Глава IV. Эволюция обычаев жизненного цикла

 

§ 1. Рождение

Процесс кристаллизации этнического сознания сопряжен с формированием мифологии, художественной традиции, социальных институтов и других категорий, составляющих этническую картину мира. В этот период в сознании этноса формируется некая модель мироздания, включающая представление о мире и в частности о его социальном и культурном устройстве. Ценностно-космологическая иерархия, отражающая совокупность жизненных целей, средств и механизмов регулирования этноса приводит к появлению культурных традиций. По мнению С. Эйзенштадта, автора множества работ по изучению принципов формирования и изучения традиции, этот этнокультурологический феномен "сохраняет свое значение даже в таких наиболее рационализированных и динамичных областях человеческой деятельности, как наука и технология". Если же говорить о пространстве жизни простого человека, то оно отмечено тремя основными вехами - рождением, созданием семьи и смертью. Традиции, связанные с ними, вобрали в себя всю коллективную мудрость народа. Этим событиям придается не только физиологический и духовный смысл, но и в равной степени мистический. Поэтому с языческих времен и по сегодняшний день эти знаковые, судьбоносные события окружены целым комплексом обрядов. В сознании карачаево-балкарского народа суеверия переплетаются с языческими традициями и с мусульманскими канонами. В результате, на сегодняшний день мы имеем совершенно уникальный сплав обрядов и обычаев, отражающих специфику этнического сознания. Современный западный социолог П. Штомпка пишет: "Под традицией… мы будем понимать совокупность тех объектов и идей, истоки которых коренятся в прошлом, но которые можно обнаружить в настоящем, т.е. это все то, что не было уничтожено, выброшено и разбито. В данном случае традиция равносильна наследию - тому, что реально сохранилось от прошлого. Любая традиция, независимо от ее содержания может сдерживать творчество или новации, предлагая готовые рецепты решения современных проблем". Традиция как система связей между прошлым и настоящим, стереотипизирует опыт, накопленный этносом, привнося в него некоторые коррективы времени. Историческое обновление традиций в большей мере касается традиций социальной и политической жизни. Традиции жизненного круга более консервативны. Поэтому для выявления основ этнического сознания мы обратились именно к этому блоку традиций карачаево-балкарской культуры.

Комплекс обрядов, связанных с рождением важен хотя бы по той причине, что жизнь ощущалась как высшая ценность во все времена. Интерес к земному бытию звучит в скорбных строках древнетюркских эпитафий. В наиболее архаичных древнетюркских надгробных надписях, названных "енисейскими", встречаются такие строки: "В отношении моих принцесс я в горе отделился.

Многогранный свадебный обряд вплотную связан с родильными обрядами и обрядами, касающимися детей младенческого возраста, поскольку сохранение и воспроизводство жизни отдельного человека, семьи, рода составляла главную заботу как древнего, так и современного общества. Рождение семьи и ее функционирование исследуется одновременно в рамках нескольких самостоятельных наук, каждая из которых подходит к ее анализу с позиций своего собственного предмета. Демографический, этнический, правовой, психологический, сексуальный - вот далеко не полный перечень аспектов, которые изучаются в пределах семьи. Нас же интересует семья как ячейка воспроизводства этноса и как носитель и продолжатель его культурных и бытовых традиций, которые адекватно отражают сознание этноса.

Заключительная ступень связана с похоронными и поминальными обрядами. Это скорбное событие неизменно присутствует в жизни каждого. Оно осмысливается отдельной личностью и народом в целом не только как трагедия, что вполне объяснимо, но и как целый комплекс последней дани умершему. На пороге неизвестности обнажаются скрытые в глубине сознания инстинкты, желания, потребности и, что наиболее важно, взгляды на мироздание, формируемые на протяжении всей истории народа.

Рождение, свадьба и смерть - это те вехи, которые обращены не только и не столько к разуму, сколько к чувствам и душе, поэтому они необычайно информативны для изучения основ этнического сознания. Эти события составляют каркас любой культуры и обыгрываются всякий раз по-разному. Культура же в целом оказывает на индивида значительно большее влияние, чем такие факторы, как скажем, расовая принадлежность или социальное наследие, которым дана высокая оценка в традиционной этнологии. Поэтому, говоря об основах этнического сознания любого народа уместно рассматривать спектр обрядов и обычаев, связанных с краеугольными событиями человеческой жизни. По справедливому замечанию американского философа, исследователя истории и теории культуры Дж. Фейблмана "культура определяется конкретным бытием, носителями которого, прямо или косвенно, выступают отдельные представители данной культуры, взятые вместе или порознь. Незначительные расхождения в онтологической теории, модифицированные определенного рода умозаключениями, обусловленными разнообразием условий существования, приводят к фантастически вариативным культуралистским выводам. Влияние культуры на индивида чрезвычайно сильно и затрагивает все сферы и моменты его существования. При этом не бывает такого носителя данного конкретного культурного типа, который не был бы в состоянии стать носителем другого; для этого необходимо оказаться в ином культурном окружении и пребывать там достаточно длительное время, чтобы испытать на себе его воздействие и приспособиться к новой обстановке".

Если для отдельного индивида основой для изменений в создании может послужить смена обстановки, новое культурное окружение, то для этноса в целом важным предстает постепенная смена ценностной ориентации или изменение внешних и внутренних культурно-политических и социальных условий существования, ведущих к изменению этнической картины мира. Процесс замещения ценностных доминант может иметь вид акцентуации тех или иных фрагментов старой традиции, принятием культурной или идеологической инновации, отмиранием ряда черт, ранее присущих традиционному сознанию.

При изменении этнической картины, что равносильно изменению этнического сознания, происходит трансфер этнических констант на реальные объекты и кристаллизация нового сознания этноса вокруг новых значимых объектов. В качестве таковых могут выступать новые идеологические воззрения, проникающие в общество, объекты социополитического (например, частная собственность) или природного окружения. Неизменными по своей значимости остаются лишь главные вехи жизненного круга - рождение, свадьба и смерть. Каждый новый виток в развитии этноса привносит нечто свое в ритуальную обрядность этих событий, ликвидируя лишнее, отжившее. Процесс этой эволюции параллелен процессу эволюции этнического сознания, поскольку любым переменам в общественной и культурной жизни предшествуют изменения в сознании. С самого начала своей эволюции каждая этническая группа отдавалась всецело тем обязательным занятиям, которые одинаковы почти у всех народов и, уделяя внимание основным событиям жизненного круга, проявляет свою основную наклонность, определяет свой оригинальный, только ей свойственный путь в их осмыслении.

К рождению ребенка в карачаево-балкарском обществе относились с вниманием, осторожностью и трепетом. Бездетность считалась большим несчастьем и даже позором. Поэтому с самого зарождения семьи многочисленные магические действия были направлены на появление в ней здорового потомства. При этом следует отметить обращение к магии всех без исключения народов мира по этому вопросу. Имея один смысл, действия эти существенно различались не только среди представителей этносов, принадлежащих различным группам, но и в внутри одной, к примеру, тюркоязычной группы. Так, у узбеков Ферганы в день похорон старого человека, дорогу, по которой шла похоронная процессия, могла перебежать бесплодная женщина, бросив на носилки платок. Считалось, что она "ловила" витающую над процессией душу умершего. У балкарцев и карачаевцев женщины наоборот всячески избегали встречи с похоронной процессией. Сознанию карачаевцев и балкарцев свойственно понимание того, что беременность и роды представляют собой один из самых тяжелых и напряженных моментов в жизни каждой семьи. Еще до наступления родов опасение за их благополучный исход и желание узнать пол ребенка и будущую судьбу младенца заставляли волноваться и беспокоиться не только беременную женщину, но и ее близких родственников. Переживаемые ими душевные волнения находят отражение в их обрядах и разного рода суевериях, какими сопровождаются родины.

К рождению ребенка готовились заранее, но это выражалось не только в подготовке детского приданого, скорее, наоборот, из суеверного страха этого не делали до самых родов. Этим скрытно занимались близкие родственницы. В наши дни многие женщины следуют этой традиции.

Известие о предстоящем появлении в доме ребенка всегда встречалось с радостью и надеждой на появление наследника. Пол ребенка имел большое значение для материального благосостояния семьи. Мальчик воспринимался как помощник и опора, а девочка - как разорительница. Рождение в семье одних девочек считалось таким же несчастьем, как и бездетность. В некоторых современных семьях подобное отношение к рождению дочерей продолжает бытовать в силу давних традиционных воззрений, когда появление на свет мальчика или девочки встречали по-разному. Пол будущего ребенка пытались предсказать по разнообразным признакам и приметам: по походке, по форме живота, по пигментации лица и пр. Надеясь на рождение мальчика, женщине нельзя было есть те порции мясных блюд, которые традиционно предназначаются мужчинам. Будущую мать по возможности старались освободить от тяжелой работы, хотя не отстраняли полностью от участия в хозяйственной жизни семьи.

Балкарцы и карачаевцы прибегали к различным средствам, стараясь обезопасить будущую мать и ребенка от влияния "злых духов". В первую очередь это были различного рода обереги: от небольших амулетов и талисманов до магических предметов более крупных размеров. В Верхней Балкарии, Безенги и Верхнем Чегеме в каменные заборы вделывали речные камни черного цвета с естественными отверстиями. Это сочетание двух видов магических действий черного цвета и замкнутой окружности должно было отгонять злых духов от дома и его обитателей, включая и беременную женщину.

Существовали также строгие табу для беременных и для тех, кто с ними общался. Карачаево-балкарским женщинам на протяжении всех девяти месяцев запрещалось убивать животных, птиц, насекомых. Нельзя было участвовать в погребальных церемониях, оплакивать покойника и ходить на кладбище. По поверьям, нарушение этих запретов непременно отразится на внешности, здоровье и способностях ребенка. Кроме того, возле беременной нельзя было вести разговор о болезнях - от этого ребенок мог заболеть. Нельзя было пугать или смущать беременную женщину - от этого ребенок мог вырасти трусливым или даже страдать от припадков. Чтобы ребенок не рос капризным и плаксивым, женщина не должна была в одиночку ходить за водой после захода солнца, входить в сарай или хлев, перешагивать через собаку. Считалось, что если женщина будет глядеть на огонь, лицо ребенка будет изуродовано черным пятном на щеке. Беременным женщинам строго запрещалось куражиться и подшучивать над чужими увечьями и недостатками. Это могло привести к тому, что ее собственный ребенок будет наделен теми же пороками.

Существовало табу на некоторые виды пищи. Запретным считалось мясо зайца и птицы, иначе ребенок мог вырасти трусливым и иметь проблемы с развитием речи.

Беременная женщина должна была вести максимально праведный образ жизни. Ей запрещалось сквернословить, сплетничать, устраивать какие-либо каверзы другим. Не рекомендовалось также обращаться к гадалкам или гадать самой о судьбе будущего ребенка. Столь открытое, прямое обращение к магии могло навредить малышу. Следует отметить, что многие из перечисленных табу не исчезли из сознания современных карачаевцев и балкарцев, хотя основаны на забытых ассоциациях и соблюдаются больше в силу привычки, необъяснимых суеверий, а также потому, что "так положено". А "положено так" потому, что данные магические действия создают те бессознательные комплексы, складывающиеся в процессе адаптации этноса к природно-социальной среде, которые становятся этническими константами. Они представляют собой постоянную на протяжении всей жизни этноса. Различие будет состоять в том, насколько явную или скрытую формы эти константы будут иметь. Система этнических констант специфична для каждой отдельной культуры и является той призмой, сквозь которую представителями данного этноса воспринимается окружающий мир.

Продолжая разговор о беременности и предстоящих родах, следует отметить, что это состояние сказывалось и на поведении женщины. Еще больше проявлялись стеснительность и избегание родственников. С появлением ребенка связывались надежды на укрепление брака, кровнородственных связей и упрочение общественного положения, как матери, так и отца.

Молитвы за благополучное разрешение от бремени свойственны всем народам и всем временам. Древние гречанки взывали к богине родов Илифии, к Гере и Артемиде, римлянки - к богине - покровительнице брака Луцине и Юноне. В России покровительницами рожениц считалась святая Анастасия Узоразрешительница и святая Анна, в день памяти которой беременным полагалось поститься и запрещалось заниматься какой-либо работой. Покровительницей материнства и детей у карачаево-балкарцев считается богиня Умай-бийче, дочь верховного тюркского божества Тейри, представленная их отдаленными предками в образе двух тотемов - лебедя и оленихи. Эти образы, в особенности образ птицы, типичен для всех тюркских народов в качестве покровительницы матерей и детей. В образе птицы представлена богиня в шаманских текстах хакасов:

"Притянутая из белой ясности (т.е. неба),

Богиня Умай существует также в языческом пантеоне киргизов и сакральных текстах Саяно-Алтая. Более поздним вариантом или наследницей Умай-бийче стала Байрым-бийче. Во многих селениях Балкарии и Карачая до сих пор старики могут показать священные камни княгини-Байрым, которым поклонялись женщины как бездетные, так и имеющие малолетних детей. Камням приносили жертвоприношения в виде еды, кусков материи и даже пули, если женщина просила камень-Байрым даровать ей сына. С просьбой ниспослать потомство, карачаево-балкарские женщины обращались и к другим природным объектам (см. гл. 2).

Кроме разнообразных табу и многочисленного магического "инвентаря", существовали и определенные рекомендации, которым должны были следовать беременные женщины. К их числу относилось созерцание красивых предметов, слушание музыки, общение с людьми, имеющими добрую репутацию. Иными словами, рекомендовались положительные эмоции. Во Франции существовала своя версия воздействия на будущего дитя: французские женщины посещали французский институт, чтобы посмотреть на того ученого, чье поприще она желала бы своему ребенку. Русским женщинам предписывалось смотреть на месяц.

Прямо противоположное воздействие на плод могли производить предметы и явления некрасивые и безобразные. Эта параллель также не является специфичной чертой карачаево-балкарцев, она имеет место у многих народов. В гельветических хрониках Семпта рассказывается, как одна римлянка, находившаяся в связи с попой Мартином IV, родила сына, мохнатого, как волчонка и с длинными когтями. Объясняла она это тем, что у папы было много картин и изображением диких животных.

С наступлением родов, осознавалась опасность, грозящая жизни родильницы и ребенка. Поэтому этот период также оснащен своеобразными ритуалами, облегчающими родовспоможение. Так, чтобы роды прошли легко, женщину во время беременности заставляли косить серпом. Во-первых, существовало поверье, что чем больше людей знают о начавшихся родах, тем труднее они будут протекать, с этой целью женщину оставляли только наедине с повитухой и не посвящали никого постороннего в курс дела. Если же кто-то из посторонних случайно посетил дом, то двор тщательно подметали, обводили вокруг него круг, который якобы препятствовал проникновению злых чар. С этой же целью на порог помещения, где проходили роды, клали шило острием к входу.

Роды обычно проходили не в жилом доме, т.к. по древним представлениям об опасности всех специфических половых отправлений, роженица рассматривалась как нечто "нечистое". Аналогичное отношение к рожающей женщине и молодой матери (до 40 дней) бытовало и в соседней Грузии. Женщина весь сорокадневный период не должна была выходить за порог дома и видеть небо, иначе град мог истребить урожай. Небо было недоступным для беременной женщины, о чем говорится в одном балкарском заговоре от сглаза. Это условие обеспечивало эффективность заклинания. "Пока из сливочного масла хлеборобы не сделают шашлык на вертеле. Пока не вырастут на ослике рога. Пока беременная женщина на небо по лестнице не поднимется, до тех пор, чтоб тебя не поразил сглаз". Таким образом "нечистота" женщина в период вынашивания ребенка была несовместима с "чистотой" и "святостью" неба. По этой причине, а так же в силу значимости материнского родства, что имеет древнюю традицию, женщина обычно в первый раз рожала не в доме мужа, а в доме своих родителей. По возвращению к мужу, родственники и родители жены одаривали ребенка скотом или иными ценностями в зависимости от своего социального и материального статуса. Эта традиция сохраняется и во многих современных семьях. За месяц до наступления предполагаемых родов, женщину - первородку отправляют к матери, которая официально спрашивает разрешения у свекрови. Получив его, женщину забирают, и возвращается она в дом мужа, когда ребенку исполняется сорок дней, с подарками. Показывая впервые ребенка свекрови, сначала в руки ей дают специальный, предназначенный персонально ей подарок, на который осторожно кладут младенца. Для того чтобы роды прошли легко, на тесьме и на одежде завязывали, а затем развязывали узелки, отпирали замки, шкафы и ящики. Узелковая магия широко распространена и среди славянских народов. Женщина - повитуха, прежде чем войти в комнату к роженице, трясла подолом платья, говоря: "Разрешись с легким подолом". Если у повитухи ранее при принятии родов ребенок умер, то она, обрезая пуповину, произносила фразу, аналогичную почти у всех тюрков, почитающих богиню Умай: "Не моя рука режет, а рука Ымай (Умай), это не моя доля, а счастье Умай". Для облегчения живот роженицы обвивали слинявшей кожей змеи.

У телеутов покровительницу детей Май-энэ символизировала белая тряпочка, прикрепленная к деревянной модели лука со стрелой, которую вешали над колыбелью. В соответствии с традиционными верованиями богиня присутствовала при родах и стреляла из лука в злых духов. В обряде карачаевцев и балкарцев также присутствуют обрывки материи, которые отрываются от подола любой входящей женщины. При трудных родах роженицу подбрасывали на ковре, взваливали ее на спину, заставляли дуть в веретено. Другой способ облегчения страданий роженицы заключался в том, что самого старого в ауле мужчину заставляли шагать через женщину. В крайнем случае эту миссию мог исполнить муж. Иногда, для того, чтобы ускорить разрешение от бремени, женщину пугали неожиданными вскриками.

После благополучного окончания родов повивальная бабка обрезает, завязывает пуповину и обмывает новорожденного. Иногда, обрезать пуповину поручают особо уважаемой в роду женщине. Послед ребенка и пуповину обязательно прятали, чтобы они не достались злым духам и не завладели душой и судьбой новорожденного.

Однако у некоторых женщин роды протекают необыкновенно легко, и когда приходит время, они удалялись, разрешались от беременности без посторонней помощи, делали все необходимое для себя и ребенка и лишь потом призывали на помощь, чтобы выполнить последующие обряды: пеленание, прикладывание к груди, и др. Но следует отметить, что это относится лишь к женщинам, уже имеющим опыт рождения или оказания помощи при родах.

Чтобы уберечь ребенка от сглаза, его "как бы продевали через отверстие прялки", замкнутый круг которого служил защитой. Другим способом отвлечь или обмануть злых духов была имитация похорон ребенка. Для этого его относили на кладбище, клали на землю и делали семь шагов по направлению к дому. Потом ребенка забирали и отдавали матери, ожидающей процессию у входа.

Таким образом, все обряды, связанные с рождением ребенка можно разделить на две большие группы: обряды, направленные на облегчение самих родов и обряды, оберегающие здоровье и будущую судьбу новорожденного. В них явно читается бережное отношение к женщине - матери и стремление к сохранению и продолжению рода. Эти черты с уверенностью можно адресовать к основам этнического сознания карачаевцев и балкарцев.

С появлением первенца в семье происходили перемены, укрепляющие положение женщины - матери. Теперь молодая мать могла сменить свадебную шапочку на платок, указывающий на ее новый статус. Свекор громогласно объявлял о признании снохи членом своего рода.

По случаю рождения ребенка карачаевцы и балкарцы совершали жертвоприношения. Жертвенного ягненка или барана обычно резал свекор или старший мужчина на сороковой день после рождения ребенка. Время до сорока дней считалось неустойчивым, переходным. Душа еще якобы не слилась с телом, и ребенка, до исполнения отмеченного срока необходимо тщательно оберегать от чужого глаза.

Сорокадневный период отличался особой сакральностью у многих тюркских народов. Тувинцы, до истечения этого срока налагали запрет на вход в юрту посторонних. Алтайцы не давали чужим огня, чтобы не отлучить ребенка от дома. Если наследника долго ждали, то этот срок порой увеличивали до года. Завершение этого опасного для ребенка периода отмечали все народы, верующие в его уязвимость.

Эта церемония имела разные названия. У киргизов она называлась кырк. Ее обязательным атрибутом были сорок специально испеченных лепешек, которые раздавались детям. Ребенку шилась рубашечка из сорока лоскутков, собранных в соседних юртах. Завершающим этапом праздника было купание малыша в сорока лотках воды.

Томские татары тоже купали ребенка в по-особому приготовленной воде, с добавлением "сорока ложек". Балкарцы и карачаевцы в тазики с водой опускали железный предмет, веря, что он убережет ребенка от бед. Кусок железа, раскаляющегося на углях в кузнечном горне, оказывался в результате точкой сопряжения двух мощных мифомагических силовых потоков небесного и земного происхождения. Поэтому, согласно архаичным представлениям, он был наделен могуществом. Его истоками были два первородных элемента - земля и небо. В славянском же ритуале в воду для купания опускали серебряные монеты, которые должны были обеспечить ребенку богатство.

У многих народов рождение ребенка отмечают жертвоприношением, благодаря высшие силы за благосклонность.

В Балкарии при жертвоприношении в честь новорожденного его лоб обязательно отмечали кровью жертвенного животного. Балкарцы верили, что этим магическим приемом можно передать ребенку силу, заключенную в баране, чтобы ребенок рос сильным и здоровым. Жертвоприношения совершались как по поводу рождения мальчика, так и по поводу рождения девочки, но особых торжеств и ритуальных игрищ по второму случаю не устраивали. Эта древняя патриархальная традиция имела в своей основе преимущественно экономические соображения.

Если в семье рождался сын, особенно долгожданный, рождению которого предшествовали дочки, устраивалась игра - межеге. Она проходила в двух вариантах. Смазанный жиром ремень подвешивали к потолку, а вверху прикреплялись просяные лепешки. Кто до них доберется - получает приз. Согласно второму варианту, с потолку свешивали веревку и к ней за один конец привязывали ярмо, другим концом оно упиралось в землю. Надо было сесть на верхнюю часть ярма, вытянуть вперед ноги и скрестить их за веревкой. Победителем считался тот, кто сможет дольше просидеть в таком положении.

Самой же распространенной игрой было карабкание по шесту, не вершине которого был прилажен специальный, ритуальный круглый хлеб с дыркой по середине, который и выступал в качестве приза.

Однако, каков бы ни был пол ребенка три ночи после родов роженицу окружала молодежь, веселясь и угощаясь.

С появлением в семье ребенка увеличивалось число различных семейных праздников: завязывание младенца в люльку, первое бритье головы, первый шаг, первый зуб и т.д. Важным было и наречение ребенка именем. Это было необходимо для гармоничной включенности его в мировое пространство и временной ритм. Церемонии, сопровождающие это событие, у разных народов разнятся, но повсюду представляют собой попытку "вписать" новорожденного в космический порядок. У карачаево-балкарцев обряд наречения именем не выделен в особый разряд, а совмещен с обрядом пеленания. До этого момента выбранное имя держалось в секрете. Как правило, сами родители редко имели возможность выбирать имя своему малышу. Это право принадлежало старшим и наиболее уважаемым членам рода. Эта традиция бытует и по сей день, хотя во многих семьях идут на хитрость. Старшие как бы ненароком пытаются узнать, какое имя нравится будущим родителям, и потом дают его ребенку. В древности само имя служило оберегом, было олицетворенным, значимым и обладало большой силой. Мальчика, рожденного в дворянской семье (у карауздений), своим именем нарекал князь, который специально приходил в дом. Он же приносил в дар лошадь и оружие. Его за это одаривали крупным и мелким скотом. В Древней Руси великие князья, приняв христианское имя после крещения, скрывали его от окружающих, боясь ворожбы.

"Имя - есть жизнь, - писал А.Ф. Лосев, - что только в слове мы общаемся с людьми и природой, что только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности во всех бесконечных формах ее проявления, все это отвергать - значит впадать не только в антисоциальное одиночество, но и вообще в античеловеческое, в антиразумное одиночество, в сумасшествие. Человек, для которого нет имени, для которого имя это только простой звук, а не только предметы в их смысловой явленности, этот человек глух и нем, и живет он в глухонемой действительности… Однако мир не таков".

Осознание перемен, которые могли произойти с человеком вслед за наречением имени, было в целом характерно и для тюркской культуры. Называя младенца сразу после рождения, его как бы ограждали от нечистой силы, которая легче справится с безымянным, не наделенным человеческим именем ребенком.

Обряд укладывания в люльку совершали женщины. Завязывать новорожденного поручали опытной и уважаемой женщине. Этот обряд, как и множество других из цикла родильных, сочетал в себе множество языческих элементов. Например, под матрац клали кусок железа, веря в его магическую силу, позднее он трансформировался в кинжал или нож. Иногда туда же прятали кусочек хлеба, завернутого в материю, чтобы задобрить злых духов, если они подберутся к колыбели. Для отвлечения дурного глаза лицо малыша мазали сажей. Эта традиция сохранилась до наших дней в виде нарисованной мушки на лобике у ребенка. Современные матери рисуют пятнышко перед тем, как выйти на прогулку или в любое место со скоплением народа.

С принятием ислама прежние обереги начинают сочетаться с дуа - написанными на листке цитатами из Корана, зашитыми в материю или кожу. В изголовье ребенка стали класть Коран.

Перед тем, как уложить ребенка в колыбель, туда укладывали кота или кошку, чтобы сон был сладким.

В течение первого года жизни исполнялись обряды, направленные на скорейшее и прочное становление ребенка на ноги. Так, еще не научившегося ходить малыша ставили на камень, чтобы он крепко стоял на ногах в жизни. Чтобы ребенок научился быстрее и лучше ходить, балкарцы и карачаевцы пекли специальный обрядовый пирог, ставили на него ребенка, а затем раздавали куски пирога соседям. Другой обряд, преследующий те же цели, заключался в том, что специально испеченную лепешку проносили или катали между ног ребенка, произнося: "Ходи так же быстро, как эта лепешка катится". Затем ее отдавали собакам. Во время торжества по поводу первого шага устраивался обряд выяснения будущих наклонностей ребенка. Для этого на небольшом столике вперемешку со сладостями раскладывали различные предметы. Для мальчика - плеть, нож, газыри, модель плуга, строительный инструмент, Коран, сосуд с хмельным напитком и пр. Перед девочками раскладывали предметы женского обихода - зеркало, веретено, куклу, ножницы, лепешку и т. д. В зависимости от того, к какому предмету потянется ребенок, предсказывали его будущее. Некоторые семьи и сейчас практикуют этот обряд, хотя и с шутливым оттенком.

Описанные обряды позволяют сделать вывод о том, что рождение ребенка в карачаево-балкарской семье было событием неординарным, связанным с множеством ритуальных действ. Оно обогащало духовный мир семьи, укрепляло семейные устои, наделяло семью новыми функциями. Большинство обрядов этого цикла носят языческий характер, а значит, принадлежат к наиболее архаичному пласту этнического сознания. Если народная мудрость и опыт пошли по пути сохранения языческой атрибутики, это означает, что она близка и адекватна национальному мировосприятию. Несмотря на исламизацию карачаево-балкарского общества, мусульманские обряды, связанные с рождением, не носили преимущественного характера. Язычество определяло и определяет стереотип поведения на первой ступени жизненного круга.

Обряды детского цикла завершались у карачаево-балкарцев празднованием первого дня рождения, т.е. через год, и сопровождались жертвоприношениями. По этому поводу приготавливали специальное блюдо - хоншулукъ, состоящее из 9 обязательных по количеству ингредиентов. Это могла быть кукуруза, фасоль, пшеница, картофель, масло и т.д. В наши дни это блюдо также готовят и раздают соседям, но в его состав уже входят более разнообразные продукты. Это зависит от умений и вкуса хозяйки. Для сравнения новогодний хоншулукъ готовят из семи составляющих. Интересно отметить и тот факт, что новогодние пиршества отмечались более пышно, если истекший год принес семье мальчика. Свидетельства подобных действий мы находим и у близживущих осетин. "Всякий дом, где есть новорожденный, должен зарезать какую-нибудь скотину, принести ее обществу и тем засвидетельствовать о своем новорожденном мальчике. В сборном месте, куда собирается все село для празднования кехцгунен, обыкновенно по числу голов зарезанных животных, расставленных на особом столе, определяют число родившихся мальчиков в селе за настоящий год".

Важность и значимость появления ребенка зафиксированы в карачаево-балкарском языке. Многочисленные прибаутки, считалки, потешки, колыбельные песенки с пеленок приобщали детей к духовным богатствам народа. Первые, еще очень зыбкие основы национального сознания, закладывались в голову и душу ребенка через мажорный лад народных ладушек, через мелодичность и звучание родного языка.

"Чабу-чабу, ата келе, чабу-чабу, ата келе" - "Чабу-чабу, отец идет" или "Белляу-белляу, белейим, санга игилик тилейим" - "Баю-баю, спеленаю, тебе добра предвещаю".

Первые детские стишки и считалки помогали ребенку освоиться в сложном мире.

Къайры бараса? - Куда идешь?

Особую категорию составляли незаконно рожденные дети, которые несмотря на бросающуюся в глаза строгость нравов, имели место в карачаево-балкарском обществе. Ожидание такого ребенка выпадало из традиционной обрядности, связанной с этим периодом жизни женщины. Беременность всячески старались скрыть, с этой целью женщину отправляли куда-нибудь подальше от родного аула, а иногда даже выгоняли из дома. Если молодой человек, соблазнивший девушку не был женат, то его обязывали жениться, чтобы скрыть позор. Тем не менее, это не всегда было возможно, и в результате в селах появлялись незаконнорожденные дети. В народе их называли "гыбыши" или иронически "киммилди". Отношение к ним по данным полевых исследований было различным в различных ущельях. К примеру, в Безенгийском ущелье этих детей выделяли в некую низшую касту. В Чегемском ущелье отношение было более терпимым, но при любой, даже незначительной, ссоре подобное происхождение упоминалось как оскорбление. Кроме того, в последствие с семьей, где имел место факт незаконного рождения, старались не вступать в брак. Самым терпимым и спокойным было отношение к незаконнорожденным в Баксанском ущелье. В архивных документах пореформенного времени встречаются упоминания о незаконнорожденных. Так, в "Прошении Балкарского крестьянина Чичимерова начальнику Центра Кавказской линии Грамотину об освобождении из рабства" от 29 июля 1854 года говорится: "Абаев же продал ее (мать Чичимерова - от авт.) в Чегемское племя к таубиям Кучуковым. Итак, моя мать живши без мужа, решилась родить детей незаконнорожденных".

В другом документе от 8 ноября 1858 года "Прошении хуламского старшины Магомета Шакманова начальнику округа Орбелиани о возвращении в рабство "холопки с детьми" читаем следующее: " Находившуюся при мне горничную холопку Чаухан за честность и верную службу я выдал в замужество за обрядного холопа Гуллу, принадлежащего Каналиту Шакманову, с тем, что, если муж ее умрет, то она по-прежнему поступит ко мне в рабство, но прошло несколько лет, как Гулла умер и Чаукан незаконно принесла детей, а Каналит и поныне по требованию моему не возвращает мне той холопки с ее детьми".

Подобные же сведения встречаются в "Рапорте начальника Кабардинского округа Орбелиани командующему войсками Терской области Евдокимову о невозможности освободить в Хуламском обществе женщину, попавшую в зависимость, иначе как, по уплате владетелю ее Шакманову 300 рублей серебром" от 30 мая 1860 года: "… женщина эта родом чеченка, куплена была сначала кабардинским узденем Докшукиным в Чечне одна, потом была продана кабардинцу Лампежеву, от Лампежева Шакову, а от Шакова купили ее Шакмановы, и во время перепродажи этой она прижила незаконно шестерых детей". Этот документ дает право предположить, что женщин низшего сословия покупали не только для работы, но и для утех. Это предположение резко меняет картину нравов северокавказского общества, данную в советской историографии.

Женщины - караваши (рабыни) не имели никаких прав на свою честь и на своих детей. Они "не должны были считать ее своею матерью, а хозяин мог продавать их, менять, убивать их оптом и в розницу. Мужчина, которому хозяин разрешил жить с такою женщиной мог быть в любое время лишен этого права".

Следует отметить, что дети, рожденные простолюдинками от мужчин высших сословий, последними не признавались, и пополняли ряды простых работников. Подобный случай произошел в роду таубиев Келеметовых, чья служанка забеременела от одного из них. Однако, они свою вину не признавали, обязав женщину продолжать работать на них. Родив в сарае, ей приходилось держать ребенка в неприспособленных условиях и прибегать покормить его в промежутках между работой. В результате ребенок умер. Однако в роду тех же Келеметовых имел место и другой случай. У одного из двух родных братьев не было детей. После его смерти второй брат решил проверить в ком из супругов заключалась проблема бездетности. Он переспал с женой брата, после чего родилась девочка. Ее восприняли как свою, а не как незаконнорожденную, выполнив все необходимые в таких случаях обряды. Конечно, подобные примеры были единичными. Чем выше на социальной лестнице стояла женщина, тем строже были требования к ней, тем реже имели место случаи незаконного рождения детей.