Встреча с румийцем Флавием Аэцием

13.Встреча с румийцем Флавием Аэцием

Постоялый двор был оцеплен пешей и конной биттогурской стражей из тумена главного жаувизиря степной державы этельбера Усура. На время проведения переговоров было запрещено въезжать и покидать караван-сарай, но застигнутый этим громко объявленным приказанием торговый люд и проезжие путешественники не роптали, поскольку осознавали, что присутствуют при важном историческом событии; также они во все глаза высматривали через окна во внутреннем дворе-кораале¹³⁴ с целью лицезрения важных гуннских правителей. Первыми они усмотрели верхоконного высокорослого худого, богато одетого, с золотыми перстнями, светловолосого, с маленькой бородкой и короткими усами, остроносого средних лет важного гунна в сопровождении пары десятков светлоглазых хуннагурских телохранителей, это был верховный гуннский каган сенгир-хан Беледа. Вторым в кораал въехал верхом также высокорослый широкоплечий, с едва различимым шрамом на лбу, скромно одетый и безо всяких дорогих украшений, с каштановыми волосами, с негустой бородкой и без усов, с крупным загнутым книзу носом, годами помоложе, с прямой осанкой знатный гунн в сопровождении почетной охраны из двадцати желтолицых темноволосых сабиров, это был хан левого гуннского крыла сенгир Аттила. У обоих высокородных гуннов из оружия на поясах свисали лишь короткие канжары¹³⁵ в дорогих ножнах. Оба степных правителя соскочили с седел и шагнули друг к другу, троекратно обнялись, потерлись щеками и похлопали друг друга по спине. Было заметно, что они оба одинаково высокого роста, но второй, потемнее волосами, был немного шире в плечах. Из окон келий не было слышно, о чем недолго переговаривались два белокостных гуннских аристократа, видать, они приветствовали друг друга по степному обычаю. Вскоре, отдав какие-то распоряжения своим людям, оба высокородных властителя скрылись в дверях, ведущих в большую общую залу. Там в уединении и в тишине их ожидал рыжий, в нарядных одеяниях и с богато отделанным оружием пожилой гунн с морщинистым лицом, это был главный министр-визирь степного каганата, отвечающий за военные дела, туменбаши Усур. При виде обоих великородных ханов он встал со скамьи и приветствовал их уважительно.

А в это время скрывающиеся в своих комнатах зрители наблюдали из окон въезд во двор еще одной конной процессии, на этот раз румийской. Двадцать гвардейских преторианских легионеров, блистающих на солнце своими железными доспехами и шлемами, сопровождали большого военачальника, закованного в отсвечивающие летние солнечные блики латы, и в высоком медном шлеме с плюмажем из павлиньих перьев. Это был один из значительных персон в западнорумийской империи, главнокомандующий всеми румийскими галльскими легионами префект Флавий Аэций. Его встретил на подходе к караван-сараю и сопровождал всегуннский тамгастанабаши, седой аксакал ант Деряба.

В общей зале, где происходила встреча, после взаимных приветствий обе стороны заняли свои места. В глубине у стены за большим дубовым столом расселись: в центре великий гуннский каган Беледа, справа от него хан восточного крыла Аттила, а слева жавизирь Усур. Напротив их сел румийский военачальник Аэций, рядом с ним разложил свои пергаменты гуннский баши всех тамгастанов Деряба. За соседним столом расположились грамотные степные помощники последнего с чистыми восковыми дощечками и тростниковыми палочками, они приготовились записывать сказанное.

Хан Аттила украдкой взглянул на румийского патриция Аэция. Казалось, он никак не изменился с момента их последней встречи четыре года назад при дворе покойного великого кагана Ругилы. Ни одной морщинки на лице, а ведь он где-то на пять лет старше Аттилы, ему сейчас около тридцати семи зим. Все такой же загорелый цвет лица, красиво сочетающийся с голубыми глазами. Румиец Аэций скинул с себя шлем и широкую пластинчатую наплечную броню. Сенгир Аттила хмыкнул едва слышно: наверное, очень дорого ценит свою жизнь родовитый румиец, коли под верхними латами на нем была надета искусно изготовленная из тысяч мелких колец недлинная изящная кольчуга!

Жаувизирь Усур кивнул головой и из боковых подсобных помещений зала трое прислужников вынесли подносы с кумысом, вином, йохурутом и оливками, расставили все это перед знатными гостями и тихо удалились.

– Еще раз приветствую тебя, румиец Флавий, – глухим надтреснутым голосом заговорил верховный хан Беледа. – Ты всегда был хорошо расположен к нам, гуннам, и потому мы все с радостью откликнулись на твой призыв о встрече и поспешили сюда повидаться с тобой.

– Я глубоко благодарен тебе, о великий каган, – ответствовал чистым баритоном румийский полководец, – за то, что ты сам лично и вы все, гунны, принимали и принимаете большое участие в моей судьбе. Ведь, в сущности, я прибыл к вам аманатом в свои юные годы и пробыл у вас в биттогурском племени пять лет, которые промелькнули молниеносно. И я всегда горжусь тем, что являюсь командиром гуннской тысячи – минбаши, ведь не каждый заложник достигает у вас такой высокой боевой должности. И я также горжусь, что участвовал в двух военных походах на южные земли, за Кавказские горы, под началом великого воителя Ругилы. Так что я считаю себя одним из ваших гуннов и потому буду с вами предельно откровенным, – и, немного помедлив, благородный румиец ясно проговорил по-гуннски каждое слово: – Мне настоятельно необходима ваша помощь. В знак искренности своих помыслов я хочу оставить у вас своего сына Карпилия, которому сейчас четырнадцать лет, чтобы он обучился степному военному делу.

– Ты хочешь оставить сына заложником?– вопросил верховный сенгир-хан Беледа и сразу же добавил: – Излагай свою просьбу!

– Можете считать его заложником моей откровенности и искренности, – не замедлил ответствовать румийский патриций.

– Говори все, что ты хочешь сказать, – взял в свои руки ход переговоров на правах старшего туменбаши Усур, он мог себе это позволить, так как почетное наименование атталака гуннского народа негласно оставалось за ним навеки, хотя он уже и не выполнял таковые обязанности, – ведь ты служил в моем биттогурском тумене и проявил себя как достойный воин и хороший человек.

– Моя штаб-квартира командующего галльской армией находится в среднем течении реки Родана, или как ее называют галлороманы Роны, в кастелле¹³⁶ Виенна. Но в настоящий момент наша румийская власть там ослабла, так как германские вестготы в Южной Галлии, в провинциях Нарбонская Галлия и Аквитания Прима, отказались признавать румийский сенат, власть и эль, – румийский высокородный аристократ, говоря по-гуннски, употребил исконно древнее гуннское слово «эль» (народ), – и сейчас уничтожают не только коренных румийцев, но и прочих румийских граждан из галлороманского населения. У вестготов большое воинство, по самым скромным подсчетам, около пяти туменов пехоты и конницы. Им на помощь из Северной Галлии движутся германские бургунды, которые имеют такое же количество войск...

Когда благородный латинянин произнес слово «бургунды» все присутствующие гунны встрепенулись -пять лет назад погиб в походе на бургундские земли самый младший брат великого кагана Ругилы, отчаянный Октар, и у всех гуннов начинала ныть печень от злости и ненависти, когда упоминали имя этих гнусных бургундов. А сколько серьезных потерь нанесли эти мерзкие бургундские гиены во времена верховного кагана Ульдина! Сенгиры Беледа и Аттила дали тогда в детстве клятву всеми силами и до конца жизни бороться с этими подлыми бургундскими шакалами.

– Я также уполномочен заявить, что в благодарность за вашу будущую помощь в разгроме вестготов и бургундов румийский сенат и августейшая правительница Галла Плацидиа уже сегодня передают вам альпийскую провинцию Савиа, лежащую в верховьях рек Дравы и Савы, – продолжал взволнованный латинянин, – но это только аванс, будет и окончательная благодарность после приведения этих зарвавшихся германцев к смирению.

– А почему ты сказал, что помощь нужна тебе? — задал недоуменно вопрос тамгастанабаши Деряба, прищурив истинно по-гуннски свои синие глаза под густыми темноватыми бровями. – Насколько мы здесь все уяснили себе, помощь необходима всему румийскому элю?

– Я же сказал, что будут искренен. Все дело в том, что вестготов подстрекает не кто иной, как бывший командующий галльскими войсками, в настоящее время румийский консул и имперский прокуратор – ответственный за префектуру Галлия сенатор Бонифаций. Он хочет всю вину свалить в сенате на меня, что я не в состоянии быть достойным командующим румийской галльской армией, и способствовать моему снятию с этой должности, чтобы иметь возможность в дальнейшем тайно продать ее какому– либо другому претенденту с толстым кошельком. А толстосумы всегда жаждут приобрести доходные должности за взятки, чтобы увеличить многократно толщину своих кошельков, – и в знак чистосердечности своих слов румийский полководец положил правую руку себе на сердце и склонил непокрытую голову.

В большой светлой зале установилась тишина. Pyмиец Флавий Аэций понимал, что ответа он сей же час никак не услышит, ведь гуннских руководителей было четверо: верховный каган Беледа, второй хан Аттила, главнокомандующий всеми вооруженными силами Усур и главный начальник ведомства, координирующего различные виды сношений с иностранными державами, Деряба, они должны обсудить этот вопрос между собой. Но в одном он был почему-то твердо уверен, что гунны поддержат его и пойдут на помощь в Галлию громить вестготов и бургундов.

Тамгастанабаши Деряба объявил перерыв в переговорах до вечера, как и полагал галльский командующий Аэций. Префект Флавий Аэций не ошибся в своих предположениях, вечером ему было объявлено, что гунны пойдут следующей весной в Галлию выручать румийцев и воевать там против общих германских врагов, и никакого заложника гунны у себя оставлять не намерены. Если же сам румийский друг степного каганата Аэций добровольно оставит своего сына у гуннов, чтобы тот постигал бы у них воинское дело, то они против этого не возражают.

Вечером же здесь, в этой большой приемной зале, был дан торжественный ужин в честь знатного латинянина Флавия Аэция, было выпито много кумыса и вина, съеден зажаренный целиком упитанный вепрь. Было много здравиц и тостов за нерушимый союз и дружбу западнорумийского и гуннского народов.

Поздно ночью, когда уже проводили с почетом бывшего гуннского тысячника и сегодняшнего командующего румийскими войсками в Галлии патриция Флавия Аэция, руководитель гуннской таможенной службы ант Деряба напомнил всем присутствующим, что через совсем короткое время, которое он дополнительно укажет через срочных гонцов, предстоят также важные переговоры и с посольством из Восточного Рума. Византийцы возымели желание встретиться с гуннами на границе в среднем течении реки Дуная, в своем городе Маргусе¹³⁷, расположенном на южном берегу этой многоводной реки, у устья ее притока Моравы. Жаувизирь Усур, уже собравшийся отъезжать в ночь из караван-сарая в недалекое кочевье к аланам, чтобы заночевать там в юрте, остановился у своего коня подождать, когда молодые ханы Беледа и Аттила подойдут близко и, обращаясь к ним и к стоящему рядом тамгастанабаши Дерябе, молвил:

– С византийцами переговоры вы проведите сами, без меня. Я стану готовить будущий поход в Галлию. Вы же будьте там на встрече с ними жесткими, требовательными и неуступчивыми. Их союзнику Западному Руму сейчас не до них. Продемонстрируйте перед Византией нашу силу, волю и твердость духа. Но имейте в виду: следующий год нам будет недосуг заниматься с ними, мы пойдем на заход солнца, за Альпы в Галлию.

Великий каган Беледа, второй хан Аттила и тамгастанабаши Деряба стоя молча выслушивали указание бывшего гуннского атталака и многоопытного победоносного военачальника этельбера Усура, который тем временем уже взобрался в седло.