило со страниц отечественных и зарубежных изданий самых разных направлений.

Праволиберальная печать искренне скорбела по поводу смерти «первого русского премьера», с сожалением констатируя факт его преждевременного устранения с политической арены². Кадетская пресса, также высоко оценивая заслуги Витте, вместе с тем, отмечала сложность и противоречивость его натуры. Так, П.Б. Струве, признавая его необыкновенную даровитость как государственного деятеля, превосходившего талантом всех сановников царствования трех последних российских самодержцев, в то же время отмечал, что в отношении нравственности «личность Витте <…> не стояла на уровне его исключительной государственной одаренности», что «он был по своей натуре беспринципен и безыдеен»¹. Вторя соратнику, П.Н. Милюков писал о «беспомощности» Витте в 1905 г. в тех государственных вопросах, которые ему приходилось решать как главе правительства, критикуя позицию премьера о невозможности сотрудничества с общественностью².

Леворадикальная и черносотенная печать, по сути, солидаризовались в своих негативных оценках личности и деятельности С.Ю. Витте. Если первые характеризовали его, как «беспощадного карателя революции», «жестокого и циничного бюрократа», строившего могущество империи «на костях подданных», то вторые очень скоро подняли шум о «весьма нездоровой и нежелательной популяризации» имени некогда всесильного царского сановника. «Одним вредным для России человеком стало меньше»³, – так откликнулось на смерть Витте черносотенное «Русское знамя», выразив, как оказалось, вслух чувства самого императора. По воспоминаниям французского посла Мориса Палеолога, Николай II, с которым он беседовал 13 марта, высказался относительно кончины Витте в том смысле, что «большой очаг интриг погас вместе с ним», добавив: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением. Я увидел в ней также знак Божий»⁴.

Тогда же на страницах газет промелькнули упоминания об оставшихся после смерти Витте мемуарах. 1 марта 1915 г. в «Русском слове» появилась небольшая заметка петербургского корреспондента газеты, известного журналиста А.В. Руманова «Мемуары графа Витте»⁵. Этот же факт подтвердил и редактор «Исторического вестника» Б.Б. Глинский в статье «Граф Сергей Юльевич Витте (материалы для биографии)», напечатанной в 1915 г.⁶.

Наряду с этим, «круг лиц, знавший о существовании мемуаров Витте, был не так уж мал, – резонно предполагают Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин, и приводят соответствующие факты. – О них в газете “Речь” 1 марта писал ее редактор И.В. Гессен (будущий издатель “Воспоминаний”, буржуазный юрист и публицист, один из лидеров кадетской партии) со ссылкой на то, что Витте еще в 1909 г. читал ему записи о событиях 17 октября 1905 г. В “Биржевых ведомостях” 1 марта 1915 г. М. Ковалевский замечал, что ему как-то “пришлось заглянуть в рукописные мемуары” Витте»⁷. Допуская такую «утечку» информации, автор, по-видимому, рассчитывал на то, чтобы еще раз привлечь к себе внимание, и каким-то образом повлиять на политические события в стране.

Вместе с тем, такая «реклама» имела и обратный эффект, благодаря которому, посмертная судьба рукописи воспоминаний Витте приняла совершенно неожиданный поворот и сложилась почти как детективный сюжет. Бумаги бывшего премьера были опечатаны сразу же после его смерти, а 5 марта в его особняк на Каменноостровском проспекте явились официальные лица во главе с генерал-адъютантом К.К. Максимовичем. «Архив Витте был просмотрен и значительная часть его увезена, – отмечают Ананьич и Ганелин. – Искали мемуары, но не нашли. Обнаружено было только оглавление к стенографическим рассказам, которое еще больше разожгло любопытство Николая II, заявившего через генерал-адъютанта вдове Витте о своем желании ознакомиться с мемуарами, в чем ему было отказано со ссылкой на то, что мемуары хранятся за границей»¹.

Через некоторое последовал обыск и в заграничной вилле С.Ю. Витте в Биаррице, произведенный чиновником русского посольства в Париже, и в нарушение закона, в отсутствие хозяев. Но и эта попытка завладеть опасной для имиджа власти рукописью оказалась безрезультатной. Очевидно, бывший глава царского правительства очень хорошо знал методы работы русской полиции, и поэтому не стал хранить свои рукописи в доступном месте даже далеко за пределами России. «Они долгое время хранились в одном из парижских банков на имя его жены, – отмечают исследователи, – и незадолго до смерти Витте были переведены в Байонну на имя другого лица»².

Хотя о существовании мемуаров Витте стало широко известно сразу же после его смерти, прошло более пяти лет, прежде чем они увидели свет. Только в конце 1920 г. выяснилось, что рукописи мемуаров оказались в берлинском книгоиздательстве «Слово», членом правления которого был редактор газеты «Руль» И.В. Гессен. Именно он, работая над подготовкой издания мемуаров, стал помещать в этой газете отдельные отрывки из них³, а спустя некоторое время, в 1921 г., вышел из печати первый том «Воспоминаний» графа Витте⁴.

В то же время издательство «Слово» не было первым и единственным, опубликовавшим эти мемуары. Пальму первенства ему пришлось разделить с заокеанским издательством. Рукопись мемуаров каким-то образом, или при жизни автора, или после его смерти попала в руки американских издателей. В 1921 г. в Нью-Йоркском журнале «Worlds Work» были опубликованы три отрывка из мемуаров, и в том же году, несколько опередив выход первого тома берлинского издания, появилось американское однотомное издание мемуаров Витте на английском языке⁵.

Таким образом, к концу 1921 г. увидели свет сразу два издания «Воспоминаний» С.Ю. Витте, подготовленные по его рукописи. «Оба эти издания (а все последующие представляют собой перепечатку или перевод текста того или иного из них) выполнены таким образом, что полного представления о том, как же выглядят рукописи мемуаров Витте, получить невозможно, – подчеркивают Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин – Все наши сведения о том, как писались мемуары Витте и как выглядели рукописи, оставшиеся после его смерти, ограничиваются тем, что сообщил об этом в своих вступительных замечаниях к берлинскому изданию И.В. Гессен»¹.

Сам же автор, как бы подводя итог всей своей работе над мемуарами и определяя их канву, сделал 11(24) октября 1912 г. такую запись, больше напоминающую завещание: «Итак, я оставляю: 1) историю возникновения русско-японской войны (эта работа составлена при сотрудничестве некоторых лиц, которые были моими сотрудниками, когда я был министром финансов), работа эта состоит из двух томов и тома приложений – ее можно напечатать сейчас после моей смерти; 2) стенографические рассказы (можно тоже напечатать после моей смерти с некоторыми выпусками, касающимися лиц еще живущих), – и, наконец, настоящие мои рукописные заметки, которые тоже должны быть в ближайшее время после моей смерти напечатаны. Прошу это в точности исполнить. Гр. Витте»².

В этой части своих «рукописных заметок» Витте, как справедливо отметили Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин «не рассматривал свое рукописное наследие как нечто единое, а разделял его на три совершенно самостоятельных сочинения, которые завещал опубликовать после своей смерти каждое отдельно и в определенной очередности. С другой стороны, если говорить о жанре каждого из этих трех сочинений, то с этой точки зрения автор не делал между ними такой уж большой разницы»³.

На протяжении многих лет к мемуарам С.Ю. Витте как ценному источнику по истории России кон. XIX-нач. XX в. обращаются отечественные и зарубежные ученые, работающие над различными сторонами истории России – внешней политикой и международными отношениями, освободительным движением, экономикой и финансами⁴. Критическое использование этих мемуаров в сопоставлении с другими источниками расширяет наши представления об одном из важнейших периодов истории России. При этом Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин справедливо указывают на «…необходимость специального источниковедческого анализа мемуаров Витте, содержащих, само собой разумеется, не только ошибочные и тенденциозные оценки приводимых фактов, но порою и намеренные их искажения. Между тем некоторые из этих фактов историк не может почерпнуть в других источниках, так как они ни в одном из них не нашли отражения»¹.

Первые же отклики на воспоминания Витте обнаружили такой же разнообразный по характеру отзывов разброс мнений, как и полярные оценки его личности и свершений. Бывший высокопоставленный царский чиновник консервативного толка В.И. Гурко, отмечая крайний «субъективизм» и «сумбурность» текста «Воспоминаний», писал: «Отличительной особенностью воспоминаний является то самовосхваление, которым они дышат, можно сказать, от первой страницы до последней. В результате получается неизгладимое впечатление, что самая цель составления записок состояла исключительно в возвеличении себя и, увы, в принижении всех прочих современных ему русских государственных деятелей»².

В этой связи, особый интерес для исследователей, на наш взгляд, представляет отзыв о воспоминаниях исконного представителя правящей элиты императорской России, прозвучавший из другого лагеря общественных сил, и представленный легендарной и такой же кондовой личностью, но уже освободительного движения – Е.К. Брешко-Брешковской. Речь идет о неопубликованной заметке «Бабушки русской революции», направленной ею в редакцию газеты «Дни», и озаглавленной: «Царедворец. Реформатор. Борец»³. Рукопись относится к марту 1923 г., т.е., очевидно, написана ею под впечатлением от прочтения первого тома «Воспоминаний» С.Ю. Витте.

Предваряя характеристику виттевских мемуаров, Брешко-Брешковская рассуждает о выдающихся личностях своей эпохи: «…их так много, и так они разнообразны по внешним и внутренним своим свойствам и качествам, что определить их индивидуальность было бы трудно, мудрено. Однако разнообразие не доходит до той степени расчлененности, чтобы каждый человек являл собой особую категорию, т.е. тип, не имеющий никакого сходства с другим ему подобным видом. Это взаимоподобие подбирается в группы и образует характерные круги общества, члены которых преследуют цели, соответствующие их моральным вкусам»⁴. Автор не случайно обратила внимание, прежде всего, на различные типы личностей, так как это позволило ей рассматривать мемуары Витте в контексте взглядов и позиций определенной группы, образующей, как она выразилась, «характерные круги общества».

Брешковская, констатируя тот факт, что в 20-е годы XX в. было «…издано и продолжает издаваться много “воспоминаний” не просто зрителями и наблюдателями, а непосредственными деятелями, принимавшими личное близкое участие в событиях эпох ими изображаемых подробно и обстоятельно»¹, тем не менее, остановилась только на трех из них², «выдающихся, – как она заявила, – по своим достоинствам и определимости своей жизненной позиции авторах воспоминаний; обративших на себя сердечное внимание читающей публики. Все они говорят о лично ими переживаемой среде, в которой прошли вся их общественная деятельность»³.

Отмечая пристальный интерес современников к только что вышедшим в свет воспоминаниям С.Ю. Витте, Брешковская считает, что они являются «…весьма интересными не только потому, что касаются закулисной стороны государственного регламента двух царствований, но и потому что сам их автор оценивается и как большой ум, и как знаток в людях, с которыми ему пришлось работать на протяжении двух почти царствований»⁴. Здесь же она очень точно подметила важное качество этого выдающегося государственного деятеля: «Наблюдательный, он изучил свою среду до глубины ее нутра, и знал наперед, что можно ожидать от каждого сотрудника. Можно сказать, что каждого из них он перепробовал со всех сторон, изучая можно ли от него добиться грамотного содействия и помощи»⁵.

Размышляя над мемуарами Витте, и называя их «богатые на подробности записки», Брешковская приходит к обобщающему выводу относительно деловых и моральных качеств большинства представителей правящего класса царской России: «…все яснее веришь, все тверже убеждаешься, что среди “царедворцев” преимущественно преобладают: ограниченность, неустойчивость мнений, честолюбие, корыстная и полная неразборчивость в достижении личных целей»⁶.

Анализируя интересы и нравы придворной элиты и, в частности, их отношение к царю и судьбе монархии, Брешковская опирается при этом на свидетельства Витте, который, по ее словам «…не может указать ни на одну святую личность бескорыстно ему преданную – ни говоря уже своему народу, так как никто из царедворцев его не знал и не интересовался, но и своему царю, интересам той династии, что присутствием своим их обогащала и возвеличивала»¹. Эти наблюдения позволяют Брешковской сделать далеко идущий вывод о том, что «Все были озабочены одним: как бы удержаться на своих местах, и как бы удалить своего соперника»², а это, в свою очередь, привело, как известно, к стагнации чиновничье-бюррократического аппарата царского режима, к его неспособности и нежеланию решать острые насущные социально-экономические проблемы страны, и, в конечном счете, привело к падению монархии.

Складывается общее впечатление, что отзыв Е.К. Брешко-Брешковской на воспоминания знаменитого царедворца весьма объективен и беспристрастен. В устах «Бабушки русской революции» достаточно неожиданно выглядит и характеристика автора мемуаров: «Витте был приличнее, как умный человек мог не прибегать к примерам недостойным шаблонных царедворцев какими и были почти оба царствования. И нельзя требовать <…> чтобы в той среде оказался или учился человек другого [склада], других нравственных спросов»³.

Урбанизация была свойственна уже древним и средневековым обществам, однако лишь новое и новейшее время дало толчок урбанизационному переходу: здесь количественный рост городских поселений и горожан переходит в новое качество. В конце XIX в. в нашей стране происходит бурный рост городов вследствие промышленного переворота. Переломный момент в урбанизационном отношении произошёл в 1920 – 1930-е гг., когда началось бурное градостроительство. В этот период возникло около 2/3 всех городов нашей страны, а городское население стало превалировать над сельским. Постепенно сложился новый тип общества – городской. Этому способствовало много объективных причин, но в первую очередь, конечно же, проводимая в ту пору политика индустриализации.

В исторической литературе существуют различные определения терминов «урбанизация» и «урбанизационный процесс». Так, А.С. Сенявский отмечает, что суть урбанизации заключается в территориальной концентрации человеческой жизнедеятельности (и условий её обеспечения). Важнейшими показателями урбанизационного процесса на всех его стадиях, по мнению автора, являются рост численности городского населения, распространение поселений городского типа, влияние города на деревню в техническом, технологическом, культурном отношении. При этом автор также определяет понятие «урбанизационный переход» как качественно выделяющуюся, «высшую» стадию урбанизационного процесса, которая ведёт к радикальному преобразованию всего общества на «городских началах»¹.

По мнению Л.П. Репиной, урбанизационная история возникла на стыке трёх наук – истории, социологии и экономики. Автор считает урбанизационную историю 1960 – 1970-х гг. самым удачным «детищем» междисциплинарного подхода и взаимодействия смежных наук. Город впервые превратился в специальный предмет изучения именно в интеллектуальном контексте. Исследования в этой области строились в фокусе пересечения целого ряда общественных наук: демографии, социологии, экономической и исторической географии и др.²

Социальная история, как научное направление, сложилась в зарубежной историографии в 1970-е гг. и стала результатом общемировой тенденции антропологизации науки. В нашей стране публикации переводных работ западных исследователей в этой области стали появляться со второй половине 1980-х гг.³

В последние десятилетия весьма популярным направлением в исторической науке стала история повседневности. Эта новая отрасль исторического знания, предметом изучения которой является человек в своей обыденности, в быту. Она возникла на стыке двух наук – истории и социологии и нашла немало приверженцев в современной России, в том числе среди тех, кто занимался историей рабочего класса.

История повседневности, как направление современной социальной истории, также первоначально стала предметом специального исследования в трудах зарубежных историков. Инструментарий этой отрасли тесно переплетается с другим направлением социальной истории – микроисторией, в центре которой стоит человек или коллектив, социальная группа, существующая в конкретно-исторических обстоятельствах как часть более общего социального организма. Большое внимание в отечественной историографии уделяется проблеме использования в исследованиях микроисторических подходов. Микроистория становится все более привлекательной для исследователей, что, по мнению Л.П. Репиной, объясняется истощением потенциала традиционных макроисторических подходов к изучению прошлого¹.

В историографии проблемы урбанизационных процессов Нижнего Поволжья можно выделить три комплекса литературы: 1) общие работы, посвящённые социальной истории и истории повседневности; 2) специальные исследования по социальной истории СССР и истории советской повседневности 1920 – 1930-х гг.; 3) труды по социально-экономической истории Нижнего Поволжья в рассматриваемый период.

В первом комплексе следует выделить двухтомник Б.Н. Миронова «Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.): генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства». Автор изучает такие проблемы, как демографические процессы, семейные отношения, взаимоотношения личности, общества и государства в рассматриваемый период. Отдельная глава посвящена городским и сельским поселениям. Миронов дает классификацию городов (большие – средние – малые; аграрные – торговые – административно-военные; доиндустриальные – индустриальные – постиндустриальные и т.д.) и сравнительный анализ развития города и деревни на протяжении нескольких веков. Дав характеристику российскому городу, он приходит к выводу, что деревня всегда была тесно связана с городом и не являлась его противоположностью².

В настоящее время история повседневности, активно развивающаяся в течение нескольких последних десятилетий на Западе, в России переживает этап своего становления. В современной отечественной историографии можно отметить труды Л.П. Репиной, А.К. Соколова, А.С. Сенявского, Е.А. Осокиной и др., в которых определяются основные направления истории повседневности и её структура³.

Главным событием ХХ в. для России Сенявский считает переход России от традиционного сельского к городскому обществу, или «урбанизационный переход». Рассматривая российскую урбанизацию, автор делит её на два периода: возникновение и распространение городских поселений до середины XIX в. и второй период – с 1960 – 1970-х гг. XIX в. после отмены крепостного права. При этом автор выделяет как общие объективные тенденции урбанизации, так и особенности России в этих процессах. Общим является рост количества городов вследствие развития промышленности, а основной особенностью то, что города возникали «сверху»¹.

На наш взгляд закономерным является вывод автора о том, что развитие городов зависит от развития страны в целом.

По мнению Соколова, история повседневности – перспективное поле для дальнейших исследований рабочей истории в России. Громадное значение приобретает изучение символов, способов поведения, привычек².

В работах Репиной рассматриваются проблемы антропологии, взаимодействия истории и социологии, локальные исторические исследования, микроистория, история женщин и гендерные вопросы³.

Второй историографический комплекс представляют специальные труды, посвящённые социальной истории СССР 1920 – 1930-х гг., включая историю советской повседневности. В целом, все они делают акцент на росте благосостояния людей и улучшении качества жизни.

Первые работы, затрагивающие отдельные аспекты социально-экономической истории СССР, появились сразу после революции. В них рассматривались вопросы социально-бытовых условий и уровня жизни населения, включая такие вопросы, как динамика заработной платы, питание населения, уровень обеспечения предметами первой необходимости, жильём и т.д.⁴

Проблема народного потребления рассматривается П.С. Мстиславским в книге «Народное потребление при социализме». Уровень и структура народного потребления, по мнению автора, выступают существенным элементом пропорциональности социалистического хозяйства. В центре его внимания такие аспекты, как жилищный вопрос, социально-культурное обслуживание народа, обеспечение одеждой и т.д.⁵

Форсированная индустриализация в 20-30-е гг. ХХ в. послужила основным толчком для урбанизационных процессов. В работах В.И. Кузьмина и П.Б Жибарева рассматривается ход индустриализации и её итоги, а также темпы прироста производства разных отраслей промышленности⁶.

Анализируя вопросы повышения народного благосостояния, В.Ф. Майер приходит к однозначному выводу: «в нашей стране навсегда уничтожены такие присущие капитализму социальные язвы, как голод и нищета, безработица и неграмотность, социальный и национальный гнет»¹. Помимо этого он рассматривает вопросы увеличения социалистического производства, темпах роста продукции в разных отраслях, заработной платы, потреблении и т.д.²

Л.А. Гордон, Э.В. Клопов сами свою книгу характеризуют как попытку описать социальные аспекты повседневного поведения городских рабочих в быту. Важность исследования непроизводственной сферы жизнедеятельности людей, по мнению авторов, является одним из факторов не только формирования человека, но и позволяет выявить механизмы воздействия индивидуума, общества и власти в целом³.

Проблемы развития культуры в 1920 –1930-е гг. рассматриваются в книге Ш. Плаггенборга⁴.

Большую научную ценность представляют работы по исторической демографии. В исследованиях В.З. Дробижева, А.Г. Вишневского, В.А. Исупова, В.Б. Жиромской освещаются различные аспекты демографического развития населения. В этих трудах собран значительный статистический материал и описывается демографическая ситуация в СССР⁵.

Объектом специального рассмотрения в советской историографии была история женского вопроса в СССР и семейных отношений, состояния здравоохранения, включая охрану материнства и детства⁶.

В целом работы советского периода содержат значительный фактический материал и солидную источниковую базу. Вместе с тем, характерной чертой исследований этого этапа являлась излишняя идеологизированность, в основе которой лежала концепция коммунистического строительства, предполагавшая непрерывность роста общественного благосостояния и безоговорочность улучшения условий жизни трудящихся.

Новый этап социальной истории СССР начался с конца 1980-х г. Эпоха перестройки позволила во многом переосмыслить историю советского общества, обратив специальное внимание на повседневную жизнь людей. В последнее десятилетие история повседневности рядового советского человека стала предметом специального рассмотрения в отечественной историографии. В работах Н.Б. Лебиной, А.К. Соколова, Ю.М.  Иванова и др. нашли отражение история производственной и бытовой повседневности (заработок, жилище, питание и т.д.) проблемы мотивации труда у советских рабочих, вопросы советской ментальности¹.

Третью группу исследований по проблемам урбанизации представляют труды, посвящённые социально-экономической истории Нижнего Поволжья в рассматриваемый период.

Из работ начала ХХ в. следует отметить книгу под редакцией Семенова «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества». Это издание можно смело рассматривать двояко: с одной стороны, это великолепный источник, с различными комментариями и заметками автора, с другой, научное исследование Нижнего Поволжья, представленное фотографиями, рисунками и таблицами².

В советский период изучению социально-экономических вопросов в Нижнем Поволжье посвящено множество исследований³. В работах В.А.  Васильева достаточно основательно рассматривается жилищная проблема, как одна из трудно решаемых в Нижнем Поволжье в 1920 – 1930-е гг. Автор изучает особенности жилищного строительства в различных городах региона, анализирует классовый подход в политике государства в этом вопросе⁴.

На современном историографическом этапе отмечено появление целого ряда работ, написанных в новом объективистском направлении. В частности, такая масштабная работа по истории нашего края, как «Очерки истории Саратовского Поволжья (1917-1941)» под редакцией Ю.Г. Голуба. В исследованиях А.А. Гуменюка, Г.Г. Корноуховой, В.А. Чолахяна и др. рассматривается широкий комплекс проблем экономической, социальной и духовной жизни общества, а также урбанизационные и демографические процессы⁵.

Изучение истории отдельных регионов способствует углублению понимания хода общенационального исторического процесса и открывает возможности для более полного раскрытия многообразных связей между явлениями прошлого: политическими, экономическими, социальными, культурными. Именно региональный масштаб исследования придает указанным взаимосвязям элемент конкретности и позволяет определить те черты «движения времени», которые характерны лишь для данной местности. Иными словами, локальное и общероссийское не могут быть отделены друг от друга. Понимание этого обуславливает интерес исследователей к изучению истории отдельных регионов, в том числе Нижнего Поволжья.