Аффект. Его уголовно-правовое и криминологическое значение


§ З. Объективные признаки аффекта и их установление в судебной практике



бет9/15
Дата01.07.2016
өлшемі0.79 Mb.
#171667
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   15

§ З. Объективные признаки аффекта и их установление в судебной практике

Поскольку в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, состояние аффекта выступает в качестве необходимого признака субъективной стороны, оно подлежит обязательному установлению в каждом конкретном случае совершения этих деяний. Еще Н. С. Таганцев в свое время указывал на необходимость доказывания аффекта по исследуемой категории уголовных


дел 178. Роль своеобразных доказательств нали­чия аффекта выполняют, как известно, те объективные признаки, которые так или иначе обнаруживаются «физиономически» и проявляются в характерных особенностях аффективных действий.179. Как отмечал, например, К. Ланге, «телесные, физиологические наружные проявления душевных движений представляют точку опоры и, вероятно, единственную для их научного иссле­дования...».180 Специфический отпечаток «эффективности» отражается на всем поведении человека в этом состоянии, неизбежно сказывается на объективных признаках совершаемого деяния, чем обнаруживает себя как особое психическое состояние, предусмотренное ст.ст. 104, 110 УК РСФСР в качестве необходимого эле­мента состава преступления. «Важнее точно знать внешнее поведение человека,— говорил И. П. Павлов,— чем гадать о его внутреннем состоянии со всеми его комбинациями и колебаниями» 181. В этой связи можно сослаться на определение Судебной коллегии по уголов­ным делам Верховного Суда РСФСР по делу С., в ко­тором указывается на «поведение осужденного во время совершения преступления» как на свидетельство его аффективного состояния во время причинения тяжких телесных повреждений потерпевшему 3. 182

Доказательством аффективного состояния виновного в момент совершения преступления может служить отсутствие успокоения, выражающееся в сильных, стремительных и порывистых, непрерывно продолжающихся, автоматизированных движениях, носящих выраженный характер и непосредственно связанных с намерением причинить какой-то физический вред потерпевшему. В этом состоянии виновный способен преодолеть значи­тельные препятствия к достижению преступной цели, хватает предметы, которые попадаются ему под руку, если таковых нет, пускает в ход руки и ноги, наносит множе­ство беспорядочных ударов в различные части тела, готов задушить «обидчика» «голыми руками» или в бес­сильной злобе кусает его. По данным проведенных нами статистических исследований, в 15% случаев соверше­ния рассматриваемых преступлений действия виновного были связаны с нанесением потерпевшему множества ударов и ранений, которые носили характер особой жестокости и являлись отражением его необычайно


сильного возбуждения и крайнего озлобления183. Так, С., страстно любивший жену, услышав тяжкое оскорб­ление в свой адрес, стал пинать ее ногами с такой си­лой, что причинил ей смертельные повреждения, а затем, увидев, что она умирает, пытался оказать ей помощь, позвал врача 184. В другом случае в ответ на оскорбле­ние и насилие жены К. нанес ей несколько ударов кула­ком с такой силой, что у потерпевшей произошел раз­рыв селезенки 185. Показательно, что в качестве орудия или средства преступного посягательства, как правило, использовались предметы, специально не предназначен­ные для нанесения телесных повреждений, преимуще­ственно предметы бытового назначения, а именно: ножи (применялись в 35% случаев, из них: перочинный — в 18%, столовый — в 11%, сапожный — в 4%, консервный или монтерский — в 2%, шило — в 2% случаев); охотничье ружье — в 2% случаев, а также такие предметы, как топор, отвертка, гвоздодер, утюг, вилки, стаканы, гитара, скалка, камень, палка, галстук, брючный ремень и т. п. Причем в 30% случаев виновный держал в руках или носил с собой предмет, ставший орудием или сред­ством совершения преступления, в 42% —вытаскивал его из своей раны, вырывал из рук потерпевшего или брал то, что находилось рядом. Эти данные свидетель­ствуют о том, что способ посягательства и характер применяемых виновным орудий и средств совершения преступления являются обстоятельствами, характери­зующими психическое состояние виновного, выполняю­щими наряду с другими объективными признаками роль своеобразных доказательств аффекта.

Б. после освобождения из мест лишения свободы нигде не работал, пьянствовал и систематически вымо­гал у подростков деньги на водку, применяя насилие и угрозы. В день происшествия Б. вновь стал вымогать деньги у П., ударил его кулаком в живот. Угрожая расправой, Б. велел П. вынести деньги из дома, а сам остался у подъезда ожидать его возвращения. Не дождавшись П., он стал звонить и стучаться в его квартиру, а когда П. открыл ему дверь, зашел в коридор и продолжал требовать у П. деньги. Последний попы­тался выйти из квартиры, но Б. преградил ему дорогу и ударил кулаком в живот, угрожая применить нож, если тот не принесет деньги. П. прошел в квартиру, взял


там пятикилограммовую гантель и возвратившись в коридор, нанес Б. несколько сильных ударов по голове. Когда Б. свалился на пол, П. вынес из кухни столовый нож и ударил им в шею потерпевшего так, что нож сломался. Тогда П. вынес из комнаты складной нож, которым стал наносить Б. ножевые ранения, а затем поднял с пола детскую прыгалку и стал с ее помощью душить Б. Прыгалка порвалась, и он схватил потерпевшего за горло руками. Почувствовав, что Б. мертв, он оставил его 186.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР правильно пришла к выводу, что действия П. должны быть квалифицированы по ст. 104 УК РСФСР. Непрекращающиеся угрозы и насилие со сто­роны Б. вызвали у П. состояние аффекта, под влиянием которого было совершено убийство потерпевшего. Это состояние обнаруживается: в аффективных действиях виновного, в их непрерывности и своеобразной «заряженности» на потерпевшего; в неудержимом желании любыми способами (бил, резал, душил) и средствами расправиться с ним (с применением гантели, столово­го и перочинного ножа, детской прыгалки и т. д.); во множестве ударов, ранений, других телесных повреж­дений, нанесенных с большой силой (нож сломался, прыгалка лопнула и т. п.); в неожиданно обнаружившейся жестокости, но свойственной ни характеру, ни возрасту П.

Если моменту преступного посягательства соответ­ствует состояние аффекта, то с моментом его окончания связано, как правило, наступление аффективной раз­рядки. Вид крови, тяжкие страдания, смерть потерпев­шего и другие драматические последствия совершенного в состоянии аффекта преступления оказывают сильное воздействие на психику виновного, резко уменьшая степень эмоциональною напряжения. В то же время, как отмечает П. П. Распопов, «во время взрыва возбуж­дения происходит крайне неэкономное расходование нервной энергии, поэтому нередко после аффекта на­блюдается своеобразное состояние оглушенности, упад­ка сил» 187. Последнее важно в том плане, что пове­дение виновного непосредственно после аффективной разрядки может служить показателем «изживания аф­фекта» Послеаффективное состояние характеризуется
субъективным переживанием облегчения и раскаяния, усталостью и расслабленностью. В таких случаях лицо, совершившее аморальный поступок или преступление (в последнем случае особенно наглядно), испытывает сожаление, досаду, глубокое раскаяние, порой доходя­щее до отчаяния, или некоторое время находится в со­стоянии оцепенения и отрешенности. Правильно на наш взгляд, поступил Чебоксарский городской народный суд по делу П., указав в приговоре, как на одно из важных доказательств состояния аффекта виновного в момент совершения преступления, то, что «через несколько ми­нут, когда он овладел собой, очень сожалел о случив­шемся» 188. По нашим данным, вскоре, после соверше­ния преступления, предусмотренного ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, преступник некоторое время пребывал в состоянии своеобразного оцепенения и отрешенности (19%) или под влиянием случившегося быстро перехо­дил от гнева к глубокому раскаянию, жалости к потер­певшему (30%), стремился ему помочь (26%), сообщал о случившемся в органы милиции (29%) или, не помня себя от страха и отчаяния, убегал с места происшествия (51 %5) и т. п. Как, например, заявила на предваритель­ном следствии Я., обвиняемая в убийстве своего извер­га-отца, после нанесенных ударов потерпевшему она «не помнила, где бросила топор, как выскочила из дома, как оказалась в другой деревне...» 189

Все эти эмоционально-чувственные перемены в психическом состоянии виновного не только отражаются на его поведении, но и выражаются «физиономически» в тех физиологических наружных проявлениях, которые можно наблюдать и оценивать. На стадии «изживания аффекта», так же как и в состоянии «собственно аффек­та», оценка поведения виновного должна подкрепляться исследованием «физиономических» признаков, которые помогают установить испытываемое им в этот момент переживание и, следовательно, выполняют роль косвен­ных доказательств прошедшего эмоционального состояния. Поскольку в состоянии аффекта люди преимущест­венно совершают нетипичные, не свойственные им в обычном состоянии поступки, они воспринимают совер­шенное ими преступление необычайно болезненно. Слу­чившееся предстает перед ними неожиданно ярко, в об­наженном виде и своей трагичной безысходностью как


удар грома действует на просветленный мозг. «Зуев стоял бледный как полотно и повторял: «Что я сде­лал?!» — и вскоре, как бы очнувшись, побежал от ра­неного им Нефедова». Так вел себя виновный, судя по показаниям очевидца происшествия, после совершенного им в аффекте преступления 190. Вместе с тем рецидиви­сты, люди с ярко выраженной антиобщественной уста­новкой, склонные к насилию, как средству разрешения конфликтов, менее всего склонны проявлять глубокое душевное раскаяние, испытывать глубокие страдания при виде того, что они совершили в состоянии аффекта. «Низкий моральный уровень показывает человек, склон­ный не к раскаянию, а к оправданию своего дурного по­ступка»,— пишет Н. Д. Левитов 191.

Таким образом, эмоции являются здесь доказательствами и психического состояния виновного, и его от­ношения к содеянному, давая возможность полнее ис­следовать личность преступника, мотивы и цели преступления.

К сожалению, практические работники следствия и суда не обращают должного внимания на выяснение ука­занных обстоятельств по делам данной категории. Не­редко вместо того, чтобы подробнее остановиться на выяснении «физиономических» признаков и особенностей поведения виновного, отразить в протоколах допроса участников происшествия какие-то детали, способствую­щие установлению его действительного психического со­стояния в момент совершения преступления, судьи, сле­дователи и работники дознания отделываются общими, мало что говорящими фразами. Вот, например, какими словами описал следователь психическое состояние ви­новного в протоколе допроса одного из свидетелей по делу Ю.: «По его (Ю.) виду я понял, что случилось что-то нехорошее» 192. Что же это был за «вид» у ви­новного, показавшийся необычным свидетелю, в прото­коле допроса не указывается. Столь же ограниченны бы­вают в деле сведения, характеризующие поведение ви­новного в момент совершения преступления и непосред­ственно после него. Если в протоколах допросов свиде­телей, обвиняемых и потерпевших, в протоколах судеб­ных заседаний еще можно встретить сведения о том, что виновный после причиненной ему обиды «чуть не задохнулся от возмущения», «побледнел и задрожал»,
«его всего трясло» и т. п. 193, то в итоговых документах (обвинительных заключениях следователя, приговорах и определениях суда) слабо, как правило, исследуются, а при наличии необходимых сведений не анализируются и не оцениваются в качестве доказательств аффективно­го состояния виновного не только внешние физиологические проявления, но и другие признаки этого состоя­ния. Не дается в этом плане и достаточно глубокой оцен­ки действиям виновного непосредственно после неправо­мерных действий потерпевшего на протяжении всей конфликтной ситуации. Отмеченные недостатки приводят к серьезным ошибкам в определении характера и степе­ни вины преступника, в установлении подлинных моти­вов совершенного преступления, в квалификации соде­янного, в решении вопросов соучастия в преступлении и др.

Хотелось бы отметить особую роль специальной экспертизы по рассматриваемой категории дел. Такой экс­пертизой может быть судебно-психологическая, но не судебно-психиатрическая, ибо «в отличие от психиатрии предмет психологии — здоровая психика»194. В случаях обнаружения каких-то болезненных отклонений в психике обвиняемого, врожденных психических аномалий и т. п. целесообразно проводить комплексную психолого-психиатрическую экспертизу. Но и в этих случаях решающая роль в установлении физиологического аффек­та должна принадлежать экспертам психологам. Прове­дение судебно-психологической экспертизы не только целесообразно, но н необходимо. Усыновление аффекта в каждом отдельном случае является делом необычай­но сложным, требующим специальных познаний в пси­хологии и психофизиологии. Как правильно пишут В. Зимарин и И. Попов, «нередко трудно провести водо­раздел между эмоцией в узком смысле слова и аффек­том (например, между страхом и ужасом)»195. Вместе с тем проведение такой экспертизы дисциплинирует ра­боту следователя и суда по выяснению обстоятельств, характеризующих состояние аффекта. Научно-обоснованное и объективно правильное заключение возможно только на базе тех материалов и тех сведений, которые установлены в процессе расследования и судебного разбирательства. Эти сведения во многом специфичны, но установление их по делам о преступлениях, предусмотренных


ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, абсолютно необходи­мо и по смыслу указанных статей обязательно, посколь­ку обязательно установление самого аффекта. Непосредственная диагностика аффекта невозможна, так как пос­ле себя он не оставляет видимых следов, которые были бы пригодны для исследования, поэтому отсутствие не­обходимых данных в материалах дела невосполнимо в процессе проведения судебно-психологической экспер­тизы. Заключение такой экспертизы—- важная и дейст­венная помощь суду в установлении психического состоя­ния виновного в момент совершения преступления. Од­нако выраженное в нем мнение специалистов подлежит всесторонней судейской оценке на основе всех собранных по делу доказательств. Если этих доказательств собра­но недостаточно или их достоверность вызывает сомне­ние, правильность вывода суда относительно аффекта, а следовательно, и правильность квалификации содеянно­го виновным также не может не вызвать сомнения. Нельзя квалифицировать по указанным статьям умыш­ленное убийство, тяжкое или менее тяжкое телесное по­вреждение, пока не установлено, что оно было соверше­но виновным в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного неправомерными дей­ствиями потерпевшего, то есть в состоянии «оправдан­ного» аффекта.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   15




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет