Балкария в XV начале XIX вв

1. А.Н.Генко. Задача этнографического изучения Кавказа. СЭ, № 4-5, М-Л., 1936, с.18.

2. В.Ф.Миллер, М.М.Ковалевский. В горских обществах Кабарды. ВЕ, IV, СПб., 1884, с. 570.

3. Там же, с. 570; И.Иванюков, М.Ковалевский. У подошвы Эльбруса. ВЕ, I, 1886, с. 104-105.

4. В.Я.Тепцов. По истокам Кубани и Терека. СМОМПК, XIV, Тифлис, 1892, с. 196.

5. Там же, с. 196-197.

6. Н.П.Тульчинский. Пять горских обществ Кабарды. ТС, V, Владикавказ, 1903, с. 164.

7. Там же, с. 164-167.

8. П.Раджаев. Экономический быт горцев Нальчикского округа, ЗХТО, I, Владикавказ, 1920.

9. У.Алиев. Карахалк. Ростов-на-Дону, 1927.

10. И.Тамбиев. Заметки по истории Балкарии. РГ, № 1-2, Ростов-на-Дону, 1993, с. 67.

11. Б.Е.Деген-Ковалевский. Обзор литературы по этнографии и археологии Кавказа за три года СЭ, № 4-5, М-Л., 1935, с. 286.

12. Б.Е.Деген. Курганы в Кабардинском парке города Нальчика. МИА, 3, М-Л., 1941, с. 293.

13. Р.М.Рамишвили. Основные проблемы изучения взаимосвязей между горными и равнинными регионами. ДНКППВМГРР, Тбилиси, 1984, с. 9.

14. Сборник, в котором была помещена статья Б.Е.Дегена, был издан непосредственно накануне Великой Отечественной войны (в 1941г.) и не успел поступить в продажу. Затем, с выселением балкарцев в Среднюю Азию, весь тираж сборника «был утерян». Его удалось «обнаружить» только в конце 1950-х годов, но известность он получил преимущественно среди археологов, редко обращающихся к проблеме горского феодализма.

15. Коллектив авторов. Народы Кавказа, т.I, М., 1960, с. 88-96.

16. Там же, с. 288.

17. Коллектив авторов. Очерки истории балкарского народа. Нальчик, 1961,с.27.

18. Там же, с. 31.

19. Там же, с. 33.

20. К.Г.Азаматов. Социально-экономическое положение и обычное право балкарцев в первой половине XIX века. Нальчик, 1968.

21. Там же, с. 33-36.

22. Л.И.Лавров. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX века. КЭС, IV, М., 1969, с. 85.

23. Там же.

24. З.Анчабадзе, А.Робакидзе. К вопросу о природе кавказского горского феодализма. ВНСПИПАЭИ - 70, Тбилиси, 1971, с.56-59; А.И. Робакидзе. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе. ТДСПИПЭАИ - 74-75, Душанбе, 1976, с. 11-12; его же. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе. ГОЭОПОРФНСК, Махачкала, 1980, с. 3-5; и др.

25. А.И.Мусукаев. Балкарский «тукум». Нальчик, 1978, с. 32.

26. А.И.Мусукаев. О Балкарии и балкарцах. Нальчик, 1962, с. 37.

27. В.Б.Виноградов. Генезис феодализма на Центральном Кавказе. ВИ, I, М., 1981, с. 35-50.

28. Там же, с. 44.

29. Г.А.Меликишвили. К вопросу о характере древних закавказских и средневековых горских северокавказских классовых обществ. Ж-л «История СССР», № 6, 1975, с. 52.

30. Р.М.Рамишвили. Ук. соч., с. 9.

31. В.М.Батчаев. Из истории традиционной культуры балкарцев и карачаевцев. Нальчик, 1986, с. 38-40.

32. В.М.Батчаев. «Мы пришли из Маджар»: факт или вымысел? – сб.: Вопросы средневековой археологии Северного Кавказа. Черкесск, 1988, с. 160-180.

33. И.М.Мизиев. Очерки истории и культуры Балкарии и Карачая XIII-XVIII вв. Нальчик, 1991, с. 102.

34. Там же.

35. Там же, с. 103.

36. Е.Г.Битова. Социальная история Балкарии XIX века. Сельская община. Нальчик, 1997.

37. Там же, с. 135.

38. З.А.Кожев. Кабарда в системе этносоциальных отношений на Северном Кавказе (XVIII в.). Автореф. канд. дис., М., 1998.

39. Там же, с. 23.

40. Р.Т.Хатуев. Карачай и Балкария до второй половины XIX века: власть и общество. – В сб.: Карачаевцы и балкарцы. Этнография. История. Археология. М., 1999, с. 5-198.

41. К.Фиркович. Археологические разведки на Кавказе. ЗИАО, IX, СПб., 1857, с. 392-403.

42. Там же, с. 396.

43. Там же, с. 400.

44. Там же, с. 401.

45. Отчет г.г. Нарышкиных, совершивших путешествие на Кавказ (Сванетию) с археологической целью в 1867 году, ИИРАО, VIII, вып.4, СПб., 1877, с. 331.

46. В.Я.Тепцов. По истокам Кубани и Терека. СМОМПК, XIV, Тифлис, 1892, с. 161-162.

47. Там же, с. 162.

48. В.Ф.Миллер. Терская область. Археологические экскурсии. МАК, I, М., 1888, с. 77-83.

49. Там же, с. 77.

50. Там же, с. 78-80.

51. Там же, табл. XVIII, а-б; с.82, рис. 74-75.

52. Н.Харузин. По горам Северного Кавказа. Путевые очерки. ВЕ, VI, СПб. 1888, с. 186.

53. Ныне хранятся в Санкт-Петербургском Государственном музее антропологии и этнографии.

54. Л.И.Лавров. Карачай и Балкария.. , рис. на с. 98-104, 114, 117; его же. Альбом и макеты Д.А.Вырубова по этнографии и археологии Кабардино-Балкарии. СМАЭ, XXXIV, Л., 1978, рис. 2-5, 9, 14-20.

55. А.А.Иессен. Археологические памятники Кабардино-Балкарии. МИА, 3, М-Л, 1941, рис. 9-10.

56. А.А.Миллер. Краткий отчет..., с. 73-81.

57. Некоторые из фотоматериалов экспедиции см.: Архив КБНИИ, инв. № 1051.

58. Л.И.Лавров. Из поездки в Балкарию. СЭ, № 2, М-Л, 1939, с. 178-181.

59. Л.И.Лавров. Об арабских надписях Кабардино-Балкарии. УЗКБНИИ, XVII, Нальчик, 1960, с. 116-118; его же. Эпиграфические памятники Северного Кавказа, ч.2, М., 1968, с. 122.

60. Л.И.Лавров. Этнография Кавказа. Л., 1982, с. 61.

61. А.А.Иессен. Ук. соч., с. 30-33.

62. Там же, с. 30-31.

63. Там же, с. 31.

64. Э.Б.Бернштейн. Народная архитектура балкарского жилища. МНС-59, Нальчик, 1960, с. 186-217. 65. Там же, с. 188.

66. М.И.Лежава, Г.И.Джандиери. Народная башенная архитектура. М., 1976.

67. З.Анчабадзе, А.Робакидзе. К вопросу о природе..., с. 58.

68. Р.Г.Дзаттиаты. Культура позднесредневековой Осетии по письменным и археологическим источникам. Автореф. докт. дис., Владикавказ, 2001, с.15.

69.П.Г.Акритас, О.П.Медведева, Т.Б.Шаханов. Архитектурно-археологичес-кие памятники горной части Кабардино-Балкарии. УЗКБНИИ, т.XVII, Нальчик, 1960, с. 67-96.

70. Е.П.Алексеева. Археологические раскопки в районе села Верхний Чегем в 1959 году. ССИКБ, IX, Нальчик, 1961, с. 193-195.

71. И.М.Мизиев. Средневековые башни и склепы Балкарии и Карачая. Нальчик, 1970.

72. А.Робакидзе. Форма поселения в Балкарии. МЭГ, XI, Тбилиси, 1960 (на груз.яз.; машинописн. текст. русск. перевода см.: Архив КБНИИ, инв. № 192); Т.Ш.Мибчуани. Этнокультурные связи горцев Грузии (сванов) с балкарцами и карачаевцами. Автореф. канд., дис., Тбилиси, 1978, с. 20.

73. Л.Г.Нечаева. О мавзолеях Северного Кавказа. СМАЭ, XXXIV, Л., 1978, с. 94-112.

74. Подробнее см.: В.М.Батчаев. Из истории..., с. 119.

75. В.А.Кузнецов. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе, 1977, с. 121-129.

76. В.П.Кобычев. Типы жилища у народов Северо-Западного Кавказа в середине XIX века. КЭС, V, М., 1972, с. 155, примечание 28.

77. В.М.Батчаев. Отчеты об археологических экспедициях КБНИИ за 1983-1985, 1987 гг. Архив КБНИИ, инв. №№ 2332, 2343, 2393.

78. В.М.Батчаев. Из истории..., с. 14-21, 116-122; его же. Некоторые особенности башенно-склепового зодчества в Балкарии и Карачае. КЧ-XIV, Орджоникидзе, 1986, с. 64-65.

79. Д.Вырубов. Раскопки кургана Хусанты близ поселка Зылги в местности Рахты. ТИМАО, М., 1900, с. 195-196; ОАК за 1897 г., СПб., 1900, с. 143; В.Ф.Миллер. Терская область, с. 80-81.

80. И.М.Чеченов. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1969, с. 68-69, 94-95.

81. П.Г.Акритас. Археологические исследования Чегемского ущелья в 1959 г. ССИКБ, IX, Нальчик, 1961, с. 177-192; Е.П.Алексеева. Ук. соч., с. 193-204; Г.И.Ионе. Верхне-Чегемские памятники VI-XIV вв. УЗКБНИИ, Нальчик, 1963, с. 183-208; О.Л.Опрышко. Раннехристианский могильник в с. Верхний Чегем КБАССР. ССИКБ, IX, Нальчик, 1961, с. 217-221; и др.

82. И.М.Чеченов. Древности..., с. 79-84, 118; В.П.Алексеев. Происхождение народов Кавказа. М., 1974, с.112, примечание 1; В.А.Кузнецов. Актуальные вопросы истории средневекового зодчества Северного Кавказа. СКДСВ, М., 1980, с. 165-166.

83. В.А.Кузнецов. Археологические разведки в Кабардино-Балкарии и районе г. Кисловодска в 1959 г. ССИКБ, IX, Нальчик, 1961, с. 205-216.

84. И.М.Мизиев. Нижне-Чегемское поселение, УЗКБНИИ, XXV, Нальчик, 1967, с. 172-176; его же. Средневековые каменные ящики в Верхней Балкарии. СА, 4, 1971, с.242-250; его же. Могильник у селения Ташлы-Тала. АЭС, I, Нальчик, 1974, с. 110-121; его же. Балкарцы и карачаевцы в памятниках истории. Нальчик, 1981, с. 26-31, 46-55.

85. В.М.Батчаев. Отчет об археологических работах 1977г. в районе с.с. Былым и Холам. Архив КБИГИ, №2275, с. 25-29.

86. И.М.Чеченов. Новые материалы и исследования по средневековой археологии Центрального Кавказа. АИНКБ, т.3, Нальчик, 1987, с. 77-99.

Материал, характеризующий средневековую культуру Балкарии, представлен такими категориями древностей, как феодальные замки и наземные усыпальницы-кешене, остатки поселений и жилищ, могильники и погребальный инвентарь, надгробные каменные кресты и т.д. Значительная часть этого материала в общих чертах уже описана в литературе, однако допущенные при этом неточности, отдельные расхождения в вопросах интерпретации, а главное – появление новых материалов в ходе последних археологических экспедиций и архивных изысканий обусловили необходимость повторного обращения к теме.

Так называемое башенно-склеповое зодчество - специфический компонент средневековой материальной культуры горного Кавказа, стало привлекать внимание исследователей уже с первых шагов отечественного кавказоведения, но ряд связанных с ним вопросов все еще остается дискуссионным. Конкретные задачи данного раздела работы не предполагают обращение к проблеме горно-кавказского зодчества в целом, но некоторые ее аспекты так или иначе соприкасаются с рассматриваемым ниже кругом вопросов.

Употребляемое здесь понятие «замок, замки» может показаться натяжкой, так как ни по размерам, ни по архитектуре, ни по количеству и составу их обитателей рассматриваемые памятники не сопоставимы с «классическими» замками Европы. Все дело в том, что в данном случае подразумеваются вовсе не «классические», а менее известные европейские соответствия, относящиеся к иной – раннефеодальной – эпохе, когда весь «замок» мог состоять лишь из одного-двух примитивных сооружений. По характеристике А.Л.Ястребицкой, «В X веке замок – это деревянная прямоугольная в плане башня (донжон), возведенная на естественном или насыпном холме». [1] К аналогичным выводам приходят авторы, посвятившие данному вопросу специальные исследования: на большей части Старого Света исходной формой феодальных замков служили укрепленные жилища (так называемые «дома-крепости») или просто башни, «объединявшие в одном лаконичном объеме все функции (жилья, обороны, хозяйственных помещений) и эволюционировавшие в сторону увеличения числа помещений». [2]

Только по прошествии ряда столетий они превращаются в «великолепные замковые ансамбли». [3] Достичь такого уровня развития резиденции балкарской знати, конечно, не могли. Но в стадиальных пределах раннефеодальной формации они все же претерпели определенную эволюцию. При этом и функционально, и по своим социально-нормативным параметрам они всегда относились к числу тех категорий материальной культуры, которые призваны были подчеркнуть особый социальный статус владельцев. В этом смысле представляется достаточно обоснованным как наименование их «замками», так и сопоставление их с древнейшими замками Европы.

Судя по письменным источникам, срубные постройки вертикальных пропорций - прототипы каменных башен, получили на Западном Кавказе достаточно широкое распространение еще в древности [4]. Конечно, античные авторы имели в виду, прежде всего лучше известные им районы Причерноморья. Тем не менее, близкое сходство археологических культур на южных и северных склонах Большого Кавказа предполагает такое же сходство в сфере архитектуры, что подтверждается и результатами экспедиции 1977 г. В том году в окрестностях Былыма удалось выявить остатки срубной постройки эпохи бронзы, интерпретируемой именно как прототип средневековых каменных башен [5]. Между прочим, это древнейший из всех известных, и пока что единственный для всего горного Кавказа памятник подобного рода.

По мере истребления лесных массивов, горцы все шире осваивали навыки каменного зодчества, и появившиеся здесь впоследствии аланы переняли у них если не все, то очень многое. Распространенные в аланскую эпоху подземные склепы зачастую представляют собой незаурядные образцы каменного зодчества, и не без оснований рассматриваются Л.Г. Нечаевой как дериваты аланских земляных катакомб. [6]

Закономерно, что ранняя группа каменных башен Балкарии ничуть не «моложе» вайнахских, сванских или хевсурских, а в архитектурном отношении не имеет с ними почти ничего общего.

Правда, в целом памятники башенного зодчества здесь все-таки относительно малочисленны: если, например, в Чечне или Сванетии такие сооружения исчислялись сотнями, то в Балкарии их было не более трех-четырех десятков. Но это объясняется очень просто: и в Чечне, и в Сванетии башни были родовыми, в то время как в Балкарии - только феодальными. Надо полагать, что в дофеодальной Балкарии они были столь же многочисленны, как, скажем, и у южных соседей. В эпосе, преданиях, сказках и других жанрах устного народного творчества балкарцев башни упоминаются постоянно, упоминаются как вполне обычный элемент материальной культуры, и только в поздних циклах нартиады они являют собой уже прерогативу нарождающейся знати. [7]

Вообще, в вопросе о количественной стороне дела важны не цифры сами по себе, а соотношение количества башен и замков с числом феодальных династий. В свете такого критерия тезис о малочисленности балкарских памятников представляется не столь уж бесспорным. Так, если на крайнем западе Балкарии, в Баксанском ущелье в средневековье господствовала только одна династия (Крымшамхаловы), [8] то число башенных сооружений доходило здесь до трех, [9] а в Холамо-Безенгийском ущелье, где известны только две династии (Шакмановы и Суншевы), замков и башен было шесть. [10] Если же ко всем известным на сегодняшний день памятникам такого рода добавить еще и целый ряд несохранившихся объектов, память о которых запечатлена в топонимах с компонентом «кала» («башня, замок»), [11] то приходится говорить уже не о единичности башен в средневековой Балкарии, а скорее об их «избытке». Вероятно, какая-то часть их вначале принадлежала свободным общинникам, а затем была разрушена в процессе феодализации общества; иные же могли принадлежать таубиям, но разрушены или заброшены в ходе феодальных усобиц, когда поголовно истреблялись целые фамилии.

Некоторые из относительно поздних сооружений - такие, как, например, башня Абаевых в Верхней Балкарии, или Балкаруковых в Верхнем Чегеме сходны с башнями Осетии и Сванетии. Но лишь в единичных случаях такие сходства доходят до абсолютной идентичности, а в целом черты общности в архитектуре сопредельных районов связаны не только с имевшим когда-то место взаимовлиянием, но в значительно большей степени - с особенностями этнической истории, а следовательно, и культурогенеза. Например, источники XVI – начала XIX вв. неоднократно фиксируют наличие групп сванского этноса в Балкарии. Большинство их смешалось с местным населением и, конечно, оставило заметный след в материальной и духовной культуре балкарцев. В этой связи уместно отметить, что сходство со сванскими постройками обнаруживают также башня Ак-кала, замок Джабоевых и др. (с несохранившимися «коронками» по верхнему периметру башен).

Еще с середины XIX столетия исследователи дифференцировали балкарские замки и башни на две основные группы: сооружения, воздвигнутые на труднодоступных высотах над поселениями, и сооружения в долинах, в черте поселений или в непосредственной близости от них. [12] Они отличаются друг от друга не только по своей локализации, но также хронологически и по архитектуре.

Первая группа, безусловно, древнее, относящаяся еще к концу аланской эпохи, но эволюционировавшая (за счет поздних пристроек) и в последующем. Особенность их локализации отмечена в хрониках, повествующих о вторжении Тамерлана в горы Центрального Кавказа. «Крепости их были на вершинах гор, - писал, например, Низамаддин Шами, - а дороги к ним крайне трудны и тяжелы, так что из-за их большой высоты у наблюдающего темнело в глазах, а у смотрящего шапка падала с головы. Крепость же Тауса имела особенно прекрасное высокое строение...; стрела не достигала снизу доверху крепости, и без усилия ум не мог представить взятия ее». [13]

О раннем происхождении первой группы помнило до недавнего прошлого и местное население, по словам которого, отступая в горы его предки видели укрепления «большей частью на высотах» [14]. Вероятнее всего, на данные устной традиции опирались и авторы указанной выше хронологической дифференциации - К.Фиркович, братья Нарышкины, В.Ф.Миллер и др. В 1987 и 2003 г.г. были проведены археологические раскопки на ряде рассматриваемых объектов. Результаты раскопок не только подтвердили, но и конкретизировали существующую хронологическую схему. [15]

В 1970 г. была издана монография, посвященная башенно-склеповым сооружениям Балкарии и Карачая. [16] Вслед за своими предшественниками автор делит оборонно-жилые комплексы на две хронологические группы (с подгруппами), но при этом выдвигает собственные критерии. Например, к XIII-XIV вв. автор относит укрепления Болат-кала и Малкар-кала, в которых, как он полагает, «жили отдельные семьи выделявшейся социальной родовой верхушки», а «новыми, более совершенных форм оборонительными сооружениями..., где могла жить и обороняться раннефеодальная знать» XIV-XV вв., он считает замки Зылги и Усхур, «планировка и архитектурные особенности которых несут на себе явные признаки феодальных крепостей. В них уже налицо особо охраняемые цитадели - в Усхурской системе и центральный ярус Зылги». [17] Подобное хронологическое соотношение корректируется конкретным археологическим материалом.

Отрицать какую бы то ни было связь между социальным развитием и развитием архитектуры, конечно, не приходится, и в этом автор прав. Но в данном случае она поддается фиксации не на примере конкретных объектов внутри той или иной группы, а скорее на суммарном сопоставлении одной группы памятников с другой.

Судя по раскопкам 1987 и 2003 г.г., к числу наиболее ранних можно отнести такие объекты, как Усхур, Зылги, Малкар-кала и Болат-кала. В хозяйственной яме верхней башни замка Усхур обнаружены обломки глиняных сосудов, сближающихся с аланской керамикой домонгольского времени. [18] Подъемная керамика золотоордынского типа свидетельствует о том, что укрепление функционировало и в последующие столетия, а материалы склепового захоронения у нижней башни (возведенной позже всех остальных) позволяют уточнить верхнюю дату памятника: XV век. [19]

Приблизительно те же хронологические рамки приемлемы и в отношении укрепления Малкар-кала. Наряду с фрагментами золотоордынской керамики здесь выявлено и несколько более архаичных маловыразительных обломков.

В двух других объектах (Зылги и Болат-кала) явно превалирует керамика золотоордынской эпохи. Возможно, они возникли в XIII-XIV вв. и, судя по размерам бойниц, предназначенных для стрельбы из лука, были заброшены еще до широкого распространения огнестрельного оружия, т.е. до XVII-XVIII вв.

Естественно, приведенный здесь перечень памятников ранней группы далеко не полон; учтены лишь те из них, степень сохранности которых позволяет констатировать хотя бы некоторые их архитектурные особенности. В своей совокупности они наглядно иллюстрируют ту раннюю стадию фортификационного искусства, когда не укрепление защищает местность, а, напротив: в выборе места для строительства укрепления решающее значение приобретают защитные свойства самой местности. Места для строительства замков выбраны чрезвычайно труднодоступные, на крутых и высоких, изобилующих обрывами горных склонах. Особенно удачно расположение замков Зылги и Болат-кала. Проникнуть в них - да и то с риском для жизни - можно лишь в одной определенной точке их периметров, что значительно облегчало оборону.

Столь тесная связь локализации объектов с рельефом местности не могла не отразиться на особенностях архитектуры. В литературе уже отмечалось, что размеры и конфигурация планировки построек данной группы обусловлены, как правило, величиной и формой скальных выступов, на которых они возводились. [20] Действительно, размеры сооружений варьируют весьма существенно, а что касается планировки, то предпочтение геометрически правильным формам (квадрат, прямоугольник) отдавалось лишь в тех единичных случаях, когда свойства площадки все же допускали такое исключение. Отсюда самая заметная черта этих памятников – отсутствие определенных типов, «стандартов», строгая индивидуальность облика каждого из объектов. Эта черта исключает подбор близких аналогий за пределами Балкарии, и лишний раз свидетельствует о самобытности балкарского зодчества.

Особенностью данной группы является и то, что часто фасадные стены построек слегка выгнуты наружу с целью расширить угол обзора, причем это могло делаться уже и вопреки конфигурации строительной площадки, путем расширения ее искусственной забутовкой.

Все сооружения возведены на известковом растворе и отштукатурены только снаружи. В качестве строительного материала использованы красный плитняк, гранит, песчаник и т.д. Явных следов обработки камня нет, если не считать небрежно оттесанных наличников бойниц, входных проемов и стенных ниш. Но большинство их подобрано с расчетом на определенную устойчивость кладки, производившейся «вперевязку». Толщина стен варьирует в пределах 55-80 см. Несколько ниже этих показателей толщина стен сооружения 2 замка Болат-кала (45-50 см), а у сооружения 5 в Усхуре она превосходит средние данные (1-1,2 м.). В целом же рассматриваемые объекты заметно уступают сооружениям XVII в. как по толщине стен, так и по качеству кладки; сомнительно, чтобы они были рассчитаны более чем на 2 этажа. В целях сейсмостойкости корпусы построек (в тех случаях, когда это удается проследить) сужаются кверху. Все постройки однокамерные, площадью от 20-30 до 100 и более квадратных метров. Каждый комплекс состоит из 4-5 отдельных построек, возведенных на некотором расстоянии друг от друга, огражденных общей каменной стеной (Малкар-кала, Усхур) или же неприступностью самой скальной площадки (Зылги). Позже к некоторым из отдельно стоящих сооружений были пристроены по 1-2 небольших помещения. Исключение составляет лишь замок Болат-кала, расширявшийся - ввиду ограниченности скальной площадки - за счет не отдельно стоящих построек, а пристроек к корпусу основного сооружения. Ни в одной из построек не фиксируется забутовка нижнего этажа: во-первых, это было излишне уже ввиду труднодоступности самого местоположения объектов, а во-вторых, при недостаточно развитой системе кладки стены получались невысокими, и поэтому приходилось экономить внутреннее пространство сооружений.

Необходимо отметить также наличие довольно глубоких, слегка расширяющихся книзу хозяйственных ям, прямоугольных ниш в стенах, иногда каменных лежанок. Стенные проемы существенно рознятся по величине даже в одной отдельно взятой постройке. Наиболее крупные из них служили бойницами для стрельбы из лука, мелкие же представляли собой обычные световые и смотровые отверстия, используемые в мирное время, когда бойницы были закрыты изнутри деревянными щитами.

Образцами укреплений рассматриваемой хронологической группы являются, как уже отмечено, Малкар-кала, Зылги, Болат-кала (Черекское ущелье), Усхур (Безенгийское ущелье). Для примера рассмотрим здесь одно из них – Зылги. Оно состоит из пяти оборонительных 2 этажных сооружений, расположенных ярусами на крутом склоне скального выступа. Местоположение объекта почти совершенно неприступно, так как со всех сторон он окружен либо высокими отвесными обрывами, либо заграждениями из хаотически нагроможденных скал. Первый ярус состоит из самого крупного крепостного сооружения длиной до 10-12 м и шириной около 7-8 м, стены его местами сохранились на высоту 5-6 м. Целиком перегораживая собой единственно возможный доступ на территорию укрепления, это сооружение представляло собой передовой рубеж обороны, его передняя стена выгнута дугой для того, чтобы расширить угол обзора.

Сразу же за ним, выше по склону располагается средний ярус из поставленных почти вплотную друг к другу трех построек. И этот плотный ряд башен, в свою очередь, целиком перегораживает доступ к последнему очагу обороны, своего рода «цитадели», т.е. к пятой башне, располагающейся на самом верху склона.

Нельзя не обратить внимание на тщательную продуманность в системе взаиморасположения построек. Обойти нижний ярус с флангов – задача сама по себе неимоверно сложная. Но если противнику это и удалось бы, то он оказывался в ловушке: сзади – стена нижнего сооружения (несохранившаяся, но надо полагать – с бойницами), слева – обрыв, справа – скальная стена, спереди – бойницы построек среднего яруса. Причем фасады этих построек ориентированы на перекрестный обстрел, а ограниченность пространства между двумя ярусами предполагает расстреливание в упор. Неслучайно, конечно, и то, что средний ярус состоит из трех отдельных построек, хотя, на первый взгляд, проще было бы соорудить здесь одну большую. Здесь мы также видим расчет на изматывание сил противника; ведь одно дело брать приступом единственную башню, и совсем другое – целых три.

Обуглившиеся комья пшеничных зерен, жернова от ручных мельниц, многочисленные пряслица, кости домашних и диких животных, куски железного шлака, принадлежности колыбелей, игральные кости-астрагалы, кресты-навершия так называемого кавказско-византийского типа, и пр. – таков неполный перечень археологических находок, дающих некоторое представление о системе жизнеобеспечения, повседневном быте, занятиях и досуге, а также конфессиональной принадлежности обитателей замка Зылги.

Следующая группа памятников - это башни и замки XV-XVI веков. Их нижняя дата определяется отсутствием керамики XIII-XIV вв., а верхняя - размерами бойниц, предназначенных для стрельбы не из огнестрельного оружия (получившего широкое распространение начиная с XVII столетия), а из лука. Правда, несколько черепков позднеордынского времени найдено в Джабо-кала, но, вероятнее всего, они попали сюда вместе насыпным грунтом в процессе нивелировки скальной поверхности пола.

В данную хронологическую группу могут быть включены, прежде всего, замок Джабоевых, замок Курнаят и 1-я (полуразрушенная) башня Абаевых в с. Кюннюм. Сюда же – но пока лишь условно – включены еще два объекта: башни в Верхнем Холаме и в верховьях р. Сукан-су. Степень их сохранности не позволяет судить о размерах бойниц, но керамика XIII-XIV вв. в них не обнаружена, а по толщине стен и характеру кладки они почти идентичны с замками Джабоевых и Курнаят.

Как и любое явление переходного периода, памятники рассматриваемой группы представляют картину, довольно пеструю во всех отношениях, совмещающую в себе некоторые особенности памятников как ранней, так и поздней групп. Это и одинокие башни вроде Суканской, это и грандиозный комплекс Курнаят; это и локализация их в низинах (башня Абаевых), но вместе с тем это и не утративший своего значения расчет на защитные свойства ландшафта, когда конфигурация плана постройки все еще обусловлена формой и размерами скальной площадки (замок Джабоевых). Любопытная деталь: по мере «перемещения» укреплений с высот в низины отсутствие естественной защиты вроде скальных обрывов компенсировалось тем, что башни сооружались на огромных валунах. Это, например, Суканская башня, «подстрахованная» еще и расположением самого валуна на островке в русле бурной реки. Впоследствии, в памятниках поздней группы, такие «валуны» начнут создавать искусственно, посредством забутовки первого этажа башни.

Стены по-прежнему умеренной толщины, в пределах 50-80 см. Тем примечательнее тенденция к возрастанию их высоты. Например, судя по фотографии 1907 г., одна из боевых башен замка Курнаят имела не менее 4 этажей, а жилая (или «полубоевая») - не менее трех. Разрастание комплексов происходит не только вширь - за счет пристроек - но и «ввысь», за счет этажей, надстроенных спустя определенное время. Судя по строительным швам, замок Джабоевых был возведен в несколько этапов, то же можно сказать и о южной группе построек замка Курнаят.

В этот период намечается дифференциация башен на боевые и так называемые «полубоевые», уже заметна тенденция к стандартизации их форм и размеров. Кроме того, впервые появляются элементы архитектурного декора в виде маленьких квадратных выемок, образующих горизонтальный ряд, треугольник, и т.д.

К этому времени относится один из самых эффектных архитектурных комплексов средневековой Балкарии – замок Курнаят. К настоящему времени он разрушен почти до основания, однако любительские зарисовки конца XIX века, почтовые открытки с фотоснимками начала XX столетия, а также полевое археологическое обследование памятника все же дают некоторое представление о его внешнем облике.

Местоположение замка на редкость удачно. В отличие от большинства ранних укреплений, он расположен на обширном плато с относительно ровной поверхностью размером около 28-30х75-80 м. Ввиду значительности такого пространства здесь осталось довольно много места и для «двора», исключительной по тем временам роскоши. Вместе с тем этот комплекс нисколько не уступает по естественной защищенности таким, например, замкам, как Зылги или Болат-кала, так как занимаемое им плато чуть ли не по всему периметру оканчивалось скальными обрывами. Такое сочетание делало замок Курнаят местом не только безопасным, но и удобным.

Комплекс состоял из двух групп сооружений, расположенных на некотором расстоянии друг от друга.

Первая, юго-западная группа состояла из четырех пристроенных друг к другу, а также пятой, пристроенной к оборонительной стене, сооружений. Главным из них являлась массивная «жилая» башня со сторонами 9х11,3 м и высотой около 8 м. На фотосъемке 1907 г. отчетливо видно различие в тональности штукатурки верхней и нижней части стен; совершенно очевидно, что верхний – третий этаж был надстроен много позже, уже после заселения замка. К ней пристроены еще две башни – «боевые», т.е. значительно меньшие по площади основания, но более высокие. Одна из них, разрушенная к 1907 г. на треть своей высоты, достигала 9-10 м. К жилой и к одной из боевых башен с северо-восточной стороны пристроено 2-х этажное, трапециевидное в плане помещение, очевидно, для прислуги, его длина 10,3 м. Наконец, к северному углу оборонительной стены пристроено еще одно небольшое сооружение, скорее всего, для стражников. Вся группа строений вместе с оборонительной стеной расположена таким образом, что перекрывает собой единственно возможный доступ на территорию плато с юго-западной стороны.

Вторая группа расположена в 20-25 м северо-восточнее, и состоит из четырех строений, а между этими двумя группами сооружена отдельная постройка, назначение которой неясно. Основным элементом второй группы также являлась «жилая» башня, хотя и не столь большая, как первая, но все же достаточно вместительная, с длиной сторон 9х9 м. Оборонительной стены здесь нет, поскольку особой необходимости в ней не было, сохранность их значительно хуже, чем у предыдущих.

Несколько лучше, хотя также далеко не полностью, сохранился другой объект – замок Джабо-кала в Безенгийском ущелье. Он возведен на крутом склоне горного массива, на высоте около 160-180 м от уровня реки, на поверхности скального выступа. Составляющими этого комплекса являются четыре разноэтажных сооружения пристроенных друг к другу в ряд на верхнем ярусе скального выступа. Слоистые сколы от этого же выступа послужили строительным материалом, причем выборка камня производилась с таким расчетом, чтобы подогнать конфигурацию скальной платформы под форму и размеры занимаемой замком площади. В результате первые этажи строений оказались на высоте 6-7 м от земли, и, учитывая отвесные края платформы, доступ внутрь замка был невозможен без использования лестницы.

Судя по характеру строительных швов, комплекс был возведен в 5 или 6 приемов с промежутками во времени. Сначала на восточной половине платформы построили двухэтажный «дом-крепость» со слегка наклонными внутрь стенами и пологим двускатным перекрытием. Затем к его восточному торцу пристроили 4-х этажную боевую башню. Далее по прошествии времени к западному торцу «дома-крепости» было пристроено почти столь же просторное помещение – вначале одноэтажное, а затем с надстройкой второго этажа. В той же последовательности – с последующей надстройкой 2-го этажа – была возведена и миниатюрная башенка, замыкающая комплекс с западного торца. В законченном виде общая длина всех построек верхнего яруса скальной платформы достигает 27 метров. В плане замок представляет нечто вроде прямоугольника с дуговидно выгнутыми наружу продольными сторонами; максимальная ширина прямоугольника 7 м. Высота 4-х этажной башни (полуразрушенной) около 9 м, высота «дома-крепости» до 6 м.

Стены сложены на прочном известковом растворе, помещения оштукатурены изнутри и снаружи (за исключением надстроенных этажей двух последних пристроек). Снаружи вдоль верхнего края одного из помещений нанесен декор в виде «пунктирной» линии из миниатюрных квадратных выемок.

Замок сильно разрушен; на лучше сохранившихся южных стенах комплекса отмечены пять бойниц различных форм и размеров – от крупных, предназначенных для стрельбы из лука, до миниатюрных, в виде узких смотровых щелей.

Последний элемент комплекса – остатка какого-то хозяйственного сооружения на нижнем ярусе скальной платформы с западной стороны замка, в 24-25 м от него. Размеры сооружения приблизительно 15х5 м.

Наконец, третью группу феодальных замков составляют наиболее поздние объекты, - такие, как оборонно-жилые комплексы Абаевых в с.с. Кюннюм и Шканты (последняя известна по зарисовке и описанию XIX в.), еще три Верхне-Балкарские башни, известные только по фотоснимкам начала XX в., комплекс Амирхановых в Шканты, комплекс Ак-кала в Безенги, комплекс Балкаруковых в Верхнем Чегеме, и также 3-4 памятника, известные по рисункам в альбоме Д.А.Вырубова, и ошибочно идентифицированные Л.И.Лавровым с некоторыми из упомянутых объектов. [21] К моменту их первой фиксации в литературе (XIX в.) некоторые из них были обитаемы, или заброшены относительно недавно. Поэтому время их строительства можно было определить - хотя и приблизительно - по устной традиции и феодальным генеалогиям, а в наши дни эти сведения корректируются еще и осетино-сванскими аналогиями балкарских башен. Это преимущественно время с конца XVI-го по XVII век включительно, время массового распространения огнестрельного оружия (прежде всего в феодальных кругах). Правда, по мнению некоторых авторов, эта дата может быть расширена за счет XVIII-го столетия. Однако, среди перечисленных памятников нет ни одного такого, который с полной уверенностью можно было бы приурочить именно к этому столетию. В то же время известны достоверные случаи, когда образование новых феодальных фамилий в XVIII веке уже не сопровождалось строительством замков и башен (например, Урусбиевы). И хотя это обстоятельство еще не исключает отдельных рецидивов башенного строительства в XVIII веке, все же следует согласиться с К.Фирковичем, приурочившем верхнюю дату памятников к XVII-му столетию.

Все укрепления этой группы локализованы в долинах, в черте поселений или в непосредственной близости от них. Теперь уже подступы к ним не защищены ландшафтными препятствиями вроде крутых и высоких склонов, отвесных обрывов скальных платформ и т.п. К тому времени социальная структура горских обществ стабилизировалась полностью, и феодальная формация утвердилась окончательно, были упорядочены отношения феодалов, как между собой, так и с внешним миром, а с инкорпорацией горской знати в феодальную иерархию Центрального Кавказа она обрела и кое-какую поддержку извне. Всеобщего мира и спокойствия, конечно, не было никогда, но все же будущее стало хоть в чем-то более предсказуемым, а индивидуальная защита феодалов сменилась хотя бы относительной сплоченностью отдельных группировок и союзов. В подобных условиях таубиям уже не было особой необходимости в самоизоляции на неприступных высотах, тем более что большинство ранних укреплений не было рассчитано на длительную осаду, а их комфортабельность была минимальна.

Процесс стабилизации типов сооружений, наметившийся еще в предшествующий период, к XVII столетию был завершен. Правда, это относится главным образом к боевым башням. Сложнее обстоит дело с так называемыми «жилыми» (или полубоевыми) башнями. Известна версия, согласно которой балкарские башни невозможно дифференцировать на жилые и боевые: «очевидно, здесь они одновременно несли функции как жилых, так и боевых». [23] Но относительно памятников второй, и особенно третьей хронологической группы такой вывод нуждается в уточнении.

Действительно, у нас нет оснований считать так называемые «жилые» башни столь же типичными для Балкарии, как, скажем, для Осетии или Ингушетии. В резиденциях некоторых феодалов башни только боевые. И все же, речь может идти не о полном отсутствии жилых башен, а лишь о большей вариативности их форм в Балкарии. Некоторые из них - например, изображенные в альбоме полковника Д.А. Вырубова - совершенно идентичны с осетинскими. [24] Другим же вообще трудно подобрать аналогии, хотя сочетание в них жилищных функций с оборонными совершенно очевидно по наличию бойниц. Это, например, просторное двухэтажное помещение между двумя боевыми башнями замка Джабоевых, а также боковые пристройки к боевой башне безымянного замка, известного по рисунку в альбоме Д.А.Вырубова. [25] Судя по незначительным остаткам, такого рода пристройки имели и некоторые другие башни, а критерием их «полубоевых» функций совсем необязательно должно быть полное сходство форм с осетинскими или сванскими.

Таким образом, относительно некоторых сооружений XVII века уже можно говорить как о боевых башнях в строгом смысле этого слова. Все они (за исключением башни Амирхановых) в плане квадратны, с длиной сторон в среднем 5х5 м или 6х6 м. Стены оштукатурены изнутри и снаружи, с внешней стороны они часто декорированы выемками в виде крестов, полосы из ряда мелких квадратов и т.д. Бойницы малых размеров и предназначены для стрельбы из огнестрельного оружия. Корпусы башен плавно сужаются кверху, число этажей варьирует в пределах 4-5, высота 16-18 м.

В отличие от двух первых хронологических этапов, в рассматриваемое время значительно больше внимания стало уделяться бытовым удобствам. Это выразилось не только в переносе феодальных резиденций с высот в долины, но и в более обширной площади занимаемого ими пространства, большем количестве жилых и хозяйственных построек, не говоря уже о водопроводах, известных еще по раннесредневековому городищу Лыгыт. На связующем растворе возводились только башни, все остальные постройки сложены сухой, хотя и достаточно прочной кладкой. В отличие от ранних резиденций типа Зылги или Усхура, в которых все постройки комплекса более или менее равноценны по своим фортификационным качествам, в каждой из отдельно взятых усадеб XVII века башня является уже только единичным вкраплением в общую массу простых построек. Такое преобладание обычных неукрепленных сооружений дает основание предполагать, что единственная среди них постройка башенного типа представляла уже не только укрепление, но и своего рода символ, знак особого социального статуса владельца.

В целом памятники третьей и отчасти второй группы воплощают собой уже более высокую ступень фортификационного зодчества и строительной культуры вообще. Это явление, безусловно, связано с расцветом всего башенно-склепового зодчества горного Кавказа. Вопрос о конкретных хронологических рамках данного этапа горнокавказского зодчества пока не решен окончательно. Но в любом случае не может остаться незамеченным то парадоксальное обстоятельство, что «расцвет» архитектуры, генетически обусловленной спецификой родового строя, приходится уже на период прочно укоренившегося феодализма, на период позднего средневековья. Очевидно, это один из тех редких случаев, когда социальный аспект проблемы не всегда и не во всем соответствует аспекту материальному, т.е. строительно-технологическому. Как отмечено выше, начиная с эпохи бронзы, башенные сооружения горного Кавказа были преимущественно срубными. И это продолжалось на протяжении почти всей их истории; даже в XVIII столетии Вахушти писал о «рачинцах, засевших в деревянных башнях». [26] Тогда же, в эпоху бронзы, горцы уже возводили и обычные жилища из камня (довольно примитивные), но в данном случае речь идет не о жилищах, а каменных башнях в несколько этажей, возведенных на известковом растворе. Первые опыты такого строительства приходятся только на XIII-XIV столетия, и выработанные предшествующими тысячелетиями навыки деревянного зодчества отныне уже не имели никакого практического значения. Иными словами, при всей древности традиций башенного зодчества «точка отсчета» в эволюции каменных башен приходится не на эпоху бронзы, а на XIII-XIV века новой эры - отсюда и столь «запоздалый» расцвет этого компонента культуры.