Томас Вудро Вильсон, 28-й президент США психологическое исследование

Итак, Вильсон находился на вершине популярности. Он предложил свой план реорганизации и был абсолютно уверен, что он будет принят. Однако совет попечителей не сразу одобрил его предложение, а назначил комиссию под председательством самого Вильсона для изучения его плана. Вильсон понял, что ему придется бороться против оппозиции, но это не пугало его. Тем не менее он почувствовал переутомление и отправился на Бермудские острова на отдых. Две недели он восстанавливал силы, по воскресеньям читая проповеди в местных церквах. Таким образом, как обычно, он расходовал либидо из своих конфликтующих стремлений активности и пассивности посредством старого выхода через ораторскую деятельность. Вильсон возвратился в Принстон "хорошо отдохнувшим".

10 июня 1907 года он предоставил на рассмотрение совету попечителей отчет комиссии, в котором предлагалось предоставить ему "полномочия для проведения таких мероприятий, которые будут наиболее разумными в плане разработки его предложения". Первоначально он написал: "В плане разработки и осуществления", но вычеркнул последнее слово ввиду того, что совет попечителей настаивал, чтобы ему была предоставлена "привилегия дальнейшего изучения этого проекта".

В Принстоне тут же началась междоусобица, и Вильсон с ужасом обнаружил, что Гиббен, "друг, которого он прижал к своей груди", находится во враждебном лагере. Мы видели, сколь громадный поток его пассивности по отношению к отцу находил выход через эту дружбу, посредством которой он воссоздал свое детское отношение к отцу, и поэтому нет ничего удивительного в том, что оппозиция Гиббена сделала его крайне нервным и несчастным. Маленький Томми Вильсон никогда не осмеливался выступать против своего "несравненного отца", и, когда кто-то из друзей Вудро Вильсона в чем-то с ним не соглашался, этот друг переставал представлять в бессознательном Томми Вильсона.

Вильсон делал все возможное, чтобы убедить Гиббена оставаться Томми Вильсоном, но Гиббен обладал одним нетерпимым качеством - собственной волей. Несмотря на доводы Вильсона, он продолжал выступать против плана реорганизации. 26 сентября 1907 года на собрании факультета Гиббен присоединился к предложению фон Дайка, выступавшего против принятия предложения Вильсона. Председательствующий на этом собрании Вильсон побледнел. "Следует ли это понимать как протест против принятия проекта?" - спросил он твердым голосом, однако с таким видом, как будто едва мог поверить в то, что видит и слышит перед собой. "Именно так, мистер президент", - ответил Гиббен.

Эти слова поколебали отношение Вильсона к Гиббену. Тот больше не представлял собой маленького Томми Вильсона. Вильсон более не мог путем отождествления себя с Гиббеном проявлять по отношению к себе ту любовь, которую он жаждал получить от отца. И для собственной защиты от препятствий, мешающих выходу своей пассивности, Вильсон тут же превратил Гиббена в предателя: в человека, которого следовало ненавидеть.

Превращение Гиббена в Иуду, несомненно, способствовало бессознательному отождествлению себя с Христом. Мы видели, что выход потока пассивности Вильсона по отношению к отцу посредством отождествления себя с Христом значительно возрос после смерти преподобного Джозефа Раглеса Вильсона. В той степени, в какой Вильсон в своем бессознательном был Христом, в такой же степени его более молодые друзья были учениками Христа. Джон Гриэр Гиббен, несомненно, был Джоном, любимым учеником. Но когда он в критический момент для карьеры своего учителя присоединился к его врагам, не представляло большого труда превратить его в Иуду Искариота. Так, путем применения механизма, используемого параноиками, Вильсон, который не был психотиком, защитил себя от своей неудовлетворенной пассивности.

Гиббен делал все возможное, чтобы сохранить их дружбу. В течение некоторого времени Вильсон продолжал разговаривать с ним. Затем он полностью прекратил все отношения. Когда спустя годы Гиббена избрали президентом Принстона, Вильсон не послал ему своего поздравления, а также отказался присутствовать на торжествах по этому поводу.

Позднее Гиббен пытался осуществить примирение, но Вильсон наотрез отказался. Будучи президентом Соединенных Штатов, Вильсон приехал в Принстон на процедуру голосования. Гиббен подошел, чтобы оказать ему почести. Вильсон взглянул на него и отошел прочь. Трансформация Гиббена из объекта любви в объект ненависти наглядно иллюстрирует невротическую природу интенсивных дружеских связей Вильсона. Он никогда не преодолел своих детских чувств по отношению к отцу. Он был принужден страстно любить мужчин, которых отождествлял с маленьким Томми Вильсоном, и страстно их ненавидеть тем или иным образом, когда они переставали быть смиренными по отношению к нему и поэтому представляли уже не его самого, глядящего с благоговением на своего "несравненного отца". Он никогда не мог позволить ни одному из своих друзей быть равным себе в умственном и моральном плане. Гиббен был лишь одним из нескольких страстно любимых им друзей, которых он отверг, после того как они осмелились противоречить ему.

Разрыв с Гиббеном столь тяжело подействовал на Вильсона, что он поклялся в будущем не иметь близких друзей. Но обойтись без проявления своей любви к какому-либо мужчине он не мог. В 1910 году он находит нового Гиббена - белокурого молодого человека по имени Дадли Филд Мэлоун. А в 1911 году его внимание переключается на Эдварда М. Хауза. Отношения с этими молодыми людьми походили на его дружбу с Гиббеном. И конечный результат был таким же. Например, Мэлоун в 1917 году выступал за предоставление женщинам избирательного права, против чего возражал Вильсон. Вильсон никогда больше не разговаривал с Мэлоуном. Все те факторы, которые укрепляли и разрушали эти и другие дружеские связи, можно проследить на примере его любви и ненависти к Гиббену. Все его страстные привязанности являлись по своей сути восстановлением его детского отношения к отцу.

18 октября 1907 года попечители Принстона собрались для того, чтобы вынести окончательное решение по плану реорганизации. Вильсон, находясь в очень нервозном состоянии из-за потери дружбы с Гиббеном, удивил их своей необоснованной претензией на то, что якобы "основной замысел и цель этого плана" были уже ими приняты, так как была одобрена его резолюция о "разработке" этого плана. Это утверждение Вильсона, по-видимому, знаменовало начало его умственной дегенерации, которая привела его к подписанию Версальского договора, а затем заставила его назвать этот договор "несравненным осуществлением чаяний человечества", "первым договором, когда-либо сделанным великими державами, который был заключен не ради их выгоды", "99%-ной гарантией против войны". Он явно забыл, что был вынужден вычеркнуть из своей резолюции слово "осуществление", так как один из попечителей настаивал на том, чтобы совету предоставили "возможность дальнейшего обсуждения этой проблемы".

Указание на источник такого искажения фактов является необходимым не потому, что этот инцидент сам по себе важен, а потому, что искажение фактов стало неотъемлемой чертой характера Вильсона. Остаток его жизни отмечен тысячами искаженных, игнорируемых или забытых фактов. Для обсуждения всех их потребовался бы огромный том, а у нас нет желания загромождать это психологическое исследование детальным изучением его многочисленных умственных ошибок. Однако представляется необходимым обсудить одно его типичное искажение.

Возможно, тогда читатель сможет открыть для себя источники его позднейших искажений.
Мы видели, что начиная с детства и далее Вильсон имел склонность жить в мире фраз, а не фактов. Поэтому для него было легко искажать, игнорировать, забывать или изобретать факты, если действительность приходила в конфликт с его влечениями. Искажение действительного положения дел в силу сделанного им утверждения о том, что попечители Принстона уже одобрили "основной замысел и цель" его плана реорганизации, было вызвано крайне сильными влечениями. Ранее большая доля его пассивности к отцу находила выход посредством любви к Гиббену. Он лишился этого выхода. Даже до потери дружбы с Гиббеном его реактивное образование, необходимое для вытеснения его пассивности, было огромным. Усиление вытеснения пассивности, вызванное потерей дружбы с Гиббеном, требовало дальнейшего усиления реактивного образования для ее подавления.

Неудивительно, что это реактивное образование превысило нормальные границы и ему приходилось отбрасывать любой факт, который стоял на пути немедленной разрядки либидо из этого "аккумулятора". Если бы попечители ранее одобрили основной замысел и цель плана реорганизации, то этот план был бы уже частью официальной программы Принстона и, таким образом, были бы установлены выходы для реактивного образования Вильсона. Он желал установления этих выходов, поэтому и исказил фактическое положение дел. Он убеждал попечителей, что план реорганизации может быть отменен только путем принятия резолюции: отменяющей их решение, которое якобы было принято ими ранее. Его интеллект в этот момент был орудием его бессознательных влечений, и ничем большим. Однако попечители не забыли, что слово "осуществление" было вычеркнуто из резолюции Вильсона. Они не захотели уступать, проголосовав, за исключением одного человека, против его предложения.

Вильсон был в ужасе.. Он оставил Веста в Принстоне для того, чтобы доказать ему свое превосходство. Поражение закрывало выходы для реактивного образования против пассивности к отцу. Далее, для его Супер-Эго это поражение было непереносимым. Более того, он лишился дружбы с Гиббеном и, вследствие этого, основного выхода для своей пассивности к отцу. Конфликт в Эго между этими потоками неудовлетворенного либидо сразу же стал невыносимым.

Перед сознательной частью его рассудка встали проблемы, столь же трудные для разрешения, что и проблемы в его бессознательном. Он понимал, что более не может надеяться на принятие своего плана реорганизации и что популярность, к которой он так стремился, потеряна. Оставаться президентом Принстона казалось для него несовместимым с уважением к себе. Он написал письмо с прошением об отставке, но не отослал его, так как в этот момент у него не было на примете какого-либо иного места работы. Вильсон был в отчаянии и даже начал думать о возвращении к юридической практике. Он как никогда нуждался в отцовском совете. И в этот тяжелый момент к нему пришел на помощь преподобный Менанчтон В. Якобус. "Я верю, что провидение вскоре ниспошлет мне некоторое указание и что я смогу воспринять и понять его смысл", - писал Вильсон 23 октября 1908 года д-ру Якобусу. В одном из последующих писем он написал: "Я никогда не думал о том, чтобы хоть на мгновение прекратить борьбу".

Мысль об отставке была отброшена. Он решил как свои сознательные, так и бессознательные проблемы. Его Эго нашло способ для разрешения его бессознательного конфликта. Он никогда не преодолел этот образец поведения, на котором впоследствии зафиксировался его характер, поэтому имеет смысл подробно исследовать эту фиксацию. Мы видели, что подчинение Богу и бессознательное отождествление себя с Христом были единственными двумя каналами для его пассивности по отношению к отцу, по которым все еще свободно могло выходить его либидо.

После потери дружбы с Гиббеном усиление потока либидо через эти каналы было неизбежным, если исходить из чисто экономических причин: заряду либидо просто некуда было идти. Выход либидо, посредством отождествления себя с Христом, еще более увеличился после превращения им Гиббена в Иуду Искариота. В течение последующих лет его жизни через бессознательное отождествление им себя с Христом выходила большая доля его либидо. Однако буквальный переворот в характере Вильсона, совершенный его Эго, был направлен против пассивности к отцу.

Он никогда ранее не применял какого-либо явного выхода для своей мужественности. В своем бессознательном он ранее отождествлял отца с Богом, но никогда ранее не отождествлял себя с Богом. Под давлением поражения он стал в своем бессознательном Богом-Отцом, так же как и Богом-Сыном. Та чрезмерная уверенность в собственной правоте, способность беспринципно рваться к власти, которые начинают характеризовать его жизнь, не оставляют никакого сомнения в том, что произошло в его бессознательном. Он не смог превзойти Веста, но он стремился к этому. Поэтому он превзошел Веста в своем бессознательном. Он стал Богом. Начиная с этих пор одна часть его бессознательного никогда не переставала говорить ему: "Ты - Бог. Ты превосходишь всех людей. Все, что ты делаешь, правильно, так как это делаешь ты". В течение последующих лет жизни большая доля его активности по отношению к отцу и реактивное образование против пассивности находили выход посредством этого отождествления себя с Богом. Для читателя, возможно, трудно представить, что мужчина может одновременно отождествить себя с Богом-Отцом и с Богом-Сыном. Для бессознательного такие парадоксы не представляют никакой трудности.

Именно с этого времени в характере Вудро Вильсона проявилась необычно ярко выраженная божественность. Его Супер-Эго требовало, чтобы он совершил божественные подвиги; его пассивность к отцу требовала выхода через подчинение Богу и отождествление им себя с Христом; его активность и реактивное образование против пассивности находили выход через отождествление себя с Богом. Неудивительно, что он начал чувствовать себя выше таких человеческих ограничений, как уважение к фактам. Душой он был на небе, а ногами карабкался вверх к величию по скользскому хребту, который лежал между неврозом и психозом.

Принятое им решение по поводу мирских трудностей несет на себе отпечаток его внутреннего самообожествления. Пять лет тому назад, отвечая одной леди, которая ходатайствовала за своего сына, говоря, что она умрет, если сына исключат из Принстона, он высокопарно, но явно искренне сказал: "Если бы мне пришлось выбирать между вашей и моей жизнью или чьей-либо еще жизнью и благом для этого колледжа, я выбрал бы благо для колледжа". Но для Вудро Вильсона, который в своем бессознательном был Богом, Принстон сам по себе не был конечной целью, а являлся лишь средством к достижению такой цели. Он решил остаться в Принстоне и помешать Весту основать колледж аспирантов, о котором тот мечтал, а также не отказался и от продолжения борьбы за свой план реорганизации.

Он надеялся, что борьба независимо от того, выиграет ли он, что было маловероятным, или проиграет, что было почти неизбежным, в любом случае приведет к избранию Вудро Вильсона кандидатом от демократов на пост президента Соединенных Штатов. Он намеревался отомстить за свое поражение в области "малой государственной службы" победой в области большой государственной службы. Настоящая поддержка была оказана Вильсону полковником Джорджем Гарви, тем самым Гарви, который 3 февраля 1906 года предложил выдвинуть его кандидатом на пост президента США, а теперь собирал поддержку для него среди консервативных демократов.

В стране росла волна протеста против плутократической верхушки. Таким образом, Вильсону было необходимо, не потеряв расположение консерваторов, заручиться поддержкой и прогрессистов-демократов, чья сила стремительно росла. Дискуссия по поводу плана реорганизации давала ему возможность убить сразу двух зайцев.

Вильсон начал турне выступлений в ноябре, как бы с целью обращения к "жителям избирательного округа Принстона" для получения поддержки своему плану реорганизации. Он представил вопрос в таком свете, как если бы он заключал в себе борьбу между бедной демократической Америкой, которую олицетворяет он, и плутократами-снобами, таким образом расположив к себе прогрессистов. В то же самое время он не забывал задобрить нью-йоркских консерваторов, делая специфические политические высказывания, подобно его заявлению 19 ноября 1907 года: "Я приписываю финансовую панику, царящую в настоящее время, агрессивному отношению законодательства к железным дорогам".

Таким образом, посредством своих речей он не только находил выход для своей ненависти к Весту, представляя его и его сторонников пособниками плутократической верхушки, но также преподносил себя как поборника за права демократически настроенных бедняков. Та ловкость, которую он проявил в достижении своей цели в это время и позднее, замечательна. Мы не можем сказать, что она была неожиданной. Его обильный нарциссизм всегда делал его крайне чувствительным ко всему, что могло повлиять на его карьеру. Даже до того, как он стал Богом в своем бессознательном, он смог улучшить благосостояние земного Вудро Вильсона. Благосостояние Принстона, который он представил перед публикой как место проживания плутократов и снобов, от этого не улучшилось.

В январе 1908 года у Вильсона снова наблюдался упадок сил. Жена приписала его "потере друга, которого Вильсон прижал к своей груди". Возможно, она была права. Он не нашел какой-либо адекватной замены Гиббену; и, несомненно, к упадку сил привела его неудовлетворенная пассивность по отношению к отцу. Он отправился на Бермудские острова, мучимый нервозностью, невритом, головной болью и желудочными расстройствами. В конце февраля он возвратился в Америку и снова интенсивно начал выступать. Его здоровье не улучшалось, а к июню 1908 года значительно ухудшилось.

Разве он мог в это время предполагать, что спустя 10 лет мир будет приветствовать его как нового спасителя человечества. Однако достижение Вильсона далеко не является уникальным. На протяжении человеческой истории много невротиков внезапно приходили к власти. Часто в жизни требуются в большей степени те качества, которыми обладает невротик, нежели те, которыми обладают здоровые люди. Поэтому с точки зрения достижения "успеха в жизни" психическое расстройство в действительности может быть преимуществом. Более того, невротический характер Вильсона очень хорошо удовлетворял требованиям его времени. Америка, а затем и весь мир нуждались в пророке.

И мы не должны забывать, что Вильсон обладал этими качествами вследствие своих дефектов: если его пассивность по отношению к отцу была чрезмерной, то активность, развиваемая его реактивным образованием против пассивности, даже превзошла его пассивность и позволяла действовать ему с грубой мужественностью; если его бессознательная уверенность в том, что он - Бог, поднимала его над реальностью, она также порождала могучую уверенность в себе; если нарциссизм делал его непривлекательным как человека, он порождал его сосредоточенность на своей особе, что помогало поддерживать небольшой запас физической энергии и использовать все то, что у него было, для собственного продвижения; если его громадный интерес к публичным выступлениям был до некоторой степени смешным, то он же породил способность влиять на толпу словом; если Супер-Эго терзало его, требуя, чтобы он свершил невозможное, то оно же привело его к значительным свершениям. Однако невроз является непрочной основой, на которой можно строить жизнь.

Хотя история полна именами невротиков, они обычно так же внезапно лишались своего положения. Вильсон не был исключением из этого правила. Те качества, которыми он обладал вследствие своих недостатков, привели его к власти; но те дефекты, которые сопутствовали этим качествам, привели его в конечном счете к огромному фиаско.


Глава XII

В дальнейшем исследовании Вильсона мы будем больше внимания уделять некоторым наиболее явным последствиям, вытекающим из его качеств и недостатков, причины которых, как мы считаем, теперь нам понятны. Мы не будем указывать на какие-либо новые отождествления, сублимации или вытеснения, так как в оставшейся части жизни Вильсона мы не обнаруживаем их. Конечно, у него были новые друзья, новые враги, новая деятельность и новая жена. Но они были, так сказать, просто новыми мехами для старого вина. Вильсону исполнился 51 год, он был некрасивым, болезненным, "ревностным" пресвитерианцем, мало интересовался женщинами и абсолютно равнодушно относился к еде, вину, музыке, искусству или спорту, зато проявлял чрезмерный интерес к риторике, своей особе, карьере и к Богу.

Он остался таким же, каким был в 1908 году. В целях восстановления душевного и физического здоровья Вильсон колесил на велосипеде по южной Шотландии. К середине августа он был достаточно здоров и решил навестить Эндрью Карнеги, проживавшего в то время в Шотландии, в замке Скайбоу. Он надеялся получить от него те миллионы, которые были необходимы для осуществления системы плана реорганизации Принстона, и таким образом поставить Веста и попечителей перед необходимостью либо принять план реорганизации, либо отказаться от огромного дара. Но он не получил от Карнеги никаких средств и был недоволен тем, как его приняли в замке, считая, что к нему отнеслись с недостаточным уважением.

Гровер Кливленд, 22-й президент Соединенных Штатов, самый выдающийся деятель из попечителей Принстона, умер в то время, когда Вильсон находился еще на пути в Шотландию. Вильсон восхищался Кливлендом, доходя в этом почти до низкопоклонства, до тех пор пока Кливленд не поддержал Веста. Услышав о смерти Кливленда, Вильсон писал: "Я не думаю, что знание того, как он разочаровал нас и не оправдал наших надежд в течение последних двух лет... помешает моему восхищению его великими качествами и его необычной прекрасной карьерой".

Однако воспоминание об оппозиции Кливленда все же "мешало его восхищению" им на протяжении всей его последующей жизни. В речи, которую Вильсон произнес по возвращении осенью этого года в университет, он ни словом не упомянул о смерти Кливленда и в противоречии с традицией Принстона не отдал распоряжения провести службу в память Кливленда. Его ненависть к Весту была достаточно большой для того, чтобы включить в себя всех сторонников избранного им врага.

Смерть Кливленда лишила Веста самого влиятельного сторонника в совете попечителей, и в феврале 1909 года Вильсон осмелился нанести прямой удар по своему заветному отцовскому представителю. Он убедил попечителей передать контроль над отделением аспирантуры из рук декана совету факультета, который назначался без согласования с деканом, хотя тот оставался председателем этого совета. Вест заявил протест, сказав, что такая акция несправедлива по отношению к нему. Вильсон ответил: "Мне бы хотелось довольно твердо сказать декану, что ему следует спокойнее относиться к тем процессам, которые происходят в университете". Тогда Вест напомнил о том, как его просили остаться в Принстоне в 1906 году. На что Вильсон сказал: "Не следует придавать слишком большого значения бумажкам". Бог-отец действовал.

На это Вест сделал ответный ход, который ранее пытался сделать Вильсон. Тот дар, который не удалось получить Вильсону от Карнеги, Вест получил для своего проекта от Уильяма Купера Проктера. 10 мая 1909 года Вест передал Вильсону письмо от Проктера, в котором тот предлагал полмиллиона долларов для постройки колледжа аспирантов при условии, что этот проект будет разрабатываться по плану Веста и будут собраны дополнительные полмиллиона долларов для его постройки и что место для колледжа должен одобрить Проктер. Почти сразу же были обещаны дополнительные полмиллиона долларов от друзей Принстона, так что Вильсон столкнулся с дилеммой: либо признать свое полное поражение, либо отказаться от миллиона долларов для сооружения того самого колледжа аспирантов, постройку которого он первоначально одобрял.

Университет столь длительное время нуждался в отвечающем современным требованиям колледже аспирантов, что предложение о пожертвовании денег для его постройки было встречено с восторгом всеми сотрудниками Принстона. Такой колледж должен был повысить престиж Принстона в мире науки, и представлялось невообразимым, что кто-то попытается подвергнуть сомнению ценность этого дара. Вильсон, находящийся в плену своей навязчивости, все же выступил против. Он не мог позволить Весту победить его, чего бы это ни стоило Принстону. Он выступил против принятия дара Проктера.

И снова его бессознательное начало использовать рассудок для нахождения оправданий для желаемых им действий. Проктер хотел, чтобы колледж строился либо в Мервике, где проживали большинство аспирантов, либо на месте площадок для игры в гольф, которые находились примерно в полумиле от университетских зданий. Рассудок Вильсона, находящийся в плену реактивного образования против пассивности к отцу, заставил его занять твердую моральную позицию против постройки колледжа на том основании, что его постройка на территории университетского городка будет огромным успехом и победой сил демократии, в то время как его возведение в полумиле к востоку явится страшным поражением и подчинением нажиму плутократов-снобов. В результате его доводов число людей, противостоящих принятию дара Проктера не очень-то возросло, и тогда он придумал другое высокоморальное оправдание для своего отказа принять этот дар.

Он утверждал, что принятие даров на каких-либо условиях на самом деле означает преклонение чистой науки перед золотым мешком. Так как он ранее с радостью принял наследство Свэнна для постройки колледжа аспирантов, которое содержало намного более жесткие требования, чем дар Проктера, это утверждение Вильсона звучало малоправдоподобно и мало кого убедило. Затем он перешел к юридическим уверткам, утверждая, что если строительство будет вестись на площадках для гольфа, то это будет означать потерю дара Свэнна, который настаивал на постройке колледжа аспирантов на территории университета, а в то время, когда был сделан этот дар, эти площадки еще не принадлежали университету.

21 октября 1909 года совет попечителей проголосовал за принятие дара Проктера в том случае, если будет удовлетворительно решен этот юридический вопрос. Комиссия из девяти видных адвокатов решила его против Вильсона, и казалось, что он потерпел поражение.

Однако навязчивость не зря называется навязчивостью. Она подчиняет себе деятельность. Вильсон вынужден был пытаться победить Веста. Он не достиг какого-либо успеха с помощью своих высокоморальных аргументов и юридических уверток. В день Пасхи 1909 года он попробовал применить угрозу. Он написал мистеру Мозесу Тэйлору Пайну письмо, в котором угрожал выйти в отставку в том случае, если не будет изменено постановление совета попечителей от 21 октября. Истинная причина его противодействия дару Проктера, которую он ранее пытался скрыть с помощью высокоидейных соображений, наконец-то была названа в этом письме: "Идея постройки колледжа аспирантов, по поводу которой ведется столь много споров, была первоначально задумана Вестом, и изменение его взглядов и целей немало способствовало тому, что он лишился доверия своих академических коллег. К данному моменту он полностью лишился их доверия, и ни одно мероприятие, проводимое им в соответствии с его целями, в настоящее время не может иметь успеха. Действительно, ничто, задуманное им, не может в настоящее время иметь успеха".

Вильсон крайне не желал открывать истинную причину своего противодействия. Спустя неделю после написания письма м-ру Пайну он писал другому попечителю: "Если мы недвусмысленно перенесем этот спор на почву наших разногласий с Вестом и всего того, что он поддерживает, то, как мне кажется, наши друзья истолкуют этот акт почти наверняка неправильно и будет значительно подорван наш авторитет... Действительно, мы теперь знаем, что дар м-ра Проктера был сделан для того, чтобы привести к власти Веста, но мы не можем сделать это предметом публичного обсуждения". Он понимал, что, если всем станет известно, что он предпочитает, чтобы Принстон потерял один миллион долларов, выделенных на постройку колледжа аспирантов, его положение в "избирательном округе Принстона" станет непрочным.

Попечители до некоторой степени были напуганы его угрозой отставки. Они уже предчувствовали ту критику, которую он может развернуть против них и Принстона, если уйдет со своего поста в ореоле мученика. Следует также отметить, что принятие его отставки улучшило бы его политические шансы. Полковник Гарви был уверен в том, что сможет убедить босса Смита из Нью-Джерси поддержать избрание Вильсона на пост губернатора этого штата в сентябре текущего года.

Если бы Вильсону удалось выступить в роли жертвы плутократов-снобов, его шансы получить поддержку от прогрессистов-демократов на выдвижение его кандидатуры на пост президента США, несомненно, бы возросли. Поражение в области "малой государственной службы" помогло бы ему в области большой государственной службы. Он знал об этом, когда угрожал подать в отставку. Его личное положение было намного более прочным, чем в 1908 году, когда был выдвинут его план реорганизации. И не только его политические перспективы были обнадеживающими. Он также получил приглашение стать президентом университета Миннесоты. Ему больше не угрожало возвращение к юридической практике в Виргинии. В противном случае его осторожный нарциссизм, по-видимому, не позволил бы ему пригрозить отставкой.

Желая избежать различных осложнений, попечители искали компромиссное решение вопроса. 13 января 1910 года перед собранием попечителей собрался совет факультета, заведующий аспирантурой. Вильсон сообщил совету, что он предлагал Проктеру компромисс: согласиться на строительство колледжа на месте площадок для игры в гольф, в то время как дар Свэнна будет использоваться для постройки второго колледжа аспирантов на территории университета. Проктер отказался от такого предложения. Тогда м-р Пайн зачитал письмо от Проктера, в котором говорилось, что, не желая, чтобы постройка колледжа сорвалась, он согласен принять предложение Вильсона о строительстве двух колледжей аспирантов. Вильсон был ошеломлен.

После некоторого смущения он сказал, что, так как м-р Проктер уже однажды отклонил его предложение, этот вопрос не должен подниматься заново, открыв, таким образом, неискренность своих маневров. Затем, значительно изменив прежний образ действий, он объяснил, что в обсуждении не было достаточной откровенности. "Вопрос о месте постройки не является столь важным. При должном содействии со стороны моего факультета это строительство будет иметь успех в любом месте округа Мерсер. Вся соль проблемы заключается в том, что идеи и идеалы декана Веста не являются идеями и идеалами Принстона". Принимая во внимание его привычку облекать свои желания в покров идеалов, он едва ли мог сказать более ясно: "Вся трудность заключается в том, что я ненавижу Веста".

Некоторые из попечителей, поняв это, были в дальнейшем достаточно решительны в срывании покрова идеалов с ненависти Вильсона. Ему напомнили о его неоднократном публичном одобрении плана декана Веста и особенно о написанном им вступлении к брошюре Веста относительно "перспектив развития" университета. Вильсон ответил, что, когда он писал вступление, он не читал эту брошюру. И снова память сработала в его интересах. Вновь он исказил факт. Действительно, в основу его вступительного слова лег почти целиком один из параграфов отчета перед советом попечителей от 21 октября 1902 года. В то время брошюра Веста еще не была закончена. Но как только Вильсон ознакомился с этой работой, он внес существенные изменения в ранее написанный текст вступительной статьи.

Противники Вильсона среди попечителей, опасаясь, что в результате всех этих дрязг усилятся публичные нападки на Принстон и на них лично, приняли решение назначить комитет во главе с самим Вильсоном для рассмотрения этого вопроса и отчета перед советом. В этот комитет Вильсон включил трех своих сторонников и двух оппонентов. Они подготовили отчеты большинства и меньшинства, так что все было готово для окончательного поражения Вильсона на назначенном заседании совета попечителей 10 февраля 1910 года. Но за неделю до этого жители избирательного округа Принстона были возмущены, прочитав в передовой статье "Нью-Йорк тайме" о нападках на университет.

Ни у кого не вызывало сомнений, что вдохновителем их был либо Вильсон, либо кто-то из его окружения. Друзья Вильсона с негодованием отрицали свое отношение к статье. Однако на самом деле один из сторонников Вильсона профессор Робер Рут предложил эту передовую статью редактору м-ру Герберту Б. Брохэму, предварительно заручившись одобрением Вильсона, который не только дал добро на ее публикацию, но и внес некоторые изменения. Таким образом, м-р Брохэм стал одним из доверенных лиц Вильсона, Публикация статьи была явно рассчитана на то, что Проктер, прочтя ее, откажется субсидировать строительство. Именно так все и получилось. Негодуя на действия Вильсона, в феврале 1910 года за четыре дня до того, как должен был собраться совет попечителей, м-р Проктер отказался от своего предложения.

Вильсона переполняла радость. Принстон потерял миллион долларов для постройки колледжа аспирантов, но зато он, Вильсон, победил Веста. Он убедил себя в том, что одержал громадную моральную победу, и, по-видимому, не испытывал никаких угрызений совести. Действительно, его рассудок, повинующийся либидо, которое питало его реактивное образование против пассивности к отцу, был в состоянии убедить его, что, лишив Принстон миллиона долларов для постройки колледжа аспирантов, он содействовал процветанию университета. Измученный, но в радостном настроении он отплыл 14 февраля 1910 года на Бермудские острова. Впервые в жизни его начали мучить галлюцинации. В своем письме жене он жаловался: "Я не осознавал, пока не добрался сюда, как тяжело отразились на мне события последнего месяца... Беспокойство, скрытое в моем рассудке, выходит на поверхность в сновидениях. Каждую ночь не прекращается изнуряющая борьба с моими врагами по колледжу..."

Вильсон вернулся в Америку в начале марта и обнаружил, что многие из его коллег уже в курсе истинной причины потери колледжа аспирантов и что растет враждебное отношение к нему среди жителей "избирательного округа Принстона". Он победил Веста, но применявшиеся им методы пошатнули его положение в Принстоне. Через полковника Гарви он уже вступил в переговоры с боссом демократов из округа Эссекс относительно выдвижения своей кандидатуры на пост губернатора штата Нью-Джерси, но этот вопрос еще не был окончательно решен. Он решил начать предвыборное турне, преследуя двойную цель: "оправдать свой отказ от постройки колледжа аспирантов и поднять свой политический престиж как врага снобов-плутократов".

Чем далее продвигались переговоры Гарви со Смитом, тем менее в речах Вильсона затрагивались вопросы образования и тем больше в них было политики. После того как его речь, произнесенная 7 апреля перед собранием выпускников Принстона в Нью-Йорке, вместо аплодисментов, к которым он привык, была встречена враждебным молчанием, он заметил: "Кстати, я не вижу никакой необходимости держаться за эту работу. Передо мной открываются большие политические перспективы".

14 апреля 1910 года на собрании совета попечителей Вильсону пришлось убедиться в том, что его победа над Вестом была более кажущейся, нежели реальной. Поддерживаемое им предложение относительно отделения аспирантуры и передачи дополнительной власти в ней совету факультета было отвергнуто. В то же время вновь был поднят вопрос о деньгах Проктера.

Предлагалось убедить Проктера пересмотреть свой отказ от дара. С этого собрания Вильсон ушел вне себя от ярости. Он понимал, что отказ от колледжа аспирантов бьет по нему же. Ранее он считал, что Вест был окончательно побежден. Теперь было очевидно, что позиции Веста стали еще прочнее, чем ранее. Представлялось вероятным, что, если Проктер возобновит свое предложение, оно будет принято, несмотря на его оппозицию: Вест победит его. То смятение в рассудке Вильсона, которое было вызвано вновь возникшей угрозой победы Веста, отразилось в его речи, произнесенной два дня спустя перед Принстонским клубом Питтсбурга. Это была яростная попытка получить политическую поддержку прогрессистов. Очевидно, она проистекала из осознания того факта, что ему придется смириться с поражением в области "малой государственной службы", добившись победы в области большой государственной службы. В течение многих лет Вильсон лелеял мечту оставить учебную деятельность и заняться политикой. Переход с поста президента Принстона на пост губернатора штата Нью-Джерси, который давал ему шанс стать президентом Соединенных Штатов, принес бы огромную радость, если бы не его неудовлетворенная ненависть к Весту. Он все еще не мог позволить Весту победить себя. Его навязчивость была столь же активной, как и ранее. Никакой триумф, каким бы огромным он ни был, не мог полностью удовлетворить его, пока не был побежден Вест.

18 мая 1910 года умер Исаак Л. Уаймен и по завещанию оставил примерно 2 миллиона долларов на постройку колледжа аспирантов, назначив Веста одним из двух своих доверенных лиц. Вильсон чувствовал себя раздавленным. Он уже подумывал, как бы противодействовать принятию этого дара, но вскоре осознал, что вряд ли сможет убедить попечителей принять свою сторону. Проктер возобновил свое предложение. Вест одержал победу. Вильсон покорился.

Он не сразу ушел с поста президента Принстона, так как не был вполне уверен в своем выдвижении на пост губернатора штата Нью-Джерси. Босс Смит относился к нему с явной неприязнью, называя "пресвитерианским пастором". Босс не давал какого-либо определенного обещания и опасался, что Вильсон, став губернатором, попытается его уничтожить. Он требовал от Вильсона заверения в своей преданности. Вильсон дал такую гарантию, написав 23 июля 1910 года одному из агентов Смита следующее: "Я с большой готовностью заверяю м-ра Смита в том, что, если меня изберут губернатором, я не стану вести борьбу и разрушать существующую демократическую организацию, заменяя ее собственной организацией".

Смит признал такое заверение "вполне подходящим" и, положившись на него, согласился отдать предписание на выдвижение кандидатуры Вильсона на пост губернатора штата Нью-Джерси. На церемонии закладки колледжа аспирантов Вильсон изо всех сил сдерживал свои эмоции, но, когда слово взял представитель от группы аспирантов, на его глазах показались слезы.

Осенью Вильсон оставил Принстон, чтобы начать политическую карьеру, к которой он стремился с того самого дня, когда прикрепил портрет Гладстона над своей партой. Но воспоминания о Принстоне и Весте не оставляли его. Снова и снова в его разговорах и снах появляется Вест. Во время первой мировой войны ему снилось, что он "сражается" с Вестом. В конце жизни имя Веста все еще приводило его в ярость. Перед смертью он опять же видел во сне Веста.

Его агрессивность по отношению к отцу и реактивное образование против его пассивности по отношению к отцу в ходе жизни нашли много новых выходов, но часть этих потоков либидо продолжала оставаться фиксированной на Весте. Несмотря на все его усилия, этот темноволосый человек победил его. В сердце Вильсона всегда оставалась незаживающая рана. Он называл ее Вестом. На самом деле она была преподобным Джозефом Раглесом Вильсоном.