В. шильдер кубанская охота Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Михайловича в 1894 году

Зорко следя с опушки леса за интересною группой, Жуков вдруг повернулся ко мне и прошептал: «Приготовьтесь, сейчас будете стрелять: ланки бегут на нас, а рогаль непременно придет за ними». Но, не добежав до нас шагов 300, они остановились. Тревога оказалась напрасной. Тогда мы решились привести в исполнение предложенный Жуковым еще раньше план действия: обмануть ланок и подойти с тыла от тех скал, на которых впервые увидали силуэт рогов.

Для этого со всевозможными предосторожностями, забирая все вправо, мы стали пробираться густым рододендром, который очень не нравился Жукову. Но избежать его не было никакой возможности. Когда густые его стебли особенно громко трещали у меня под ногами, Жуков с серьезным и умоляющим видом говорил мне: «Полегче, полегче». Так мы прокрались до самого того места, где первоначально заметили ланок; оттуда полезли вверх и влево. Снизу в эти скалы выходили совершенно свежие оленьи следы. Жуков сказал мимоходом: «Его можно здесь хорошо подкараулить завтра вечером, потому он должон непременно тут выходить из балки. А может быть будем еще сегодня стрелять». На это я подумал, что вряд ли мне завтра удастся сюда попасть, лучше бы все разрешилось чем-нибудь сегодня. Но надежды на успех было мало. Олени значительно удалились от того места, куда добегали к нам навстречу лани, а теперь и совсем исчезли из вида за пригорком.

Осторожно полезли еще немного вперед и явственно почувствовали сильнейший запах оленя.

— «Он здесь где-нибудь близко», прошептал Жуков, скорчив, соответствующую случаю физиономию.

Прошли к самой вершинке; Жуков выполз па нее, снял шапку и глянул чрез бурьяны. Теперь я смотрел на него умоляющим и вместе вопрошающим взглядом, и по его быстрому движению назад понял, что олень здесь.

— Стреляйте... Только аккуратно, не торопясь. Ближе — ланки, а он внизу, подальше.

Я скинул с плеч штуцер, сбросил в сторону шапку, сетку с фуфайкой, бинокль и палку, и сунулся вперед. Сухая трава сильно передо мной зашуршала; осадив назад и услыхав за собою сдавленный стон неудовольствия Жукова, я принял в сторону, осторожно высунулся вперед и увидал недалеко от нас ланку; она полыхнулась вместе с другою прочь, а под горою, далее чем в 200 шагах, боком ко мне стоял могучий красавец. Он высоко поднял и гордо повернул в нашу сторону голову, как видно, тоже заметил нас, но поджидал ланей. На этот раз они его не избавили от опасности, а погубили. Сказав Жукову «вижу», я приложился, сидя, с коленей, и ударил. Олень сгорбился, бросился вниз и скрылся с ланями за деревьями.

На этот раз я, кажется, стрелял во всех отношениях аккуратно, и освещение было для меня прекрасным, и цель удобная, но... после всех неудач я сомневался в успехе, тем более, что олень не упал. Никому не желаю испытывать мучение томительной неизвестности и нетерпенья узнать результат выстрела по такой редкой цели!..

Жуков ободрил меня радостным возгласом «попали, попали!», сбежал раньше меня под гору и закричал «кровь».

Подбирая свои пожитки, я второпях забыл палку с железным наконечником. Не рассчитывая более воротиться на это место, в случае если бы пришлось далеко преследовать раненого оленя, я поспешил сейчас же обратно за палкой и нагнал Жукова уже под горою. Насколько вверху, на хребте, было светло от заходившего солнца, настолько под горою, на лесной поляне, было уже темно.

Своими слепыми глазами я крови не заметил, а услыхав внизу шорох, отвлек туда и Жукова, разбиравшего свежие следы вправо по откосу. Но вниз решительно никаких следов не направлялось; шорох мне очевидно почудился; мы вернулись к свежим следам вправо на откос. Если у оленя хватило сил повернуть вправо, значит, он не настолько ранен, чтобы не быть в состоянии сопротивляться силе собственной тяжести, которая должна была увлечь его прямо вниз. Соображение это привело меня опять в отчаяние.

Вдруг Жуков выставил обе руки вперед, уставился вытаращенными глазами в одну точку и твердил: «-Видите?.. Бейте, бейте!» С трудом различив в 40 шагах в высокой траве рога и голову с тыла, я выстрелил и, потеряв самообладание, ринулся вперед. Но олень стоял па месте, (несомненное доказательство промаха). Жуков хоть и сдавленным голосом, но почти кричал: «Бейте, бейте, уйдет!» Олень оглянулся на нас, завернув голову на лево, так что из-за бурьянов мне стала видна его шея; в нее я и направил следующую пулю. Олень бросился вперед и исчез; мы, конечно, за ним. Жуков опять таращит глаза и показывает влево под откос, повторяя все то же самое: «Бейте, бейте, уйдет!»

Ожидаю увидеть стоящего оленя, но напрасно: под группой толстых деревьев лежит какая-то серая, длинная масса, как будто две отдельные туши; не могу даже сразу разобрать, где что находится. Наконец, различаю, что вторая меньшая туша — это непомерно толстая шея и голова лежащего на левом боку оленя; правая передняя нога выставлена на нас вверх; под эту ногу я и послал последнюю пулю. Олень дрогнул всем телом и растянулся. Все же Жуков не пустил меня к нему приблизиться, а, обойдя его сзади, вонзил ему для большей верности кинжал под лопатку.

— Ваше высокоблагородие, ведь я вот обещал свечку Николаю-угоднику поставить, если убьем оленя, — повторил он два раза. .

Я в восторге его расцеловал и начал прежде всего считать отростки ветвистых рогов. Ровно 20! Самому даже не верилось.

— Со мной завсегда господам удача, потому что я спокойный, а горячиться никогда не надо... Только это очень огромадный олень... Такое не часто случаются. Это очень интересно — 20 концов.

Обоюдными усилиями повернули мы оленю голову затылком па землю, сдвинули за ноги с места массивный перед и с большим трудом протолкали его круп между деревьями, к которым он привалился. Уложив его таким образом навзничь и хвостом под гору, Жуков искусно принялся его потрошить.

— Смотрите, сколько сала! одно сало... Вот уж жирен! — восклицал Жуков.

Вместе с внутренностями из оленя вылилось ведра два крови, и не успел Жуков собрать с желудка и кишок всего сала, как они стремительно покатились под гору. Жуков пустился бегом за ними вдогонку, оторвал сало, принес его, положил в распоротое брюхо и для ограждения от орлов прикрыл ого ветками; кроме того, он повесил над оленем свою теплую рубашку. Собираясь уходить и желая чем-нибудь наглядно заявить, что олень убит мною, я тоже на радости развесил около него свою фуфайку.

Было уже за 6 ч. вечера. Пошли назад, наперерыв сообщая друг другу подробности пережитых впечатлений. Оказалось, что, когда Жуков кинулся по кровяному следу вправо по откосу, то он слышал, как кто-то «вякнул» в бурьянах, и даже заметил зверя, но в темноте не разглядел сразу рогов и впопыхах подумал «ланка!» Тут же и я его отвлек, вообразив, что слышу шорох внизу. Всю дорогу у нас шли оживленные сообщения друг другу различных выдающихся случаев из нашей прошедшей охотничьей практики. Жуков рассказывал про Кубанскую охоту, а я по преимуществу о своих былых боржомских удачах. Стало совсем темно и нас выручало звездное небо, а под конец свет от белой вершины Ачипсты, слабо озаренной невидимой за горами луной. Мы, пришли в лагерь в 8¼ ч. Никому не хвастал удачей, я только мимоходом от души поблагодарил атамана Беспрозванного за его справедливые похвалы рёву оленей на Алоусском хребте, которыми он меня в добрый час напутствовал. Веселые голоса товарищей доносились из столовой. Bcе сидели за ужином. Стали меня спрашивать, отчего я запоздал и что убил. Но едва я приблизился к Великому Князю, как он тотчас же различил хорошо ему известный запах, которым пропахла наша одежда.

— Оленя, оленя! Большой? Сколько концов?'

— Угадайте, — много.

— Четырнадцать?

— Нет, больше. —Больше даже моего большого, убитого в Боржоме — ein grader Zwanzigender*).

*) «Прямой двадцатиконцовый". Таким названием в Германии определяется равномерное распространение отростков на рогах; если же с одной стороны у оленя меньше отростков, чем с другой, то он называется «ungrader» — кривой, неровный, и общее количество отростков считается, не складывая число концов обеих сторон, а удваивая число их на той стороне, где их больше; так, наприм., мне случилось убить в Боржоме оленя на 8+6=14 концов, а по заграничному на 8х2=16 концов.

Последовали общие поздравления,

- Поздравляю вас от души, Владимир Александрович. Это случается не больше одного раза в жизни. Не только убить, но даже просто только увидеть оленя на 20 концов —большое счастье, — заметил Ф. И. Краткий.

Великий Князь решил, что такого великана следует, не разрубая па куски, целиком притащить в лагерь. Из товарищей никому не пришлось сегодня стрелять.

Мы кончили день у костра. Атаман Павлов принес мне скамейку и сказал: «Вот вам, ваше высокоблагородие, за храбрость!» — В этот вечер особенно много шутили и смеялись. Относительно завтрашнего дня решили опять всем идти с подхода; тянули узелки, кому куда отправиться. Великий Князь замышлял попытать счастье на зубров. Мне достались скалы.

Несмотря на то, что в лагере, укрытом горами, вовсе не ощущалось ветра, в верхних, воздушных слоях быстро неслись облака; их очевидно подгонял сильнейший юго-восточный ветер. Температура упала на 3° R, а к полуночи опять загудел сильный ветер. Не спалось. Ветер крепчал, и, казалось, по крыше барабанил дождь. В 3½ ч. пополуночи пришел будить камердинер Кухареич, но Великий Князь отослал его к Щербакову, который не нашел возможным идти на какую бы то ни было охоту. Я вылез посмотреть на погоду и принес товарищам такую справку: «Ветрено, ясно; луна светит во все лопатки и довольно тепло». Проспали затем до 6¼ ч.; я прислушался к погоде — ветра уже не было слышно. Великий Князь тоже не спал. За отсутствием электрического звонка в палатку камердинера, Великий Князь вызвал его голосом, от которого без сомнения встрепенулись бы даже мертвые в могилах, если бы они были на Мастакане. Вытребовали Щербакова, который заявил, что теперь бы можно идти, ни не наверх,— там сейчас метель, — а так пониже, по балкам. Послали его совещаться с товарищами, куда именно можно разойтись. Великий Князь не отказался от намерения поискать сегодня зубров и предложил мне тянуть жребий за других товарищей. Мне досталось не важное место; Ф. И. Краткий спешил на серн. Крепко пожимая его руку на прощанье, я ему пожелал: «Weidmannsheil, reсht vom Herzen» *), и ушел за ним раньше, чем встали другие.

Моим проводником 5 сентября был опять Жуков. Повел он меня дремучим лесом по отрогам левого склона Алоусского хребта значительно ниже, чем мы шли по нем вчера. Не доходя Алоусского Гая, номера которого отмечены красной краской на деревьях, мы вспугнули небольшого оленя. Ревели олени очень плохо, изредка кое-где отзываясь, но на местах, предоставленных на сегодняшний день в мое распоряжение, не было слышно ни единого. Наконец, в полуверсте ниже нас несколько раз проревел один, но как только мы на него направились, он упорно замолчал. Тогда мы уселись в ложбинке, не теряя надежды, что он будет реветь если не теперь, то под вечер. Жуков развел небольшой костер, и я усердно принялся записывать подробности вчерашнего вечера, предложил Жукову выспаться, но он отказался, сказав, что спит вообще немного, а днем — никогда. Он достал из сумки булку и принялся се истреблять. Покончив с записками, я собрал материал для. поддержания костра. Разговор у нас не клеился; оба подремали со скуки и дотянули кое-как до полудня. Погода между тем беспрестанно менялась; изредка к нам проглядывало чрез деревья солнце, причем все же не переставал накрапывать дождь и залетали снежинки; раза два находили черные тучи, и под густым сводом леса становилось темно. Свободно разгуливая по вершинам дерев, ветер до нас не достигал. Жуков предложил посмотреть то место, с которого утром олень в последний раз отозвался; мы нашли выбиты им точек и много молодых пихт со стертою его рогами корою.

Мы выбрали место, с которого была видна через балку вершинка Алоусского хребта; под ней должен был лежать убитый вчера олень, если его еще но унесли; но сколько я ни старался, ни оленя, ни людей в бинокль не разглядел. Мы просидели на этом месте около часа, в продолжение которого на противоположном, подверженном ветру склоне, с грохотом рухнуло пять отстоявших несколько веков сухих великанов. С шумом и свистом проносился там над лесом шквал; раздавался резкий звук точно от выстрела, за которым следовал грохот и треск, как от раскатов грома, и, в заключение, неимоверной силы глухой удар по земле. Одно такое всесокрушающее падение сопровождалось долго не умолкавшим грохотом осколков скалы, на которую рухнул гигант. Попробовали сами перейти на наветренную сторону нашего отрога. Ветер бушевал там внушительно, и сухие, отжившие свой век, покрытые клочьями седого мха, великаны так страшно раскачивались, что после первых же двух, трех порывов ветра мы поспешили удалиться от опасности. В 2¼ ч. пришли назад к погасшему костру и решили дождаться там до 4-х ч.; если же олень и тогда не отзовется, — идти домой.

Семь часов, проведенных в ожидании и бездействии, показались мне очень длинными, и я с нетерпением ожидал срока, намеченного для возвращенья в лагерь.

Ровно в 4 ч., как по заказу, проревел негромко олень. Мы встрепенулись и обратились в слух, дали ему отозваться еще раза четыре и пошли навстречу. По пятому разу Жуков воскликнул: «Ваше высокоблагородие, да он близко реветь в полголоса, совсем близкое По балке раздался звонкий как труба, заунывный, совсем не сердитый голос оленя. Через минуту он раздался уже всего в 100 шагах. «К нам идет», прошептал Жуков, посадил меня за первым попавшимся жиденьким кустиком и прибавил: «Стреляйте, как только увидите. Идет, видите?»

Я заметил, как в густых кустах плавно промелькнули рога, и увидел медленно подвигавшуюся серую тушу. Слежу за нею стволами штуцера. «Бейте»,— шепчет Жуков.

Серая масса остановилась в тридцати шагах около нас: олень, значить, нас почуял — больше нельзя было терять ни секунды; я выбрал в заслонявшей его чаще окно, пространством по крайней мере в квадратный фут, тщательно прицелил, выстрелил, по моему расчету в бок, и ожидал, что олень грохнется тут же. Мне за дымом ничего не было видно, но Жуков видел, что олень ускакал очень быстро.

— «Должно не ранен».

Мог ли я этого ожидать?!

На следу ни капли крови, и Жуков видел, с какою, необыкновенною силой, и легкостью олень перемахнул через ствол простертой на земле пихты, аршина в два толщиною; прыжок этот немало смущал Жукова... Олень пошел вверх... Прошли еще шагов 200-300 по следу — крови нет.

— Нет, видно, что не ранен: промазали.

— Ничего не понимаю. Хотя бы я даже этого и желал, и то трудно было бы промахнуться на 30 шагов. Ничего не понимаю... Случилось мне однажды стрелять в Мекленбурге из чужого ружья, тоже по стоячему оленю на 25 шагов, но тогда патрон оказался без пороха, а теперь ведь я сам снаряжал все свои патроны, и в этом отношении не могло быть ошибки. Разве — сучек своротил пулю в сторону?

Я в отчаянии шел за Жуковым, как виноватый, как преступник.

— Разные случаи бывают... Да если убивать всех, по ком стреляешь — разве это можно?.. Этак бы скоро ничего не осталось. Сходим и посмотрим, ваше высокоблагородие, то место, откуда стреляли.

Мы не сразу его разыскали; точно определили места, где стоял олень и откуда был произведен выстрел, и что же? Приблизительно на полпути моей штуцерной пули Жуков заметил сбитую ею веточку, тоньше мизинца; мало того, в стволе граба, около которого стоял олень, уклонившаяся влево, вверх, пуля пробороздила, на высоте роста человеческого, глубокий канал, вершка в четыре длины, деформировалась и застряла.

Так вот разгадка, почему мы напрасно искали крови. Жуков выковырял пулю и она поныне служить мне напоминанием этого неприятного случая. ./ .,

До этого случая я полагал, что только экспрессные пули так чувствительны к встречающимся на их пути ничтожным препятствиям, и считал увесистую пулю 12-го калибра, весом в 13¼ золотников, более обеспеченной от подобной случайности. Не могу ни с чем сравнить огорчения от постигшей меня неожиданно неудачи. Мы прождали оленя битых 7 часов, сам же он к нам пришел, едва не к самому костру, минут через 10 после того, как начал реветь, и в результате — неожиданное, горькое разочарование. Поневоле я припомнил в сотый раз слова Великого Герцога Мекленбург-Шверинского, сказанные однажды на охоте: « la chasse il arrive tout, execpte ce que l’on attend»*).
*) «На охоте случается все, за исключением того, чего ожидаешь».
Я утешал себя мыслью, что увижу в лагере своего убитого вчера красавца. Побрели в лагерь под дождем и снегом и пришли в сумерки. Великий Князь с атаманами занимался около остатков вчерашнего оленя. Без кишок олень весил 17 пудов; кожа без головы и без ног ниже колен — 1 пуд; голова с рогами — 1 и 10 ф. Под правым рогом, у самого его основания, имелся странный костяной нарост, наполовину вросший в кожу. Величиной в яблоко средних размеров, нарост представлял по своей форме нечто среднее между мозгами и сморчком. Вероятно, он был причиной того, что правая ветка рогов по измерении, оказалась на 1½ вершка короче левой, имевшей 1 ар. 10 верш. длины при толщине в обхват — 3½ верш., и у самого основания — 5¼ вер.; глазные отростки имели ровно по ½ аршина длины.

В этот день посчастливилось Ф. И. Краткому и гр. А. В. Гудовичу. Первый убил в 13 верстах от лагеря, по речке Мастаканке, оленя, с рогами на 12 концов, и горного тетерева. Ф. И. забыл о своей растертой ноге и быль в отличнейшем расположении духа; он благодарил меня за выраженное ему утром пожелание удачи и с увлечением рассказывал подробности, как ему удалось вовремя заметить и убить тетерева, затем, как, пробираясь с охотником Волосатовым по скалистому хребту, он случайно сошелся с ревнивым оленем; последний пересек его трудно проходимый путь как раз в то время, когда Ф. И. достиг единственного через хребет поперечного прохода, доступного только для зверя. Но больше всего восторгался он, описывая яркую радугу на поляне при слиянии Мастаканки с Уруштеном, ниже своего местонахождения футов на 1000, так сказать, у себя под ногами.

В 8 ч. вечера наступила полная темнота, а граф А. В. Гудович все еще не возвращался. Пошел сильный снег. Великий Князь вышел из барака и принялся выводить на рожке всевозможные сигналы; выходило не совсем чисто, да и вряд ли рожок мог быть услышан запоздавшим товарищем: густые хлопья снега должны были значительно заглушать звук даже на небольшом расстоянии. Упражнения Великого Князя на рожке не преминули вызвать шутки и смех и сократили тревожное ожидание гр. А. В. Гудовича, явившегося в сопровождении Щербакова только в девятом часу. Ему повезло больше всех: он убил серну и оленя, тоже на 12 концов.

Что же касается охоты Великого Князя в этот день, несмотря на ее неудачу, она заслуживает подробного рассказа.

Охотник Чепрунов сулил Великому Князю отыскать зубра и повел Его Высочество на Алоусский хребет. Действительно, они скоро нашли в дебрях свежий след зубра и, по-видимому, нагнали довольно близко зверя. Они нашли особый сорт лопухообразной травы, толстые стебли которой пожиpaет зубр, оставляя во множестве отделенные от стеблей широкие листья; последние не успели еще завянуть. Затем они пришли к соляному источнику, в котором потревоженная зубром и помутившаяся вода еще не успела после его перехода сбежать и отстояться у грязных берегов. Наконец, Чепрунов ощупал свежий кал зубра и нашел его еще не остывшим. Далее, однако, стало ясно, что осторожное животное почуяло преследование и начало убегать. Убедившись в бесполезности преследования, охотники пошли домой, причем опять напали на другой свежий зубровый след; тоже пытались подойти к этому зубру, но одинаково не имели успеха, хотя слышали, как спугнутые зубром сойки принимались над ним кричать; но шум не прекращавшегося во весь день ветра не давал им, к сожалению, расслышать шаги зубра; они измерили его прыжки в шесть шагов длины чрез валежник; зубр вышел на долину Алоуса и, едва не наткнувшись на ожидавших Великого Князя лошадей, ушел в «березовый гай» за речкой Алоус. Отдавшись всецело преследованию зубров, Великий Князь не обращал уже в этот день никакого внимания на ревевших на его пути оленей.

Самым лучшим пояснением того, каких продолжительных и настойчивых усилий и какого терпенья требует охота на зубров, может служить рассказ известного английского охотника Литльдель, который охотился во всех странах света на всякую дичь.

Сведения об его охотах на кавказских зубров взяты мною из превосходного иллюстрированного издания Бедминтона «Охота на крупную дичь», том II, 1894 г.*).
*) The Badminton library of Sports and pastimes. Big Game Shooting by Clive Phillips – Wolley, vol. II, 1894.
Литльдель в норный раз прослышал о зубрах в бытность свою на Кавказе в 1887 году, но наступление осени и выпавший в горах снег не позволили ему в тот же год предпринять экспедицию на зубров. В следующем, 1888 году, Литльдель отправился с женой на три месяца в Кубанскую область и, расположившись лагерем в горах на высоте около 6000 ф. (за р. Кишой), стал каждую неделю, по крайней мере, два раза отправляться на поиски за зубрами, проводниками его были исключительно черкесы; они старались подвести Литльделя на выстрел к зубрам. Следы зубров попадались только в низменных местах, в открытых лощинах и в лесах; но перенести лагерь ниже было неудобно, вследствие непроходимой для лошадей, местности; кроме того, Литльдель боялся, как бы чуткие и осторожные зубры не удалились от лагеря, перенесенного в их соседство. Он отправлялся обыкновенно ранним утром из лагеря в лес и исследовал как возвышенности, так и низменные места на 3000 ф. ниже лагеря, и по ту сторону реки (вероятно Киши). К вечеру он возвращался в лагерь. Редко удавалось напасть на свежие следы. Зубры, как видно, предпочитали горам ровные места, от того ли, что находили в них болота, где могли валяться в грязи, или от того, что бывший некогда житель равнины вообще чувствовал себя больше по себе на плоскости. Завидев с гор через лес низменность, Литльдель спускался туда и если не находил следов — уходил дальше. Ему попадались места, где зубры обгрызали кору рябины, где они паслись, по-видимому, накануне, и он слышал их хряст ниже себя. Однажды, при стихшем ветре, Литльдель услыхал треск ломающихся ветвей и увидел в 60-ти ярдах от себя пошевелившиеся молодые ели. Он зарядил экспресс. Но не зубр, а молодой олень появился перед ним и прошел в 40 ярдах от его засады. Тогда он сам стал подходить к зубрам на производимый ими шум. Хотя оба сопровождавшие его черкеса шли босиком, а Литльдель в башмаках с резиновой подошвой, — нельзя было избегнуть сильного шороха сухого листа. Вдруг раздался грохот, как от проезжавшего омнибуса: то сучья трещали на пути убегавшего зверя, увидеть которого так и не пришлось.

Ни разу не удавалось подойти ближе этого, хотя они и слышали еще несколько раз подобный шум; и так они постоянно возвращались в лагерь усталые, с чистыми ружьями. Проходила неделя за неделей и, наконец, туземцы решили, что необходимо уходить с гор. Таким образом, в 1888 году, за три месяца, считая по две охоты в неделю, Литльдель сделал не менее 24-х безуспешных попыток подойти к зубру.

Летом 1891 г. настойчивый спортсмен вновь прибыль в Кубанскую область вместе с женой, запасся разрешением убить зубра, и послал за прежними проводниками; но старик, обладавший удивительно легкой походкой и зоркими глазами, ушел в Турцию с несколькими сотнями соплеменников. Литльдель обратился к лезгину (Лабазану), который провел почти всю свою жизнь в горах и лучше бы их никогда не покидал, так как на равнине сделался горьким пьяницей На пути их встретилось селение, в котором Литльдель желал пополнить состав своих проводников русскими, но ни один не согласился за ним следовать. Лезгин между тем куда-то исчез; явился он уже в нетрезвом виде; тем не менее он был очень вежлив по отношению к Литльделю и его жене. За селением перешли в брод речку*). Лезгин между тем все просился, чтобы его отпустили назад. Литльдель хотел
*) Литльдель не дает ни в описании охоты за 1888 г., ни за 1891 г. ни одного названия местности, за исключением самых больших городов, как Воронеж, Ростов, Владикавказ; точно также он не называет никого из проводников. Этого замечательного спортсмена видели в горах, таскавшим по две серны зараз на плечах.