Госпожа Грац обращала ко мне умные вопросы о российских делах. Мы разговорились, и я обронил, что готовлю перевод книжки Кристофера Дэя "Места, где обитает душа"
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Алексис де Токвиль. Демократия в Америке
- Все началось с трех зданий
- Южный Бронкс как символ урбанизма
- Роберт Мозес изменил все
| Глава четвертая
КАК ВЫИГРЫВАЮТСЯ СТЫЧКИ И ПРОИГРЫВАЮТСЯ ВОЙНЫ В пределах местного сообщество [в Соединенных Штатах] гражданин может придти к выводу, что какая-то потребность не находит удовлетворения. Что же он тогда делает? Он переходит через улицу и обсуждает проблему с соседом. Что же происходит тогда? Возникает комиссия, деятельность которой нацелена на решение именно этой проблемы... Все это осуществляется частными лицами и по их собственной инициативе... Алексис де Токвиль. Демократия в Америке Первое, что можно заметить на Келли Стрит, пересекающей самое сердце Южного Бронкса, это ее плавный изгиб, достаточный лишь для того, чтобы видеть целиком девять скромных четырехэтажных роу-хаузов, постройки первых лет нашего столетия, фронт которых очерчивает квартал с востока. Келли Стрит - единственный криволинейный в плане квартал в царстве одномерной планировочной решетки. Кроме этой особенности, Келли Стрит мало чем выделяется из окружения. На кровле одного из зданий видны солнечные батареи, на углу квартала есть маленький и милый сквер. Всего в квартале отсюда -хорошо ухоженный парк площадью 7,5 акров: газоны с высокой травой, площадки для игры в мяч, пешеходные дорожки и скамьи. Парк устроен здесь в 1986 году, и это крупнейший ландшафтный проект в Южном Бронксе за целое столетие. В радиусе нескольких кварталов во всех направлениях от Келли Стрит городс-кой ландшафт представлен некрупными многосемейными комплексами: от двухэтажных односемейных роу-хаузов до пяти- и шестиэтажных домов с садами и зимними садами. Все это строилось в разное время и при различных системах финансирования. Качество и внешняя привлекательность этой застройки существенно варьируются, но в целом ее масштаб и характер вполне отвечают основным потребностям соседства. Келли Стрит окружен сегодня полихромными росписями глухих стен, выполненными на весьма недурном уровне. Большая часть зданий подверглась более или менее существенной реновации. Все это неплохо, но сами по себе все эти признаки квартала ничем не выделяются из ряда, созданного в ходе возрождения городов по всей стране. Тем не менее Келли Стрит - необычный квартал, и история его успеха тоже необычна. История квартала поучительна и не лишена трогательности, являя собой тип успешного действия, ко- торый отнюдь не был бы чем-то выдающимся, если бы в этой стране действительно серьезно относились к подлинному восстановлению города. В соответствии с обыденной логикой, Келли Стрит не должен был более существовать. Это типичный квартал из числа тех, которые не учитываются ни одной систематической правительственной программой и относительно которых большинство специалистов доказывают, что их щадящая реконструкция была бы слишком дорогим удовольствием. К 1977 году городские власти уже предназначили к сносу три брошенных дома Келли Стрит - в качестве первого шага на том пути, который стер несметное число улиц в таком же "осажденном" состоянии. В 1977 году любой не слишком искушенный наблюдатель счел бы, что подвергнуть этот явно безнадежный квартал "бульдозеризации" вполне резонно. В то время не было ни солнечных батарей, ни новых оконных рам, ни садиков, ни игровых площадок. В Келли Стрит оставалось к тому времени совсем немного людей из тех сотен, кто жили здесь несколькими годами ранее. Только 3 роу-хауза были полностью населены, тогда как по остальным разбросанно ютились лишь несколько квартиросъемщиков. Вполне естественно было счесть ситуацию квартала, представлявшего собой уже просто груду пустующих домов и развалин, безнадежной. Одко группа жителей считала иначе. У них не было иных аргументов, кроме интуиции, чувства справедливости и разумности. Они так или иначе жили здесь много лет, и в их глазах ни Келли Стрит в целом, ни те три здания, что были уже приговорены к сносу, не заслуживали такой участи. Они митинговали и пикетировали приговоренные постройки, сражались с городскими чиновниками и доказывали, что имеют полное право восстановить эти дома самостоятельно и для самих себя. Они написали на своем знамени "Не выезжай, а улучшай!" и создали Ассоциацию развития Банана-Келли. Банана-Келли - так в двадцатые годы назвал это место один из новоприбывших евреев-иммигрантов, для которых переезд в Келли Стрит был шагом к реализации Американской Мечты. К тому же "банан" в названии хорошо ассоциировался с характерной формой квартала. Все началось с трех зданий Банана-Келли началась с трех зданий. Сегодня в этих домах Двадцать одна комфортабельная квартира, планировка и оформление которых осуществлены обитателями, которые ими владеют Спасение зданий, о котором мы еще будем говорить, было лишь катализатором процесса реконструкции территории, на которой Живут 37.000 человек, - территории, для которой специалисты не находили иного рецепта, кроме тотального сноса. Старожилы, однако, знали, что они могут перестроить свои кварталы и вместе I с ними - жизнь многих их обитателей. В первую очередь им было необходимо сберечь то, что сохранилось, чтобы не начинать с пустого места. Эти люди брались за то, с чем не сладили ни феде- ральные, ни городские власти за десятилетия порождения про- грамм, которые не могли ни понять, ни подхватить стремление самих жителей. Понять возрождение обширной зоны, окружаю- щей Келли Стрит и крепшей вместе с усилением Келли Стрит, означает уяснение ценности микроподхода к возрождению горо-дов, подхода, опирающегося на малое и одновременно значимое, - то, чего дорогие и массированные макропрограммы упорно не могли достичь. В наши времена, окрашенные в цвета недостижи-мой сбалансированности бюджетов, у нас нет другого пути, чем учиться у Келли Стрит и его аналогов. Келли Стрит отнюдь не сугубо ньюйоркский феномен и тем более не южнобронкский. Те, кто готовы отмахнуться от него под предлогом, что это Нью-Йорк, а Нью-Йорк заведомо непохож на все остальное, рискуют отказаться от возможности понять самую суть общего для всех историй упадка и возрождения городских соседств. Уроки Келли Стрит значимы для всех городов и для всех горожан, кто с тревогой следит за эрозией, разъедающей их обственное окружение. Эти уроки особо полезны правительству, которое десятилетиями бросалось от попыток решения проблем города, которые не вели вообще ни к чему, к таким, которые со- единяли в себе грандиозность, дороговизну, растраты и явную разрушительную силу. По стране немало поучительных историй, но ни одна из них не повествует о Южном Бронксе, столь ярко демонстрирующем и позор и надежду наших городов. Другие американские города опробовали те же технологии изменений, что и в Южном Бронксе, и, хотя масштабность несопоставима, суть вещей от этого не меня-ется. Уяснить, что происходило с ньюйоркскими "городами", а затем проследить, что же происходило в Келли Стрит, значит понять глубину драмы разбазаривания урбанистической Америки. ……………………………………………………………………………………………….. *Некоторые из них позднее продали свои квартиры и выехали, чтобы вложить зарааботанный капитал в других местах. Южный Бронкс как символ урбанизма От элегантности и богатства Центрального Манхэттена до Южного Бронкса всего семь миль. Он занимает почти половину Бронкса - одного из пяти "боро", городов-районов, составляющих Нью Йорк Сити, единственного, расположенного на самом американском материке. В своей роли континентального плацдарма сверхгорода Нью-Йорка, Бронкс был первой ступенью передвижения рабочего класса из трущоб восточной стороны Нижнего Манхэттена в американскую мечту пригородов, по пути, который был удачно назван политологом Сэмюэлом Любеллом: Старый Трущобный Тракт. Южный Бронкс может служить гиперболическим выражением упадка и умирания наших городов. Микаэль Хэррингтон назвал его "легендарным символом отчаяния Семидесятых". Южный Бронкс - нечто большее, чем имя места. Это прямое воплощение национальной урбанистической катастрофы: "территория и вместе имя-пугало", - как писал Джон Гольдман в Лос Анжелес Тайме в июле 1981 года. Это то, чем может и должен стать всякий город, если ошибки прошлого будут продолжать повторяться. Южный Бронкс может служить их символом. Именно поэтому его посетил в 1977 году Президент Картер, желая показать, что он не чужд проблемам городов. Нью Йорк Тайме писала в редакционной статье: "Президент Картер оторвался от трибуны ООН, чтобы нанести визит в Южный Бронкс, столь же ключевое место для постижения американской городской жизни, как Освенцим -для понимания сущности нацизма". Поток политиков, делающих здесь рекламный "стоп", не иссякает, а Голливуд содействовал закреплению за Южным Бронксом репутации центра городского бродяжничества и преступности фильмом "Форт Апачей". Президент Рейган не замедлил с посещением Южного Бронкса в 1980 году, чтобы эффектнее предъявить "невыполненные обещания" картеровской администрации. Фотографии и кадры телевизионных новостей создали у всех в мире впечатление, что Южный Бронкс это нечто вроде Берлина в 1945 году: лунный ландшафт, где царит пустота. Однако здесь, в двадцати с лишним соседствах проживают 638.500 человек* -больше, чем в Бостоне или Сан-Франциско и на площади в одну треть от площади Бостона. Во всем Бронксе - почти 1.200.000 человек. Имея самостоятельный городской статус, Бронкс был бы шестым по величине городом США. Это территория резчайших контрастов, где можно найти и самые богатые из жилых микрозон Нью-Йорка, и самые нищие. Но, хотя здесь чудом сохранились "ниши" устойчивого благоденствия, в целом Бронкс знаменит тем, что кажется бесконечным пейзажем после битвы. Это не везде так и совсем не всегда было так. …………………………………………………………………………………………………….. *По данным Ньюйоркской комиссии планирования за 1985 год, 293.000 человек проживали в ядре Южного Бронкса, к югу от Кросс-Бронкс Экспрес-свей. Еще 147.440 человек жили на обширной территории к северу от Эксп-Рессвей, и еще 168.200 человек — к востоку от Бронкс Ривер и к югу от Тре-монт Авеню и Экспрессвея. Из соображений удобства для назначения федеральной помощи городам Мэрия Нью Йорка определила как Южный Бронкс всю территорию к югу от Фордем Роуд. Эти цифры показывают приращение в 16.500 человек с 1980 года. В 1980 году Сьюзан Болдуин отмечала, что в одной из зон Южного Бронкса население сократилось с 151.000 человек в 1970 году до 100.000 к 1977 году, то есть на треть всего за семь лет. Треть жилых домов была снесена за последние десять лет, и еще 755 выселенных зданий все еще пугали пустыми окнами в 1979-м". Многие из этих домов были снесены с тех пор. В середине прошлого века холмистый рельеф, тучные земли ферм и миля за милей океанского пляжа служили излюбленным летним курортом для богатых и "достаточных" жителей Манхэт-тена. Бронкс стал частью Нью-Йорка в 1898 году, а в первые десятилетия нового века сюда были протянуты из Манхэттена ветки метро. Симпсоны, Фоксы, Тиффани, Келли - имена которых закреплены по сей день в названиях улиц - и другие владельцы имений продали свои земли застройщикам под доходные дома, вобравшие в себя все новые волны эмигрантов с низкими доходами, жаждавших найти крышу над головой. В Бронксе было (и все еще есть) немало ресурсов для роста. Там были все ингредиенты нормально функционирующего города. Крупные и маленькие фабричные предприятия давали работу местным жителям, предоставляя ему возможность выучить ремесло, которое многие позже забирали с собой в пригороды или в другие города страны. Здесь был широкий диапазон жилищ - от частных односемейных до многоквартирных. Разнохарактерные соседства имели человеческий масштаб и отличались насыщенностью местными магазинами и лавочками. Зелени было предостаточно, чтобы создавать новые парки, так что Бронкс, где целых 20% территории отведены под парки, по сей день остается самой зеленой частью метрополии. И еще здесь были устроены знаменитые стадион "Янки", Зоопарк и Ботанический сад. Бронкс развивался классическим образом, отвечая разрастанию метрополии, и между 1890-м и 1940-м годами его население выросло с 90.000 до полутора миллионов человек. Здания группировались вокруг остановок метро и "элевейтед" по мере того, как девелоперы были готовы ответить на спрос новых жителей, привлеченных средствами массового сообщения. На место буколических поселений девятнадцатого века пришли цветущие сообщества немецких, ирландских, еврейских и итальянских иммигрантов. Вдоль Гранд Конкорс и в западных секциях территории на месте частных домиков выстроились многоквартирные дома с курдоне-рами или террасные дома с палисадниками внизу, тогда как юг и восток в основном оказались заняты роу-хаузами и стандартными доходными домами. В тридцатые годы - пик развития Бронкса -появилось множество отличных зданий в стиле Ар-деко, и даже сегодня Бронкс содержит наиболее обширную и богатую коллекцию многоквартирных зданий Ар-деко из имеющихся в Америке. Несколько десятилетий Бронкс демонстрировал наиболее здоровый тип урбанизованной среды, которую столь ярко описала Джейн Джекобс в ставших классическими книгах "Жизнь и смерть великих американских городов" и "Экономика городов", которыми она буквально сотрясла разрушительные мифы, созданные градостроителями и адвокатами "обновления" городов, и предложила им ясную альтернативу. Джекос опирала свои заключения на противопоставлении практически-жизненного абстрактно-концептуальному, живое настоящее - воображаемому будущему, внимание к детали - грандиозности замыслов. Джейн Джекобе сделала для построенного окружения то же, что Рейчел Карсон - для заброшенной природной среды. Старый Бронкс воплощал процесс, с помощью которого Джекобе определяла жизнеспособность города: он дал жизнь стольким же новым малым предприятиям с потенциалом к дальнейшему росту, сколько преуспевших предприятий он "экспортировал" в новые территории развития. Это, возможно, действительно ключевая характеристика. Стоило одной компании, разрастаясь, переместиться из этого "боро" на более обширный участок, как ее место занимало новое малое предприятие, и цикл повторялся. До тех пор, пока новые предприятия могли найти место, чтобы начать и развивать дело, и до тех пор, пока и предприниматели и наемные работники могли найти привлекательное жилье неподалеку, тогда как городская инфраструктура могла поддерживать и первое и второе, экспортно-импортный цикл был устойчив, и район процветал. До тех пор, пока Бронкс функционировал именно так в двадцатые, тридцатые и даже сороковые годы о нем никто не задумывался. Он был подобен добропорядочному работнику, не вызывающему ничьей головной боли. Все взоры были обращены к Манхэттену, в меньшей степени к Бруклину, тогда как неинтересный Бронкс оставался вне поля зрения. Репортер Питер Фрей-берг, который в поисках занимательных сюжетов, облазил каждое соседство Нью-Йорка, путешествуя по этой "стране" пешком, на велосипеде и в метро, серией статей 1971 года в Нью. Йорк Пост охарактеризовал Бронкс как "затерянный город", игнорируемый "даунтауном" и всей Америкой в равной степени. "В отличие от Манхэттена и даже Бруклина, - подчеркивал Фрейберг, - Бронкс послужил сценой для всего нескольких романов: писатели выбирались отсюда так скоро, как это только им удавалось. Авторы песенок подбрасывали иногда строку или две, как в "Возьму Манхэттен и Бронкс и Стейтен Айленд тоже", но даже и эта песенка называлась "Манхэттен". Лишь авторы комедий упоминали "боро" чаще, поскольку Бронкс оказывался кстати, когда следовало подбросить словечко для общего веселья". Дональд Салливен, профессор Ханетр Колледжа, писал иначе: "Вплоть до сороковых годов жизнь в Южном Бронксе отличалась приметной предсказуемостью, а темп социальных перемен был неспешен. Перемены измерялись здесь в годах, а не в неделях... Бронкситы чудовищно гордились своим "боро" и были прикованы к чувству места, которое начиналось внутри дома и простиралось не далее квартала и ближнего соседства". Ничто не происходило здесь в чрезмерно больших масштабах и преувеличенно быстро. Бесконечно важная способность городской среды к устойчивости господствовала здесь, и нововведения и спокойный Рост служили главным источником экономического развития. По всему Бронксу были рассеяны небольшие и весьма эффективные производственные и сервисные центры, созидательная активность которых сказывалась по всей метрополии. Каждая зона здесь бы-ла полу самостоятельным целым, обладавшим собственным харак- тером и подключенным к системе объемлющего городского целого. До тех пор, пока перемены носили здесь естественный характер, сохранялось равновесие. Бронкс сумел с честью пережить Великую Депрессию, но послевоенное процветание его подкосило. После Второй Мировой войны та политика, что начала разъедать городскую ткань по всей стране, ударила по Бронксу с удвоенной силой. Политика правительства поощряла массовый исход в пригороды, где многие семьи сумели осуществить мечту о собственном доме, благодаря малым размерам начального платежа и преувеличенной закладной стоимости, имевшей правительственную страховку. Упадок Бронкса отнюдь не был следствием стихийной погони людей за Американской Мечтой, не был он и непреднамеренным следствием федеральной жилищной и транспортной политики. Закладные средства и частные инвестиции устремились из города вдоль хайвэев и инженерных сетей, финансировавшихся из федеральных ресурсов, тогда как все оставшееся позади - база налогообложения, возможности найти работу, общественный транспортные сети и население среднего достатка - обрекались на длительный упадок. Дальнейшее уточнение "красных линий", исход местных инвестиций, ухудшение городских служб и сокращение ресурсов сложились вместе в общее увеличение упадка . Идея государственной системы ссуд покоилась на твердой вере в то, что будущее принадлежит пригородам, тогда как те горожане, кто пытался остаться, должны были сами заботиться о поиске прямых ссуд и ссуд под заклад. Герберт Майер, в своей статье 1975 года в журнале "Форчун", озаглавленной "Как правительство помогало разрушить Южный Бронкс", писал: "В 1945 году Южный Бронкс представлял собой цветущее промышленное сообщество. Его стареющие фабрики давали место производителям всевозможной пищи, готовой одежды, мебели, фортепьяно и санитарного оборудования и даже Американскому Монетному Двору, все еще крупнейшему частному предприятию по производству марок и купюр по заказам разных стран мира. Большая часть промышленных рабочих жили в окрестных соседствах, и они, в свою очередь, обеспечивали работу бесчисленных "семейных" заведений - бакалейных и овощных лавок, булочных, чистки одежды, а те, в свою очередь, - тысячам и тысячам мальчишек-разносчиков, конторщиков, счетоводов и им подобных. В 60-е годы соседние графства и другие штаты принялись засылать "агентов" в Нью-Йорк, чтобы сманить местных бизнесменов из города, прельщая их то низкими налогами, то дешевизной рабочей силы или площадями для экспансии. К 1974 году Южный Бронкс утратил 650 из тех 2.000 промышленников, кто был здесь в 1959 году, а вместе с ними - 17.688 из 54.037 рабочих мест, которыми те располагали". Предприятия продолжали выезжать, и ни одно не переехало сюда извне и не появилось взамен на месте. Исчезли низкоквалифицированные рабочие места, особенно важные для новых иммигрантов. Территории, пригодные для строительства новых промышленных предприятий, одна за другой поглощались хайвеями и городским "обновлением". ……………………………………………………………………………………………….. *Непризнание этого факта грозит искажением перспектив процесса ревита-лизации города. Все правительственное субсидирование мира, вместе взятое, не в состоянии оставить в черте любого соседства устойчивые изменения к лучшему в отсутствие частных инвестиций, будь то скромный домовладелец или ссуда местного банка, и без той системы обслуживания, что склоняет людей к тому, чтобы остаться на месте. Роберт Мозес изменил все Начиная с двадцатых и по конец пятидесятых годов Роберт Мозес, этот подлинный "царь" Нью-Йорка, буквально изрезал Бронкс транзитными магистралями, и только одна из семи миль Кросс-Бронкс Экспрессвей, что пересекает все 113 улиц, авеню и бульваров Южного Бронкса, снесла 159 зданий, в которых жили 1.530 семей (5.000 человек)*, и множество заведений малого бизнеса, обслуживавших рабочие районы, что незамедлительно породило трущобу. В книге "Брокер сильных" (The Power Broker), удостоенной Пулитцеровской премии и ставшей одним из крупнейших вкладов в понимание городской политики, Роберт Каро документальным образом отобразил всю силу разрушительного воздействия на Нью Йорк, которое оказало воплощение планов Мозеса по строительству хайвэев и нового жилья, навсегда изгнавшее множество жителей и предприятий из Нью-Йорка и тем подрезавшее городу сухожилия. Мозес стал самым известным в Америке маэстро хайвэев и крупномерных жилищных программ. Это он утвердил ту технологию отношения к городу, которая до сих пор сказывается на нашей жизни. Нью-Йорк, на свое несчастье, сыграл роль флагмана его концепций и его сильного стиля "воплощенной судьбы", однако следует признать, что во всей Америке ему не нашлось достойного оппонента. Хайвэй через живой город и аналогичные проекты-мастодонты означали тотальное подавление улицы и пешехода, социальной интеграции и человеческого масштаба. Мозес закрепил образ американского города, воспринимаемого скорее с хай-вэя, чем с тротуара, из окна жилой "башни", а не изнутри квартала, и отталкиваясь более от генерального плана, отстроенного от суперрациональности и узко понимаемой эффективности, а не от существа среды, которая естественно развивается по собственной логике. Глубоко укорененный антиурбанизм политики Мозеса продолжает издеваться над городским ландшафтом во множестве …………………………………………………………………………………………………. *На другом отрезке с корнем были вырваны 1.413 семей, что отнюдь не охватывает полного списка прямых и косвенных утрат, связанных со строительством хайвэя. мест. В самом Нью Йорке пять последовательных администраций, словно зачарованные авторитетом Мозеса, позволили чахнуть общественному транспорту, тогда как пригороды получали и внимание и, соответственно, щедрые вливания средств. По сей день преступность (или одна только убежденность в ее размахе) и скверное функционирование метро и автобусов продолжают отпугивать людей от общественных средств сообщения, запирая их в автомобилях. Однако по явной иронии судьбы, по-прежнему множество горожан, в свое время сбежавших в пригороды, все еще ищут культуру, работу и развлечения в городе, и это их машины ежедневно загромождают улицы города.
* Как ни парадоксально, по мере расширения согласия по поводу направления, по которому должно пойти возрождение городов, уважение к Мозесу возросло. 'Он знал, как добиться, чтобы дело шло", — произносят те, кто не хочет, чтобы их поняли так, будто им нравится, что он сделал, но они хотят, чтобы другие поняли, как трудно делаются дела в наши дни. Разумеется, это относится к "великим" вещам, которые, естественно, трудно воплотить в основном потому, что они неуместны и вызывают всеобщий протест. Бронкс был буквально изуродован в результате именно такого подхода к решению городских проблем, и, как добавляет Салливен, "к 1955 году рынок жилья испытал мощное воздействие "тяни-толкая". Тяни-толкай - социологический термин, означающий, что людей в одно и то же время выталкивают из их прежних соседств, страша их пришествием чужаков, и вытаскивают наружу, пробуждая в них активную тягу к переселению в жилище лучшего качества. Эта психологическая ловушка создала дополнительное давление на старые соседства, уже ослабленные ранее падением спроса на них". В шестидесятые годы сотни миллионов долларов из программ "улучшения городской среды" влились в Бронкс, но не смогли приостановить его ускоренный упадок. В 1967 году Южный Бронкс получил статус зоны "Образцового Города", но хотя в рамках этой программы здесь было израсходовано более 300.000.000 долларов, упадок лишь ускорился. Наиболее заметным эффектом задействования и этой и других программ стало то, что один из наблюдателей удачно назвал "следом проектной мечты" - это обширные участки пустырей, с которых были согнаны целые сообщества ради реализации проектов, которые так никогда и не были воплощены. Эти пустыри с выжженными коробками домов остались на теле Южного Бронкса как старые шрамы. По сей день там остается примерно 500 акров пустырей, и как будто этой территории недостаточно для того, чтобы совершить на ней нечто пристойное, снос продолжается. С июня 1985 по июнь 1987 года, как сообщала Нью Йорк Таймс, в Южном Бронксе были снесены еще 436 зданий. К началу семидесятых Стадион Янки, один из главных ориентиров района, стал средоточием планов эффектной реконструкции, которая должна была обойтись городу в 25 миллионов долларов и создать нечто вроде западного "якоря" для обновленного Южного Бронкса. "Стать центральным звеном возрождения еще одного из соседств Нью-Йорка" - как шумно провозглашало официальное заявление Мэрии. Когда работы, вставшие примерно в 120 миллионов, были завершены, ни цента из обещанных двух миллионов долларов на улучшение условий в окрестных кварталов так и не было выделено. В результате вся территория продолжала ухудшаться по мере того, как все больше обитателей и предприятий бежали отсюда. Болельщики бейсбола появлялись здесь сразу перед началом игры и разъезжались сразу по ее завершению - повода задерживаться у них не было. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|