Вымысел и слог (Fictio et dictio)

Вымысел и слог (Fictio et dictio)

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: ARGUMENTUM

Этому различию между более широким и более узким понятием примерно соответствует оппозиция между двумя режимами литературности: конститутивным, который обеспечивается совокупностью авторских намерений, жанровых условностей и всевозможных культурных традиций, и кондиционалъным, который зависит от субъективной и всегда подлежащей пересмотру эстетической оценки.

Категория режима, весьма абстрактно-теоретическая (и зачастую выпадающая из поля зрения литературоведов), пересекается с другой, более очевидной и доступной восприятию категорией, которая ей в некотором роде перпендикулярна: с категорией эмпирического критерия, на основе которого, пусть даже и запоздало, выносится заключение о литературности текста. Такой критерий может быть либо тематическим, то есть относящимся к содержанию текста (о чем там говорится?), либо формальным, или, шире, рематическим, то есть относящимся к характеру самого текста и к тому типу дискурса, который он экземплифицирует.

Пересекаясь, две эти категории задают таблицу модальностей литературности. Однако внутри этой таблицы модальности распределяются неравномерно и несимметрично. Тематический критерий фикциональности, к которому со времен Аристотеля обращаются чаще и правомернее всего, функционирует только в конститутивном режиме: вымышленное произведение (вербальное), независимо от оценки своего качества, почти неизбежно воспринимается как литературное, быть может, потому, что задаваемое им литературное отношение (знаменитый “сознательный отказ от недоверчивости”) есть отношение эстетическое в кантовском смысле, отношение, основанное на условной “незаинтересован-

343

ности” в том, что касается реального мира. Со своей стороны, ре-магический критерий может обусловливать две модальности литературности по слогу. Одна из них (поэзия) относится к конститутивному режиму: какое бы определение поэтической формы мы ни приняли, любое стихотворение всегда будет литературным произведением, поскольку те (переменные) формальные черты, которые свойственны ему как стихотворению, имеют не менее очевидный эстетический характер. Другая модальность слога (нефикциональная проза) может восприниматься как литературная лишь при известных условиях, иначе говоря, в силу некоего индивидуального к ней отношения — такого, например, как отношение Стендаля к стилистике Гражданского кодекса.

Исходным пунктом для третьей главы служит констатация исторического факта: до сих пор нарратология уделяла почти исключительное внимание различным формам фикционального повествования,— как если бы наблюдения над ними можно было автоматически перенести или транспонировать на нефикциональные формы повествования, такие, как историческое сочинение, автобиография, газетный репортаж или личный дневник. Я не собираюсь проводить эмпирического исследования в этой области, хотя необходимость в нем крайне насущна; я лишь пытаюсь, в основном с помощью дедукции, схематично обозначить те предвидимые последствия, которые может иметь фикциональный либо “фактуальный” характер повествования для его временных установок, для избираемой в нем дистанции и точки зрения, или повествовательного “залога”, или же — что, быть может, наиболее существенно — для того соотношения, в которое вступают две повествовательные инстанции, повествователь и автор.

В последней статье я возвращаюсь на почву слога, рассматривая его в наиболее условном, стилистическом аспекте. Предлагаемое лингвистами определение стиля (“стиль есть экспрес-

344

Тот факт, что две явно гетерогенные модальности — вымышленный характер истории, с одной стороны, и способность текста восприниматься и оцениваться не только с точки зрения того, о чем в нем говорится, но и того, чем он является, с другой,— сходятся на одной и той же функции, может показаться неясным или проблематичным. Подозреваю, что их общая черта обусловлена замутненностью, неполной прозрачностью дискурса: в первом случае (вымысел) это происходит потому, что его объект с большей или меньшей степенью эксплицитности полагается как несуществующий;

во втором (слог) — по одному тому, что объект этот считается менее важным, нежели свойства, присущие самому дискурсу.

Другой вопрос — в чем именно эта относительная непрозрачность дискурса, каковы бы ни были ее модальность или причина, является чертой чисто эстетической,— очевидным образом влечет за собой необходимость в более широком исследовании, выходящем за рамки поэтики — рамки решительно слишком узкие¹.