Уроки на закрытой дорожке На пути к успеху Мучения в Токио к рекордным вершинам Турне с поручением Кампания в Европе

Деревня, где помещались спортсмены, была идеально расположена в Уэмбли Даунас, между Скорборо и Сити-Бич. Тревор, Тони, Род, Джон и я не только настраивали себя на соревнования, но и развлекались. Это было нетрудно, потому что кроме радостей прекрасного города и превосходного климата, было еще и общение, наверное, с самыми дружелюбными в мире жителями.

В большинстве случаев по утрам мы вставали в половине восьмого и бегали вдоль пляжа, а затем купались в бодрящем прибое. Бегом возвращались обратно в деревню, принимали душ и шли завтракать. После этого обычно играли в гольф. Пища была изысканной и питательной, организаторы приложили все силы, чтобы заморские участники имели свою особую диету. Затем после превосходного ленча наступал либо полуденный отдых – сиеста, либо мы писали письма до спада жары, после чего шли тренироваться на трассу для гольфа или на ближайший стадион. Вечер был посвящен развлечениям, в которых неизменно присутствовал твист, бывший тогда в большой моде. Западные индейцы, среди которых выделялся спринтер Деннис Джонсон, развлекали нас своим исключительным чувством ритма.

На голландском лайнере, приземлившемся в Перте, прибыли новые друзья, а также группа любителей водных лыж. Ян Xамильтон научил меня кататься на водных лыжах, и за одно занятие я падал, наверное, раз пятьдесят. После десятиминутной езды на лыжах Тревор завопил о помощи. «Как мне от этого избавиться?» – кричал он.– «Просто»,– кричал я ему вслед.– «Упади!». Возможно, это было и неподходящее занятие во время подготовим к Играм, но зато оно давало хороший отдых.

Жизнь в Перте, если не считать известных на весь мир мух, была во всех отношениях идиллией. Правда, некоторые из нас находили жару опасной. Многие английские участники, часто не видевшие солнца у себя даже летом, неразумно пытались поглотить его как можно больше. В результате некоторые из них получили ожоги, а Робби Брайтвелла и Адриана Меткалфа поместили в больницу. Жара, по-видимому, повлияла на все результаты и обескуражила многих, не решившихся приехать на Игры. Было бы лучше, если бы программу каждого дня начинали поздно вечером и продолжали до семи-восьми часов вместо того, чтобы запускать участников в разгар жары, когда температура в тени доходила до тридцати восьми градусов.

Основной проблемой для спортсменов была акклиматизация. Нужно было решить, тренироваться ли в жару или подождать до вечерней прохлады. Хотя иногда и рекомендуют тренироваться в условиях, аналогичных соревнованию, но ведь очевидна нелепость истощать себя перед большим испытанием! Как и во всем, необходимо тонкое равновесие. Я решил выполнять большую часть тренировки в часы, когда жара спадает.

За неделю до начала Игр в Джеральдтоне состоялся карнавал, во время которого англичанин Брюс Талло обошел меня на грудь в беге на 2 мили. Этому событию сопутствовали весьма раздражающие меня обстоятельства. Брюс, обычно выступавший босиком, заявил по телевидению, что он не предвидит соперничества со стороны Мюррея Халберга, Брюса Кидда или Олби Томаса, впрочем, как сказал он, Томас представляет для него угрозу, правда незначительную. После этого мне очень захотелось встретиться с самоуверенным мистером Талло.

В беге на 2 мили он «сидел» на мне до последнего круга. Затем он вышел вперед и устремился к ленточке. Я ускорился и на последних 100 ярдах финишировал с большей скоростью, чем Брюс, но его жена, увидевшая, что я ему угрожаю, приободрила его, и он выиграл у меня несколько дюймов. Я был доволен, что пробежал так сильно, хотя Брюс и заслужил свою победу. Однако, собираясь поздравить его, я услышал, какие речи он ведет с газетчиками, и испугался. Во-первых, он слишком рано проснулся. Во-вторых, у него был неважный ленч. В-третьих, дорожка ему пришлась не по душе. Но более всего поразило заявление Брюса о том, что, когда он бежал последний круг, он не думал, что тот круг последний. Это было очень удивительно, ибо время по кругам объявлялось, показывались таблицы с номерами кругов, и, как обычно, перед началом последнего круга громыхнул гонг. После этого единственное, что мне оставалось,– это обыграть Брюса Талло в беге на 3 мили.

Первым видом на Играх, где я был заявлен, были 6 миль. Соревнования на 6 миль проходили в тот же день, что и забег Тревора на 3000 м с препятствиями, только позже. Когда бежал Тревор, температура достигла тридцати девяти градусов, что сделало этот вид особенно жестоким. Первые несколько кругов лидировали два других австралийца – Ян Блэквуд и Рон Блэкни. Затем инициативу взял Тревор и «промолотил» два круга в паре с англичанином Морисом Херриоттом, одним из лучших европейских стипльчезистов. За четыре круга до финиша Тревор попытался оторваться. Но Морис прилип к нему как пиявка. После следующих двух кругов, однако, Тревор стал беспощадно увеличивать темп. За 200 ярдов до финиша Тревор, видимо, столь утомился, что споткнулся, преодолевая яму с водой. Мое сердце оборвалось. Однако Тревор собрался с духом и пришел на финиш впереди Мориса и Бона Блэкни, показав 8 минут 43,4 секунды, что было лишь на 2,2 секунды хуже рекорда стран Британского содружества, установленного Кристофером Брешером. Мы с Тони бодро орали Тревору изо всех сил, хотя это едва ли было лучшей настройкой на предстоящее нам через час важное состязание.

Температура упала до тридцати двух градусов, когда бегуны вышли к стартовой линии на 6 миль. Это было не самое блестящее мое выступление, но я извлек из него хорошие уроки. Первый заключался в том, что нужно всегда разминаться именно в тех условиях, в которых будет проходить соревнование. В то время как Дэйв Пауэр, например, разминался на солнце, я решил удалиться в тень и находился там до самого старта. В результате солнце оказалось самым страшным соперником. Сразу же после выстрела в горле запершило, я чувствовал, будто меня поджаривают. После 2 миль я сошел с дистанции, надеясь сохранить энергию для выступления на 3 мили. Двое других участников потеряли сознание, их унесли с дорожки.

Уход с дорожки дал мне второй урок – неразумно выступать на такую длинную дистанцию, как 6 миль, если рассчитываешь на успех в другом виде. Каждое соревнование надо рассматривать вне связи с остальными, а все посторонние мысли следует выкидывать из головы. Я убежден, что ни один участник не должен пытаться выступать в двух видах на Играх, если он не рассчитывает одинаково хорошо выступить в обоих или если основной его вид не идет в программе первым. Иначе говоря, глупо для олимпийца бежать 5000 м, если он надеется на успех в марафоне через несколько дней. Чемпионы, выигрывавшие две или три золотые медали на играх, неизменно имели свой коронный вид первым. Моей ошибкой в Перте было участие в беге на 6 миль, когда я всем сердцем чувствовал, что лучше подготовлен к бегу на 3 мили.

Брюс Кидд, тогда девятнадцатилетний студент университета, выиграл соревнование с результатом 28.26,3. Дэйв Пауэр, однако, снова продемонстрировал свою бойцовскую мощь, сделав рывок, разорвавший участников забега за милю до финиша. Чемпион 1958 года, бывший тогда в неважной форме, мог еще показать чуточку больше, чем рассчитывал, хотя и не был в состоянии справиться с канадцем Киддом на финише.

В забеге на 3 мили участвовали выдающиеся бегуны. Здесь были олимпийский чемпион и чемпион предыдущих Британских игр Мюррей Халберг, чемпион Англии и Европы Брюс Талло, североамериканский чемпион Брюс Кидд, чемпион Австралии и экс-рекордсмен мира Олби Томас и бывший рекордсмен мира на милю Дерек Ибботсон. Надежда выиграть у этих закаленных бегунов была у меня довольно слабой.

В беге на 6 миль я допустил ошибку, когда слишком рано вышел в лидеры. В этом забеге асов на 3 мили лидировать было не моим делом, и я решил отсиживаться за Мюрреем и Брюсом Киддом. Если кто-нибудь сделает рывок, Мюррей и Брюс, возможно, достанут его, вот почему идея держаться за этими бегунами казалась мне привлекательной.

Темп бега был ужасающе низким. Как обычно, когда никто не хочет лидировать, бегуны лишь перебирали ногами, ожидая, когда кто-нибудь двинется вперед. За три круга до финиша Брюс, наконец, попытался вырваться вперед: Мюррей последовал за ним, а я за Мюрреем. Мы трое оторвались от остальных участников забега, и уже одно это повысило мою уверенность в себе.

Внезапно Брюс сбавил темп. Мюррей чуть не набежал на него, а я дополнил «гармошку», чуть не натолкнувшись на новозеландца. Некоторое время мы осторожно пробежали трусцой и вошли в последний круг всем забегом, исключая одного участника, образовав группу шириной в шесть ярдов.

Здесь Брюс снова пошел в атаку. Мюррей рванулся за ним, то же самое хотел сделать и я. Но, прежде чем я успел набрать скорость, Брюс обошел забег и выскочил вперед с внешней стороны. Когда я это увидел, то вложил в состязание все, что у меня было.

Я преследовал англичанина до прямой, пока мы не настигли Брюса Кидда, который теперь бежал за Мюрреем Халбергом. Я обладал такой инерцией, что обошел Брюса Талло, Брюса Кидда и финишировал вторым, вслед за Мюрреем.

Хотя результат Мюррея 13.34,2 был на 24,2 секунды хуже его мирового рекорда, он пробежал последний круг с феноменальным временем – 53,9 секунды, что было лучше времени на 440 ярдов, которое я когда-либо показывал. Будучи на голову выше всех остальных участников забега, Мюррей по праву получил золотую медаль. Что же касается моей серебряной медали, то никто этому не удивлялся больше, чем я. Принять участие в олимпийских или британских играх – уже сам по себе достаточно сильный стимул, но этот успех вызвал у меня самый большой взрыв энтузиазма, чем когда-либо раньше.

В деревню поступали телеграммы с поздравлениями от всех, кто мне помогал,– от Лесса Перри, Джона Лэнди, Джерри Тикла и других. Была также и телеграмма от Хелен и двух наших малышей, Моники и Маркуса. За ней, однако, спустя два часа последовала другая телеграмма такого содержания: «У Моники корь. Встречаем вторник. Люблю, Хелен».

Некоторые из спортивных репортеров рассматривали мой успех, как возвращение в большой спорт, но я никогда раньше не был спортсменом международного класса и поэтому не считал это событие возвращением. Нет, Перт означал не возвращение, а начало моей карьеры в большом спорте.

Игры в Перте были памятны еще и тем, что на них Питер Снелл сделал дубль – выиграл милю и 880 ярдов. Херб Мак-Кинли, тренер бегунов Ямайки, до соревнований заявил, что Джордж Керр выбьет из Питера дух в беге на 880 ярдов. И Джордж действительно лидировал, но за 220 ярдов Питер одним махом обошел его. На финишной прямой ямайский бегун смог лишь пристроиться к плечу Снелла. Обычно, когда такой быстрый бегун, как Джордж, делает серьезный вызов, лидер начинает бежать с напряжением и выдыхается. Но Питер выглядел столь невозмутимым и уверенным в себе, что сдал не он, а именно тот, кто бросил вызов,– Джордж Керр.

Другим выдающимся событием был марафонский бег, в котором Род Бонелла из нашей компании Ферни-Крик финишировал третьим, вслед за англичанином Брайеном Килби и Дэйвом Пауэром. Без помощи тренера наша тройка завоевала три медали – золотую, серебряную и бронзовую. Это было эффектным оправданием наших методов тренировки.

Как я упоминал раньше, любовь Рода к бегу была равна его страсти к скаковым лошадям. Сын стряпчего, он некоторое время работал в суде низшей инстанции, но при этом не мог одновременно уделять внимание лошадям и испытывал неудовлетворенность в жизни, пока не накопил денег и не завел конюшню. Род был настолько помешан на лошадях, что часто заворачивал на Колфилд Рейскурс в шесть утра, чтобы перед тренировкой сделать проездку. Другим его развлечением было выставлять лошадей на родео.

Клиенты конторы Лэмсон Парагон нередко с недоумением таращили глаза на Родову лошадь, привязанную к фонарному столбу рядом с зданием, вокруг которого сновали деловые люди, в то время как сам всадник заходил ко мне с неделовыми и неожиданными визитами, проскакав несколько миль по паркам и бульварам.

В конце Игр в Перте Тревор, Тони, Джон и я отправились в ресторан выпить шампанского. Из-за того что я совсем не рассчитывал на медаль в каком-либо виде, я заявил, что выпью бутылку шампанского, если получу медаль. Шампанское, конечно, не было стимулом к выпивке, потому что я люблю его не больше, чем другие алкогольные напитки. Мне с трудом удалось справиться с одним стаканом, после чего я поел хрустящего картофеля, а оставшуюся часть бутылки отдал Тони. Тони выступил на 3 милях неудачно, так как за два круга до финиша кто-то наступил ему на пятку и сорвал туфлю. Выпив мое шампанское, Тони развеселился, а тут еще подвернулся один торговец из Западной Австралии, который узнал нас и настоял на том, чтобы выпить еще шесть бутылок шампанского. Вечер закончился весело.

В следующем сезоне я был не в лучшей форме и, несмотря на все старания, поначалу показал весьма посредственные результаты. Пробежав 10 000 м за 29.53,0, я впервые в жизни вместе с Тревором выехал из Австралии в январе 1963 года на соревнования в Новую Зеландию, а также на Игры Каледонии в Дюнедин. В Новой Зеландии в беге на милю я пришел третьим после Джона Дэвиса и Тревора, показав 4.03,4.

В Играх Каледонии я выступал на 2 мили, которые выиграл с результатом 8.44,4, что было на девять секунд лучше моего прежнего времени на эту дистанцию. Мой соперник, девятнадцатилетний Джоффри Пайн, подававший большие надежды, сильно напугал меня, сражаясь до самой ленточки. Он проиграл мне всего полтора ярда.

После этих двух выступлений мы с Тревором совершили турне по острову Южный вместе с Алэном Поттсом, самым большим фанатиком длительного бега в Южном полушарии. Посетив квартиру Алэна, мы подивились огромному количеству книг и журналов по легкой атлетике. Когда же он открыл гардероб, наши глаза едва не вылезли из орбит. Там были собраны легкоатлетические туфли всех фасонов. Алэн был, между прочим, уверен, что Тревор и я имеем преимущество перед другими, так как оба женаты и ведем оседлую жизнь. Он был настолько уверен в справедливости своих умозаключений, что всерьез стал задумываться, а не жениться ли и ему самому!


«Кларк сошел с ума»
Не обещая многого поначалу, 1963 год ознаменовал мои переход от весьма посредственного бегуна к рекордсмену на международном уровне. В декабре того года мир был изумлен, когда я побил мировые рекорды на 6 миль и 10 000 м, принадлежавшие соответственно Шандору Ихарошу и Петру Болотникову, потому что не­много людей знали о моих все возрастающих усилиях, вкладываемых в тренировку. Когда я вернулся к легкой атлетике, то мыслил, что продолжительная подготовка в непрерывном беге будет проявлять себя в течение нескольких лет в постоянном улучшении моих результатов. Вначале казалось, что эти результаты будут далеки от лучших в мире, но 1963 год убедил меня в обратном. Я понял, что мировые рекорды в пределах досягаемости.

В 1963 году я одержал несколько заметных побед. Если в предшествовавшем году я часто финишировал третьим, то сейчас приходил вторым, доказывая свою силу то Тревору, то Тони. Тревор выиграл титул чемпиона Австралии в Аделаиде, в то время как Тони завоевал титул чемпиона в беге на 6 миль. В последнем соревновании ни я, ни Тони не были готовы как следует и оба испытывали мучения после нескольких первых миль. Тяжело дыша, мы смотрели друг на друга страдальческим взором. Тони собирался что-то сказать, но я заговорил первым.

– Для меня это все.

После этого Тони усилил темп и оторвался на 30 или 40 ярдов на следующих двух кругах. Он победил с посредственным результатом – 28 минут 55 секунд.

– Ты знаешь,– заметил мне Тони позднее,– я только-только собрался сказать тебе, как мне плохо, как ты сказал, что для тебя уже все!

Мы сознавали, что если бы Тони заговорил первым, то, возможно, спринтовал бы я, а не он. Вот тебе еще один урок, Рон Кларк!

Чемпионат в беге на 3 мили разыгрывался в ветреный вечер. Тревор, Тони, Олби Томас и я попеременно лидировали, чтобы бороться с ветром. Потом Тревор ушел вперед. В наших темных майках мы, викторианцы, были плохо различимы с трибун, в то время как Олби Томсс ярко выделялся в своей белой майке НЮУ. Сиднейские газеты писали, что мы напали на Олби, однако на самом деле мы с Тони стремились помешать Тревору, который тем не менее выиграл бег у Олби и у меня с результатом 13.46,6.

В моей зимней подготовке кроссовый бег занимал значительное место. Несмотря на положение кроссов в качестве Золушки – им никогда не уделяли много внимания, особенно в штате Виктория, где на страницах газет преобладал футбол,– все же они находили своих приверженцев у спортсменов всех возрастов.

Тревор обыграл меня в кроссе в Варрагуле, где препятствия были, казалось, до 180 см высотой. Будучи стипльчезистом, Тревор преодолевал их легко, но у меня они забирали много времени. Тони тоже имел с ними хлопоты. Когда мы с Тревором взяли первый большой барьер на склоне холма, то вдруг услышали позади себя испуганный крик и затем треск. Тони потерпел неудачу. Большинство из нас в тот день не могло отделаться от подозрения, что устанавливал препятствия именно «пружинно-пяточный» Тревор!

В других кроссах я был более удачлив, но наибольшего успеха добился на чемпионате Австралии в Аделаиде в беге на 10 000 м. Команде Нового Южного Уэльса, за которую выступали Олби Томас, Дэйв Пауэр, Боб Вэгг и Алэн Харрисон, прочили победу в командном зачете, как это бывало в течение нескольких прошедших сезонов. Однако Тревору, Тони, Яну Блэквуду и мне удалось вырвать у них приз на холмистой трассе, пересеченной различными препятствиями. Бег проходил в буквальном смысле по пилообразной трассе. Я вырвался вперед и после поворота увидел, как Тони и Тревор сражаются на холмах с Олби и Дэйвом. У Олби хватило сил в беге вниз по холмам отобрать второе место у Тревора.

Зимой я стал посещать гимнастический зал Фрэнка Финдлея. Я заходил туда каждое утро по дороге на работу. Фрэнк любезно дал мне ключ от зала, так что я мог начинать свои упражнения в 7.15. Программа моих занятий включала 20 минут упражнений и 15 минут бега. После этого я быстро принимал душ и затем отправлялся на работу в контору.

Я уже однажды занимался непродолжительное время с весом, пытаясь улучшить свою общефизическую подготовку. Верхняя часть моего тела была сравнительно слабой, и казалось вполне резонным, что если бегун может улучшить свои результаты за счет развития легких и ног, то он может сделать это и за счет развития своих рук, плеч, груди и спины. Сезон кроссов вновь показал мою недостаточную подвижность, и в добавление к упражнениям с отягощениями я хотел улучшить свою гибкость упражнениями на растягивание. Между тем Фрэнк Финдлей и Питер Бивоква, тренер Эссендонского детского футбольного клуба, составили для меня разнообразную тренировочную программу (я привожу ее в этой книге позже). Я менял тренировочные средства соответственно своим изменяющимся потребностям и концентрировался на наиболее трудных упражнениях.

Таким образом, еще до наступления нового спортивного сезона я бегал каждое утро и каждый вечер, а также участвовал в пробежках по холмам в воскресные дни. Кроме этого я развивал силу упражнениями с отягощением. Все это, конечно, наскучило бы, если бы такая интенсивная программа не принесла результатов.

Другим важным событием для меня той зимой было выступление в марафоне, где ко мне впервые пришел успех на этой дистанции. Бег проходил в Ментоуне, когда на извилистой трассе дул сильный ветер. Перед бегом несколько опытных марафонцев завели разговор о том, как трудно судить о темпе в ветреную погоду. Дон Бранен, один из сильнейших стайеров, бежал однажды так быстро по ветру, что вынужден был потом сойти с дистанции. Я согласился, что ветер представляет собой опасность, в то же время надеясь образовать большой разрыв при беге по ветру, который моим противникам будет трудно ликвидировать, когда мы повернем и побежим против ветра.

Сначала после 10, а потом и после 13 миль я бежал гораздо быстрее, чем предупреждал меня Дон. В какой-то момент я выигрывал семь минут, однако после 22 миль заметно устал. Однако большинство сильных бегунов, включая Рода Бонеллу, сошли с дистанции, и я оказался победителем с результатом 2 часа 24 минуты и 38 секунд. Потом узнал, что прошел этот марафон на 22 секунды быстрее, чем Ален Мимун, победитель на Олимпийских играх в Мельбурне.

15 сентября на соревнованиях в Иствуд Регби Юнион я почувствовал, что подготовлен как никогда хорошо. В Новой Зеландии находилась тогда японская команда, и, соревнуясь с японцами, Билл Бейли установил мировое достижение в часовом беге. Перед отъездом японцы согласились выступить на 10 000 м на стадионе клуба регбистов. Они встретились с необычными для них трудностями, соревнуясь на изрытой за несколько минут до этого регбистами дорожке, и оспаривать первенство предоставили Тревору, Тони, Дэйву Пауэру и мне. За полтора круга до финиша Дэйв и Тревор обошли меня, но на последних 300 ярдах я сделал продолжительный рывок и за десять ярдов до финиша обыграл Дэйва. Результат 29.10,4 соответствовал квалификационному олимпийскому нормативу, установленному Любительским легкоатлетическим союзом для Игр 1964 года.

Моя спортивная форма улучшалась так быстро, что уже весной и летом национальные рекорды не казались мне недосягаемыми. У меня снова появился интерес к рекордам, как еще в бытность мою юниором.

В начале октября мы с Тони выступили в часовом беге в Сэндрингхэме. Этот вид редко включается в программу соревнований, а когда он все-таки включается, то бегумы заинтересованы главным образом своим промежуточным результатом на 10 миль, в 1951 году Затопек установил мировые рекорды – 48 минут 12 секунд на 10 миль и в часовом беге – 12 миль 809 ярдов. Причем в последнем выступлении он побил и мировой рекорд на 20 000 м. В августе Бейли побил рекорды Затопека на 20 000 м и в часовом беге, однако возникали большие сомнения, будут ли эти рекорды утверждены, потому что Бейли бежал не по травяной или гаревой дорожке, а по пружинящему асфальту.

В Сэндрингхэме мы с Тони знали, что рекорды Затопека еще будут жить. Ветер был такой сильный, что даже к австралийским рекордам мы вряд ли могли подступиться. В течение первых 6 миль я вел Тони, который сопротивлялся всем моим попыткам отвязаться от него. На 7-й миле он стал делить со мной лидерство. Слушая время по кругам, мы сознавали, что рекорд на 10 миль будет побит. Но кто из нас станет рекордсменом?

Мы внимательно караулили друг друга, намереваясь усилить темп. Вдруг, неожиданно забыв, что мне предстоит часовой бег, я сделал рывок. Тони пустился преследовать меня, но на отметке 10 миль я был на ярд впереди него с рекордным для Австралии временем 48.25,2. После этого мы оба резко остановились, тяжело дыша, хотя нам предстояло еще бежать около 2 миль. «Давай Тони, теперь ты с ним справишься»,– кричали ему зрители. Мы снова довольно нерешительно начали бег. Если последний круг прошли за 59 секунд, то после спринта на отметку 10 миль первый круг был пройден нами за 86 секунд. Постепенно восстановив силы, я обыграл Тони к тому моменту, когда раздался выстрел, возвещавший, что до истечения часа осталась одна минута. Я выиграл часовой бег с результатом 12 миль 488 ярдов. Это также было новым рекордом Австралии.

Неделю спустя я отправился во второй раз в Новую Зеландию участвовать в соревнованиях Голден Геймз в Мастертоне. На миле я лидировал почти всю дистанцию, но в конце ее Джон Дэвис, прибывший на состязания после своего медового месяца, обошел меня. Хотя Питер Снелл и участвовал в забеге, он был далек от своей лучшей формы. Это было моим единственным выступлением против Питера, когда я обошел его, заняв второе место, триумф, о котором люблю ему часто напоминать.

После мили организаторы соревнований предложили мне выступить на 3 мили, сообщив, что никто из участников не сможет пробежать их лучше 14.25,0. Я согласился, рассчитывая, что бег будет не слишком тяжелым. Однако один юноша, по имени Брайен Роуз, племянник Рэндольфа Роуза, в прошлом хорошо известного бегуна, оказался очень цепким соперником и заставил меня показать 13.48,0, что было дополнительным свидетельством моей хорошей подготовленности.

Дорожка в Мастертоне окаймляет крикетную площадку в центре живописного ботанического сада. Остановившись на ферме в Рагитмамау, я радовался гостеприимству хозяев и начал ценить некоторые преимущества международных соревнований.

В Мельбурне на межклубных соревнованиях я, в сущности, исполнял соло, пройдя 3 мили за 13.29,3. Это время также подходило под олимпийский норматив.

В конце года состоялась серия соревнований, из которых кульминационным было состязание на 10 000 м, где я установил мировой рекорд. Подобные состязания в 1962 году перед Британскими играми выиграл Тревор. Теперь же наступила моя очередь.

Первое выступление на 2000 м в Олимпийском Парке принесло мне рекорд Австралии – 5.09,2. Затем был бег на 3000 м в Хэмптоне, который я выиграл, показав 8 минут ровно. Это также было новым национальным рекордом. Финиш бега проходил в темноте, и бегуны вырисовывались силуэтами в свете автомобильных фар.

Через неделю я пробежал в Мельбурнском университете 2 мили за 8.35,2, что было чуточку лучше старого рекорда, но хуже результата Олби Томаса, показанного им две недели назад.

За несколько дней перед забегом на 10 000 м Олби и я встретились в Олимпийском Парке в битве на 5000 м.

Мою голову занимали мысли о 10 000 м, и во время спринтерских упражнений в Колфилде я сказал своему брату Джеку, что, кажется, смогу побить рекорд на 6 миль в предстоящем соревновании.

Целью моего выступления на 5000 м было «довести» себя до более длинной дистанции, а также, если представится возможность, победить. Я провел 3 мили и установил новый рекорд Австралии – 13.27,6. Затем, пытаясь обыграть Олби на финише в спринте, я показал на 5000 м 13.51,4. Никогда раньше я не чувствовал себя так хорошо, как в этих соревнованиях. Моя уверенность в себе достигла максимума.

В 1956 году венгр Шандор Ихарош установил мировой рекорд в беге на 6 миль – 27.43,8, и было удивительно, что его до сих пор не побили. Он не выглядел столь впечатляющим, как рекорд Болотникова 28.18,2, на 10 000 м. Последний рекорд, чувствовал я, мне пока не по силам. В одной или двух статьях журналисты зашли настолько далеко, что выразили мысль, будто бы рекорд Болотникова вообще самый выдающийся из всех рекордов, и я считал это мнение неопровержимым.

В день забега я, как обычно, работал в конторе, съел свой скромный ленч, а потом двинулся к Олимпийскому Парку. Дома Хелен ничего не знала о моем намерении атаковать рекорд. Товарищи по состязанию также не имели ни малейшего представления о моих планах, так как я боялся, что они сочтут их за проявление мании величия. Только двое знали о моем секрете – Джек и Нейл Роббинс, добросердечный энтузиаст, который нацелил меня на серию юношеских рекордов несколько лет назад. Каким-то образом, изучая мои результаты, он разгадал, что я собираюсь бить мировой рекорд.

На стадионе в тот вечер был Нейл, и я решил воспользоваться его помощью. Я разработал график, который, как я надеялся, принесет мне мировой рекорд на 6 миль. Он включал круги по 68 секунд на первых 2 милях, затем по 69 секунд на следующих двух. Пробегая круг в среднем за 69 секунд, можно было побить мировой рекорд. Поэтому в оставшиеся 2 мили я мог пробегать кру­ги по 70 секунд и все еще надеяться на успех.

Нейл встал за загородкой напротив финишного столба. Он проверил свой секундомер и сказал, что готов давать мне промежуточные результаты. После 3 миль он перестал это делать и лишь выкрикивал время по кругам.

Все шло хорошо. Я чувствовал в себе физическую готовность и решимость. Энергия била во мне через край, и ее нужно было аккуратно высвободить в течение ближайших двадцати семи минут или около того.

Был прохладный вечер, деревья, стоявшие на берегу реки за стадионом, сильно раскачивались, указывая, что дует сильный ветер. Дорожка была сухой и твердой. Я решил вместо тщательной разминки провести всего 5 минут трусцы, что было необычным для меня.

Прогрохотал выстрел, и мы двинулись вперед. Вскоре я вышел в лидеры, и разрядка нервной энергии потребовала от меня бега в более быстром темпе, чем предполагалось. После первого круга Нейл прокричал: «Шестьдесят четыре!» Боже! Я слегка сбавил темп и следующий круг прошел за 67 секунд, а третий за 66. После трех кругов я был впереди своего графика на семь секунд!

Тони Кук, тоже бежавший в рекордном темпе, отставал от меня на 40 ярдов, и было слышно, как Тревор и другие спортсмены кричали ему с трибун. «Держись своего темпа! – орали они.– Не обращай на Кларка внимания! Кларк сошел с ума!» Я слишком сконцентрировался, чтобы усмехнуться на это предположение. Возможно, я сошел с ума, однако их скептицизм только вызвал во мне еще большее желание идти в прежнем быстром темпе.

На миле Нейл прокричал: «Четыре двадцать пять!» Это был темп более быстрый, чем когда-либо в моих выступлениях не только на 6, но и на 3 мили. Сомнения вихрем завертелись в моем сознании. Должен ли я забыть про график и взять передышку? Нет! Я подавил в себе сомнения и заставил себя продолжать. На второй миле я справился с кругами следующим образом: 67, 69, 68, 68,– а 2 мили в целом прошел за 8.57,0, все еще быстрее, чем в лучших моих забегах на 3 мили. Остальные участники были далеко позади. Борьба велась только между мной, дорожкой и неумолимой стрелкой нейловского секундомера.

Я слегка сбавил скорость, чтобы пробежать следующие несколько кругов по 69 секунд и на 3 мили показал 13.32,0, что было всего на четыре секунды хуже лучшего моего результата на эту дистанцию. Будь это состязание не на 6, а на 3 мили, я был бы в состоянии управиться с двенадцатым кругом за 60 секунд и побил бы свой личный рекорд. Да, это было превосходное чувство! Моя форма была отличной. Если бы только бежать остальные круги по 70 секунд и не сломаться!

В сущности, я настолько опередил свой график, что мог теперь пробегать круги по 71 или 72 секунды и все равно побил бы рекорд. Однако усталость давала себя знать. Ноги стали тяжелее, появилось стеснение в груди. Да, я изматывался и должен был бежать теперь вместе с усталостью. Каждый раз, пробегая милю финишного столба, я с беспокойством ждал, что выкрикнет: 73, 74 или еще хуже? Нет, Нейл выкрикивал одно и то же, что звучало для меня как артиллерийская команда: «Семьдесят!.. Семьдесят!.. Семьдесят!..» Какая сладкая музыка!

И все же напряжение сказывалось. Искушение снизить темп почти перебороло меня. Кому нужны мировые ре корды? Можно мечтать о них, можно планировать их. Тогда становится ясным, что рекорд можно установить. Но можно недооценить муки, в которых рождается этот рекорд. Я сжал кисти и заставил себя продолжать бег.

К концу 5-й мили напряжение упало. Я стал догонять бегунов, отставших от меня на круг. В отличие от ситуации на финише, когда отставшие бегуны только мешают, на этом этапе они были подспорьем. Я фиксировал свое внимание на каком-либо бегуне и давал себе обещание обогнать его до определенного места.

Я ощущал, что все болели за меня, включая и моего соперника Тони, который сошел с дистанции и махал мне со стороны дорожки. «Насколько я иду внутри графика мирового рекорда?» Ясности у меня не было. Но когда Нейл продолжал выкрикивать: «Семьдесят!», рекорд становился реальностью.

Мысль о рекорде возбуждала меня, и это волнение подстегивало на последних четырех кругах. 69... 68... 68... и, наконец, финальный круг, пройденный в сверхусилии за... 64 секунды.

Я остановился, едва не потеряв сознание, зная, что ре­корд на 6 миль теперь уже мой.

«Продолжай, продолжай,– орал Нейл,– ты побьешь и другой рекорд!» Ошеломленный я заработал снова. Между 6 милями и 10 000 м лежат 380 ярдов, которые при обычном беге я пробегаю за 52–-53 секунды. Остановившись, я потерял несколько секунд, но, даже Пробе­жав этот отрезок за 58 секунд, я установил мировой рекорд и на 10 000 м.

Усталость вновь охватила меня, когда были объявлены новые мировые рекорды: 27.17,8 на 6 миль и 28.15,6 на 10 000 м. Как я уже говорил в начале этой книги, ликование у меня проходит очень быстро, оставляя измученным и более измученным, чем раньше. Теперь хотелось лишь одного: пойти домой, к семье, сесть за обеденный стол и спокойно провести вечер, а вместо этого нам пришлось собираться на торжество. Я чувствовал в себе непонятное раздражение.

Мое интервью журналистам, очевидно, вызвало несколько недоуменных вопросов. Кто-то спросил, сколько человек было на стадионе, и, не подумав, я быстро ответил: «По меньшей мере двадцать три» – имея в виду, что забег состоял из 24 участников. Другой журналист видел моего брата на стадионе и спросил, знал ли я кого-нибудь из зрителей. И снова у меня легкомысленно сорвалось: «Да, там были все мои родственники». В результате по моей, наверное, вине, кое-где в мире решили, что я установил рекорд в присутствии 23 зрителей, быв­ших моими родственниками.

С другой стороны, я не отвечал за курьез в Англии. Телеграмма в Англию описывала соревнование как «состязание одного с секундомером». И на это тотчас при­шел ответ, что рекорд утвержден не будет, если я был единственным участником соревнования!

Несколько дней не прекращалась шумиха. Беспрестанно звонил телефон, а телеграммы вызвали суматоху и в моей конторе Лэмсон Парагон. Мой шеф, человек чрезвычайно терпимый, на этот раз выдержал серьезное испытание. Было очевидно, что отныне моя жизнь будет катиться по другой дороге.