Глубинное общение как фактор становления человека
Адам мәcелесі — философиядағы ең негізгі және маңызды мәселелердің бірі. Бұл жөнінде әртүрлі көзқарастар айтылады. Адам өмірде өзін-өзі тани алады ма, ол үнемі, әрекет ету үстінде бола ма? Адамның қалыптасуына қандай факторлардың әсері бар? Кейбір факторларда оның негізі іштесуде (қарым-қатынаста) деп берілген. Іштесу — өзгемен өзін салыстыру, тану.
Problem of the person the most complex(difficult) and fundamental problem of philosophy. It(he) constantly escapes definitions. The person constantly is improved, develops. What factors are the basic in his(its) becoming? As one of basic factors deep dialogue acts. To the analysis of such dialogue at which the unification universal with unique is carried out, semantic representation of one in the friend when the person of the puts under a question, itself as possible(probable) for another this clause(article) is devoted.
Несмотря на то, что человека предостаточно расчленяли, разделяли, сводили к каким-то критериям, все же он отнюдь не сводится к набору фрагментов, где преобладает, доминирует, какая-то грань, а единство, обладающее «здесь и теперь», которые утверждают его в своем конкретном существовании.
Сегодня, как никогда, нужно открытие человека, всеобъемлющее изображение человека. Но проблема в том, что, отвечая на вопрос «что есть человек?», отмечали определенную сторону человека. Метафизическое исследование в качестве основной предпосылки выдвигает сложность и уникальность человека. Человек — существо, которое нельзя объяснить с помощью простой формулы, дать определение, например. Каждая из его особенностей превращается в предмет изучения самостоятельной научной дисциплины, что позволяет анализировать ее более тщательно. Но при изучении они все-таки ограничены односторонними подходами. Ни одна из них не занимается и не может заниматься рефлексией о человеке в целом.
Если обратиться к космологии, то видно, что она не имеет никакого отношения к человеку, как к таковому, рассматривая его лишь в качестве осколка природы.
Этику интересует функционирование человека в той мере, в которой оно является чисто человеческим. Психология может быть была приближена к философской дисциплине, она стремилась включить в сферу своего рассмотрения различные проблемы, касающиеся человека, но, получив их, превратила в частные аспекты.
Таким образом, различные философские науки накопили огромный материал: человек как бисексуальное существо, разумное, волящее, деятельное и т.д.
И, как было сказано, различные определения человека отмечали ту или иную характерную, специфическую форму человеческого существа. А дело все, наверное, в том, что проблему, с которой они сталкивались, можно выразить вопросом «что … есть человек?» Поэтому приведенные ответы образуют множество определений. Верно, что человек — живое существо, изготовляющее орудия, но также верно, что он — живое существо, пользующееся символами, знающее о своей смерти. И не потому ли «человек ускользает от определений, ибо он смертен»1?
Одно определение не может опровергнуть другое, потому что каждая отдельная сторона человека изолирована, и на ее основе невозможно создать представление о человеке в целом. Ведь эти определения не учитывают другие важные особенности человека.
А самое главное при изучении того, что есть человек, оставляют без ответа, или, в конце концов, отбрасывают вопрос «кто есть человек?».
До тех пор, пока мы не оценим взаимосвязь этих вопросов, мы не сможем найти полное, исчерпывающее определение человека. Это определение должно освещаться представлением о человеке как о едином целом, в котором бы по возможности совмещались и учитывались все те специфические особенности, о которых уже упоминалось, но и те, которые нет возможности привести в данной статье, но которые несомненно присутствуют в человеке.
Так что предстоит нелегкая задача. Человек не предмет и не вещь, которую можно рассматривать непосредственно в ее основных проявлениях, а затем определить ее сущность. Человек — это нечто гораздо большее. «Человек, в то самое мгновение, когда он благодаря осознанию мира и самосознанию и благодаря собственной психофизической природе стал человеком, когда он однажды выделился из всей природы, сделал ее своим «предметом», как бы озирается в трепете и вопрошает: «Где же нахожусь я сам? Каково мое место?»
Человек — это существо, находящееся в постоянном биологическом и культурном развитии. Его нельзя охватить целиком в какой-либо конкретный момент его существования. Человек — существо динамичное, нестабильное. По этому поводу Ясперс говорит следующее: «Если антропология обладает четким знанием о человеке, она должна дать о нем окончательное суждение. Но в силу того, что сам человек нестабилен, это невозможно». Следовательно, Ясперс отрицал возможность любой философской антропологии.
Уже неоднократно утверждалось, что человек — существо, постоянно находящееся в развитии. Это означает, что он всегда стремится к тому, что превышает его, возвышается над ним, но он все равно упорно стремится, и стремлению этому нет предела. И в этом стремлении он находится на пути к тому, чтобы стать личностью. Можно брать даже выше — сверхчеловеком2.
Основная задача человека заключается в этом постоянном стремлении, личностном совершенствовании. Без этого нельзя говорить о человеке как таковом, а лишь об индивиде. Соответственно о личности нельзя говорить как о чем-то завершенном. Ведь личность — это человек, обладающий душой (и в своей свободе, конечно, у нее тоже есть свои границы), выходящий за пределы физической вселенной. Он открыт миру и морям. Ведь начальный этап жизни человека и животного во многом схожи. Человек рождается индивидом*, и лишь затем происходит длительный процесс становления в человека.
Определяя человека как личность, нужно учитывать и его свободу. По Ясперсу, свобода коренится в «бытии самости». И отсюда вытекает принцип: либо человек как предмет исследования, либо как свобода. Превращение человека в предмет познания психологии, социологии, политической экономии предполагает абстрагирование от его свободы. В концепции Ясперса присутствует и еще один момент: свобода и способность человека к коммуникации неразрывны. Ибо благодаря коммуникации человек обретает самого себя, свою «самость», бытием которой является свобода. Свобода в определении целей своей деятельности, свобода в выборе средств для достижения своих целей и т.д. Но свободен он постольку, поскольку он личность. Да, он может отказаться от свободы, но тогда он перестанет быть самим собой — только ценой отказа от себя как личности. Индивид, становясь личностью, тем самым человеком, постоянно не останавливаясь на достигнутом, обретает свободу. «Быть свободным, значит быть самим собой» (Сартр). Эти размышления характерны для экзистенциалистов, которые отказываются превращать человека в инструмент, которым можно манипулировать, в инструмент познания или производства. Способность человека творить самого себя и мир других людей, выбирать образ будущего мира является с точки зрения экзистенциализма следствием фундаментальной характеристики человеческого существования — его свободы. Человек — это свобода, сохраняется в любой обстановке и выражается в возможности выбирать, делать выбор. Поэтому человек предстает и как «ищущее существо»3.
В человеке нет не только полноты совершенства, но нет также и целостности того сущностного ядра, из которого такое совершенство могло бы развиться. Человек не обладает изначально подлинностью самого себя, своего внутреннего Я, своих внутренних предпосылок и достаточностью дарований. Если человек не потрудится достаточно настойчиво во всех своих устремлениях и жизненных открытиях — познавательных, художественных или нравственных — разыскать и обрести самого себя более подлинного, нежели тот, кого он первоначально в себе застал, то напрасны и безуспешны все его ищущие устремления, сколь бы энергичны они не были. Так как человеку не хватает даже самой своей сущности в ее важнейших компонентах, ему недостает самого себя как подлинного, состоявшегося человека, то именно благодаря этому он одарен онтологической свободой: восполнить свою сущностную неполноту через культурное становление и самообретение или не восполнить, и через это утратить даже и то, чем он уже был одарен. Ему дана свобода выбора между возвышением к полноте дарований, все большей и большей, и падением и утрате себя, к самоопустошению, к деградации ниже животного. Задача обрести себя, стать личностью, рождается из свободного решения встретить в других и через других в Высшем Начале Универсума нечто такое, что не менее, а может быть даже более достойно войти внутрь и образовать обновление, обогащенное и дополненное, гораздо более подлинное собственное Я, чем то неполное Я, которое человек в себе застал. Это обновленное и дополненное Я и есть лучший дар, который каждый из нас может и должен получить — но не иначе, как свободно — со-творчески, над-природным, над-детерминистским, чисто общительским способом.
Жить в состоянии поиска себя и обретения себя — это значит жить в пути. Путь самообретения подобен лестнице из множества ступеней, среди которых нет никакой однородности и взаимозаменимости: каждая ступенька уникальна, и ни одна из них не похожа на другую. Восходить по ней — значит вовсе не оставлять пройденные ступеньки позади, но вбирать в себя и всегда носить в себе их иерархию. Это значит наращивать круг судьбического, глубинного общения, круг доверия и верности, посвященности другим, все более емкой им сопричастности во всех измерениях разыскания и обретения самого близкого в самом далеком. Первая ступенька лестницы — опора всем остальным. Поэтому так важно, чтобы культурная «строительная среда» не была бы лишь омертвленным материалом, но была бы надлежащей и подобающей по своим душевным и духовным качествам. Важно, чтобы ближайшая среда, в которой застает себя человек, не замыкала его в себе, не изолировала, не заслоняла от него всю реальность и ее смысл, но была бы насквозь прозрачным проводником.
Таким образом, личность-свобода-коммуникация — эти три понятия неразрывны. Общение — это необходимое условие становления человека, наравне с деятельностью и творчеством, которые нет возможности рассмотреть в этой работе, они требуют отдельного внимания, поэтому остается заострить внимание на общении. «Общение стихийно, но, будучи питаемо (опредмечиваемо) деятельностью и выливаясь в творчестве, оно опосредует их в своем со-держании»4. Через него раскрывается подлинная сущность человека. Все-таки не зря Маркс определял человека как существо общественное: «Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений»5, а следовательно, мир человека — общество.
Глубинное общение есть прежде всего двуединство, которое образуют равно онтологические процессы со-бытия, идущие всегда рука об руку, во взаимном переплетении и взаимном проницании друг другом: унаследование и извлечение субъектами из виртуального состояния все большей и большей бытийственной пред-общности между собою и актуальное воссоздание, претворение ее в бытие; со-творение и установление заново этой же самой общности между ними же в тех ее моментах, в которых она только и возможна как заново, свободно-креативно, «предначинательно» выбираемая каждым и как вводимая, а тем самым до-страивающая собою виртуальную пред-общность. Это — единство противоположностей пред-общности и вновь общности, осуществляемое как незавершимое становление (Батищев)6.
Глубинное общение — полная противоположность ординарного общения, под которым подразумевается процесс, ничего бытийственно не открывающий и ни к чему судьбическому не обязывающий, — процесс текстовых, жестовых и эмоциональных сообщений, циркуляция (прием и передача) информации, контакты-соприкосновения. Все это вписывается в предметы ведения психологии, лингвистики и прочих упомянутых выше наук, постольку процесс этот можно поименовать психокоммуникацией. Общение есть нечто гораздо большее, нежели любое деяние, ибо глубинность общения означает значимое участие в нем поистине громадных запороговых, не поддающихся распредмечиванию содержаний.
В глубинном общении количество — почти ничто, качество и повышение достоинств — почти все. В противовес психокоммуникации с ее заведомой частичностью человек вступает в общение или онтокоммукникацию, по словам Батищева, во всей своей становящейся целостности, единой и неделимой, ничего не оставляя в себе неввергаемым в обращенность: здесь адресуется не нечто от себя и вместо себя, но человек всего себя адресует, сознающего, мыслящего, бытийствующего, виртуального — ведомого и неведомого, ставшего и становящегося и даже могущего быть инаковым.
Суть дела в том, что эту онтокоммуниктивную обращенность к другим невозможно создать на уровне средств речевой самовыразительности или мышления. Ее нельзя сотворить ни вербально, ни идейно, ее нельзя выдумать и ввести в реальность даже при максимуме искренности, ее можно лишь выявить вовне символически, если она уже есть бытийственно, если само действительное бытие человека уже выработано таким, что оно все целиком проникнуто самоадресованностью. Когда каждый жизненный шаг стал не половинчатым, но всецело ценностно-ответственным, безусловным, тогда может вложить в каждый поступок всего себя и всю свою адресованность, все в себе привести в состояние смыслового замыкания, стягивая и собирая себя в нем. И таким поступком должно быть все во мне, каждое движение, жест, переживание, мысль, чувство.
Такое общение проникнуто радикальной устремленностью к торжеству правды бытия — в правде услышанности.
Такое общение «предполагает высшего нададресата (третьего), абсолютно справедливое ответное понимание которого предполагается… Каждый диалог происходит как бы на фоне ответного понимания незримо присутствующего третьего, стоящего над всеми участниками диалога»7.
Глубинное общение есть не только вновь и вновь стихийно осуществляемое единение универсального с уникальным, а и могущее быть сознательно, намеренно вызываемым к присутствию, смысловое представительство одного в другом.
Здесь человек не сообщает нечто о чем-то, но являет самого себя, не толкует, не внушает, а раскрывает правду даже за пределами толкуемости. Здесь он не вопрошает о чем-то, а самого себя ставит под вопрос — проблематизирует себя как возможного для другого. Здесь в глубинном общении человеческое слово выступает в редкой функции — голоса самого целостного поступка, это высказывание бытия в его самоадресованности другому. Слово есть уже дело.
Глубинное общение никак не может быть приравнено ни к передаче сообщений, ни даже к обмену сообщениями. «Общение — это процесс выработки новой информации, общей для обогащающихся людей» (М.С.Коган). Диалог предполагает уникальность каждого человека принципиальное равенство друг другу; различие и оригинальность точек зрения; ориентацию каждого на понимание и активную интерпретацию его точки зрения собеседником; ожидание ответа и его предвосхищение в собственном высказывании, взаимную дополнительность позиций, соотнесение которых является целью диалога. В него вступают разные умы, истины и культурные позиции, в дальнейшем составляющие единый ум, истину и общую культуру.
В общении люди достигают общности, но при этом сохраняют неповторимую индивидуальность. Именно другие вводят человека в окружающий мир. Хотя человек, как и животное, рождается с потребностями, но, в отличие от животного, он не обладает способностями их удовлетворить: тому, как жить, он учиться у других людей, и понимание достигается лишь в глубинном общении. И поскольку человек существо незавершенное, подобно пустому сосуду, он постоянно совершенствуется, и это, в свою очередь, возможно лишь в общении с другими людьми и с Универсумом. В глубинном, проникновенном общении и открытости на другого возможно обретение себя. Благо разумного существа — общение.
Лишь относясь к другому как к себе подобному человек обретает самого себя. Глубинное общение — это основное условие существования и становления людей.
«Мы приблизимся к ответу на вопрос «кто есть человек?» после того, как научимся видеть в нем существо, в чьей динамической природе и органической способности быть вдвоем совершается и опознается встреча Одного и Другого» (М.Бубер).
Cписок литературы
-
Глюксман. Похождения двуногого без перьев // Философские науки. – 1990. – № 4. – С. 86.
-
Наиболее ярко идея сверхчеловека выражена в работе: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. – Мн.: ООО «Попурри». 1997. – 624 с.
-
Батищев Г.С. Найти и обрести себя // Вопросы философии. – 1995. – № 3. – С. 95–129.
-
Колумбаев Б.Е. Третий человек. – Алматы, 1992. – С. 15.
-
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Т. 42. – С. 255.
-
Батищев Г.С. Культура глубинного общения // Вопросы философии. – 1995. – № 3. – С. 95–129.
-
См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М. – С. 305, 306.
УДК 316.614
А.С.Усембаева
Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова
КРИЗИС ТРАДИЦИОННЫХ ФОРМ СОЦИАЛИЗАЦИИ МОЛОДЕЖИ
Мақала қазіргі замандағы әлеуметтану мәселесіне арналған, сонымен бірге әлеуметтік, рухани, материалдық жақтардың де аспектілерін қарастырады. Әлеуметтану процесі жастардың қалыптасып, даму нормалары мен құндылықтарына, жалпы қоғамдық өмірге де әсер етеді.
Clause « Crisis of the traditional forms of youth » is devoted to a problem socialisation in the modern world, she also considers all aspects of the social, spiritual, material parties. The process socialisation influences development of norms and values of youth, and also on public life as a whole. In this connection, this problem is urgent.
XX век отмечен кризисными явлениями во многих направлениях социальной жизни. Не остались в стороне от них и процессы социализации. Технизация жизни, разрушение прежней социальности и межпоколенных связей, невыстроенность новых социальных институтов и недостаточность социальных связей, неисполненность социального пространства, затрудняющие социальное движение в избираемом направлении, внесли существенные изменения в прежние механизмы социализации. Усложнение социального организма, разрушение множества границ и перегородок, размывание и текучесть социальных процессов, рост динамики социальных групп, вытеснение кровнородственных связей социальными и национально-этническими — эти и ряд других объективных процессов истории сломили веками эффективно работавшую громоздкую, но простую машину воспитания.
В патриархальном обществе, где главной социализирующей ячейкой была семья, а низкая производительность труда определяла основное содержание жизни в виде постоянной трудовой деятельности, дети рано приобщались к труду, рано взрослели. Неразвитость социальных институтов предопределяла простоту социальных связей вне семьи, которые лишь в малозначительной степени дополняли семейный процесс воспитания.
Со временем ситуация изменилась. Ныне семья как социализирующий институт испытывает объективное давление со стороны новых социальных реалий, к которым она оказалась почти не готова. Кроме того, как своеобразная ячейка общества она сама когда-то возникла как некое ограждение от родоплеменных связей и влияний. Отгородив «мое» и «чужое» внутри родоплеменного строя, перенесла на собственную территорию проблему воспитания и образования. А теперь оказалась не в состоянии обеспечить полноту даже тех социализирующих связей, которые оставались в ее ведении уже после того, как возникли институты вторичной социализации.
Со временем все большее влияние на становление личности и поколения приобретают школы, производства, армия, общественные организации и неформальные объединения. Но, передав функции социализации обществу и государству, с одной стороны, семья не смогла передать им собственную функцию сопереживания ценностей, а с другой — сегодня своим образом жизнедеятельности она не подводит и к переживанию ценностей. Эта пропасть — одна из сложнейших проблем современного воспитания. Частью, где это возможно, этот пробел восполняет религия, но религиозные традиции не имеют достаточной силы в современности.
Вместе с тем позиции семьи как института социализации пока еще достаточно сильны. Их сила и слабость могут колебаться в зависимости от социально-исторических условий жизни общества. Но наступление новых реалий конца XX–ХХI веков объективно несет в себе потенциал разрушительных тенденций. И это касается не только нестабильных и неблагополучных семей, но угрожает институту семьи в целом.
Ведущим институтом вторичной социализации в XX в. стало образование. Оно превратилось ныне в мировую систему гигантских масштабов. Это огромная социальная машина, в которой над миллионными контингентами людей на протяжении десятилетий идет образовательная работа. В образование сейчас человек включается чаще всего с 3-х лет, а большинство не покидает его практически всю жизнь.
Высокий уровень производственного потенциала, высокая техническая и социальная оснащенность современной жизни, задачи модернизации или конкуренции многих стран задают сегодня высокие образовательные стандарты. Но их требования все чаще не согласуются с наличными возможностями общества. Это выражается то в ограниченности материально–технических, финансовых, кадровых и прочих ресурсов для обеспечения стремлений широких слоев населения к высшим уровням образования, то, наоборот, в неприятии частью населения насаждаемых норм и требований. Тогда общество стремится снизить притязания к образовательному уровню отдельных групп населения ввиду роста негативной реакции на эти требования.
Неуклонно растут затраты на образование, оно становится все более дорогим. Нехватка общественного ресурса — финансового, материально-технического, кадрового, организационно-управленческого — тоже нередко оценивается обществом как кризис. Быстро растет потребность в современной технике, остро стоит проблема нехватки учителей, разрешить которую невозможно без повышения их зарплаты и без постоянного повышения их квалификации. Дефицит средств носит уже хронический и все углубляющийся характер.
Рост необходимых затрат на образование увеличивает расслоение общества, делает образование все менее доступным для большого числа населения, превращает его в фактор социальной дискриминации. Отмечается падение социального престижа образования, рост недовольства по поводу его неэффективности, развенчание надежд на его способность разрешить многие социальные проблемы.
Кризис школы свидетельствует о потере ею ориентиров в ценностях образования. Об этом говорят ее неспособность ответить на главные вопросы жизни и собственной деятельности, безуспешное стремление угнаться за темпами изменения производства и социальной жизни, за информационным и деятельностным бумом. Отсюда — неподдающийся разумной коррекции рост объемов содержания образовательных программ, осознание безнадежного отставания и невозможности решения этих проблем актуально имеющимися средствами.
Некоторые ученые считают, что нужно полностью менять технологию обучения, чтобы приспособить дидактику к личностным особенностям учеников. Другое — что образование сегодня является средством государственного насильственного влияния на людей и манипуляции ими, в чем усматривается прецедент нарушения прав человека.
Для спасения мировой системы образования ныне предпринимаются колоссальные усилия, но пока все меры оказываются недостаточными и не дают желаемого эффекта. У такого результата есть свои причины. Во-первых, объективные, на которые система образования, будучи фактором инфраструктурным, следственным, не может повлиять в нужном для себя направлении. Она обеспечивает и развивает их, но сама при этом становится заложницей современных процессов развития техногенной цивилизации. Это ускорение темпов индустриального развития, расширение его масштабов, усложнение технологических параметров современных производств, сокращение периодов устойчивости действующих моделей производства, быстрая смена технологий, невиданный ранее рост информатизации, усложнение форм и оснащенности труда и других видов социальной деятельности, в результате чего возрастает затратность производства.
В десятки раз выросли информационные потоки, соответственно возникают принципиальные трудности соизмеримости информационных возможностей человека и необходимого информационного оснащения его труда и жизни. При этом попытки образования угнаться за социальным заказом в тех формах, которые сложились в прошлом веке, обрекаются на провал. Отсюда в образовании возникают неразрешимые проблемы: несоизмеримость темпов экономического развития с рамками имеющихся образовательных циклов, их информационным и деятельностным пространством; проблемы экологизации образования, информационный бум и границы его ассимиляции, недостаточность базы для решения возникающих в связи с этим задач. Эти особенности современной жизни показали принципиальную несостоятельность попыток образования угнаться за новыми реалиями, обрекли образование, основанное на потребностях и возможностях ХIХ в., на безнадежное отставание, загнали его в тупик. Кроме того, антиобразовательный эффект имеет и специфика других социальных процессов, таких как расширение масштабов мирового производства, современная геополитическая борьба стран, разрушение традиций в ходе современных модернизаций, урбанизация, социально- профессиональная мобильность групп и слоев общества, кризис техницизма и сциентизма. Каждый из этих факторов имеет целый спектр негативных для образования следствий. Борьба за геополитические интересы порождает политические противоречия, рост милитаризации и военных расходов, развитие военных производств. А эти, в свою очередь, не только усугубляют экономические проблемы, но порождают противоречия между национальными и общечеловеческими интересами, трансформируют общекультурное содержание и установки образования. Оно, вопреки провозглашаемым целям, превращается в машину по обеспечению национальных противостояний человеческим ресурсом.
Недостаточность ресурсов для обеспечения бесконфликтной социальной политики в обществе находит в образовании свое отражение в факте превращения его в средство социальной дискриминации. Рост социального расслоения и социальной напряженности и борьба различных социальных групп за свои интересы не только сказываются на успешности образования, но и поддерживаются и углубляются в нем. Но это характеристики и причины системного кризиса образования в мировом масштабе.
Под резкую критику сегодня попадает вся система воспитания, которая отторгается и молодежью. Это значит, что школа перестала играть важнейшую социализаторскую роль.
Сегодня образование не только приведено на грань кризиса указанными выше социальными процессами, оно углубляет свой собственный кризис, а также способствует углублению проблем общества. В частности оно постоянно вносит свою лепту в проблему конфликта поколений и отчуждения молодежи от ценностей социума, в который ей предстоит вписаться. Свидетельств тому — множество. Пример из сегодняшней жизни. Школа предъявляет к учению детей определенные требования, предполагая помощь родителей. Возьмем, например, письмо. По требованию учителя необходимо, чтобы дети писали определенным образом. Родители не могут этому научить, потому что сами они учились по-другому, а позднее, естественно, специально новые нормативы не осваивали. Получается разрыв между требованиями школы и возможностями семьи. Кто здесь виноват? Школа с требованиями, которые не может и не хочет выполнить ребенок, или семья, которая защищается протестом: «Зачем это нужно, если он на компьютере будет писать?» Школа требует воздействовать на ребенка родительским авторитетом, а какой здесь авторитет, если сын на компьютере 10 кнопок нажимать умеет, а родители ни одной? Абсолютизация в образовании знаний и умений не способствует укреплению родительского авторитета и усиливает конфликт поколений. Соответствующий авторитет и у учителя и школы, а следовательно, таково и воспитание.
В прошлом в школе несколько поколений учились у одного и того же учителя и по одним учебникам. Это была живая традиция в действии. Уже во второй половине XX в. делать это стало трудно, так как издательские возможности возросли, и учебники стало возможным чаще менять. Хотя можно было еще оказаться в учениках у одного учителя, этому способствовала невысокая мобильность населения и прикрепленность школы к району проживания. Но уже значительно слабее были связи, уже сложнее стало обратиться к учителю, а тому — оказать помощь ученику.
Авторитет и эффективность того или иного социального института, будь то институт семьи, образования или общественной традиции, будет срабатывать лишь в той мере, в какой устойчивые ценностные ориентации будут реализовываться и функционировать в конкретном типе деятельности, в жизни общества и поведении индивида, которые не на словах, а на деле обеспечивают состоятельность и направленность потребностей и интересов.
В школу ребенок попадает из семьи, и на начальном этапе школьного обучения именно семья определяет дальнейшую судьбу школьника. Взаимовлияние семьи и школы — сложный процесс, включенный к тому же в еще более сложную систему общественных отношений. Претензия школы заменить собой занятую в производстве семью не состоялась. И хотя школа все в большей степени расширяет свою экспансию в пространство жизнедеятельности ребенка, но результат все дальше отстоит от желаемого.
Эффективность социализации понимается школой по-своему, как недостаточность импульса ее воздействия. Появляются новые педагогические профессии — педагог дополнительного образования и социальный педагог. Идея этих новых педагогических мест была подсказана желанием расширить общение ребенка, вывести его за пределы круга учительства, т.е. усилить мощность круга социализаторов за счет привлечения людей из других профессионально-деятельностных сфер. Но места были созданы, а на них оказались опять вездесущие традиционные школьные учителя.
Вынужденная или не до конца осознанная в своих социальных последствиях профессионально- педагогическая экспансия в жизненное пространство детей, охват его еще и структурами, и формами «дополнительного образования» в сочетании с профессиональным снобизмом и сепаратизмом педагогического корпуса окончательно сузили социальное пространство воспитания. Учителя практически полностью вывели из него все остальное общество, породив такое явление, как школоцентризм и сняв с общества остатки ответственности за воспитание, обучение и образование подрастающего поколения.
Исторически конкретные формы образования как института социализации зависят от ряда детерминирующих факторов. Но важно отметить, что ориентиры и принципы, провозглашаемые сегодня при реализации различных моделей образования главными и определяющими, зачастую не учитывают реального состояния этой объектной среды, а также реальные возможности актуально функционирующего социума. В христианских странах, особенно протестантских, система образования наряду с семьей оказывала большое влияние на жизненные ориентации индивида, преимущественно своей установкой на успех, усилие и конкретную борьбу. Проблема современного образования сегодня кроется в том, что в периоды социальных модернизаций оно оказывается не в состоянии отрефлексировать свои основания и избрать адекватную линию своего движения. Идя традиционными путями, оно оказывается не в силах вписаться в новые социальные процессы, теряя свое значение и становясь ненужным. Пытаясь соответствовать новым общественным реалиям, оно бросается в новации, которые не в состоянии осмыслить с позиции их значения для социума. Результат получается еще хуже — оно становится социально опасным. Большинство образовательных новаций, имея авторство в педагогике, не обремененной социальной грамотой, плохо сообразуется с базисными общественными процессами. А усугубляет эту ситуацию недостаточная изученность последних и невыработанность правил адаптации предлагаемых в образовании шагов и решений к имеющимся характеристикам. Поэтому лучшие побуждения в образовании оказываются либо нереализуемыми, либо необеспеченными, либо оборачиваются совершенно неожиданными и чаще негативными последствиями.
Сегодня подвергнуты анализу и критике многие установки и мифы школьного образования: установка на профессионализацию как на цель социализации; абсолютизация когнитивности и науки как главного способа освоения человеком реальности; что целью школы является трансляция научных знаний, и она способна это делать.
Кризис межпоколенных коммуникаций и невозможность предшествующего поколения влиять на управление социальным поведением и социальными установками молодежи сильно поколебали общественные позиции прежних моделей и представлений о смысле, назначении и механизмах образования. Образование уже не только не в состоянии объять собой все пространство социализации, оно часто оказывается не в состоянии противостоять влиянию «семьи» и «улицы», т.е. процессам стихийной социализации.
Попытки списать молодежный бунт на горячую и мятежную природу молодых не состоялись, на наш взгляд, справедливо. Нам более близка позиция, что тогда это все же был бунт не против общества вообще, а против современного общества. Потому что ясно, что вся социология молодежи не про Африку написана, а про развитые страны. Это проблема постиндустриального общества и кризис его социализaции. Но тогда в полный рост встает проблема того типа социальности, чьи характеристики и ценности обусловливают конкретное содержание социализации. Ситуация явно показывает, что cегoдня наша социальность, состояние нашего общества порождают конфликт и протест молодежи, в которых она выступает страдательной и защищающейся стороной. Поставив ее в ситуацию «на выживание», общество перенесло конфликт поколений в совершенно иную плоскость, чем та, где баталии разворачиваются лишь по поводу мнений о длине юбки или цвете галстука.
Особенно обстановку крайнего неблагополучия фиксируют демографические тенденции — падение коэффициента рождаемости, рост коэффициента смертности, сокращение продолжительности жизни, рост числа разводов, бездетных и малых семей. А это затрагивает именно молодежь как группу населения, которая в первую очередь обеспечивает его воспроизводство, а также как никакая другая, зависимая от обстановки семейного благополучия. Будет ли она стремиться к воспроизводству тех общественных отношений, которые обрекают ее на столь незавидную судьбу? Можно ли при этом транслировать ей нормы и ценности такого общества?
Она реагирует на ситуацию ухудшения условий ее жизни и угрозы ее существованию не только переориентацией своего поведения, избирая иные, чем раньше, нормы и ценности, но даже иногда вообще неприятием любых форм социальности и социализации. Если эта проблема зайдет далеко, то совершенно бессмысленными будут попытки улучшить положение дел по имеющимся и привычным ценностным параметрам. Бесполезна окажется любая педагогика, ибо ввиду недоверия ко всему, исходящему от «родительского поколения», ее некому будет воспринимать.
Ведь если сегодня понять повальное стремление молодежи уехать за границу не как меркантильное желание легкой жизни на ниве, возделанной чужим трудом (а именно так можно воспринять
упреки молодежи в иждивенчестве, отсутствии патриотизма и т. п.), а как социальный феномен, то это есть не что иное, как отражение в массовом сознании неприемлемости существующих условий жизни. Одни отвечают на это отъездом, а другие, даже оставаясь, тем не менее предлагают свои мерки в оценке этой реальности, свой стиль жизни. Это свидетельствует о том, что необходимо менять систему самых фундаментальных жизнедеятельностных ориентиров. Это, в свою очередь, коснется изменения и самых фундаментальных характеристик социализации.
Преодолеть недоверие молодежи к нашей ценностной системе можно лишь при условии совмещения интересов и возможностей поколений. Не случайно сегодня самым мучительным вопросом является вопрос «чему учить?», хотя не снимается с повестки дня и вопрос «как учить?». Мы не в состоянии передать новому поколению не только свои прежние социальные ценности, от большинства из них мы сами отказались (далеко не всегда на разумном основании), но даже свой социальный опыт, поскольку он формировался и отбирался в соответствии с ними и не работает в другой системе — ни деятельностной, ни аксиологической.
Однако оттянуть время принятия решения и активной перестройки социализирующих механизмов сейчас тоже невозможно, потому что объективная ситуация стремительно уходит из-под контроля. «Жизнь» идет дальше, а без специального управления она становится стихийным и непредсказуемым процессом. Вместе с тем для управления у нас не хватает ресурсов, в первую очередь, интеллектуального: нет диагностико-аналитической информации, явно недостаточен концептуальный и модельный запас, практически не проводятся исследования, уровень имеющегося осмысления далек от необходимого. Принципиальным затруднением является отсутствие образа будущего и ближайшей перспективы развития нашего общества как целостного социального организма.
Развал прежней социальности, усугубляющий сейчас многие негативные процессы, может со временем стать злом и благом на пути строительства нового общества. Что же касается дефицита материально-технического ресурса для реформы главного социализирующего института образования, то недостаток научности, обрекающий этот путь на блуждание впотьмах, будет постоянно ухудшать его состояние и обрекать движение на латание прорех.
А между тем социализационный процесс никогда не стоит на месте. Не подозревая, что занятому проблемами обществу сейчас явно не до них, подрастают и формируются новые граждане России. И не дано им осознать, в каких неблагоприятных условиях это происходит. Культ богатства и насилия, красивой (и незаработанной) жизни прорастает ныне на почве люмпенизированного сознания современного духовного пролетария и, в первую очередь, всходит буйными всходами в молодых душах, раскрытых на восприятие (поскольку в них еще не изжита позиция ученичества) и лишенных мудрых запретов и ограничений.
Для наших детей, воспитывающихся в условиях становления новой социальности, у которой в нашей стране нет собственных исторических корней, а телеэкран демонстрирует лишь ее отглянцованную поверхность, необходимы уже свои, национальные, адаптирующие механизмы восприятия тех или иных социальных образцов.
В частности, чтобы не потерять уже на старте, прямо сегодня необходимо вписывать в систему транслирования ценностей понимание, что воплощением цивилизованности на деле являются не преуспевающие «бизнесмены удачи», чьи образы навязываются сегодня средствами массовой информации, а, по крайней мере, люди, глубоко озабоченные состоянием жизни общества, среды обитания человека, тенденциями развития своей большой и малой родины, выстраивающие свою деятельность в соответствии с социальными, нравственными и экологическими ценностями.
А в реальности имеем обратное. Идет мощнейший процесс духовного разложения нации, и первые жертвы — это наше юное поколение. Между тем социальная апатия, отсутствие средств и борьба людей за физическое выживание парализуют многие общественные структуры, в том числе те, которые занимаются специализированной социализацией, в частности образованием. Устраненность от этого социального yничтожения подрастающего поколения нации ее главных институтов, отвечающих за воспроизводство общества, в первую очередь — образования, представляет социально опасную позицию. Назначением образования всегда было противостояние редукции человека простейшему, а общества — стаду, и его гуманистический потенциал не позволил погибнуть высшим человеческим ценностям даже в самые критические моменты истории.
Сейчас образование, по идее, становится чуть ли не единственным институтом (за исключением семьи), который еще должен понять опасность этой редукции (или нереализованной возможности развития) и защитить наших детей от стихии распространения природного человека. Но до сих пор оно этого не сделало, тоже, в частности, свидетельствуя о своем кризисе.
Для того чтобы оно было в состоянии выполнять свою миссию, необходимы 2 группы факторов — целевых и средственных.
В первую входят факторы осознания этой опасности, своей институциональной, профессиональной, должностной, личностной, грaжданской причастностью к ее поощрению (дaжe своим бездействием) или изживанию, мобилизации готовности действовать активно, решительно, но адекватно, мудро и взвешенно. Во вторую входят факторы, которые потребуются для реализации этой позиции, их очень много, а потому срочно нужны целевые комплексные программы, включающие в себя исследования и проекты (социологические, социально-психологические, педагогические, различные содержательно-теоретические и др.), управленческие и оргдеятельностные разработки (в том числе специально по средствам массовой коммуникации), внедренческие процедуры.
Конечно, в полном объеме и на должном уровне эта задача посильна только государству. Но уже в плане местной инициативы можно и нужно работать со всеми социализирующими институтами и в первую очередь с системой образования, средствами массовой информации, культурными учреждениями, в том числе обратить внимание на деятельностный потенциал самой молодежи.
Ситуация уже явно назрела для того, чтобы понять, что осуществлять реформы — где бы то ни было, в том числе и в образовании, — прежними методами и с прежней оснащенностью нельзя. Вопрос «а для кого мы стараемся?» исторически изжил себя как мотив деятельности реформаторов от министерств, управлений или дaже всего «родительского» поколения. Сейчас явно проявилась субъектность молодежи в процессе социализации, а значит требуются иные формы и модели деятельности по работе с ней.
УДК 1.13
Ю.А.Оптовка
Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова
Достарыңызбен бөлісу: |