Глава V. Этническое сознание в катаклизмах XX века

 

§ 1. Этносознание карачаево-балкарцев в спектре российских интересов (конец XIX - начало XХ в.)

Рассматривая эволюцию этнического сознания, мы, в первую очередь, исходим из того, что этнос - категория историческая и этническое сознание, соответственно, подвержено изменениям в ходе истории. Этническое сознание эволюционирует в рамках той научной парадигмы, согласно которой традиционная культура этноса - это способ и результат групповой адаптации к новым условиям.

Для карачаево-балкарского народа, как и для многих других народов России, XX век таил в себе несколько ключевых, пиковых моментов, когда этносу приходилось перестраиваться, адаптироваться к новым политическим, социально-экономическим, культурным и даже географическим условиям. В результате, этническое сознание претерпевало процесс ломки и трансформировалось. В "Программе для собирания этнографических сведений" применительно к быту кавказских народов Г.Ф. Чурсин писал: "Если материалы по Кавказу и собирались в прежние десятилетия, то во-первых, не везде с одинаковой интенсивностью, во-вторых, ничто не стоит на месте без движения, и многое уже изменилось с тех пор, а для нас имеет значение, не только статистическое, но и динамическое изучение каждой народности, прослеживание всех, мельчайших изменений". Сказанные в начале XX века слова, в начале XXI приобрели еще большую актуальность, поскольку прошедший век превнес массу разнообразных изменений как в традиционную культуру и быт, так и в традиционное сознание жителей Кавказа.

Отражению и закреплению в этническом сознании подвергается не мир, а лишь те его составляющие, которые представляются наиболее важными, наиболее релевантными, наиболее полно характеризующими мир. Изменение этих составляющих под натиском изменений геополитики приводит к активизации работы этносознания по осмыслению и интерпретации происходящего. Так, одним из результатов этой работы стало изменение баланса социального и политического компонентов в этническом сознании карачаево-балкарцев и других горцев Кавказа. Распространение геополитических интересов России на Кавказе уже в XVIII веке, положило начало формированию политической ментальности горцев. Однако появление стойкого политического компонента в их культуре связано с революционными событиями в России и установлением Советской власти в северокавказском регионе. Предвосхищая последствия этих событий и завоевания Кавказа в целом, в 1902 году Е. Марков пишет следующее: "Ничем невозможно так привязать к себе покоренную страну, как честным, решительным устранением исторического зла, накопившегося в ней в течение веков. Произвол победителя, как вообще всякий деспотизм, должен сколько-нибудь оправдать себя, но крайней мере, своею способностью достигать одним резким ударом таких результатов, которые при мирном и законном развитии страны, потребовали бы для своего осуществления вековой борьбы. Но когда военное насилие служит упрочению и даже к сильнейшему развитию старого местного зла, когда оно обостряет неравенство положений и прав, - тогда судьба покоренного народа достойна действительно жалости. Завоевывать, освобождая, уравнивая, обеспечивая - вот тайна прочных завоеваний, которой, к великому сожалению, мы не всегда держались, присоединяя к себе закавказские царства и завоевывая Кавказские горы".

Прогрессивность русской культуры и русско-кавказских контактов демонстрировалась подчас далеко не прогрессивными методами. В 1891 году начальник Терской области писал, что "проникая нередко… в самые центры инородческого населения и оставаясь здесь на жительство…, переселенцы оказывают на коренных жителей немаловажное нравственное воздействие. Поэтому возможное внимание к нуждам переселенцев со стороны местной власти и содействие к водворению их в известной последовательности, - так именно, чтобы целая сеть русских хуторов разъединяла массу инородческих поселений, - должны служить одним из лучших средств для упрочения в области русской культуры и гражданственности". Однако уже в то время высказывались опасения о возможности перегибов и негативных последствий от такого рода насильственного "окультуривания". "С таким народом, полным свежих способностей и строгих нравственных привычек, можно сделать очень многое, если только не развратить его нашею собственною неправдою и распущенностью. В русской общественной жизни, в русском образовании - много хорошего, гораздо лучшего, гораздо более полезного, чем в диких обычаях горца. Но, к сожалению, к стыду нашему, мы редко прикасаемся к зависимым от нас народностям, судьбою отданным в опеку нашу, этими плодотворными сторонами нашей жизни. К сожалению, мы гораздо чаще успеваем только изломать и исковеркать все доброе, что лежит в природе этих отсталых племен, их простоту, честную откровенность, благородную смелость - а взамен того прививаем им не высшую культуру духа, не истинное знание, которого им недоставало, не более выгодные промыслы, которых они не знали, а одну наружную одежду цивилизации, одни ее грехи и уродства. Распущенность в образе жизни и распущенность в нравственных понятиях - вот обычные горькие плоды, которые пожинают от нас все более или менее девственные народности, попадающие нам в руки - крымские татары, как и инородцы Сибири, как финские лопари, как горцы Кавказа". Апогеем ломки традиционности быта, культуры и сознания являются первые три десятилетия XX века. Политика царской администрации, имея типичную капиталистическую направленность, привела к обострению социально - политической обстановки, к постоянной политической нестабильности и к вовлечению горцев в общий поток революционного кризиса в России. Об этом красноречиво свидетельствует появление организации "Карахалк" ("черный народ", "чернь"), которая заявила о себе весной 1912 года. "На границе у Золки удивленные пастухи встретили отряд стражников, задерживающих крестьянский скот. Пропускался только скот княжеский, дворянский и тех зажиточных крестьян, которые сумели угодить власти…

Через несколько дней сюда собрались 10-12 тыс. крестьян со всех аулов. Толпа была возбуждена. Здесь было первое боевое крещение организации "Карахалк", которая пыталась управлять стихийной массой. В конце апреля возмущенная толпа двинулась. Обезоружили весь отряд стражников, арестовали пристава, разогнали с Золки всю администрацию. Власти немедленно дали знать о случившимся. Войска, прибывшие для усмирения рассеяли толпу. В Кабарде было введено военное положение. По саклям в аулах были снова расставлены казаки, а по всей Кабарде и Балкарии пошли аресты, ссылка, тюрьма.

В начале 1890-х годов в Балкарском ущелье, где земельный голод был особенно острый, шили шубы, делали овчины, сафьян, сукна, ювелирные изделия. Существовал там даже небольшой керамический завод.

Обследование кустарных промыслов Северо-Кавказского края в 1927 году показало, что тогдашний Балкарский округ дает наибольший процент занятого в промыслах населения. Если средний процент по автономным областям был равен 1,4 %, то в Балкарии он повышался до 11,56 %, из которых 94 % были заняты переработкой шерсти. Уже первые шаги в сторону от ведения чисто животноводческого хозяйства, обеспечивали в дальнейшем трансформацию быта, культуры и сознания и моделировали новый тип общества.

После завершения политического завоевания и утверждения колониальной власти на Северном - Кавказе происходит эволюция политики царской администрации в отношении социальных верхов горских обществ. Постепенно они перестают использоваться в качестве опоры. Наиболее концентрированной формой этой политики переориентации является отказ от признания их достоинств, как высших сословий. Безусловно, отдельные администраторы, главным образом, из числа местных жителей признавали, что "привилегированные классы на Кавказе в прежнее время обладали большей властью и значением, нежели служилые и поместные классы внутренних губерний, всегда находившиеся в прямой зависимости от центральной власти, и нельзя найти каких либо недостатков, препятствующих приобщению их к этому званию".

Пренебрежение незыблемыми авторитетами не могло не будоражить общество. Особенно, если учесть, что отношение простого крестьянства к князьям и узденям было, преимущественно благосклонным.

Так в 1900 году в спор между русской администрацией и балкарскими таубиями Урусбиевыми по вопросу о принадлежности Баксанского имения вмешались жившие в этом имении подвластные Урусбиевым крестьяне. Не встав открыто на сторону князя, они, тем не менее, свидетельствовали таким образом, чтобы земля, не отошла русской стороне, объявив ее своей собственностью. Балкарские крестьяне с одной стороны проявили преданность своему князю, с другой стороны оказали сопротивление принципу, который лежал в основе экономического завоевания края. А именно, принципу принадлежности всех земель горских обществ казне и переданных им "великодушно во временное пользование". Право же горцев на пользование этими землями будет "признаваемо за ними и не нарушаемо до тех пор, пока они будут сохранять верность правительству Великого Русского Государя". Если же на этой земле будут иметь место беспорядки и нарушения верности "они лишаются владения этой землей". Историк-кавказовед П.А. Шацкий писал: "Основная часть земельной площади, которой пользовались карачаевцы, черкесы, абазины и ногайцы, царизм объявил войсковой собственностью и передал казачьим станицам, а земли Нагорной полосы взял в казну". Таким образом, на лицо низложение еще одной ценностной доминанты жизнеустройства карачаево-балкарского общества - земельной. Присвоение себе исключительного права на исконные земли горских народов, оправдывающего любой произвол и создающего широкие возможности для вмешательства, в корне ущемляло интересы горцев. Вместе с тем, это подготовило благоприятную почву для успеха кампании по землеустройству и коллективизации сельского хозяйства, произошедшей спустя несколько десятилетий и, на первый взгляд, совершенно не связанной с действиями царского правительства. Однако мысль о возможности отчуждения собственности уже осела в умах большинства, и повлекла за собой деформацию этнического сознания по средством запуска адаптационных механизмов. Пасьянс, раскладываемый русскими генералами на Кавказе, включающий перетасовку племен, холодное насилие и произвол, наступление на традиционно непререкаемые авторитеты, производил определенное, глубокое воздействие на этническое сознание коренных жителей и подтвердил мысль о торжестве причинно-следственных связей в истории. Наступление широким фронтом на традиционный образ жизни, который давал карачаево-балкарцам (как в другим горцам Кавказа) самоуважение и который они считали единственно достойным, дало свои плоды в последующих событиях.

Полевой материал свидетельствует, что несмотря на изменения во всех сферах жизни карачаево-балкарсокого общества, историческая память этноса хранит воспоминания не только об отдельных эпизодах и событиях прошлого, но и о духе, отношении и настроениях сопровождавших их. Так, несколькими информаторами приводился пример о том, как князь Суюншев защитил своих подвластных от карательной операции генерала Серебрякова. Последний поднялся вместе со своим отрядом до с. Кара-Су, где Хуламские князья выдали ему под видом большевиков 18 неугодных крестьян. Князь Мухамедкери Суюншев, чьи владения находились выше, в Безенгийском ущелье, услышав о приближении серебряковцев, вышел со своим отрядом ему навстречу. Перегородив дорогу вверх по ущелью, Суюншев обратился к Серебрякову с просьбой не беспокоить его народ, уверяя, что на его земле все спокойно. В случае, если казаки не отступят, князь пригрозил, что все его люди уйдут в горы. В процессе спора балкарский князь даже вынул из ножен оружие, что было чрезвычайно опасно. Тем не менее, он сумел повернуть отряд Серебрякова, перевел его в соседнее ущелье, спасши таким образом своих подданных. Свидетельства о благородном и покровительственном отношении таубиев к простым крестьянам в смысле защиты от внешней опасности переплетаются с данными о материальной помощи и поддержке беднейших слоев населения со стороны зажиточных и знатных фамилий. На этом было основано то уважение к верхушке карачаево-балкарского общества, которое новая власть пыталась подорвать.

Однако уже в конце XIX-начале XX века в карачаево-балкарской среде наметилась другая тенденция, о которой писала газета "Терские ведомости". "В настоящее время индивидуальные интересы уступают общинным и хозяйственная зажиточность, бывшая ранее лишь принадлежностью привилегированных сословий, начинает понемногу распространяться в массу населения. Некоторые отдельные общинники, бывшие холопы и крепостные достигают не только независимого положения, но и становятся во главе всей общины". Здесь можно констатировать, что наравне со знатностью происхождения, вес и ценность в глазах этноса приобретает новое качество - зажиточность, достигнутая по средством собственноручного труда. Учитывая сложность жизни в условиях высокогорья, можно смело утверждать, что трудолюбие выступило залогом благополучия и коллективного признания. К сельской буржуазии в Балкарии и Карачае относились крупные скотоводы, составляющее около 1% всех крестьянских хозяйств. Возможность завоевать авторитет у односельчан, построенная исключительно на собственноручном труде, также имела далеко идущие последствия. Из нее проистекает возможность большевистского лидерства простолюдинов. То, что в последствие на руководящие партийные посты могли быть выдвинуты кандидаты из сферы не знатных, было связано не только с взятым политическим курсом, но и с тем, что в карачаево-балкарской среде у простого крестьянина с отменой крепостного права появилась возможность "выбиться в люди".

По справедливому утверждению Г. Цагалова: "Благодаря неблагоприятному сочетанию почвенных, топографических и климатических условий здесь ... возможна только скотоводческая система хозяйства и притом ее более экстенсивного типа - пастбищного. Сколько бы ни старался и не бился житель нагорной полосы, ему никогда не удастся заменить эту систему системой зерновой. Вместе с тем ему никогда не удастся интенсивировать существующую у него систему хозяйства. Интенсификация пастбищного хозяйства возможна путем перехода к переложной или плодосменной системе полеводства, а это опять таки не мыслимо в горах". Классовая борьба в Балкарии и Карачае на рубеже XIX-XX веков находила свое отражение только в земельных спорах. В 1905-1908г.г. было зарегистрировано земельных споров 64, из которых на Хуламское общество приходилось 3, на Безенгийское - 6, на Чегемское - 8, на Урусбиевское - 13 и на Балкарское 34. Земельные споры в Балкарском ущелье, имевшие более острый характер привели в 1911-1912 гг. к разгрому дома таубиев Занхотовых. Движение это было подавлено с помощью русских войск под командованием Серебрякова. Конфликт между таубиями Урусбиевыми и крестьянами Урусбиевского общества по поводу оспариваемых угодий длился на протяжении целого десятилетия, и в конечном итоге "возмущение крестьян было выхолощено бесконечным судебным разбирательством". Упоминания о претензиях князей Урусбиевых на землю встречаются в различных архивных документах. "Не касаясь Урусбиевского общества, - говорится в одном из них, - где таубии фамилия Урусбиевых, считает все земли своей собственностью (за исключением земель с. Гижгит, Курхужан и Шашбоват) и ведет об этих землях процесс в суде с казною и Урусбиевским обществом, будем говорить только о таубиях, проживающих в остальных четырех горских обществах". Данные по ним приведены в следующей таблице.

Таблица 1