Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
INCIDENT NA MANDERSOVEJ FARME ПРОИСШЕСТВИЕ НА ФЕРМЕ МЭНДЕРСА
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
INCIDENT NA MANDERSOVEJ FARMEПРОИСШЕСТВИЕ НА ФЕРМЕ МЭНДЕРСА1J. Kým kapitán diskutoval s Alom Steinowitzom v Longmonte o jej budúcnosti, sedela Charlie McGeeová na kraji motelovej postele v chatke číslo 16 v Slumberlande, zívala a vystierala sa. Z čistučkej sýtomodrej oblohy dopadali cez okno jasné ranné lúče slnka. Teraz, za denného svetla, sa všetko zdalo oveľa lepšie. Пока Кэп обсуждал будущее Чарли Макги с Элом Стейновицем в Лонгмонте, она сидела, зевая и потягиваясь, на краю кровати в шестнадцатом номере мотеля «Грезы». Яркое утреннее солнце бросало с безупречно голубого осеннего неба в окно косые лучи. При дневном свете все казалось лучше и веселее. Pozrela na ocka, ktorý bol len nehybnou kôpkou pod prikrývkou. Trčal spod nej iba chumáč čiernych vlasov – to bolo všetko. Usmiala sa. Vždy robil to, čo považoval za najsprávnejšie. Ak boli obaja hladní, a mali len jedno jablko, raz si odhryzol a zvyšok jej nechal. Keď bdel, vždy robil to, čo považoval za najsprávnejšie. Она посмотрела на папочку, лежащего бесформенной массой под одеялом. Торчал лишь клок волос. Она улыбнулась. Он всегда делал для нее все, что мог. Если они были голодны, он только надкусывал единственное яблоко и отдавал ей. Когда бодрствовал, он всегда делал для нее все, что мог. Ale keď spal, stiahol na seba celú prikrývku. Но когда спал, он натягивал на себя все одеяла. Prešla do kúpeľne, stiahla si nohavičky a pustila sprchu. Použila toaletu, kým začala tiecť teplá voda, a potom vstúpila do sprchovacieho kúta. Horúca voda ju bičovala a ona s úsmevom zavrela oči. Nič na svete nebolo lepšie, ako prvá minúta či dve pod horúcou sprchou. Она пошла в ванную, стянула трусики, включила душ, попользовалась туалетом, пока нагревалась вода, и затем вошла в душевую кабинку. Ударила горячая вода, и она, улыбаясь, зажмурилась. Ничего в мире нет прекраснее первой минуты под горячим душем. (dnes v noci si bola zlá) (ТЫ ПЛОХО СЕБЯ ВЕЛА МИНУВШЕЙ НОЧЬЮ) Medzi stiahnutým obočím jej naskočila vráska. Она нахмурила брови. (nie, ocko povedal, že nie.) (НЕТ, ПАПОЧКА СКАЗАЛ, НЕТ) (spálila si topánky tomu človeku, si zlá, veľmi zlá, páči sa ti taký spálený maco?) (ЗАЖГЛА БОТИНКИ ТОГО ПАРНЯ, ПЛОХАЯ ДЕВОЧКА, ОЧЕНЬ ПЛОХАЯ, ТЕБЕ НРАВИТСЯ, ЧТО МЕДВЕЖОНОК ВЕСЬ ОБУГЛИЛСЯ?) Vráska sa prehĺbila. K nepokoju sa pridal strach a hanba. Myšlienka na medvedíka sa nikdy celkom nevytratila, bola to spomienka skrytá pod povrchom, a ak sa prihodilo čosi takéto, jej pocit viny dostal podobu zápachu – zápachu spáleniny. Zuhoľnatená látka a výplň. A ten zápach jej privolal nejasné obrázky matky a otca, ako sa nad ňu sklonili, a boli to veľkí ľudia, obri. A boli vystrašení, báli sa, hlasy mali hromové a preskakovali im ako balvany, keď nadskakujú a dunia dolu horskou stranou vo filme. Она нахмурилась еще больше. К беспокойству теперь добавились страх и стыд. Образ ее Мишки полностью никогда даже не возникал; он находился где то в глубине сознания, и, как это часто случалось, ее вина словно концентрировалась в запахе — запахе чего то горелого, обуглившегося. Тлеющая обивка, вата. Запах вызывал туманные видения склонившихся над ней матери и отца, они были гигантами; они были напуганы; они сердились, их голоса — громыхали и грохотали, словно валуны в кино, подпрыгивающие и летящие с глухим стуком вниз по склону горы. (zlá, veľmi zlá! nesmieš, charlie! nikdy! nikdy! nikdy!) (ПЛОХАЯ ДЕВОЧКА! ОЧЕНЬ ПЛОХАЯ! ТЫ НЕ ДОЛЖНА, ЧАРЛИ, НИКОГДА! НИКОГДА! НИКОГДА!) Koľko mala vtedy rokov? Tri? Dva? Od ktorého roku si človek pamätá? Raz sa na to pýtala ocka a ocko povedal, že nevie. Povedal, že si pamätá, ako ho raz pichla včela a jeho mama mu povedala, že sa to stalo, keď mal len pätnásť mesiacov. Сколько ей было тогда лет? Три? Два? Как рано может себя помнить человек? Она спросила однажды папочку, он не знал. Он помнил укус пчелы, а его мама сказала, что это случилось когда ему было только полтора года. Toto boli jej celkom prvé spomienky: obrovské tváre sklonené nad ňou, hromové hlasy ako balvany valiace sa dolu kopcom. A zápach. Ako zápach zhorených palaciniek. Ten zápach, to boli jej vlasy. Zapálila si vlastné vlasy a takmer jej celkom zhoreli. A potom, potom spomínal ocko ,pomoc‘ a mamička bola taká zvláštna, najprv sa smiala, potom kričala, potom sa znovu smiala a ocko ju udrel po líci. Pamätá si to, lebo to bolo jediný raz, čo vie, že ocko urobil mamičke čosi také. Možno by sme mali vymyslieť, ako jej pomôžeme, povedal ocko. Boli v kúpeľni a hlavu mala mokrú, lebo ocko na ňu pustil sprchu. Ach, áno, povedala mamička, poďme za doktorom Wanlessom, ten nám poskytne pomoc, takisto, ako to už raz urobil, potom smiech, krik, zasa smiech a zaucho. Ее самые ранние воспоминания: огромные склонившиеся над ней лица; громкие голоса, словно валуны, скатывающиеся вниз по склону; и запах, как бывает от сгоревшей вафли. Запах от ее волос. Она подожгла собственные волосы, и почти все они выгорели. Именно после этого папочка упомянул слово «помощь» и мамочка стала такая забавная, сначала засмеялась, затем заплакала, затем снова засмеялась, да так громко и странно, что папочка шлепнул ее по лицу. Чарли запомнила это, то был единственный известный ей случай, когда папочка сделал нечто подобное мамочке. Может, нам стоит обратиться за «помощью», сказал папочка. Она находилась в ванной, и ее голова была мокрой, потому что папочка сунул ее под душ. О конечно, сказала мамочка, давай позовем д ра Уэнлесса, он окажет нам «помощь», сколько угодно помощи, как раньше… а затем смех, плач, смех, еще смех и пощечина. (DNES V NOCI SI BOLA VEĽMI ZLÁ) (ТЫ БЫЛА ТАКОЙ ПЛОХОЙ ДЕВОЧКОЙ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ) „Nie,“ šomrala si do bubnovania sprchy. „Ocko povedal, že nie. Ocko povedal, že to mohla byť… jeho… tvár.“ — Нет, — пробормотала она под барабанящий шум душа. — Папочка сказал — нет. Папочка сказал, что могло быть… быть… хуже… лицо того человека. (DNES V NOCI SI BOLA VEĽMI ZLÁ) (ТЫ БЫЛА ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ) Ale naozaj potrebovali peniaze z telefónnych automatov. Ocko to povedal. Но им нужна была мелочь из телефонов. Так сказал папочка. (VEĽMI ZLÁ!) (ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ) A vtom začala opäť rozmýšľať o mamičke a o čase, keď bola päťročná, išlo jej na šiesty rok. Nerada na to myslievala, ale tá spomienka tu teraz bola a ona ju nemohla zahnať. Затем она снова подумала о мамочке, о том времени, когда ей было пять лет, шел шестой… Она не любила вспоминать об этом, но память пришла сама, от памяти никуда не деться. Stalo sa to ešte predtým, než prišli tí zlí ľudia a ublížili mamičke Случилось это как раз перед тем, как явились плохие люди и сделали мамочке так больно. (zabili ju, rozumieš, zabili) (УБИЛИ ЕЕ, ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, УБИЛИ ЕЕ) áno, tak predtým, než ju zabili a Charlie zobrali so sebou. Ocko si ju vzal na kolená, aby jej povedal rozprávku, lenže nemal zvyčajné knižky o Poohovi a tigrovi, o pánu Toadovi a o Willym Wonkovi a jeho veľkom sklenom výťahu. Namiesto nich doniesol hrubé knihy bez obrázkov. Znechutená vraštila tvár a chcela Pooha. Да, правильно, перед тем как убили ее и забрали Чарли. Папочка посадил ее на колени, чтобы почитать ей; только он взял не такие знакомые рассказы о Винни Пухе, или Тигре, или миссис Жабе, или о «Большом стеклянном лифте Вилли Вонка». Он взял несколько толстых книг без картинок. Она недовольно сморщила нос и попросила Винни Пуха. „Nie, Charlie,“ povedal. „Prečítam ti trochu iné príbehy a ty musíš počúvať. Myslím, že už máš dosť rokov a mamička si to myslí tiež. Možno ťa tieto príbehy trochu postrašia, ale sú dôležité. Tie rozprávky sa naozaj stali.“ «Нет, Чарли, — сказал он. — Я хочу почитать тебе другие истории, и послушай, пожалуйста. Я считаю, что ты уже достаточно взрослая, да и мама считает так же. Эти рассказы, может, немного испугают тебя, но они очень нужные. Это правдивые истории». Pamätala si názvy kníh, z ktorých jej ocko čítal, lebo tie príbehy ju naozaj postrašili. Jedna sa volala Hľa! a napísal ju spisovateľ Charles Fort. Ďalšia Laik a veda od Franka Edwardsa. Potom Nočná pravda. A posledná sa volala Pyrokinéza: Opisy prípadov, ale mamička nedovolila, aby jej ocko čítal aj z tejto. „Neskôr,“ povedala vtedy, „až bude staršia, Andy.“ A tak túto odložili. Charlie bola rada. Она запомнила названия книг, из которых папочка читал рассказы, потому что они по настоящему испугали ее. Одна книга называлась «Берегись!», ее написал человек по имени Чарльз Форт. Книга под названием «Необычнее, чем наука» Фрэнка Эдвардса. Еще книга под названием «Ночная правда». Была еще одна книга, она называлась «Рассказ о пирокинезе, несколько историй болезни», но мамочка не разрешила папочке читать оттуда. «Потом, — сказала мамочка, — когда она подрастет, Энди». И отобрала книгу. К удовольствию Чарли. Príbehy boli strašné, naozaj. Jeden bol o človeku, čo sa spálil v parku. Jeden o žene, čo sa spálila v obytnom prívese, v ktorom bývala, a nič v celom prívese nezhorelo, len tá pani a kúsok stoličky, na ktorej sedela pri televízii. Niektoré časti z toho boli príliš zložité, nerozumela im, pamätala si však jedno – policajt povedal: Рассказы и вправду пугали. Один — о дяденьке, который заживо сгорел в парке. Другой — о тетеньке, которая сгорела в автомобильном домике прицепе; ничего больше там не сгорело, только тетенька, да немного обуглилось кресло, в котором она сидела и смотрела телевизор. Отдельные места ей понять было трудно, но запомнился полицейский, сказавший: „Nevieme si vysvetliť toto nešťastie. Z obete neostalo nič, len zuby a zopár zuhoľnatených kúskov kostí. Tá osoba musela byť ako horiaca fakľa, ale ničoho naokolo sa oheň ani nedotkol. Nevieme si predstaviť, prečo to celé nevyletelo do vzduchu ako raketa.“ «Мы не можем объяснить этот смертельный случай. Ничего от жертвы не осталось, кроме зубов и нескольких кусков обугленных костей. Для такого нужна газосварочная установка, а вокруг ничего не обгорело. Мы не можем объяснить, почему все это не взлетело в воздух, как ракета». Tretí príbeh bol o veľkom chlapcovi – jedenásť alebo dvanásťročnom, čo sa spálil na pláži. Jeho otec ho hodil do vody, sám sa pritom ťažko popálil, ale chlapec aj tak zomrel, prv než prestal horieť. A bol tu príbeh o teenagerke, ktorá sa spálila, keď sa spovedala z hriechov v spovedelnici. Charlie vedela všetko o katolíckej spovedi, lebo jej o tom rozprávala kamarátka Deenie. Povedala, že musíš kňazovi porozprávať o každom zlom skutku, čo si za celý týždeň urobila. Deenie to ešte neskúsila, lebo ešte nebola na prvom prijímaní, ale jej brat Carl áno. Carl chodil do štvrtej triedy a povedal pri spovedi o všetkom, dokonca aj o tom, ako sa vkradol do maminej izby a vzal si z čokolády, ktorú dostala k narodeninám. Lebo keď nepovieš všetko kňazovi, nemôžeš byť očistená KRISTOVOU KRVOU a môžeš prísť DO PEKLA. Третий рассказ был о большом мальчике — лет одиннадцати или двенадцати, — который сгорел на пляже. Его папа, сам здорово обжегшись, сунул его в воду, но мальчик и там продолжал гореть, пока весь не сгорел. История о девочке подростке, которая сгорела в исповедальне, когда каялась священнику во всех своих грехах. Чарли все знала о католической исповедальне — ее подружка Дини рассказывала ей. Дини говорила, что нужно поведать священнику обо всем плохом, что ты сделала на протяжении целой недели. Дини сама еще не ходила исповедоваться, потому что не прошла конфирмацию, но брат ее Карл ходил. Карл учился в четвертом классе, и ему пришлось рассказать обо всем, даже о том случае, когда он зашел в комнату матери и съел несколько шоколадок, подаренных ей на день рождения. Если не расскажешь всего священнику, то не омоешься кровью христовой и попадешь в место, где горят в огне. Charlie pochopila, o čo vo všetkých prípadoch šlo. Vystrašil ju najmä ten o dievčati v spovedelnici, pri ktorom sa rozplakala. „Aj ja sa tak spálim?“ spytovala sa vzlykajúc. „Ako keď som bola malá a spálila som si vlasy? Celá sa spálim?“ Смысл всех этих рассказов Чарли уловила. Они ее так напугали, особенно рассказ о девочке в исповедальне, что она заплакала. «Неужели я себя сожгу? — плакала она. — Как тогда, когда была маленькой и сожгла себе волосы? Неужели я сожгу себя до угольков?» A ocko a mamička znervózneli. Mamička bola bledá a hrýzla si pery, no ocko Charlie objal a povedal: Папочка с мамочкой казались расстроенными. Мамочка побледнела и все время кусала губы, но папочка обнял Чарли за плечи и сказал: „Nie, zlatko. Nie, ak si vždy pripomenieš, že máš dávať pozor na nemyslieť na… na tú vec. Na to, čo občas robíš, keď znervóznieš alebo sa zľakneš.“ «Нет, малышка. Нет, если будешь осторожна и не будешь думать об… этом. Ты иногда делаешь это, когда расстроена или испугана». „Čo to je?“ skríkla Charlie. „Čo to je, povedzte mi, čo to je, veď to nepoznám! A ja to nikdy neurobím, sľubujem!“ «Что это такое? — плакала Чарли. — Скажите мне, что это такое, я ведь даже не знаю, и я никогда не буду этого делать, обещаю!» Mamička začala: Мамочка сказала: „Všetko, čo ti môžeme povedať, zlatko, je, že sa to volá pyrokinéza. Tým sa myslí, že môžeš zapaľovať oheň hocikedy, keď si naň pomyslíš. Ľuďom sa to zvyčajne prihodí, keď sú rozčúlení. Niektorí majú očividne toto… túto schopnosť celý život, a vôbec o nej nevedia. A niektorí ľudia… áno, zadržia to na chvíľu v sebe a tí…“ Nevládala dokončiť. «Насколько мы знаем, малышка, это называется пирокинез. Это слово значит, что кто то может иногда зажигать огонь, лишь только подумав об огне. Обычно это происходит, когда человек расстроен. Некоторые люди, очевидно, обладают этой… ну, способностью на протяжении всей своей жизни и даже не подозревают о ней. А некоторых… ну, эта способность охватывает на мгновение, и они…». Она не смогла договорить. „Tí spália sami seba,“ dopovedal ocko. „Ako keď si bola malá a spálila si si vlasy. Áno. Ale ty to môžeš ovládať, Charlie. Musíš. A prisahám ti, že ty sama za to ani trochu nemôžeš.“ Pozreli sa s mamičkou na seba, a akoby medzi nimi niečo prebehlo. «Они себя сжигают, — сказал папочка. — Как тогда, когда ты была маленькой и сожгла себе волосы, да. Но ты можешь и должна держать это в узде, Чарли. Ты должна. Видит бог — это не твоя вина». При этих словах его и мамочкины глаза встретились на мгновение и что то промелькнуло между ними. Držal Charlie pevne okolo pliec, a pritom hovoril: Обняв ее за плечи, он сказал: „Viem, že si niekedy nemôžeš pomôcť. Je to nehoda, ako keď si bola menšia a zabudla si ísť domov, lebo si sa hrala a pocikala si sa do nohavičiek. Povedali sme vtedy, že sa ti stala nehoda – pamätáš sa?“ «Иногда ты ничего не можешь поделать, я знаю. Это нечаянно, это просто печальное происшествие. Когда ты маленькая, заигравшись, забывала пойти в туалет и делала в штанишки, мы называли это „происшествием“ — помнишь?” „Ale viac sa mi to nestalo.“ «Я больше так не делаю». „Nie, samozrejme, že nie. A o krátky čas budeš rovnako kontrolovať aj túto druhú vec. Ale teraz nám sľúb, Charlie, že nikdy, nikdy, nikdy, keď ťa niečo znervózni, nebudeš reagovať týmto spôsobom. Týmto spôsobom podpaľuješ. A ak to musíš urobiť, ak si nemôžeš pomôcť, vyžeň to zo seba. Do koša na smeti alebo do popolníka. Skús to dostať preč. Skús to vohnať do vody, ak bude nejaká nablízku.“ «Конечно, нет. Скоро ты будешь держать в узде и то, другое. А пока, Чарли, ты должна обещать, что никогда, никогда, никогда, если сможешь, не будешь выходить из себя, выходить из себя так, что тебе захочется зажечь огонь. А если все таки ты выйдешь из себя и не сможешь ничего поделать, отбрось это от себя. В мусорную корзинку или в пепельницу. Постарайся выйти на улицу. Постарайся отбросить это в воду, если она есть поблизости». „Ale nikdy nie na ľudí,“ pridala sa mamička s nehybnou, bledou a vážnou tvárou. „To by bolo veľmi nebezpečné, Charlie. Vtedy by si bola veľmi zlé dievčatko. Lebo by si…“ zápasila so slovami, vytláčala ich zo seba, „lebo by si toho človeka zabila.“ «Но никогда не бросай в людей, — сказала мамочка, ее лицо попрежнему оставалось бледным и серьезным. — Это очень опасно, Чарли. Тогда ты будешь очень плохой девочкой. Потому что, — она с трудом выдавливала из себя слова, — ты так можешь убить человека». Vtedy Charlie začala hystericky plakať, boli to slzy zdesenia a výčitiek svedomia, lebo mamička mala obe ruky obviazané a Charlie vedela, prečo jej ocko čítal všetky tie strašné historky. Lebo včera, keď jej mamička povedala, že nemôže ísť k Deenie, pretože si neupratala izbu, sa Charlie veľmi nazlostila, a zrazu tu bola tá ohňová vec, vyskočila odnikiaľ ako vždy, ako čertík zo škatuľky, ktorý sa kyvká a škerí, a ona bola veľmi nazlostená a sústredila sa na ňu, a vtom už mamičke horeli ruky. No nebolo to až také zlé А потом Чарли плакала навзрыд, это были слезы ужаса и раскаяния, ведь обе мамочкины руки — в бинтах, и она понимала, почему папочка читал ей все эти страшные истории. Накануне мамочка не разрешила ей пойти к Дини из за того, что она не убрала у себя в комнате. Чарли ужасно разозлилась, и тут же появилось это огненное, как и всегда, оно, словно какой то злобный чертик, появилось ниоткуда, кивая и ухмыляясь, а она так злилась, что толкнула это от себя к мамочке, и мамочкины руки охватил огонь. Все обошлось не так страшно, как могло бы. (mohlo to byť horšie mohla to byť jej tvár) (МОГЛО БЫТЬ ХУЖЕ, МОГЛА ПОПАСТЬ В ЛИЦО) pretože drez bol plný napenenej vody na riad, nebolo to až také zlé, ale bolo to VEĽMI ZLÉ, a ona im obom sľúbila, že už nikdy, nikdy, nikdy… Потому что в раковине оказалась мыльная вода для мытья посуды, не так страшно, но это был ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ПОСТУПОК, и она обещала им обоим, что никогда, никогда, никогда… Horúca voda jej bubnovala na tvár, na prsia, na plecia, balila ju do horúceho zámotku, do kukly a uvoľňovala spomienky a starosti. Ocko jej povedal, že je to v poriadku. A keď to povedal ocko, tak je to tak. Ocko je najmúdrejší človek na svete. Теплая вода барабанила по лицу, груди, плечам, окутывая ее теплым покрывалом, коконом, прогоняя воспоминания и тревогу. Ведь папочка сказал ей, что все в порядке. А если папочка говорит, значит, так оно и есть. Он — самый умный человек в мире. Myšlienky jej preskočili z minulosti na prítomnosť a začala myslieť na ľudí, čo ich prenasledovali. Boli z vlády, vravel ocko, ale nie z dobrej časti vlády. Pracovali v časti vlády, čo sa volala Firma. Tí ľudia ich prenasledovali a prenasledovali. Všade, kam prišli, tam ich o chvíľu títo ľudia z Firmy objavili. Ее мысли с прошлого перенеслись в сегодняшний день — она подумала о преследователях. Папочка говорил, что они работают на правительство, на какую то его очень плохую Контору. Эти люди все время гонятся и гонятся за ними. Куда бы они ни забрались, люди из Конторы спустя какое то время опять тут как тут. Bola by som zvedavá, ako by sa im páčilo, keby som ich podpálila, ozvalo sa nečakane čosi v jej vnútri, až tuho privrela oči z pocitu strašnej viny. Bolo odporné takto rozmýšľať. Bolo to zlé. ИНТЕРЕСНО, ПОНРАВИТСЯ ИМ, ЕСЛИ Я ИХ ПОДОЖГУ? — холодно спросил какой то внутренний голос, и она зажмурилась с чувством вины и ужаса. Так думать мерзко. Плохо. Charlie vystrela ruku, chytila červený kohútik sprchy a ráznym zvrtnutím zavrela teplú vodu. Dve nasledujúce minúty tam len tak stála, kŕčovite stuhnuté, drobné telo sa jej triaslo pod ľadovo studenou, pichľavou spŕškou, najradšej by odtiaľ vyskočila, no zakázala si to. Чарли протянула руку, ухватилась за кран с надписью ГОРЯЧАЯ, завернула его резким, сильным движением. Минуты две она, дрожа и обняв руками свое тельце, стояла под ледяными, колючими струями душа, не позволяя себе выйти из под них. Keď máš zlé myšlienky, musíš byť za to potrestaná. За плохие мысли нужно расплачиваться. Vravela to Deenie. Так говорила Дини. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|