Древне-церковной антропологии

С антропологической точки зрения разум является главным фактором христианско-религиозного апокатастасиса, наряду с верой, как это ни звучит парадоксально. Под деятельностью ума разумеют обычно мышление и, в лучшем случае, еще и созерцание. Мышление или рефлексия, есть логическая и критическая функция ума, а созерцание – его духовная функция. Но есть и третья функция ума, играющая именно в христианстве исключительную роль, это – рассудительность. Здесь ум выступает, как арбитр, судья, взвешивающий на весах.

Есть и иной ум у человека, ум «сокровенный», первозданный, систатический, цельный ум, находящийся в катастатических условиях в латентном состоянии и лишь изредка дающий о себе знать. Этот ум заключает в себе «запечатленный образ, из которого душа приемлет ведение в созерцании» (Исаак, Сл. 28, 138). Это значит, что ум имеет в себе подлинное знание вещей, имеет критерий истины. Поэтому Григорий Богослов говорит:

«Светильником всей своей жизни признавай разум» (Творения, Москва, 1899, ч. 5, стр. 177).

Вульгарный рационализм полагает, что разуму нет места в религии, особенно в христианской, и что в основе религии лежит чувство. На помощь рационализму приходят религиозные философы типа Шлейермахера, также полагающего, что в основе религии лежит чувство зависимости человека от Бога. Анти-религия и анти-церковь, западная и восточная, пользуются этим затасканным рационалистическим оружием, утверждая, что христианская религия противоречит разуму.

На вопрос о значении разума в христианстве отвечает Марк П.:

«Надлежит пещись о ведении и разуме тому, кто хочет взять крест и последовать Христу» (Добр. 1, 493).

Какую же роль играет разум в религии вообще? Антоний Великий говорит:

«Ум не есть душа, но дар Божий, спасающий душу. Орган зрения телесного – глаза, а орган зрения душевного – ум. Душа, не имеющая благого ума и доброй воли – слепа. Ум постигает невидимое. Боголюбивый ум есть свет души, он зрит Бога» (Добр. 1, 80-84).

Как свет души, ум контролирует деятельность чувств и «удерживает плотские страсти» (Каллист, Добр, 5, 459). Ум имеет высшую природу:

«Душа есть в мире рожденная, а ум превыше мира, не рожденный» (Антоний, т. ж. 87). О божественной природе ума говорит Никита Стифат:

«Ум наш, будучи образом Божиим, имеет свойства Его в себе, когда пребывает в сходной ему деятельности. Почему охотно вращается в том, что к Богу относится, и с Тем ищет соединиться, от Кого получил начало» (Добр. 5, 158).

Aп. Павел говорит о «разумном служении Богу» (Рим. 12, 1), и благодать Божья даруется «во всякой премудрости и разумении» (Ефес. 1, 8).

Само Слово в лице Христа

«вразумляет всякого человека, научая всякой премудрости» (Колос. 1, 28).

Мудрость, знание, совершенство и спасение не мыслимы без разума и разумности. Как далеко это от «слепой веры» и слепой игры чувств, какою пытаются представить религию Логоса-Христа адепты антирелигии и антихристианства? Две разумности, новозаветная и спекулятивно-теософистическая, исключают друг друга, это – антиподы. Разумность обновленного, сублимированного ума, очищенного от всех наслоений психизма и психологизма, и «разумность» магической, энтузиастической, шаманской души, ломающей все преграды разумности вообще.

«И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим. 12, 2).

Усилия спекулянта направлены не к обновлению, а к застарению ума, к переводу его (ума) на несколько тысячелетий назад, следуя духовному атавизму, назад к духовным руинам Индии и Тибета.

«О, какой тонкости ума требует путь учений Твоих, Господи!» – восклицает Исаак (Сл. 5, 36).

Это – тонкость целостного, собранного, нерасточительного и нефантастического христианского ума, светозарного и огневидного.

Климент Александрийский говорит:

«Интерес должен быть направлен к главному, а главное – это разум. И отсюда желанный плод – стойкость души» (Патр. М. 8/1, 1357).

Приводя изречение Демокрита о том, что природа и учение подобны, Климент прибавляет:

«При помощи учения мы быстрее находим причину (вещей). Наука улучшает человека, а улучшая, возвращает к природе» (т. ж. 1367),

то-есть служит задаче восстановления (апокатастасиса).

Древнецерковная антропология считает разум инициатором греха, первым согрешил разум. После своей веры, обращения, утверждения и различения, он увеличивает свою вмещаемость и становится силой спасительной. «От чего согрешил, от того и лечись» – говорит др. церк. мудрость.

Веку сему чужда христианская добродетель рассудительности, о которой говорит ап. Петр:

«Покажите в вере вашей добродетель, а в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии любовь и братолюбие» (2 Петр. 1, 5-7).

От рассудительности лежит путь к любви, другой универсальной и спасительной добродетели. Ап. Павел говорит:

«Итак смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, а как мудрые... не будьте нерассудительны, по познавайте, что есть воля Божья» (Ефес. 5, 15-17).

В рассудительности открывается иное знание, иная наука, не входящая в обычный кодекс регламентированных наук, наука познавания воли Божьей. Что такое христианская рассудительность?

«Рассудительными называют различающих чувственные вещи. Рассудительны те, кто господствует над желаниями своими» (Марк П., Патр. М. 65, 925).

Рассудительность есть в то же время та диакритическая способность (различения), которая усиливается в религиозном опыте. Найти в своих желаниях, стремлениях, побуждениях и помыслах, элементы чувственного, страстного, эмотнвного и аффективного, дано религиозной рассудительности. Различение духов, добрых и злых, подлинной и фальшивой духовности, созерцания и обольщения, фантазии и действительности, – без этого невозможно религиозное делание вообще.

«Велико есть дело рассудительности в том, что совершается под руководством Божиим» (Исаак, Сл. 55, 97).

Рассудительность без Бога не совершенна.

«И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребное» (Рим. 1, 28),

и дальше идет перечисление всех грехов и преступлений человеческих.

Рассудительность охватывает все виды религиозного делания:

«Пост с рассудительностью – обширная обитель для всякого добра» (Исаак, Сл. 21, 97).

Он говорит о рассудительности в молитве, в безмолвии, ночном бдении, утруждении тела, ограничении плоти, то-есть тех форм внешней аскезы, которые так пугают некоторых западных теологов и легкомысленных критиков христианской аскезы и мистики. К утешению и тех и других можно сказать, что Исаак, один из величайших христианских аскетов, ставит рассудительность выше всех форм аскезы:

«Хранение рассудительности лучше всякого жития (аскетического), какими бы способами и в какой бы мере проводимо ни было» (Сл.90, 420).

То же и в отношении внутренней аскезы умного делания:

«Деланием сердца нужно заниматься с рассудительностью» (т. ж.).

Рассудительность не должна пугать малодушных, нужно «иметь при рассудительности простоту, при благоразумии – простодушие и простосердечие» (Сл. 63, 336).

При рассудительности человек легко разбирается во всех переменах жизни, не имеет основания к скорби и унынию (Сл. 45, 197-199). Живущий плотски и противоестественно теряет рассудительность, а творящий благое вновь приобретает ее (Каллист, Добр. 5, 391). Способность различения называет Исаак врожденною и естественною.

«Есть ведение естественное, раличающее добро от зла, и оно именуется естественною рассудительностью... Сию рассудительность вложил Бог в разумную природу. При помощи же науки она получает приращение и исполнение» (Сл.84, 393).

Знание добра и зла пришло к человеку не от змея, а было его естественной принадлежностью. «Нет человека, который не имел бы ее. Лишенные этой силы ниже разумной природы» (т. ж.).

Утрата этой способности уподобляет человека скоту и Адам уподобился змею. Естественную рассудительность Исаак считает основой веры в Бога, вера и знание оказываются неразлучными. Из веры рождается знание, а из знания – вера, и это находится в полном согласии с ветхозаветным:

«Аще не уверите, ниже имати разумети».

Учение о врожденности веры в Бога было в древней церкви всеобщим; достаточно привести имена Иустина, Иоанна Дамаскина, Оригена, Иеронима, Климента Ал. и Тертуллиана. Исаак поясняет это положение:

«Естественное ведение, то-есть различение добра и зла, вложенное в природу нашу Богом, само убеждает нас в том что должно веровать Богу, приведшему все в бытие» (Сл. 84, 393).

Как плод религиозно-аскетического опыта, появляется и другая рассудительность, которую Исаак называет «тонкой» или совершенной рассудительностью. В ней элемент веры представлен на более высокой ступени:

«Бывает надежда на Бога при сердечной вере и она прекрасна, соединена с рассудительностью и ведением. Человек не заботится ни о чем мирском, вверяет себя Господу... И Господь уготовит ему все необходимое» (Сл. 67, 342-343).

О совершенной рассудительности говорит и Каллист, как о «просвещении божественным светом», о различении божеского и человеческого, и «видениях таинственных и сокровенных» (Добр. 5, 391 и 395). От рассудительности Исаак переходит к деятельной вере и к деланию веры, которое «рождает духовное ведение» (Сл. 84, 393).

Опыт древней Церкви показал, что религиозная вера не голая и не слепая, и что из этой веры рождается то таинственное и сокровенное знание, о котором толкуют оккультисты и теософисты. Из веры рождается высшее духовное, созерцательное знание и сама вера испытывает на себе влияние этого, порожденного им глубокого знания. Эту высшую духовную веру Исаак называет верой созерцательной (Сл. 84, 394). Это – вера пророков, апостолов и аскетов.

Религиозная, Христова рассудительность совершенствует естественную человеческую рассудительность, делание веры связано с деланием разума, рассудительностью. Вера и разум, вера и знание в религии Логоса-Христа неразделимы, дополняют и совершенствуют друг друга: еще один образец примирения диад в духовной триадизации.

Естественная, антитетическая диада веры и разума (веры и знания) превратилась, усилиями адептов западно-восточной «мудрости», в диаду энантную, враждебную, где один из членов диады исключает и отвергает другой. Синтеза здесь нет, а есть вечная борьба до уничтожения одного из членов диады, веры или знания. В западно-восточной спекулятивно-теософистической «мудрости» вере нет места.

«Вера есть откровение разума и когда помрачится ум, вера сокрывается, господствует над ними страх и отсекает надежду» (Исаак, Сл. 89, 417).

В западно-восточном жнанизме (жнанан мокша – искупление через знание) нет никакой надежды, нет спасения и апокатастасиса, нет эсхатологии, то-есть конца мира сего. Вечное повторение и возвращение, дурная бесконечность перевоплощений и мировая бессмыслица.

«Древняя мудрость» выросла в начале из веры, потом порвала с нею и пошла против веры. Такова своеобразная «эволюция» всякого безрелигиозного знания. Этот процесс привел к полному искоренению естественного корня рассудительности и к неразличению добра и зла в нехристианском мире. Новый Завет принес восстановление рассудительности и различения, и апокатастасису Мира и Человека была положена новая основа. Виноградарь Христос обновил одичавшую древнюю лозу человечества Своей прививкой, Своим вселением в крещаемого человека. Своим телом и Своею кровью.

Духовный закон утверждения проявляется в акте Творения, как он изложен в начале 1-ой книги Моисея. Творение само по себе есть первое утверждение релятивного (относительного) Бытия. За творческой мыслью Бога следует Слово: «Да будет Свет», затем следует действие, акт творения (человека). В самом акте творения мы видим утверждение мыслью, словом и делом. За этим триадическим утверждением следует:

«И увидел Бог, что это хорошо» (Быт. 1, 10).

«Хорошо» означает не только доброту или добротность твари, но и их красоту (по гречески). После каждого акта творения Бог утверждает добро, красоту и истину Своего творения. Эта формула утверждения «хорошо» повторяется в 1-ой главе 7 раз, при чем в последний раз (1, 31) говорится даже «весьма хорошо». Бог утверждает свое творение наложением на него печати истины, добра и красоты. Бог творит-утверждает Своим эндиатетическим (внутренним) Словом и вновь утверждает Своим профорическим (внешним) Словом, но у Бога нет внешнего и внутреннего, у Него оба – одно Слово. За этим семерическим Божественным утверждением следует третий вид утверждения, Бог благославляет Свое творение два раза (Быт. 1, 22 и 28), при чем особо благословляет человека.

Утверждение становится основой релятивного бытия и само релятивное бытие призвано, хотя бы в лице человека, утвержать свое бытие трояким образом, по образцу Бога, мыслью, словом и действием. Утверждение становится необходимым условием тварного бытия, которое таким образом примыкает к Абсолютному Бытию, получает в Нем свою опору. Всякое самоутверждение твари основано на утверждении Бытия в его обоих аспектах: относительного и Абсолютного, и основой отношения обоих аспектов. Только через утверждение релятивное бытие сохраняет связь со своим первоисточником, Абсолютным Бытием и, тем самым, свое собственное бытие, свою самобытность и самостоятельность.

Утверждение есть центростремительное движение духа и души, а вслед за ними и тела, со всем его микрокосмическим содержанием, первая ступень восхождения к Богу, к истинному, полному и совершенному Бытию. Только через утверждение релятивное бытие приходит к вечности и бессмертию, а через отрицание оно идет к гибели, разложению и смерти. Утверждение становится заповедью для твари и Сам Бог дает человеку высочайшую формулу утверждения:

«Аз есмь Господь Бог твой» (Исх. 20, 2).

Утверждение обязательно для всей твари во всем ее многообразии и в Церкви поется:

«Всякое дыхание да хвалит Господа» (Псал. 150, 6).

Как Бог благословил человека и тварь, так и человек благословляет Бога во все времена:

«Благослови душе моя Господа, и вся внутренняя моя, имя Святое Его».

Благословение – одна из лучших форм утверждения. Классической формой этого утверждения стал народный клич:

«Благословен Грядый во имя Господне! Осанна!»

Несмотря на всю горечь и тяжесть своих бедствий, древний Иов благословляет:

«Буди имя Господне благословенно».

Другой формой утверждения является молитвенное славословие. Христианское богослужение на 2/3 состоит из славословия:

«Слава Отцу и Сыну и Св. Духу», «Слава Тебе, показавшему нам Свет», «Слава в вышних Богу».

Высочайшей формой новозаветного утверждения является:

«Отче наш! Ты, который на небесах!»

Формулы утверждения в обоих Заветах: «аминь» и «аллилуйя», «истинно так».

Бог не нуждается ни в молитвах, ни в жертвоприношениях, ни в человеческом славословии, и вообще ни в каких видах человеческого утверждения, так как Он, как Абсолютное Существо, имеет Бытие и Утверждение Своего Бытия в Самом Себе. Утверждение нужно прежде всего человеку для своего самоутверждния. Человек должен, если он хочет быть и жить, постоянно упражняться в утверждении во всех его формах: вере, надежде, молитве, богослужении, церковных таинствах, в делании добра и любви. Ап. Павел выразил интимную сущность и форму утверждения:

«Послал Бог в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва Отче!» (Галат. 4, 6).

Сам Дух Сына молится в человеческом сердце и весь духовно-душевный строй человека должен внимать этой верховной Молитве вселившегося в сердце Духа Сына. Тем самым человеческое сердце становится центральным пунктом утверждения молитвенного. Апостол повторяет в другом месте:

«Вы приняли Духа усыновления, Которым взываем: Авва Отче!» (Рим. 8, 15).

В этих двух словах: «Авва Отче!» выражена сущность и содержание молитиы вообще, вся сущность религии. Молитва внутреннего Христа, «Духа Сына», произносится во внутреннем человеке автохтонно, самопроизвольно, без участии головного сознания. В условиях аскезы и духовного обогащения положение меняется, молитва «Духа Сына» становится внятной и для внешнего человека. Об этом говорит ап. Павел:

«Я весьма желаю увидеть вас, чтобы преподать вам некое духовное дарование к утверждению вашему» (Рим. 1, 11).

Чем выше дарование духовное, тем сильнее утверждение. Ап. Петр говорит об «утверждении в настоящей истине» (2 Петр. 1, 12), ап. Павел – об «утверждении в любви» (Ефес. 3, 18) и об «утверждении сердца в святыне перед Богом» (1 Фессал. 3, 13).

Как понять утверждение конкретно? На этот вопрос есть ответ у ап. Павла :

«Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет». Ибо Сын Божий Христос не был «да» и «нет», но в Нем было «да» (2 Кор. 1, 18-19).

Откровение и благовествование Христово есть наивысшее утверждение, и в нем нет места ни отрицанию, ни сомнению, ни критике. Поэтому ап. Петр предостерегает:

«Берегитесь, чтобы не увлечься заблуждениями и не отпасть от утверждения» (2 Петр. 3, 17).

Утверждение находит поддержку в вере, которая, по Григорию Богослову, есть «непытливое согласие» (Сочинения, часть 5, 57).

Где есть пытливость, исследование и сомнение, там – отрицание.

«Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11, 1).

Если нет уверенности веры, то ни пытливость, ни исследование не помогает.

Значение утверждения усилилось после того, как в мир и человека вошли зло и нечисть (скверна). Профорическим утверждающим словом, именем Христа изгоняется из человека интеллигибельное демонское зло. Великое значение культа, богослужения, ритуала, обрядов, церковных обычаев и всего, так называемого внешнего и церковного, в том, что за его внешней оболочкой скрывается (для профанов), великая тайная, внутренняя утверждающая теургическая сила.

Спекулятивная мистика Запада и Востока, всех мастей и оттенков, возражая против обрядности и церковности, направляет свои стрелы не против «внешнего», а против внутренне-утверждающей теургической силы, сознательно или бессознательно для себя, и становится орудием энантной (враждебной) силы Анти-Логоса, Князя мира сего.

Впервые утверждение пошатнулось в историческом отрицании Змея в Эдеме: «Нет, не умрете», и последствия этого отрицания, поддержанного первым чловеком, были катастрофическими не только для самого человека, но и для всей твари и для самого отрицателя – Змея. Если мировой строй не рухнул окончательно, то благодаря утверждающей силе Логоса-Христа: «Семя жены сотрет главу Змею.»

Ряд негаций (отрицаний) начался с Эосфора (Люцифера), который «не устоял в Истине» (Иоан. 8, 44). После него появилась серия «неустоявших» и создалось ядро «сынов противления», то-есть отрицания.

Отрицание ведет к отпадению от Центра-Абсолюта, есть эксцентризм по выражению Климента Александрийского, ведет к новому, искусственному и ложному центрированию, парацентризму. Релятивное бытие, порвавшее с Абсолютным через отрицание, становится паразитическим и живет за счет другого, утверждающего начала. Негация живет на живом теле утверждения и сам отец отрицания, Эосфор, есть Великий Паразит. Порвав с жизненосным и жизнедающим Центром-Богом-Абсолютом, он питается человеческими страстями, по свидетельству древне-церковных аскетических писателий. Утверждая Абсолютное Бытие, релятивное бытие утверждает свое собственное бытие. Утверждение своего бытия при отрицании Абсолютного есть эосфоризм-люцеферизм. Виды негаций: 1) атеизм, как отрицание Абсолюта-Бога, 2) акосмизм, как отрицание существования мира вообще и 3) субъективный идеализм, как отрицание внешнего мира. К этим трем основным негациям можно прибавить четвертый вид – анантропизм, отрицание человека и человечской личности в индуизме и иогизме, так как человек есть только воплощение божества Брамы и, когда Брама вновь находит самого себя, то мир исчезает и от человека не остается и следа.

Практическая негация выражается в западно-восточном мистико-спекулятивном не-делании, квиэтизме, бездеятельности, достигающей вершины в буддизме. Всякое последовательное утверждение, наоборот, выражается в непрестанном делании. Лев Толстой, как попугай, повторял лишь формулы восточного неделания своих восточных Махатм, с которыми он вел оживленную переписку, рабски следуя их указаниям. Но его чудовищная теория непротивления злу – только для других. Тот же Толстой разразился гневным письмом «Не могу молчать» по поводу некоторых, современных ему общественно-политических событий, казавшихся ему злыми.

Утверждение есть центростремительная сила и путь восхождения к Богу, творческая сила. Негация есть центробежная сила, выражает инерцию падения и потому есть сила разрушительная. Лже-пророк и лже-непротивленец Толстой отрицал и раскритиковал все: государство, общество, Церковь, религию, богословие, суд, науку, искусство, медицину. Никто другой не способствовал разрушению России в такой степени как Толстой. И в то же время Толстой не внес ничего творчески-созидательного, конструктивного, кроме шиться сапог, хождения босиком и дворянски-помещичьей вспашки земли.

Отрицание легко переходит в энантность (враждебность) Богу и Его Слову-Логосу, и этот процесс получил свое полной завершение на Востоке, в Индии, этой обетованной стране всех змеино-мудрых. Все Капилы, Патанджали, Санкары, Будды и их Бодисаттвы, Махатмы и пандиты отрицали и отрицают из офизма: так Змей велит! А их западные собратья? Этим не хватает прежде всего оригинальности, но они дают логически более выдержанную интерпретацию восточных образцов.

Отмечая крайности обрядности в лице фарисейства, Христос сказал:

«Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников ищет Себе Отец» (Иоан. 4, 23).

Спекулянты от мистики легко откликаются на эти слова, относят их на свой счет, считают духовными только себя, на том основании, что они утверждают одно и отрицают, отбрасывают другое. Это спекулятивное полутверждение-полуотрицание кончает тем, что отпадает от Церкви, создает секты «духовных христиан», «духовных братьев», «духоборцев».

Западная спекулятивная мистика стала на путь отрицания, сомнения и рационалистической критики, от невмещения Мистерии Логоса-Христа. И. С. Эригена, Эккарт, Мартин Лютер, Ульрих Цвингли, популярная народная мистика беггардов, бегвинок, алумбрадосов, тюрлюпенов, выросших, как грибы после дождя эккартовских псевдооткровений, все средневековые ереси и секты доходят до отрицания всех видов церковности. Даже такие ортодоксальные мистики, как Бернард Клервосский, Ричард и Гуго Санкт-Виктор не свободны от отрицания некоторых форм апостольской церковности.

Всякое стремление быть ортодоксальным вне ортодоксии Логоса-Христа – негативного, энантного порядка. Все спекулятивные домыслы о «внешнем» и «внутреннем» в церковном распорядке заклеймены огненными словами Христа:

«Неразумные! не Тот же ли, Кто сотворил внешнее. сотворил и внутреннее?» (Лук. 11, 40).

Паразитарный характер отрицания выражается в том, что вслед за ним приходит некоторое утверждение, при том свое, специфическое, отрицательно-утвердительное, и потому ложное. Почему ложное? Потому что новое утверждение приходит взамен другого, подлинного утверждения. С исключительной наглядностью этот процесс выступает после первого в истории человечества отрицания Змея: «Нет, не умрете! «Змей говорит после этого "Eritis sicut Deus" (будете как Бог, или боги). Последствия падения человека показали всю лживость нового, змеиного утверждения. Человек не только не стал богом, но и потерял свое достоинство и свой ранг человека.

Утверждение есть та материнская почва, на которой злой сеятель ростит ядоиитые плевелы. Такова змеиная природа негации – жалить ту грудь, которая ее вскормила и отогрела.

Отрицание есть наклонная плоскость; кто раз стал на путь отрицания, тот не может удержаться. История Первого Отрицателя, дьявола показала всю бездонность отрицания.

Путь Декарта через отрицание и сомнение к утверждению, определивший все развитие новой философии, оказался ложным. Вся история новой философии есть история руин человеческого мышления.

Катастатическое сердце человека вмещает не только утверждение, но и отрицание:

«Рече безумец в сердце своем: несть Бог» (Псал. 14, 1).

Об отношении утверждения и отрицания к Истине и Бытию говорит Дионисий Ареопагит:

«Отрицание есть отпадение от Истины. Истина же есть Бытие (Сущий, On), и отпадение от Истины есть отпадение от Бытия. Бог не может отпасть от Бытия».

Последней фразой Дионисий хочет сказать, что у Бога нет отрицания. Утверждение есть Бытие, а отрицание ведет к Небытию и смерти. Поэтому Первого Отрицателя ап. Павел называет «имеющим державу смерти», дьяволом (Евр. 2, 14).

Пребывание в лагере отрицателей не проходит для самих отрицателей даром, оно ставит их в ряды «сынов противления», со всеми вытекающими отсюда мистическими последствиями.