Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
TASHMORE, ŠTÁT VERMONT ТАШМОР, ШТАТ ВЕРМОНТ
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
TASHMORE, ŠTÁT VERMONTТАШМОР, ШТАТ ВЕРМОНТ1Andy a Charlie McGeeovci dorazili do chalupy pri Tashmore Ponde dva dni po požiari na Mandersovej farme. Už pri štarte nebol willys v najlepšom stave a poskakovanie po lesných cestách, na ktoré ich nasmeroval Irv Manders, mu ani trochu nepomohlo. Энди и Чарли Макги добрались до коттеджа у Ташморского озера спустя два дня после пожара на ферме Мэндерсов. Начать с того, что «виллис» был далеко не в лучшей форме, а поездка по грязи через лесные дороги, указанные им Ирвом, не принесла ему пользы. Keď sa skončil deň, čo začal v Hastings Glene, a nastal súmrak, nebol ani dvadsať metrov od výjazdu z druhej – tej horšej – z oboch lesných ciest. Pred nimi bola cesta č. 22, skrytá za husto rastúcimi krovinami. Hoci ju nevideli, chvíľami počuli svit a hukot prechádzajúcich áut a nákladniakov. Túto noc prespali vo willyse, poprikrývaní, aby im bolo teplo. Vyrazili potom skoro ráno, krátko po piatej, keď sa na východe ohlasoval deň ešte len bledším odtieňom tmy. To bolo včera ráno. Наступила ночь бесконечного дня, начавшегося в Гастингс Глене. Они были менее чем в двадцати ярдах от конца второй и худшей из двух лесных дорог. Перед ними, скрытая густыми зарослями кустарника, лежала дорога 22. Они не видели дороги, но время от времени слышали шелест и шум пролетавших мимо автомашин и грузовиков. Ночь они провели в «виллисе», обнявшись, чтобы было теплее. И двинулись вновь в путь на следующее утро — вчерашнее утро — вскоре после пяти, когда дневной свет был всего лишь блеклой белой полоской на востоке. Charlie bola bledá, apatická a vyčerpaná. Nespýtala sa, čo by sa im mohlo stať, keby cestné zátarasy boli premiestnili ďalej na východ. Aj tak by to bola zbytočná otázka, lebo ak cestné zátarasy premiestnili, tak ich chytia, a jednoducho niet čo k tomu dodať. Takisto zbytočné bolo čo aj len pomyslieť, že by opustili willys a takto sa im vyhli. Charlie nebola schopná ísť pešo, a ak mal povedať pravdu, nebol toho schopný ani on. Чарли — бледная, вялая, измученная — не спросила отца, что случится, если пикеты на дорогах передвинуты дальше на восток. Если пикеты передвинуты, их поймают, и на этом все кончится. Не вставал и вопрос о том, чтобы бросить «виллис». Чарли не могла идти, не мог идти и он. Andy preto zišiel z hlavnej cesty a celý deň sa natriasali a kľučkovali po druhoradých cestách pod bielou októbrovou oblohou, ktorá sľubovala dážď, no neprinášala ho. Charlie väčšinu času prespala a Andy sa o ňu bál – bál sa, že spánok zneužíva na to, aby radšej unikla pred tým, čo sa stalo, než by sa pokúsila vyrovnať sa s tým. Поэтому Энди выехал на шоссе, и весь этот октябрьский день они вертелись по второстепенным дорогам под белым небом, которое грозилось дождем, но так и не пролило его. Чарли много спала. Энди беспокоился, что она спит нездоровым сном, стараясь убежать от случившегося с ними, вместо того чтобы попытаться приспособиться к происшедшему. Dvakrát zastavil vedľa stánkov pri ceste a kúpil hamburgery a hranolčeky. Druhý raz musel platiť päťdolárovkou. ktorú dostal od Jima Paulsona, vodiča krytého nákladniaka. Väčšina drobných, čo mal z telefónnych automatov, bola preč. Asi mu vypadli z vreciek v tom blázinci u Mandersovcov, ale presne si na to nespomínal. Preč bolo aj čosi ďalšie: desivé, necitlivé miesta na tvári, zmizli niekedy počas noci. To však za stratu nepovažoval. Дважды останавливался он у придорожных кафе, покупал котлеты с жареным картофелем. Во второй раз он воспользовался пятидолларовой бумажкой, которую дал ему водитель фургона Джим Полсон. Мелочь из телефонов была почти израсходована. Он, вероятно, выронил часть монет из карманов в то сумасшедшее утро у Мэндерсов, но не мог этого вспомнить. Кое что еще исчезло: за ночь ушли пугающие омертвелые пятна на лице. Он ничего не имел против их исчезновения. Charlie sa jedla skoro nedotkla. Большая часть котлет и картофеля, купленных для Чарли, осталась несъеденной. V noci, asi hodinu po zotmení, prišli k odpočívadlu na diaľnici. Bolo opustené. Jesenná sezóna indiánskych slávností kmeňa Winnebagov pre turistov sa skončila, opäť sa začne až na budúci rok. Nápisy vypálené do neopracovaného dreva hlásali: ZÁKAZ STANOVANIA, ZÁKAZ KLADENIA OHŇA, PSOV DRŽTE NA REMIENKU, ZA ZNEČISTENIE POKUTA 500 $. Прошлым вечером они остановились на площадке отдыха у шоссе через час после наступления темноты. Никого не было. Стояла осень, и сезон кочевья индейцев прошел до следующего года. Грубо сработанное объявление выжженными по дереву буквами гласило: «НОЧЕВКА ЗАПРЕЩЕНА, КОСТРОВ НЕ РАЗВОДИТЬ, ПРИВЯЖИТЕ СОБАКУ, МУСОР НЕ БРОСАТЬ — ШТРАФ — 500 ДОЛЛАРОВ». „Naozaj tu majú zmysel pre humor,“ zahundral si Andy a zastal s willysom na oddelenom mieste až na najvzdialenejšom konci parkoviska, takmer v kríkoch, pri zurčiacom potôčiku. Obaja vystúpili a bez slova zišli k vode. Bolo zamračené, no nie chladno, hviezdy nebolo vidieť a noc sa zdala mimoriadne tmavá. Na chvíľu si sadli a počúvali rozprávanie potoka. Chytil Charlie za ruku, a vtom sa rozplakala, dlhé vzlyky jej išli roztrhnúť hruď. — Тоже мне чистюли, — пробормотал Энди и проехал на «виллисе» в дальний конец усыпанной гравием площадки, к рощице на берегу узкого журчащего ручья. Они с Чарли вышли из машины и, не сговариваясь, направились к воде. Небо затянули облака. Но было не холодно. Звезды не просматривались, и ночь казалась очень темной. Присели, прислушались к говору ручейка. Он взял руку Чарли, тут она заплакала — громкие захлебывающиеся рыдания, казалось, готовы были разорвать ее. Он обнял ее и побаюкал. Vzal ju do náručia a kolísal. — Чарли, — пробормотал он. „Charlie,“ šepkal jej, „Charlie, Charlie, nie. Neplač.“ — Чарли, Чарли, не надо. Не плачь. „Prosím ťa, ocko, nedovoľ mi, aby som to urobila ešte raz,“ žiadala ho so slzami v očiach. — Пожалуйста, не заставляй меня делать это снова, папочка, — рыдала она. „Ak mi to ešte raz dovolíš a ja to ešte raz spravím, zabijem aj seba, a tak ťa prosím… prosím ťa… už nikdy…“ — Если ты прикажешь мне сделать это, я сделаю и потом убью себя, так что, пожалуйста… пожалуйста… никогда… „Ľúbim ťa,“ povedal. — Я люблю тебя, — шепнул он. „Tichučko. Už ani raz nepovedz, že sa zabiješ. To je bláznovstvo.“ — Успокойся и перестань болтать о самоубийстве. Это сумасшедшие разговоры. „Nie,“ odvetila. — Нет, — сказала она. „Nie je. Myslím to naozaj, ocko.“ — Не разговоры. Обещай, папочка. Dlho rozmýšľal a potom pomaly povedal: Он долго думал и затем медленно произнес: „Neviem, či budem môcť, Charlie. Ale sľubujem, že to skúsim. Stačí ti to takto?“ — Не знаю, смогу ли, Чарли. Но обещаю — постараюсь. Этого достаточно? Hrobové ticho z jej strany bolo dostatočnou odpoveďou. Ее тревожное молчание служило красноречивым ответом. „Aj ja mám strach,“ pokračoval ticho. — Я тоже боюсь, — сказал он мягко. „Aj otcovia mávajú strach. Lepšie bude, keď si to uvedomíš.“ — Отцы тоже пугаются. Поверь мне. Aj túto noc strávili v kabínke willysa. O šiestej ráno už boli zasa na ceste. Oblaky sa trhali a okolo desiatej sa ukázalo, že to bude nádherný deň babieho leta. Onedlho po tom, ako prekročili hranice štátu Vermont, videl chlapov na rebríkoch ako na stožiaroch medzi korunami jabloní v sadoch a nákladné autá plné obrovských košov červených jabĺk. Эту ночь они снова провели в кабине «виллиса». К шести утра — снова были в пути. Облака стали рассеиваться, и к десяти часам наступил безупречный день бабьего лета. Вскоре после пересечения границы штата Вермонт они увидели в садах людей, взбирающихся на лестницы, словно на мачты, и грузовики, наполненные плетеными корзинами с яблоками. O jedenásť tridsať odbočili z tridsaťštvorky na úzku poľnú cestu s dvoma vyjazdenými koľajami, označenú tabuľkou SÚKROMNÉ VLASTNÍCTVO, a Andy pocítil v hrudi akési uvoľnenie. Dostali sa na pozemok Granthera McGeeho. Boli na mieste. В одиннадцать тридцать они свернули с дороги 34 на узкую грунтовую дорогу с надписью «Частное владение», и Энди вздохнул с облегчением. Они добрались до Грэнтера Макги. Они были на месте. Viezli sa pomaly asi dva a pol kilometra smerom k jazeru. Červené a zlaté októbrové lístie vírilo na ceste pred tupým nosom džípu. Medzi stromami zbadali zrkadlenie vody a boli na mieste, kde sa cesta rozdvojovala. Krížom cez užšiu z oboch ciest bola zavesená ťažká oceľová reťaz a na reťazi visela žltá tabuľka s hrdzavými fľakmi a s nápisom: ZÁKAZ VSTUPU z PRÍKAZU OKRESNÉHO ŠERIFA. Медленно проехали примерно полторы мили к озеру. Осенние листья, красные и золотые, перелетали через дорогу перед тупым носом джипа. Когда сквозь деревья засверкала вода, дорога раздвоилась. Поперек более узкой колеи висела тяжелая металлическая цепь, а на цепи — желтая табличка со ржавыми пятнами: «ПРОХОДА НЕТ ПО УКАЗАНИЮ ШЕРИФА ОКРУГА». Hrdzavé fľaky sa šírili najmä okolo šiestich či ôsmich jamiek na kove a Andy odhadoval, že je to robota nejakého decka, čo tu prázdninovalo a pokúšalo sa na chvíľu zahnať nudu strieľaním zo vzduchovky. Ale musia to byť už roky. Большая часть ржавых пятен образовалась вокруг шести или восьми углублений в металле, и Энди предположил, что летом какой то отдыхавший здесь парнишка в течение нескольких минут развеивал скуку, хлопая по табличке из револьвера 22 го калибра. Но это было давным давно. Vystúpil z willysa a z vrecka vybral krúžok s kľúčmi. Na krúžku bol pripevnený kožený štítok s iniciálkami. A. McG. Boli takmer úplne zošúchané. Ten kúsok kože mu raz na Vianoce darovala Vicky – boli to Vianoce pred Charliným narodením. Он вылез из «виллиса», достал из кармана кольцо с ключами. На кольце висела бирка из кожи с почти стершимися его инициалами Э. МкГ. Этот кусочек кожи Вики подарила ему на рождество — рождество накануне рождения Чарли. Chvíľu stál pri reťazi, pozeral na kožený štítok a potom na kľúče pri ňom. Bolo ich vyše desať. Kľúče sú zvláštne. Podľa toho, ako sa ti na krúžku hromadia kľúče, by si si mohol zostaviť životopis. Andy vedel, že niektorí ľudia – nepochybne lepší organizátori ako on – jednoducho staré kľúče zahadzovali, takisto ako si tieto typy so zmyslom pre poriadok zvykli vyprázdňovať náprsnú tašku každých šesť mesiacov alebo v inom pravidelnom časovom intervale. Andy nikdy nič také nerobil. Он постоял какое то мгновение перед цепью, глядя на кожаную бирку, затем на сами ключи. Их было около двух десятков. Забавная штука эти ключи: по ним, имеющим тенденцию скапливаться на кольце, можно проследить жизнь. Некоторые люди, безусловно более организованные, чем он, просто выбрасывали старые ключи; те же организованные люди каждые шесть месяцев имели привычку проверять и очищать свои бумажники. Энди никогда не делал ни того, ни другого. Mal tu kľúč od dverí východného krídla Prince Hall v Harrisone, kde bola voľakedy jeho pracovňa. Pracovňa na katedre angličtiny. Mal tu kľúč od bytu v Harrisone, v ktorom jedného dňa zistil, že mu Firma zabila ženu a uniesla dcéru. Dva – tri nevedel zaradiť. Kľúče boli čosi zvláštne. Naozaj. Вот ключ, который открывал дверь в восточном крыле Принс Холла в Гаррисоне — там был его кабинет. Вот ключ от самого кабинета. От кабинета английского отделения. Вот ключ от дома в Гаррисоне, который он видел в последний раз в день, когда Контора убила его жену и похитила его дочь. Откуда еще два или три ключа, он даже не мог вспомнить. Да, ключи — забавная пйука. Zahmlievalo sa mu pred očami. Zrazu mu chýbala Vicky, cítil, že ju potrebuje tak, ako to pociťoval v tých prvých hrozných týždňoch na úteku s Charlie. Bol priveľmi unavený, vystrašený, nazlostený. Keby mal v tejto chvíli tu na Gran-therovej ceste v rade pred sebou všetkých zamestnancov Firmy a keby mu niekto dal do rúk samopal… Воспоминания затуманились. Внезапно он почувствовал, что скучает по Вики, тоскует по ней, как не тосковал с тех первых мрачных недель его бегства с Чарли. Он так устал, так напуган и переполнен гневом. Если бы он мог выстроить всех сотрудников Конторы здесь, вдоль грэнтеровской дороги, и если бы кто нибудь дал ему в руки автомат Томсона… „Ocko?“ Bol to Charlin hlas plný obáv. — Папочка? — забеспокоился голосок Чарли. „Nemôžeš nájsť kľúč?“ — Не можешь найти ключ? „Neboj sa, mám ho,“ odpovedal. Bol medzi poslednými, malý kľúč značky Yale, na ktorý raz vyškriabal vreckovým nožíkom T. P., prvé písmená Tashmore Pond. Posledný raz tu boli rok pred Charliným narodením, a teraz musel Andy trochu pritisnúť, aby dostal kľúč do stuhnutej vložky. Vtom sa zámka s puknutím otvorila a reťaz sa uložila na koberec z opadaného lístia. — Нашел, нашел, — сказал он. Маленький ключ от замка фирмы «Йейл», на котором он выцарапал своим карманным ножом Т. О, то есть Ташморское озеро, висел среди других. Последний раз они были здесь в год рождения Чарли, и теперь Энди пришлось немного пошевелить ключом, прежде чем заржавевший механизм сработал. Затем замок открылся, и Энди положил цепь на ковер из опавших листьев. Previezol cez ňu willys a znova reťaz starostlivo zamkol na zámku. «Виллис» проехал по дорожке, и Энди вновь навесил замок на цепь. Cesta bola v zlom stave, to si Andy všimol hneď. Keď sem chodievali každé leto a ostali tri, štyri týždne, venoval vždy zopár dní údržbe cesty – od Sama Moora zo štrkoviska dostal za vlečku štrku, a tým pozasýpal výmole, vyklčoval krovie a prípadne zavolal aj Sama, aby to vyrovnal svojím starým buldozérom. Он с удовольствием отметил, что дорога в плохом состоянии. Когда они приезжали сюда регулярно каждое лето, жили по три четыре недели, он всегда находил пару дней, чтобы привести дорогу в порядок — доставал гравий с камнедробилки Сэма Мура и укладывал его в особенно разъезженные колеи, обрезал ветки кустарника и приглашал самого Сэма приезжать со старым дреггером разравнивать дорогу. Dôležitejšia cesta bola tá druhá, širšia, čo viedla z rázcestia dolu k takmer dvom tuctom letovísk a chalúp popri brehu. Ich majitelia mali vlastné Cestné združenie, do ktorého odvádzali každoročne príspevky, raz do roka, v auguste, sa stretali na výročnej členskej schôdzi a robili všetko, čo k tomu patri (aj keď schôdza bola naozaj len zámienkou, aby sa mohli poriadne natankovať pred Sviatkom práce, ktorý bol prvého septembra a ktorý urobí bodku za ďalším letom), no táto, užšia cesta viedla jedine ku Grantherovmu domu, lebo Granther voľakedy dávno, ešte v čase hospodárskej krízy, skúpil za babku všetku okolitú pôdu. Другой, более широкий конец развилки вел к поселку из двух дюжин летних домиков и коттеджей, вытянувшемуся вдоль берега. Эти люди имели свою Дорожную ассоциацию, ежегодные сборы, августовские членские собрания и все такое прочее (хотя собрания членов по сути служили всего лишь поводом, чтобы хорошенько нагрузиться спиртным накануне Дня труда и закрыть еще один летний сезон). Зато на этом конце дороги владение Грэнтера было единственным, потому что Грэнтер скупил всю эту землю за сущий пустяк в разгар депрессии. Za starých čias mali rodinné auto, dodávkový ford. Pochyboval, že stará dodávka by tu teraz prešla, pretože aj willys s vysoko posadenou nápravou dva či trikrát zavadil spodkom. Andy na to vôbec nepomyslel, ale znamenalo to, že dolu nik nebol. В былые времена у них был семейный автомобиль, «фордуниверсал». Энди сомневался, что тот старый автомобиль проехал бы по этой теперешней дороге — ведь даже «виллис» с высокими осями раз или два сел на «пузо». Энди это не огорчало: значит, здесь никто не бывал. ..Budeme tam mať elektrinu, ocko?“ spýtala sa Charlie. — А тут будет электричество, папочка? — спросила Чарли. ..Nie,“ odvetil, „a ani telefón. Nemôžeme si dovoliť začať používať elektrinu, dievča. Bolo by to, akoby sme vyvesili nápis SME TU. Ale sú tam petrolejky a dva plechové sudy nafty na kúrenie. Ak ju neukradli, je tam.“ — Нет, — сказал он, — и телефона не будет. Нам не стоит включать свет, крошка. Это все равно что выставить объявление: «А МЫ ЗДЕСЬ!» Но есть керосиновые лампы и две бочки с соляркой для кухонной печки. Если, конечно, все не разворовано. Toho sa trochu bál. Odvtedy, ako tu boli naposledy, cena nafty stúpla, a tak predpokladal, že by to zlodejovi bolo stálo za to. — Это его несколько беспокоило. Со времени их последнего приезда сюда цена солярки поднялась настолько, что кража себя оправдала бы. „Bude tam…“ — А будет… — начала Чарли. „Dopekla,“ zaklial Andy. Stúpil na brzdu. Krížom cez cestu bol zvalený strom, veľká stará breza, možno po nejakej zimnej víchrici. — Вот черт, — сказал Энди. Он резко нажал на тормоз. Впереди поперек дороги лежало дерево — большая старая береза, сваленная какой то зимней бурей. „Musíme ísť pešo. Je to už len asi jeden a pol kilometra. Prejdeme to.“ — Пожалуй, отсюда мы пойдем пешком. Здесь около мили, не больше. Пешком одолеем. Neskôr sa chcel vrátiť s Grantherovou pílou ä strom rozpíliť. Nechcel tu nechať Irvov willys len tak. Bolo sem priveľmi vidieť. — Потом надо будет прийти сюда с лучковой пилой Грэнтера и перепилить дерево. Ему не хотелось оставлять здесь «виллис» Ирва. Это было бы чересчур заметно. Postrapatil ju. Взъерошил ей волосы: „Poďme.“ — Пошли. Vystúpili z willysa a Charlie sa bez námahy prešmykla popod brezu, zatiaľ čo Andy opatrne preliezol ponad ňu a dával pozor, aby sa. pokiaľ možno, nepoškriabal. Lístie im príjemne šušťalo pod nohami, keď naň stúpali, a lesy voňali jeseňou. Zo stromu sa im prizerala veverička a pozorne sledovala ich postup. A teraz opäť medzi stromami uvideli jasné modré pásy vodnej hladiny. Они вылезли из «виллиса», Чарли легко пролезла под деревом, Энди же осторожно перелез через него, стараясь не ободраться. Они шли — листья приятно шуршали под ногами, а лес был полон осенних запахов. С одного дерева на них внимательно смотрела белочка, наблюдая за каждым движением. И вот снова сквозь деревья — голубые проблески. „O čom si začala predtým, než sme prišli k tej breze?‘ spýtal sa Andy. — Что ты хотела сказать, когда мы подъехали к дереву? — спросил Энди. „Či bude dosť nafty, ak ostaneme celú zimu.“ — Надолго ли хватит топлива? А если мы будем зимовать? „Nie, ale bude stačiť na začiatok. A narúbem dreva. A ty zasa nazbieraš.“ — Для начала там достаточно. Я еще смогу нарубить дров. А ты соберешь много хвороста. Po desiatich minútach sa cesta rozšírila na rovinku pri brehu Tashmore Pondu a boli tam. Obaja na chvíľu zastali. Andy nevedel, čo cíti Charlie, ale jeho zachvátil vír spomienok, a to taký absolútny, že mierny výraz nostalgia by ho nevystihol. Do spomienok sa mu zamiešal sen spred troch dní – čln. padajúci súmrak, fliačiky z bicyklových duší na Grantherových čižmách. Через десять минут дорога перешла в лужайку на берету Ташморского озера, и они были на месте. Какое то мгновение стояли тихо. Энди не знал, что чувствовала Чарли, но перед ним пронеслись такие пронзительные воспоминания, для которых даже слово «ностальгия» казалось малозначащим. К воспоминаниям примешалось сновидение трехдневной давности — лодка, извивающийся червяк, даже заплатки из шины на сапогах Грэнтера. Chalupa mala päť miestností, steny z dreva, základy z kameňa. Drevená terasa prečnievala nad hladinu jazera a kamenné mólo vybiehalo do vody. S výnimkou naviateho lístia a patiny niekoľkých zím sa tu nič nezmenilo. Takmer čakal, že z chalupy pomaly vyjde sám Granther v jednej zo svojich zeleno-čiernych károvaných košieľ, zakýva mu, zahrmí, nech vyjde hore a spýta sa ho, či už má rybársky lístok, lebo pstruhy za súmraku ešte vždy berú. Пятикомнатный коттедж был построен из дерева, фундамент сложен из небольших валунов, терраса была обращена к озеру, каменный пирс вдавался в воду. Если не считать опавших листьев и деревьев, не переживших трех зим, место это почти не изменилось. Ему едва не почудилось, что сам Грэнтер выходит навстречу, одетый в одну из своих зелено черных клетчатых рубах, приветливо машет ему, зовет его, спрашивает, обзавелся ли он лицензией для ловли рыбы, потому что коричневая форель еще хорошо клюет в сумерках. Bolo to dobré miesto, bezpečné. Ďaleko na druhej strane Tashmore Pondu matne svietili na slnku sivozelené borovice. Hlúpe stromy, povedal raz Granther, nepoznajú nijaký rozdiel medzi letom a zimou. Jediným znakom civilizácie na vzdialenej strane bolo ešte vždy bradfordské mestské prístavisko. Nik tu nevybudoval obchodné centrum ani zábavný park. Ešte vždy sa tu rozprával vietor so stromami. Zelenkavé šindle mali ešte vždy svoj machový, drevitý vzhľad a ihličie borovíc ešte vždy zanášalo drevené odkvapové žľaby na rohoch strechy. Tu prežil svoje chlapčenstvo a tu mu Granther ukazoval, ako nasadiť návnadu na háčik. Mal tu vlastnú izbu so stenami z javorových dosák a sníval chlapčenské sny v úzkej posteli a budil sa na zvuky vody špliechajúcej o mólo. Takisto tu bol mužom a miloval sa so svojou ženou v manželskej posteli, ktorá predtým patrila Grantherovi a jeho žene – tej tichej a akejsi smutnej žene –členke Americkej spoločnosti ateistov, ktorá, ak si sa spýtal, ti rada podrobne rozobrala tému Tridsať najväčších rozporov v Biblii kráľa Jamesa, alebo, ak si dával prednosť dačomu inému, tému Smiešny omyl vesmírnej teórie časových skokov, a to všetko s údernou, neodvolateľnou logikou kazateľa oddaného veci. Место хорошее, безопасное. Вдалеке, на другом берегу Ташморского озера, в лучах солнца серо зеленым светом переливались сосны. Глупые деревья, сказал однажды Грэнтер, даже не знают разницы между летом и зимой. Единственным признаком цивилизации на противоположной стороне маячила брэдфордская городская пристань. Никто не додумался построить там торговый центр или увеселительный парк. А тут ветер по прежнему разговаривал с деревьями. Позеленелая черепица на крыше выглядела замшелой, а сосновые иголки все еще плавали в уголках водостоков и в деревянном сточном желобе. Энди бывал здесь мальчишкой, и Грэнтер учил его нанизывать приманку на крючок. У него была здесь собственная комната, обитая панелями из хорошего клена, здесь на узкой кровати ему снились мальчишеские сны и он просыпался от звука плескавшейся у пирса воды. Он бывал здесь и взрослым мужчиной, спал со своей женой на двуспальной кровати, когда то принадлежавшей Грэнтеру и его жене — этой молчаливой, несколько мрачной женщине, состоявшей членом Американского общества атеистов и умевшей указать, если ее спрашивали, на тридцать вопиющих несуразностей в Библии короля Иакова либо на смехотворную нелепость Теории Вселенной как часовой пружины, произнося все это с убийственно неопровержимой логикой убежденного в своей правоте проповедника. „Chýba ti mamička, však?“ opýtala sa Charlie bezútešným tónom. — Вспоминаешь маму, да? — спросила Чарли жалким, несчастным голосом. „Áno,“ odvetil. — Да, — сказал он. „Veru chýba.“ — Мне ее не хватает. „Aj mne,“ dodala Charlie. — Мне тоже, — сказала Чарли. „Zažili ste tu všeličo veselé, však?“ — Вам тут было хорошо, да? „Áno,“ súhlasil. — Хорошо, — согласился он. „Poďme, Charlie.“ — Пошли, Чарли. Zastala a pozrela naňho. Она приостановилась, глядя на него. „Ocko, bude ešte niekedy všetko okolo nás normálne? Budem môcť chodiť do školy a robiť ostatné normálne veci?“ — Папочка, когда нибудь у нас будет снова все хорошо? Я смогу ходить в школу, и вообще? Uvažoval, že zaluhá, ale lož bola úbohá odpoveď. Он хотел было соврать, но ложь плохой ответ. „Neviem,“ odvetil. Skúšal sa usmiať, no nešlo to, zistil, že nie je schopný ani len presvedčivo roztiahnuť pery. — Не знаю, — сказал он. Попытался улыбнуться, но улыбка не вышла — не сумел даже убедительно растянуть губы. „Neviem, Charlie.“ — Не знаю, Чарли. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|