Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
— Делов то. А разговору было! BEZ PRÚDU
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
— Делов то. А разговору было!BEZ PRÚDUСВЕТ ГАСНЕТ1Reťaz udalostí, ktorá vyvrcholila pohromou a stratami na životoch sa začala odvíjať, keď za jednej letnej búrky prestali fungovať obidva generátory. Первым звеном в цепи событий, что привели к небывалым по размаху разрушениям и человеческим жертвам, явилась летняя гроза, во время которой отказали оба генератора. Búrka sa rozpútala 19. augusta, takmer päť mesiacov po tom, ako Andyho a Charlie odviezli z Grantherovho sídla vo Vermonte. Desať dní vládlo lepkavé dusno. Toho augustového dňa sa krátko po poludní začali kopiť búrkové mračná, no nik z tých, čo pracovali na pozemkoch okolo dvoch pekných domov spred občianskej vojny stojacich oproti sebe na pestovanom trávniku, nik z tých, čo manikúrovali záhony, neveril, že búrkové mračná naozaj čosi prinesú – ani chlapi sediaci obkročmo na malých motorových kosačkách, ani žena, ktorá mala službu v počítačových pododdeleniach A až E (a takisto aj pri kávovare v miestnostiach výpočtového strediska), a ktorá si počas hodinovej obedňajšej prestávky vzala zo stajne koňa a s pôžitkom ho nechala klusať po jazdeckých cestičkách. Takisto tomu neveril ani kapitán, ktorý práve zjedol obrovský obložený chlieb a teraz sa v svojej klimatizovanej pracovni chystal pustiť do prípravy rozpočtu na budúci rok, pričom sa vôbec nestaral o horúčavu a dusno vonku. Гроза разразилась девятнадцатого августа, спустя почти пять месяцев после боевой операции во владениях Грэнтера в Вермонте. Десять дней парило. А тут, как перевалило за полдень, сгустились грозовые тучи; впрочем, никто из сотрудников, работавших в двух красивых, построенных еще до гражданской войны особняках, чьи фасады разделяло широкое зеленое полотно газона с ухоженными клумбами, никто не принял всерьез грозного предупреждения — ни садовники, оседлавшие свои газонокосилки, ни женщина оператор, которая обслуживала ЭВМ подразделения А — Е (а также автоматизированную линию подачи горячего кофе) и которая, пользуясь обеденным перерывом, вывела из конюшни красавицу лошадь и пустила ее в галоп по идеальной дорожке для верховой езды, ни, тем более, Кэп — он осилил богатырский бутерброд в своем кондиционированном офисе и снова взялся за бюджет предстоящего года — что ему до этой парилки за окном? Azda jediný človek v pestrej zmesi zamestnancov Firmy v Longmonte, ktorý toho dňa skutočne veril, že príde dážď, bol muž pomenovaný podľa dažďa, Rainbird – Dažďový vták. Veľký Indián sem dorazil o dvanásť tridsať, pripravený nastúpiť do práce o jednej. Keď malo pršať, bolievali ho kosti aj zjazvená očná jamka. В тот день, вероятно, лишь один человек из всей Конторы — Рэйнберд за версту почуял грозу, оправдывая таким образом свое имя. Он подъехал к стоянке машин в двенадцать тридцать, хотя отметиться перед началом работы он должен был в час. С утра ломило суставы и ныла искромсанная пустая глазница — не иначе к дождю. Viezol sa na veľmi starom, zhrdzavenom thunderbirde s písmenom D na parkovacej známke vedľa stierača. Na sebe mal bielu pracovnú kombinézu. Prv než vystúpil z auta, stiahol si na prázdnu očnú jamku vyšívanú pásku. Nosil ju kvôli dievčaťu, keď bol v práci, ale len tam. Otravovalo ho to. Páska mu pripomínala, že nemá oko. Он приехал на стареньком облезлом рыдване с наклейкой «О» на ветровом стекле. Он был в белом халате уборщика. Перед тем как выйти из машины, он закрыл глаз узорчатой повязкой. Он носил ее только в рабочие часы — ради девочки. Повязка смущала его. Она напоминала ему о потерянном глазе. V ohradených priestoroch Firmy boli štyri parkoviská. Rainbirdovo vlastné auto, nový žltý cadillac s dieselovým motorom, malo parkovaciu známku s písmenom A. Parkovisko A pre veľmi dôležité osoby bolo južne od oboch budov. Podzemný tunel a systém výťahov spájal parkovisko s výpočtovým strediskom, s miestnosťami operačného strediska, s veľkou knižnicou a čitárňami Firmy a, samozrejme, s ubytovacou časťou pre návštevníkov – nič nehovoriacim pomenovaním komplexu laboratórií a čohosi podobného apartmánom – v ktorej držali Charlie McGeeovú a jej otca. Огороженный со всех сторон паркинг был поделен на четыре сектора. Личная машина Рэйнберда, новенький желтый «кадиллак», заправленный дизельным топливом, имел наклейку «А» на стекле. Что означало: стоянка для важных персон; она находилась под окнами особняка, расположенного южнее. Подземный переход и лифты соединяли стоянку для важных персон непосредственно с вычислительным центром и помещениями для экстренных совещаний, обширной библиотекой, залами для периодики и — с этого можно было начать — приемной; за безликой табличкой скрывался целый комплекс лабораторий и примыкавших к ним помещений, где содержались Чарли Макти и ее отец. Parkovisko B bolo určené druhej skupine zamestnancov, čo do dôležitosti, a bolo oveľa ďalej. Parkovisko C bolo ešte ďalej a patrilo sekretárkam, mechanikom, elektrikárom a podobne. Na D parkovali nekvalifikovaní zamestnanci – komparz, ako ich nazýval Rainbird. Bolo takmer tri štvrte kilometra od všetkého, vždy zaplnené žalostnou a nesúrodou zbierkou detroitských ešte pojazdných plecháčov, hoci na skok od Jackson Plains, kde bola najbližšia skúšobná dráha a kde sa každý týždeň predvádzali najnovšie modely áut. Стоянка «В» — для служащих второго эшелона — была чуть подальше. Еще дальше находилась стоянка «С» — для секретарш, механиков, электриков — словом, для технического персонала. Стоянка «D» предназначалась для безликой массы — для тех, кто, как говорил Рэйнберд, на подхвате. Эта стоянка, с ее богатой и пестрой коллекцией развалин детройтского происхождения, находилась совсем на отшибе, оттуда было уже рукой подать до Джексон Плейнс, где еженедельно устраивались гонки на фургонах для скота. Byrokratická spoločenská hierarchia, pomyslel si Rainbird, keď zamykal vrak thunderbirdu, a zaklonil hlavu, aby sa pozrel na zatiahnutú oblohu. Búrka sa blížila. Rátal, že sa začne okolo štvrtej. «Вот где развели бюрократию», — подумал Рэйнберд, запирая свой рыдван; он задрал голову, чтобы убедиться — тучи сгущаются. Грозы не миновать. Часам к четырем ливанет, решил он. Vykročil k budove z vlnitého plechu, taktne postavenej medzi niekoľkými borovicami, kde mali zamestnanci V. a VI., teda najnižšej triedy, štikacie hodiny. Biela kombinéza sa na ňom trepotala. Popri ňom prešiel akýsi záhradník na jednej z dvanástich či koľkých motorových kosačiek. Nad sedadlom mal roztiahnutý slnečník veselých farieb. Záhradník nevenoval Rainbirdovi nijakú pozornosť, aj to bola súčasť byrokratickej spoločenskej hierarchie. Ak si bol zaradený do IV. triedy, zamestnanci V. triedy boli pre teba vzduch. Ani Rainbirdova znetvorená tvár nevzbudzovala veľa pozornosti. Firma, tak ako všetky ostatné vládne inštitúcie, zamestnávala dosť vojnových veteránov, aby si tým vylepšila fasádu. Max Factor už nemohol vládu Spojených štátov v otázkach kozmetických úprav veľa naučiť. A netreba dodávať, že veterán s viditeľnou telesnou chybou – s protézou namiesto ruky, na invalidnom vozíku alebo s rozfašírovanou tvárou – bol hoden troch takých, čo vyzerali normálne. Rainbird poznal chlapov poznačených na duchu rušnými vietnamskými poľnými večierkami rovnako ako on na tvári, chlapov, ktorí by boli šťastní, keby našli prácu ako poskokovia niekde v úrade. Lenže nemali ten správny zovňajšok. Niežeby Rainbird s nimi sympatizoval. V skutočnosti považoval celú vec skôr za komickú. Он направился к сборному домику из гофрированного железа, предусмотрительно упрятанному среди высоких сосен: здесь отмечались служащие пятой и шестой — низших — категорий. Халат Рэйнберда развевался. Мимо проехал садовник на одной из полутора десятков газонокосилок, находившихся в ведении отдела озеленения. Над машиной парил веселенький цветастый зонтик от солнца. Садовник, казалось, не замечал Рэйнберда — тоже отголосок бюрократических порядков. Для работников четвертой категории тот, кто принадлежал к пятой, превращался в человека невидимку. Даже обезображенное лицо Рэйнберда почти не обращало на себя внимания — как во всяком правительственном агентстве, в Конторе работало достаточно ветеранов, внешность которых была «в полном порядке». Американскому правительству незачем было учиться у фирмы «Макс Фактор» косметическим ухищрениям. Существовал один критерий: ветеран с явным увечьем — протез вместо руки, инвалидное кресло, обезображенное лицо — стоил трех «нормальных» ветеранов. Рэйнберд знавал людей с душой и мыслями, изуродованными не меньше, чем его лицо во время той вьетнамской прогулочки в веселой компании, людей, которые бы с радостью пошли хоть разносчиками в «Пиггли Виггли». А их не брали — вид не тот. Жалость к ним Рэйнберд не испытывал. Все это его скорее забавляло. Medzi ľuďmi, s ktorými teraz pracoval, nevedel nik, že vo Firme patrí medzi agentov prvej triedy a profesionálnych zabijakov. Na to mohol prisahať. Až do dňa pred sedemnástimi týždňami bol pre nich len tieňom za polarizujúcim predným sklom žltého cadillacu, len niekým ďalším s písmenom A na parkovacej známke. Он был уверен на все сто, что те, с кем он сейчас непосредственно работает, не узнавали в нем агента и хиттера. Кем он был для них еще семнадцать недель тому назад? Неразличимый силуэт в желтом «кадиллаке» с поляризованным ветровым стеклом и наклейкой «А». „Nezdá sa vám, že to trochu preháňate?“ spytoval sa ho kapitán. — Вам не кажется, что вас несколько занесло? — сказал ему как то Кэп. „Dievča nie je v kontakte ani so záhradníkmi, ani s pisárkami. Na jeho javisku ste jediný.“ — У девчонки нет никаких контактов с садовниками или стенографистками. Вы видитесь один на один. Rainbird pokrútil hlavou. Рэйнберд покачал головой: „Malé prerieknutie by mohlo všetko pokaziť. Niekto spomenie, možno celkom náhodne, že ten kamoš s rozbitou tvárou má auto na parkovisku pre veľmi dôležité osoby a do pracovného sa preoblieka v umyvárni vedenia. To, čo sa tu pokúšam vybudovať, je dôvera, dôvera vyrastajúca z myšlienky, že sme obaja outsideri – obaja netvori, ak tak chcete – pohltení mašinériou tajnej agentúry.“ — Достаточно малейшей осечки. Случайно оброненной фразы, что добрый дядя уборщик с изувеченным лицом ставит свою машину на стоянке для важных персон, а после переодевается в рабочий халат в душевой для технического персонала. Я пытаюсь создать атмосферу доверия, основанного на том, что мы с ней оба чужаки или, если хотите, уроды, которых гноят в американской охранке. Kapitánovi sa to nepáčilo. Nepáčil sa mu nik, kto sa ľahkovážne vyjadroval o metódach Firmy a špeciálne, ak šlo o tento prípad, v ktorom boli metódy nepochybne extrémne. Кэпа покоробило: он не любил дешевой иронии по поводу методов Конторы, тем более что во всей этой истории методы действительно были крайними. „Dobre, sám asi najlepšie viete, ako tú pekelnú robotu spraviť,“ zahlásil kapitán. — Великолепно придумано, ничего не скажешь, — уколол его Кэп. Na to nejestvovala primeraná odpoveď, lebo nerobil nijakú pekelnú robotu. Tá malá za celý čas, čo tu bola, nezapálila ani len zápalku. A to isté sa dalo povedať o jej otcovi, ktorý nepredviedol najmenší náznak akejsi mentálnej dominancie, ak vôbec ešte takúto schopnosť mal. Čoraz väčšmi o tom pochybovali. Крыть было нечем, потому что ничего великолепного, в сущности, из этой придумки пока не вышло. Девочка даже спички и той не зажгла. И с ее отцом дело обстояло не лучше — ни малейшего проблеска дара внушения, если таковой вообще сохранился. Они все больше сомневались в этом. Dievča Rainbirda fascinovalo. Počas svojho prvého roku vo Firme absolvoval Rainbird sériu prednášok z predmetov, ktoré sa nedajú nájsť v nijakom vysokoškolskom učebnom pláne: odpočúvanie telefónov, odcudzovanie aut, nenápadné prehľadávanie a ešte asi desať ďalších. Jediný kurz, ktorý úplne zaujal Rainbirdovu pozornosť, bol kasársky kurz pod vedením dlhoročného vlamača G. M. Rammadena. Rammadena vyreklamovali z istej inštitúcie v Atlante špeciálne kvôli tomu, aby učil nových agentov Firmy svojmu remeslu. Bol považovaný za najlepšieho v danom odbore a Rainbird o tom nepochyboval, aj keď veril, že teraz by sa Rammadenovi už takmer vyrovnal. Рэйнберда тянуло к девочке. В первый год своего пребывания в Конторе он прослушал ряд курсов, которые тщетно было бы искать в программе колледжа — прослушивание телефонов, угон машин, тайный обыск и еще несколько в том же духе. Но по настоящему его увлек один курс — взламывание сейфов, — прочитанный ветераном своего дела по фамилии Дж. М. Раммаден. Последнего доставили прямиком из исправительного заведения в Атланте, с тем чтобы он обучил своему искусству новобранцев Конторы. Раммадена называли лучшим специалистом в этой области, что, по мнению Рэйнберда, соответствовало действительности, хотя на сегодняшний день, полагал Рэйнберд, он едва ли в чем уступил бы своему учителю. Rammaden, ktorý zomrel pred troma rokmi (Rainbird mu poslal na pohreb kvety – akou komédiou sa občas stáva život!), ich naučil všetko o kĺzavých zámkach, o bezpečnostných schránkach, o druhotných zabezpečovacích zariadeniach, ktoré môžu ďalej blokovať spínač trezora, keď už je číselník s kombináciou spracovaný kladivom a dlátom. Naučil ich všetko o viacplášťových kasách a o prepaľovaní autogénom a o brúsení kľúčov, naučil ich množstvo spôsobov používania grafitu, aj to, ako spraviť odtlačok kľúča do škatuľky s čistiacou pastou, ako použiť nitroglycerínovú vaňu a ako vylúpiť kasu zozadu, odstraňujúc z jej plášťa vrstvu za vrstvou. Раммаден, который умер три года назад (Риберд, кстати, послал цветы на его похороны вот где комедия!), рассказал им целую сагу про скидморские замки, про сувальные замки и цилиндровые, про предохранительную защелку, которая намертво заблокирует запирающий механизм, стоит только сбить цифровой циферблат молотком или зубилом; рассказал им про отмычки и подгонку ключей, про неожиданное применение графита, про то, как можно сделать слепок ключа с помощью обмылка, и как делать нитроглицериновую ванну, и как снимать слой за слоем заднюю стенку сейфа. Rainbird počúval G. M. Rammadena s chladným a cynickým nadšením. Rammaden raz povedal, že kasy sú ako ženy: potrebuješ len vhodné náčinie a čas a otvoria sa. Sú ťažko dobytné a ľahko dobytné, no nejestvujú nedobytné. Рэйнберд внимал Дж. М. Раммадену с холодной и циничной заинтересованностью. Однажды Раммаден сказал, что с сейфами, как с женщинами: просто надо иметь время и необходимый инструмент. Бывают, сказал он, крепкие орешки, бывают хрупкие, но нет таких, которые нельзя было бы разгрызть. Dievča patrilo medzi ťažko dobytné. Девочка оказалась крепким орешком. Spočiatku museli Charlie vyživovať intravenózne, aby ju zachránili pred dobrovoľnou smrťou hladom. Po krátkom čase však pochopila, že odmietaním potravy nezíska nič, len ďalšie pichanie do predlaktia, a tak začala jesť, bez nadšenia, jednoducho preto, že prijímanie potravy ústami bolo menej bolestivé. Поначалу им пришлось кормить Чарли внутривенно, иначе она уморила бы себя голодом. Постепенно до нее дошло, что, отказываясь от еды, она не выигрывает ничего, кроме синяков на локтевых сгибах, и тогда она стала есть — без всякого желания, просто Потому, что эта процедура менее болезненная. Prečítala zopár kníh, ktoré jej dali – alebo ich aspoň prelistovala – a z času na čas zapla v izbe farebný televízor, len aby ho o pár minút zasa vypla. V júni sledovala celý seriál o príhodách koňa Black Beauty a dva či trikrát sa dívala na Čarovný Disneyho svet. To bolo všetko, V pravidelných týždenných hláseniach o nej sa vždy častejšie a častejšie vynáral termín sporadická afázia. Ей приносили книжки, и кое что она прочитывала — пролистывала, во всяком случае; иногда она включала цветной телевизор — дисплей — и через несколько минут выключала. В июне она просмотрела целый фильм — картину местного производства по мотивам «Черной красавицы» и еще раза два прокрутила «Удивительный мир Диснея». Больше ничего. В еженедельных докладных замелькало выражение «спорадическая афазия». Rainbird si vyhľadal termín v lekárskom slovníku a hneď mu porozumel – pretože z vlastnej skúsenosti Indiána a bojovníka ho poznal azda lepšie než sami lekári. Niekedy sa usilovala hovoriť. Jednoducho tu stála, ústa sa jej hýbali, no nevydala ani hláska. A niekedy použila slovo celkom mimo kontextu a zdanlivo si to vôbec neuvedomila: „Tieto šaty nie sú pekné, radšej chcem trávové.“ Рэйнберд заглянул в медицинский справочник и сразу все понял — возможно, даже лучше самих врачей, недаром он воевал. Иногда девочке не хватало слов. Ее это не удручало; она стояла посреди комнаты и беззвучно шевелила губами. А иногда у нее вдруг вылетало не то слово. «Что то мне не нравится это платье. Лучше бы соломенное». Niekedy sa potom opravila – „teda tie zelené“ – no častejšie to nechala nepovšimnuté. Случалось, она себя мимоходом поправляла — «я имела в виду зеленое», — но чаще всего оговорка оставалась незамеченной. Podľa slovníka bola afázia rečovou zábudlivosťou podmienenou mozgovými poruchami. Lekári sa okamžite začali pohrávať s jej medikáciou. Orasin nahradili valiom, no bez viditeľnej zmeny k lepšiemu. Skúšali podať valium a orasin v kombinácii, lenže Charlie na to reagovala ustavičným monotónnym plačom, až kým sa účinok liečiv nevytratil. Skúsili niečo celkom nové, kombináciu utišujúceho prostriedku a slabého halucinogénu a zdalo sa, že to na chvíľu pomohlo. No Charlie sa začala zajakávať a prepukla u nej svetloplachosť. V súčasnosti sa vrátili k orasinu, ale podľa toho, čo u nej spozorovali, sa afázia dostavila opäť a bola ešte horšia. Справочник определял афазию как забывчивость, вызванную нарушением мозговой деятельности. Врачи, наблюдавшие Чарли, бросились химичить. Оразин заменили валиумом — никакого улучшения. Соединили валиум с оразином — эффект оказался неожиданным: Чарли начинала плакать, слезы лились и лились, пока не прекращалось действие препарата. Опробовали какое то новое средство, комбинацию транквилизатора и легкого галлюциногена, и поначалу дело пошло на лад. Но неожиданно она покрылась сыпью, стала заикаться. В конце концов вернулись к оразину и усилили наблюдение на тот случай, если афазия будет прогрессировать. Popísali sa stohy papiera o chúlostivých psychologických okolnostiach a o tom, čo u nej psychiatri nazvali základný podpaľačský konflikt – vyblýskané pomenovanie pre čosi, o čom jej otec vravel, že to nesmie robiť, no ľudia z Firmy, že v tom má pokračovať, plus to všetko skomplikované jej vlastným pocitom viny pre udalosti na Mandersovej farme. Горы бумаги были исписаны по поводу ее неустойчивой психики, а также того, что психиатры окрестили «конфликтной установкой на пожар» — проще сказать, противоречие между требованием отца: «Не делай этого!» — и настойчивыми просьбами сотрудников Конторы: «Сделай…» И вдобавок чувство вины в связи с происшествием на ферме Мэндерсов. Na nič z toho Rainbird nepristúpil. Nebolo to ani v drogách, ani v tom, že je zatvorená a pod dohľadom, ani že ju odlúčili od otca. Рэйнберд все это отмел с порога. Дело не в наркотиках, и не в том, что ее держат под замком и глаз с нее не спускают, и не в разлуке с отцом. Bola len ťažko dobytná, to bolo všetko. Она крепкий орешек, вот и все объяснение. Sústredila sa na to, že jednoducho nebude spolupracovať, nech pôjde o hocičo. A basta. Koniec. Šlus. Psychiatri si môžu behať okolo nej s obrázkovými testami náhodných atramentových škvŕn, až kým sami nezmodrejú, lekári sa môžu hrať s jej medikáciou a mrmlať si pod fúzy, aké je ťažké úspešne zvládnuť podávanie narkotík osemročnému dievčaťu. Papiere sa môžu hromadiť a kapitán môže zbesnieť. В какой то момент она решила, что не будет с ними сотрудничать, ни при каких обстоятельствах. И баста. Инцидент исчерпан. Психиатры будут показывать ей свои картинки до посинения, будут колдовать над лекарствами и прятать в бороды тяжелые вздохи — как, дескать, непросто должным образом накачать восьмилетнюю девочку. Стопка отчетов на столе у Кэпа будет расти, сводя его с ума. A Charlie McGeeová bude jednoducho čoraz nedobytnejšia. А Чарли Макги будет стоять на своем. Rainbird to cítil s takou istotou, s akou dnes popoludní cítil blížiaci sa dážď. A obdivoval ju za to. Spravila z nich súrodú skupinu, ktorá sa naháňa za vlastným chvostom, a ak sa to nechá na nich, prejde aj Deň vďakyvzdania a prejdú aj Vianoce a oni sa budú ešte vždy takto naháňať. No nebudú sa naháňať za vlastným chvostom naveky, a to väčšmi než čokoľvek iné vyvolávalo u Johna Rainbirda obavy. Рэйнберд предвидел это так же ясно, как грозу сегодня утром. И восхищался девочкой. По ее прихоти вся свора крутится волчком, пытаясь поймать свой хвост, и если ждать у моря погоды, они будут крутиться до дня благодарения, а то и до рождества. Но бесконечно так продолжаться не может, это то и тревожило Джона Рэйнберда. Kasár Rammaden raz rozprával zábavnú príhodu o dvoch zlodejoch, ktorí sa vlámali istej piatkovej noci do samoobsluhy, keď sa dozvedeli, že pre fujavicu sa odtiaľ nemohla odviezť do banky obrovská tržba z konca týždňa. Mali tam viacplášťovú kasu. Skúšali rozvŕtať číselnú kombináciu, no márne. Skúšali ju vylúpiť zozadu, no bolo celkom nemožné nahnúť sa za roh a začať ako treba. Nakoniec použili výbušninu. S tou im to vyšlo. Výbuch kasu otvoril, a to tak dôkladne, že zničil všetky peniaze vnútri. To, čo tam ostalo, vyzeralo ako pomleté bankovky, ktoré zavše ukazujú v moderných lapákoch. Раммаден, ас взломщик, рассказал им как то занятную историю про двух воров: пронюхав, что из за снежных заносов инкассаторская машина не смогла забрать недельную выручку, они проникли в супермаркет в пятницу вечером. Замок у сейфа оказался цилиндровым. Они попытались рассверлить цифровой циферблат — не удалось. Попытались снять слой за слоем заднюю стенку, но и уголка не сумели отогнуть. Кончилось тем, что они взорвали сейф. Результат превзошел все ожидания. Сейф открылся… даже больше, чем нужно, если судить по его содержимому. От денег остались только обгорелые клочки, какие можно увидеть на прилавке среди нумизматических раритетов. „Pointa je,“ pokračoval Rammaden suchým a škrípavým hlasom, „že tí dvaja nezvíťazili nad kasou. Celý špás, o ktorý nám ide, je zvíťaziť nad kasou. No nad kasou nezvíťazíš, pokiaľ nevyberieš v použiteľnom stave, čo v nej je, chápete, čo myslím? Tí dvaja to prešvihli s výbušninou. Zlikvidovali peniaze. Boli to somári, a tak kasa zvíťazila nad nimi.“ — Все дело в том, — закончил Раммаден своим сухим свистящим голосом, — что эти двое не победили сейф. Вся штука в том, чтобы победить сейф. А победить его — значит унести его содержимое в целости и сохранности, уловили суть? Они переложили начинки, и плакали денежки. Они сваляли дурака, и сейф победил их. Rainbird chápal pointu. Рэйнберд уловил суть. Okolo sa motalo viac než šesťdesiat absolventov vysokých škôl, no na všetko stačila obyčajná kasárčina. Skúšali rozvŕtať číselnú kombináciu dievčaťa tými svojimi drogami. Cvokárov mali toľko, že z nich mohli postaviť futbalové mužstvo a všetci sa, ako jeden muž, usilovali pomôcť svojimi schopnosťami a prísť na koreň základnému podpaľačskému konfliktu. A celá hŕba trkvasov sa ju pokúšala vylúpiť zozadu. Шестьдесят с лишним выпускников колледжей занимались девочкой, а в конечном счете все сводилось к одному — вскрыть сейф. Пытаясь рассверлить шифр Чарли, они прибегли к наркотикам, целая футбольная команда психиатров потела над «конфликтной установкой на пожар», и все это не стоило ломаного гроша, потому что они упорно тщились снять заднюю стенку сейфа. Rainbird vstúpil do budovy z vlnitého plechu, vzal z priehradky kartu a cvikol si ju. T. B. Norton, smenový dozorca, zdvihol zrak od zošitového románu. Рэйнберд вошел в сборный домик, вытащил из ящика свою регистрационную карточку и отметил время прихода. Т. В. Нортон, начальник смены, оторвался от книги в бумажной обложке. „Cvikať si môžeš, no cezčasy sa neplatia, červenokožec.“ — Зря ты так рано, парень. Сверхурочных не получишь. „Naozaj?“ — А вдруг? — сказал Рэйнберд. „Naozaj.“ — Никаких вдруг. Norton naňho civel vyzývavo, plný zlomyseľnej, takmer posvätnej istoty, ktorá ide tak často ruka v ruke so slabou autoritou. — Нортон смотрел на него с вызовом, преисполненный мрачной уверенности в своей почти божественной непогрешимости, что так часто отличает мелкого чиновника. Rainbird sa vyhol jeho pohľadu, preletel zrakom okolo a pristavil sa na nástenke. Kolkárske družstvo upratovačov včera vyhralo. Ktosi predával dve zánovné práčky. Oficiálny oznam prikazoval, že VŠETCI ZAMESTNANCI TRIEDY R-1 AŽ R-6 SI MUSIA PRED OPUSTENÍM TEJTO KANCELÁRIE UMYŤ RUKY. Рэйнберд потупился и подошел к доске объявлений. Вчера команда уборщиков выиграла в кегельбане. Кто то продавал «2 хорошие б/у стиральные машины». Официальное предписание гласило, что «все рабочие, прежде чем выйти отсюда, должны вымыть руки». „Vyzerá na dážď,“ prehodil ponad plece k Nortonovi. — Похоже, будет дождь, — сказал Рэйнберд, стоя спиной к Нортону. „Nevídali, červenokožec,“ odvrkol Norton. — Не болтай ерунду, индеец, — отозвался тот. „Rýchlo padaj! Celý pľac si zasmradil!“ — И вообще двигай отсюда. Меньше народу, больше кислороду. „Jasné, šéfe,“ odvetil Rainbird. — Да, босс, — согласился Рэйнберд. „Len som si chcel cviknúť.“ — Я только отметиться. „Nabudúce cvikaj, až budeš začínať.“ — В следующий раз отмечайся, когда положено. „Jasné, šéfe,“ zopakoval Rainbird ešte raz, keď už vychádzal, a pohľad mu zastal na Nortonovom ružovom krku, na mäkkom mieste presne pod dolnou čeľusťou. Mal by si vôbec čas vykríknuť, šéfe? Mal by si na to čas, keby som ti na tomto mieste strčil prst rovno do krku? Presne tak ako ražeň do kusa hovädziny, šéfe! — Да, босс, — снова согласился Рэйнберд, уже идя к выходу и мельком бросив взгляд на розоватую шею Нортона, на мягкую складочку под самой скулой. Интересно, успеешь ли ты крикнуть, босс? Успеешь ли ты крикнуть, если я воткну указательный палец в это место? Как вертел в кусок мяса. Что скажешь… босс? Opäť vyšiel do dusnej horúčavy. Búrkové mračná sa priblížili, pomaly sa sunuli, nízke pod ťarchou dažďa. Schyľovalo sa k veľkej búrke. Zadunel hrom, no ešte vždy v diaľke. Он вышел в волглый зной. Тучи, провисшие под тяжестью влаги, успели подползти ближе. Гроза намечалась нешуточная. Проворчал гром, пока в отдалении. Budova bola teraz zatvorená. Rainbird prešiel okolo k bočnému vchodu, kde pôvodne bývala komora, a výťahom C sa dopravil dolu do mínus štvrtého podlažia. Dnes chcel umyť a navoskovať všetky dlážky v obytných priestoroch tej malej. Môže to byť dobrá príležitosť. Z jej strany tu totiž nebola neochota rozprávať sa s ním. Bola to len jej hrozná rezervovanosť. Skúsi vylúpiť kasu prirodzenou cestou, a keď sa mu podarí dosiahnuť, aby sa usmiala, aby sa jediný raz usmiala, aby pochopila jeho vtipkovanie na účet Firmy, akoby bol vložil páku na najcitlivejšie miesto kasy. Vytvorí mu to priestor, kam oprieť dláto. Len jeden úsmev. To z nich môže spraviť dôverných spojencov, sprisahancov. Dvojicu proti všetkým. Вот и особняк. Сейчас Рэйнберд зайдет с бокового входа, минует помещение бывшей кладовки и спустится лифтом на четыре этажа. Сегодня ему предстоит вымыть и натереть полы в квартирке Чарли: хорошая возможность понаблюдать за девочкой. Нельзя сказать, чтобы она наотрез отказывалась с ним разговаривать, нет. Просто она, черт возьми, держала его на расстоянии. А он пытался снять заднюю стенку сейфа на свой манер: если только она посмеется, разок посмеется с ним вместе над шуточкой в адрес Конторы, — это все равно что отогнуть уголок сейфа. И тогда он подденет его зубилом. Одна улыбка. И тогда они сроднятся, образуют партию, что собралась на свой тайный съезд. Двое против всех. Lenže dosiaľ ten jediný úsmev nevedel získať. A Rainbird ju kvôli tomu obdivoval väčšmi, než si bol ochotný priznať. Но пока он так и не сумел выжать из нее хотя бы улыбку, и одно это приводило Рэйнберда в несказанное восхищение. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|