Поскольку в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, состояние аффекта выступает в качестве необходимого признака субъективной стороны, оно подлежит обязательному установлению в каждом конкретном случае совершения этих деяний. Еще Н. С. Таганцев в свое время указывал на необходимость доказывания аффекта по исследуемой категории уголовных
дел 178. Роль своеобразных доказательств наличия аффекта выполняют, как известно, те объективные признаки, которые так или иначе обнаруживаются «физиономически» и проявляются в характерных особенностях аффективных действий.179. Как отмечал, например, К. Ланге, «телесные, физиологические наружные проявления душевных движений представляют точку опоры и, вероятно, единственную для их научного исследования...».180 Специфический отпечаток «эффективности» отражается на всем поведении человека в этом состоянии, неизбежно сказывается на объективных признаках совершаемого деяния, чем обнаруживает себя как особое психическое состояние, предусмотренное ст.ст. 104, 110 УК РСФСР в качестве необходимого элемента состава преступления. «Важнее точно знать внешнее поведение человека,— говорил И. П. Павлов,— чем гадать о его внутреннем состоянии со всеми его комбинациями и колебаниями» 181. В этой связи можно сослаться на определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР по делу С., в котором указывается на «поведение осужденного во время совершения преступления» как на свидетельство его аффективного состояния во время причинения тяжких телесных повреждений потерпевшему 3. 182
Доказательством аффективного состояния виновного в момент совершения преступления может служить отсутствие успокоения, выражающееся в сильных, стремительных и порывистых, непрерывно продолжающихся, автоматизированных движениях, носящих выраженный характер и непосредственно связанных с намерением причинить какой-то физический вред потерпевшему. В этом состоянии виновный способен преодолеть значительные препятствия к достижению преступной цели, хватает предметы, которые попадаются ему под руку, если таковых нет, пускает в ход руки и ноги, наносит множество беспорядочных ударов в различные части тела, готов задушить «обидчика» «голыми руками» или в бессильной злобе кусает его. По данным проведенных нами статистических исследований, в 15% случаев совершения рассматриваемых преступлений действия виновного были связаны с нанесением потерпевшему множества ударов и ранений, которые носили характер особой жестокости и являлись отражением его необычайно
сильного возбуждения и крайнего озлобления183. Так, С., страстно любивший жену, услышав тяжкое оскорбление в свой адрес, стал пинать ее ногами с такой силой, что причинил ей смертельные повреждения, а затем, увидев, что она умирает, пытался оказать ей помощь, позвал врача 184. В другом случае в ответ на оскорбление и насилие жены К. нанес ей несколько ударов кулаком с такой силой, что у потерпевшей произошел разрыв селезенки 185. Показательно, что в качестве орудия или средства преступного посягательства, как правило, использовались предметы, специально не предназначенные для нанесения телесных повреждений, преимущественно предметы бытового назначения, а именно: ножи (применялись в 35% случаев, из них: перочинный — в 18%, столовый — в 11%, сапожный — в 4%, консервный или монтерский — в 2%, шило — в 2% случаев); охотничье ружье — в 2% случаев, а также такие предметы, как топор, отвертка, гвоздодер, утюг, вилки, стаканы, гитара, скалка, камень, палка, галстук, брючный ремень и т. п. Причем в 30% случаев виновный держал в руках или носил с собой предмет, ставший орудием или средством совершения преступления, в 42% —вытаскивал его из своей раны, вырывал из рук потерпевшего или брал то, что находилось рядом. Эти данные свидетельствуют о том, что способ посягательства и характер применяемых виновным орудий и средств совершения преступления являются обстоятельствами, характеризующими психическое состояние виновного, выполняющими наряду с другими объективными признаками роль своеобразных доказательств аффекта.
Б. после освобождения из мест лишения свободы нигде не работал, пьянствовал и систематически вымогал у подростков деньги на водку, применяя насилие и угрозы. В день происшествия Б. вновь стал вымогать деньги у П., ударил его кулаком в живот. Угрожая расправой, Б. велел П. вынести деньги из дома, а сам остался у подъезда ожидать его возвращения. Не дождавшись П., он стал звонить и стучаться в его квартиру, а когда П. открыл ему дверь, зашел в коридор и продолжал требовать у П. деньги. Последний попытался выйти из квартиры, но Б. преградил ему дорогу и ударил кулаком в живот, угрожая применить нож, если тот не принесет деньги. П. прошел в квартиру, взял
там пятикилограммовую гантель и возвратившись в коридор, нанес Б. несколько сильных ударов по голове. Когда Б. свалился на пол, П. вынес из кухни столовый нож и ударил им в шею потерпевшего так, что нож сломался. Тогда П. вынес из комнаты складной нож, которым стал наносить Б. ножевые ранения, а затем поднял с пола детскую прыгалку и стал с ее помощью душить Б. Прыгалка порвалась, и он схватил потерпевшего за горло руками. Почувствовав, что Б. мертв, он оставил его 186.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР правильно пришла к выводу, что действия П. должны быть квалифицированы по ст. 104 УК РСФСР. Непрекращающиеся угрозы и насилие со стороны Б. вызвали у П. состояние аффекта, под влиянием которого было совершено убийство потерпевшего. Это состояние обнаруживается: в аффективных действиях виновного, в их непрерывности и своеобразной «заряженности» на потерпевшего; в неудержимом желании любыми способами (бил, резал, душил) и средствами расправиться с ним (с применением гантели, столового и перочинного ножа, детской прыгалки и т. д.); во множестве ударов, ранений, других телесных повреждений, нанесенных с большой силой (нож сломался, прыгалка лопнула и т. п.); в неожиданно обнаружившейся жестокости, но свойственной ни характеру, ни возрасту П.
Если моменту преступного посягательства соответствует состояние аффекта, то с моментом его окончания связано, как правило, наступление аффективной разрядки. Вид крови, тяжкие страдания, смерть потерпевшего и другие драматические последствия совершенного в состоянии аффекта преступления оказывают сильное воздействие на психику виновного, резко уменьшая степень эмоциональною напряжения. В то же время, как отмечает П. П. Распопов, «во время взрыва возбуждения происходит крайне неэкономное расходование нервной энергии, поэтому нередко после аффекта наблюдается своеобразное состояние оглушенности, упадка сил» 187. Последнее важно в том плане, что поведение виновного непосредственно после аффективной разрядки может служить показателем «изживания аффекта» Послеаффективное состояние характеризуется
субъективным переживанием облегчения и раскаяния, усталостью и расслабленностью. В таких случаях лицо, совершившее аморальный поступок или преступление (в последнем случае особенно наглядно), испытывает сожаление, досаду, глубокое раскаяние, порой доходящее до отчаяния, или некоторое время находится в состоянии оцепенения и отрешенности. Правильно на наш взгляд, поступил Чебоксарский городской народный суд по делу П., указав в приговоре, как на одно из важных доказательств состояния аффекта виновного в момент совершения преступления, то, что «через несколько минут, когда он овладел собой, очень сожалел о случившемся» 188. По нашим данным, вскоре, после совершения преступления, предусмотренного ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, преступник некоторое время пребывал в состоянии своеобразного оцепенения и отрешенности (19%) или под влиянием случившегося быстро переходил от гнева к глубокому раскаянию, жалости к потерпевшему (30%), стремился ему помочь (26%), сообщал о случившемся в органы милиции (29%) или, не помня себя от страха и отчаяния, убегал с места происшествия (51 %5) и т. п. Как, например, заявила на предварительном следствии Я., обвиняемая в убийстве своего изверга-отца, после нанесенных ударов потерпевшему она «не помнила, где бросила топор, как выскочила из дома, как оказалась в другой деревне...» 189
Все эти эмоционально-чувственные перемены в психическом состоянии виновного не только отражаются на его поведении, но и выражаются «физиономически» в тех физиологических наружных проявлениях, которые можно наблюдать и оценивать. На стадии «изживания аффекта», так же как и в состоянии «собственно аффекта», оценка поведения виновного должна подкрепляться исследованием «физиономических» признаков, которые помогают установить испытываемое им в этот момент переживание и, следовательно, выполняют роль косвенных доказательств прошедшего эмоционального состояния. Поскольку в состоянии аффекта люди преимущественно совершают нетипичные, не свойственные им в обычном состоянии поступки, они воспринимают совершенное ими преступление необычайно болезненно. Случившееся предстает перед ними неожиданно ярко, в обнаженном виде и своей трагичной безысходностью как
удар грома действует на просветленный мозг. «Зуев стоял бледный как полотно и повторял: «Что я сделал?!» — и вскоре, как бы очнувшись, побежал от раненого им Нефедова». Так вел себя виновный, судя по показаниям очевидца происшествия, после совершенного им в аффекте преступления 190. Вместе с тем рецидивисты, люди с ярко выраженной антиобщественной установкой, склонные к насилию, как средству разрешения конфликтов, менее всего склонны проявлять глубокое душевное раскаяние, испытывать глубокие страдания при виде того, что они совершили в состоянии аффекта. «Низкий моральный уровень показывает человек, склонный не к раскаянию, а к оправданию своего дурного поступка»,— пишет Н. Д. Левитов 191.
Таким образом, эмоции являются здесь доказательствами и психического состояния виновного, и его отношения к содеянному, давая возможность полнее исследовать личность преступника, мотивы и цели преступления.
К сожалению, практические работники следствия и суда не обращают должного внимания на выяснение указанных обстоятельств по делам данной категории. Нередко вместо того, чтобы подробнее остановиться на выяснении «физиономических» признаков и особенностей поведения виновного, отразить в протоколах допроса участников происшествия какие-то детали, способствующие установлению его действительного психического состояния в момент совершения преступления, судьи, следователи и работники дознания отделываются общими, мало что говорящими фразами. Вот, например, какими словами описал следователь психическое состояние виновного в протоколе допроса одного из свидетелей по делу Ю.: «По его (Ю.) виду я понял, что случилось что-то нехорошее» 192. Что же это был за «вид» у виновного, показавшийся необычным свидетелю, в протоколе допроса не указывается. Столь же ограниченны бывают в деле сведения, характеризующие поведение виновного в момент совершения преступления и непосредственно после него. Если в протоколах допросов свидетелей, обвиняемых и потерпевших, в протоколах судебных заседаний еще можно встретить сведения о том, что виновный после причиненной ему обиды «чуть не задохнулся от возмущения», «побледнел и задрожал»,
«его всего трясло» и т. п. 193, то в итоговых документах (обвинительных заключениях следователя, приговорах и определениях суда) слабо, как правило, исследуются, а при наличии необходимых сведений не анализируются и не оцениваются в качестве доказательств аффективного состояния виновного не только внешние физиологические проявления, но и другие признаки этого состояния. Не дается в этом плане и достаточно глубокой оценки действиям виновного непосредственно после неправомерных действий потерпевшего на протяжении всей конфликтной ситуации. Отмеченные недостатки приводят к серьезным ошибкам в определении характера и степени вины преступника, в установлении подлинных мотивов совершенного преступления, в квалификации содеянного, в решении вопросов соучастия в преступлении и др.
Хотелось бы отметить особую роль специальной экспертизы по рассматриваемой категории дел. Такой экспертизой может быть судебно-психологическая, но не судебно-психиатрическая, ибо «в отличие от психиатрии предмет психологии — здоровая психика»194. В случаях обнаружения каких-то болезненных отклонений в психике обвиняемого, врожденных психических аномалий и т. п. целесообразно проводить комплексную психолого-психиатрическую экспертизу. Но и в этих случаях решающая роль в установлении физиологического аффекта должна принадлежать экспертам психологам. Проведение судебно-психологической экспертизы не только целесообразно, но н необходимо. Усыновление аффекта в каждом отдельном случае является делом необычайно сложным, требующим специальных познаний в психологии и психофизиологии. Как правильно пишут В. Зимарин и И. Попов, «нередко трудно провести водораздел между эмоцией в узком смысле слова и аффектом (например, между страхом и ужасом)»195. Вместе с тем проведение такой экспертизы дисциплинирует работу следователя и суда по выяснению обстоятельств, характеризующих состояние аффекта. Научно-обоснованное и объективно правильное заключение возможно только на базе тех материалов и тех сведений, которые установлены в процессе расследования и судебного разбирательства. Эти сведения во многом специфичны, но установление их по делам о преступлениях, предусмотренных
ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, абсолютно необходимо и по смыслу указанных статей обязательно, поскольку обязательно установление самого аффекта. Непосредственная диагностика аффекта невозможна, так как после себя он не оставляет видимых следов, которые были бы пригодны для исследования, поэтому отсутствие необходимых данных в материалах дела невосполнимо в процессе проведения судебно-психологической экспертизы. Заключение такой экспертизы—- важная и действенная помощь суду в установлении психического состояния виновного в момент совершения преступления. Однако выраженное в нем мнение специалистов подлежит всесторонней судейской оценке на основе всех собранных по делу доказательств. Если этих доказательств собрано недостаточно или их достоверность вызывает сомнение, правильность вывода суда относительно аффекта, а следовательно, и правильность квалификации содеянного виновным также не может не вызвать сомнения. Нельзя квалифицировать по указанным статьям умышленное убийство, тяжкое или менее тяжкое телесное повреждение, пока не установлено, что оно было совершено виновным в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями потерпевшего, то есть в состоянии «оправданного» аффекта.
Достарыңызбен бөлісу: |