Госпожа Грац обращала ко мне умные вопросы о российских делах. Мы разговорились, и я обронил, что готовлю перевод книжки Кристофера Дэя "Места, где обитает душа"

Однако отличительным признаком цивилизации

является то, как именно они изменяются, как право

собственности приводятся в равновесие с менее

предметным общественным интересом.

Билл Мойерс, комментатор ТВ.
Разумная экономика
При совершенно других условиях в Саванне и Южном Брон­ксе сработал тот же самый процесс возрождения. Этот факт рас­крывает силу подлинного процесса возрождения города. Я назы­ваю этот процесс "градоводством". Подобно тому, как фермерство в чистом виде означает заботу о животных, ведение разумного хозяйства и сохранение всего в целости, градовоство означает за­боту и сохранение городской среды. Предметное окружение явля­ет собой фактически рукотворную экосистему, простирающуюся от каждого отдельного переулка до шоссейных дорог, связываю­щих города между собой. До сих пор настоящее градоводство можно встретить то тут, то там сугубо случайно. Однако там, где оно стало фактом, его успехи поразительны. Тому есть немало примеров, кроме тех, что были уже описаны в книге.

Фундаментальный принцип градоводства, распознаваемый в истории Саванны, Южного Бронкса, Цинциннати или Питсбурга, заключается в том, что изменения постепенны, естественны, не имеют привкуса катаклизма и отвечают подлинным экономичес­ким и социальным потребностям людей. В одном месте в одно время не происходит ничего слишком многого, ничто не является полем действия одного частного застройщика. Города не увядают в одночасье и не возрождаются в один день, так что всякая "скорая помощь" в лучшем случае лишь маскирует подлинную проблему, а в худшем - ее только усиливает. Города наиболее успешно закрепляют развитие под воздействием множества дей­ствующих лиц, осуществляющих индивидуальные маленькие под­вижки среды, привнося в одно и то же время небольшие по масш­табу изменения, дающие большие суммарные эффекты.

По стране немало примеров подлинного возрождения, и зна­чение их велико, но вся известность достается крупномасштабным новым реализациям. Они - излюбленная политиками игрушка, тогда как малые, разбросанные, весьма многогранные сообщества, меняющие себя сами, чаще всего оказываются вне поля зрения прессы и телевидения, а если и попадают на чьи-то страницы, то скорее как новинка, чем существенное событие. Наиболее обоб­щенное впечатление от немногочисленных историй успеха сооб­ществ сводится к тому, что они ничтожно малы по сравнению с новым строительством. Не следует однако удивляться тому, что если собрать вместе, все по отдельности некрупные события, в одно время происходящие в стране, будь то реконструкция жилищ или создание новых рабочих мест или квалификаций, то их сум­марное воздействие оказывается весьма значительным. Влияние множества малых и разбросанных событий такого рода трудно измерить, но преуменьшать его было бы неосторожно.

Несколько лет назад исследования Дэвида Берча, экономиста из МТИ*, выявили, что малыми предприятиями создано значи­тельно больше рабочих мест, чем теми, что перечислены журна­лом Fortune. He находится, однако, достаточного числа аналогич­ных исследований для сопоставления деятельности соседств по созданию новых жилищ с деятельностью в рамках крупных строительных проектов** .

В специальной статье Вильяма Баера, посвященной "теневому рынку" или "множеству процессов перемен в существующем объеме жилищ за счет разделения, соединения, расширения и дос­тройки, а также улучшений, за счет которых нежилые помещения становятся обжитыми", было показано, что вся эта активность, не относящаяся к сфере регистрируемого нового строительства "дала увеличение общего объема жилищ с октября 1973 по сентябрь 1980 года на 21%". Что же касается жилищ людей с низким уров­нем дохода, то здесь теневой рынок "охватывал до трети недоро­гих жилищ, находящихся в собственности владельцев, и до половины квартир, занятых квартиросъемщиками". Заново пригля- девшись к этому процессу, Баер писал: "Общепринятый взгляд, что объем жилого фонда в США прирастает за счет нового строительства, неточен. Новое строительство и впрямь есть главный источник приращения, но оно утрачивает лидирующую позицию. Если в 50-е и 60-е годы до 90% прироста было создано новым строительством, то в 70-е годы эта доля упала ниже 80%, а между 1973 и 1980 годами она снизилась до 73%. Теневой рынок занимает остальное пространство".
……………………………………………………………………………………………………

*В исследовании 1979 года, озаглавленном «Процесс формирования рабочих мест», Берч и его сотрудники в рамках программы исследований измене­ний в соседствах по регионам Массачузетского Технологического Института показали, что между 1969 и 1976 годами малые предприятия с числом занятых менее двадцати создали 66% всех новых рабочих мест, и что свыше 80% новых мест были созданы "стартерами", фирмами, имевшими стаж работы от нуля до четырех лет. Большие компании (500 занятых и более) сформировали лишь 15% новых рабочих мест. Исследование показало также, что малые фирмы имеют в четыре раза больше шансов расширяться, чем сокращаться, тогда как большие - в 52 раза больше шансов сжиматься, чем расти.

**Весьма сложно измерить количество рабочих мест, созданных в сосед­ствах, вроде тех, что описаны для Саванны, Цинциннати, Питсбурга или Юж­ного Бронкса, однако значимость этих предприятий нельзя недооценивать. Дело в том, что создание рабочих мест для приезжих (из пригородов) профес­сионалов имеет меньшее значение для благополучия сообществ со средними и низкими доходами, чем анклавы рабочих мест для 'синих воротничков' из числа местных жителей.

Баер приводит эти цифры, чтобы подчеркнуть, как велика доля реально занятых жилищ, не соответствующих принятым Я стандартам: "Обычное решение, предлагаемое для решения про- блемы хронической недостачи доступных жилищ в США, сводит- ся к строительству новых домов с существенными федеральными субсидиями, за счет которых уменьшается стоимость жилья для покупателя или квартиросъемщика".

Однако даже и в Нью-Йорке удается найти примеры увели- чения числа жилых единиц без участия крупномасштабного строи- тельства и без косвенных последствий джентрификации. Это про- грамма альтернативного управления в рамках деятельности Де-партамента жилищ и сохранения памятников. За счет этой про­граммы (коммунальное управление жилыми домами, приобретен­ными городом в результате невыплаченных налогов) в 1986 году I произошло первое приращение жилого фонда в Нью-Йорке за долгие годы. В соответствии с промежуточным отчетом 1987 года в Нью-Йорк Тайме, город утратил 7.000 жилищ между 1978 и 1981 годами, приобрел 11.000 единиц с 1981 по 1984 год и еще 37.000 единиц с 1984 по 1987 год. Этот прирост возник не благо­даря строительству новых жилищ, а потому, что городская про- грамма не позволила утратить старые. Ежегодный прирост за счет новых жилищ, выставленных на рынок, составил в последние пять лет примерно 9.000 ежегодно. Разницу дает число спасенных квартир - тех самых квартир, которые были бы брошены и сне- сены вместе с домами, если бы упадок продолжался. Это явный след деятельности в рамках городской программы альтернативного управления.

Градоводство непременно означает также признание особой ценности приспособляемости - приспособляемости как свойства планировки и самого архитектурного проектирования. Подобно тому, как городская экономика должна обладать многообразием и гибкостью, чтобы обладать устойчивостью, сами здания тоже должны обладать приспособляемостью под разнообразие целей. Разнообразие и экономически эффективная конверсия старых по­строек - и ординарных и чем-то выдающихся - сегодня резко контрастирует с очевидной негибкостью преувеличенно массивных монолитных по облику сооружений, заполонивших городской ландшафт повсюду. Сегодня многие восхищаются чудесами кон­версии старых построек, превращенных в жилье или офисы или в сочетание того и других вместе. Старые конторские здания стали жилыми домами, особняки превратились в офисы, производствен­ные здания превратились в многоквартирные дома, а старые до­ходные дома - в мастерские, все что угодно, от баржи до овина, стало рестораном, и можно найти зернохранилище, превращенное в гостиницу. Все эти здания строились без какого бы то ни было представления о гибкости использования, но сами их скромные габариты предопределили приспособляемость под новые нужды, а их архитектурные качества и солидность постройки сохраняют привлекательность. Можно ли придумать альтернативные формы использования сегодняшних стерильных монстров, которые -вполне возможно - станут завтра так же редки, как белые слоны? Жесткость городской ткани, создаваемой в наши дни, и гиперт­рофированные размеры многих из широко рекламируемых новей­ших построек не имеют и следа от той гибкости, что помогает пе-Режить спады и подъемы экономики и долговременные системные преобразования. Сегодня мы, штрих за штрихом, стираем с лица города унаследованную им от прошлого гибкость, вместо того что­бы усиливать ее, вплетая в рисунок неизбежных перемен.

Старение и упадок естественны для городов, однако разумное управление и внимательный уход могут удерживать процесс распада в рамках. В Европе, где и земли и материалов, вроде дерева, недостаточно, градоводческое отношение к ресурсам давно вошло в привычку. Мы, напротив, обычно ждем, пока не разразится катастрофа, затем все бросаем, начинаем заново, а затем, когда маятник идет обратно, начинаем еще раз, теперь уже восстанавливая с нуля все, что было разрушено ранее.

Герберт Ганс очень точно описал этот феномен в книге "Городская деревня: групповая и классовая принадлежность в жизни италоамериканцев" (The Urban Villagers: Group and Class in the Life of 1talo-Americans), в которой он анализировал близо­рукую политику реновации, стершую с лица земли и предметную и социальную ткань города в бостонском Вест Энде. Там в опоре на "ориентацию планировщиков и социальных работников на иде­алы среднего класса" были построены жилые дома, весьма выгод­ные для застройщиков, но никак не могшие заменить собой раз­рушенные невидимую субкультуру и запутанную сеть личных и социальных взаимосвязей. Ганс живо описал внутреннее функци­онирование классического рабочего соседства и показал, как не­обходимость выезда "расколола семьи, разбросала друзей и род­ственников и легла тяжелым бременем на и без того скудный се-мейнгыйбюджет".

Еще раз подчеркнем, что многие из зон наибольшего соци­ального бедствия сегодня это застройка, в свое время призванная заместить собой соседства, объявленные трущобами. Многие из этих недавних комплексов уже требуют радикальной перестройки. То, что социальная субкультура и человеческие связи служили интегрирующим фактором в старых соседствах, что он уравнове­шивал если не перевешивал физический упадок застройки, к ко­торому исключительно адресовали свои претензии планировщики, не принималось во внимание, когда их сносили и, увы, это по-прежнему недопризнано и недооценено.

В 1972 году добрая половина Прют Айго, жесткого по схеме и гигантского по масштабу муниципального комплекса в Сент-Луисе, того самого, что был в свое время (постройка 1955 года) воспет специалистами за новые достижения*, была взорвана из-за накопившихся драматических проблем и дороговизны их исправ­ления. За десять лет после того, как в 1953 году в Бостоне был завершен жилой комплекс Коламбиа Пойнт на 1.500 квартир, ог­ромный, негибкий и неудобный, он успел прийти в полный упа­док. Теперь на его месте возводится комплекс из преимущественно роскошных квартир, общей стоимостью 200.000.000 долларов. В Далласе, похожий на тюремный городок жилой комплекс из 2.600 квартир уже предназначен к сносу, а его квартиранты будут раз­бросаны по городу в результате выигранного судебного процесса по иску о расовой сегрегации. В Канзас Сити пять жилых башен­ных домов были взорваны в 1987 году, чтобы дать место строи­тельству группы особняков. В Бостоне и нескольких других горо­дах используются и более творческие способы, когда осуществля-ется реконструкция подобных жилых комплексов, с увеличением, площади квартир ради сокращения их числа, повышением общего комфорта и реорганизацией ландшафта с большим учетом соци­альных потребностей. Это конечно же ближе к градоводству, так как ресурсы используются наново вместо того, чтобы обычным у нас образом все сносить и все строить вновь. Во многих местах муниципальные комплексы и сносят под замещение новой заст­ройкой , и подвергают радикальной дорогостоящей реконструк­ции задолго до того, как их можно было бы назвать "старыми".

При всех подобных изменениях массовое переселение людей с низкими доходами непременно сопровождает "реабилитацию" -точно так же, как это происходило, когда эти плохо спроектированные, раздутых габаритов комплексы только начинали строить­ся. Проекты "обновления" в их последнем поколении разрушают­ся под напором тех же самых проблем, которые вызвали обветша­ние их материальной подосновы — по той причине, что попрежне-му нет разумного подхода к самому сердцу социальной проблемы. Здания замещают здания, но социальные проблемы остаются. Вновь вырвать с корнем обитателей 1.500 квартир Коламбиа Пойнт*** и застроить участок наново, чтобы исправить крупную строительную ошибку и повторить старую социальную ошибку Планировщики продолжают исповедовать подход к "обновлению", при котором напрочь игнорируются фундаментальные потребнос­тей тех самых людей, которым - официально - программы нового строительства призваны служить. Это подход, исключающий из проектного процесса тех самых людей, кто мог бы внести немалый вклад в реконструкцию и зданий и собственной жизни. Замена ряда ошибочно задуманных комплексов новыми анклавами до­вольства для среднего и высшесреднего класса может, разумеется, соответствовать более рафинированным нормам проектного искус­ства, но только не нормам социальной справедливости.

……………………………………………………………………………………………….

* К таковым относили отсутствие темных холлов и коридоров, входы с галерей и размещение лифтовых площадок через этаж.

** К сожалению, в ряде мест главным мотивом при сносе прежних проектных ошибок является отнюдь не благополучие жителей, а увеличение стоимости земли, на которой стоял сносимый комплекс. Участок обладает самостоятель-ной ценностью, тогда как людей несложно и заменить другими.

***Жители Коломбо Пойнт утверждали, что процесс дестабилизации был суще­ственно ускорен и усилен управленческим решением, согласно которому ва­кантные квартиры оставались незаселенными. Естественно, что пустовавшие квартиры были облюбованы криминальной публикой, для которой еще жившие Рядом квартиросъемщики стали легкой добычей, вслед за чем повальное бег­ство упростило финальное выселение комплекса под снос. Случайность это или нет, но стремление перестроить Коламбиа Пойнт, сидевшего на эффект-ном береговом участке, совпало с десятилетием "открытия" ценности берего-вой линии в США.

Отсюда прямой ход к третьему из ключевых принципов гра-доводства - уважение к сложившейся социальной ткани города. Вкладывать средства в одну лишь предметную структуру террито­рии недостаточно. Игнорируя как невидимые и потому несуще­ственные рисунки человеческих отношений, взламывая семейные и социальные институты, создатели новых комплексов усиливают отчуждение людей, живущих на этой территории. Соответственно, независимо от того, насколько хороши или дурны будут новые постройки, соседство не становится лучше, потому что социальная ткань будет разорвана. Люди замечательным образом приспосаб­ливаются к осмысленным переменам окружения, если при этом остаются в целости общественные связи, которые укореняют их на месте. Если бы в свое время "бульдозерированные" соседства пе­рестраивались по принципам градоводства, там скорее всего не возникло бы новых трущоб. Когда новые здания возникают в от­носительном порядке, принципы градоводства требуют, чтобы в первую очередь, при сохранении социальной инфраструктуры и институтов, были заполнены пустующие участки. Планировочная структура, облик и масштаб новых построек должны быть в соот­ветствии с характером территории, а не вступать с ним в конф­ликт и не подавлять его. Альтернативные формы жилища должны быть доступны местным жителям. Градоводство - это то, что слу­чилось в Саванне, Питсбурге и на Келли Стрит в Южном Бронк­се, где перестройка создала новые возможности и для коренных обитателей и для пришельцев, а не только для этих последних.

Традиционным ответом властей на городской упадок являет­ся "плановое сокращение периметра", о котором мы поговорим подробнее в следующей главе: избирательное забрасывание ста-1 рых соседств в утративших популярность частях города при одно­временном строительстве в тех, что пользуются популярностью;; селективное назначение к умиранию старых парков и прочих пуб­личных благ при создании новых в другом месте; селективное подталкивание к отмиранию старого общественного транспорта, старых улиц, старых коллекторов и прочих звеньев городской инфраструктуры при строительстве новых хайвэев, которые приг гонят в город еще больше машин, которые его душат и создают новые соседства или "новые города", требующие новых инфра-структур и разрушения существующих.
Экономика разумности вместо экономики отбросов
Градоводство переворачивает привычную шкалу приоритетов, и уже потому все звенья могучей индустрии строительства/сноса ему решительно противостоят. Этическая система градоводства признает, что существенные эффекты достижимы через последо­вательность малых шагов, крупономасштабные вложения средств отнюдь не трактуются как самоценность, и над ним не висит да­моклов меч в виде обычной для казенной машины альтернативы: все или ничего. Градоводство может осуществляться и в тучные И в скудные годы, но к нему относятся благосклоннее в периоды нехватки средств, когда их не находится для крупных инвестиций и вся игра в городе идет на малые суммы. Однако это не означает, что ценность градоводства проступает только в трудные времена -в качестве экономики разумности она имеет значение всегда.

Один из лучших периодов в деле возрождения соседств при­шелся на время максимального сокращения нового строительства. В 1980 году, когда инфляция рванула вверх, а процент по ссудам устремился вслед за нею, заинтересованность в инвестициях упала по всему Нью-Йорку и в Манхэттене в особенности. И чиновники, и бизнесмены стонали в бессильной тоске. В январе 1980 года Нью-Йорк Таймс опубликовала на первой полосе трех номеров-серию статей под общим заглавием "Вакансий нет", где была во всем объеме представлена нехватка жилья, возникшая в силу остановки нового строительства. "Создание нового, стандартным образом финансируемого жилья под найм упало до послевоенного уровня", - отмечал репортер Таймс Алан Оузер. Однако, пока этот унылый, казалось бы, тренд набирал силу, в городе происхо­дило и нечто позитивное.

При нехватке доступного по цене предложения в Манхэттен-ских соседствах людям пришлось искать в других местах, где фактически не случалось притока свежих сил с периода великого исхода в пригороды после войны. Это были территории в Куинзе, Бруклине и Бронксе, куда искатели домов или квартир не стали бы и направляться, будь новые жилища доступны в сердце Ман-хэттена. Немало из тех, кто жил в пригородах пониженной притя­гательности, оставались на месте, не имея средств для переезда в другое место, что фактически помогло стабилизировать террито­рии, которые могли пострадать под грузом нового нашествия. В свою очередь именно обжитые соседства могли в первую очередь привлечь новых поселенцев.

В целом ряде соседств процесс наполнения происходил мед­ленно, весьма постепенно, без того крупного вытеснения, которое неминуемо случилось бы при слишком масштабной джентрифика-ции, происходящей излишне быстро. Таким образом происходили две вещи одновременно. Конечным результатом стало множество привлекательных, ранее игнорировавшихся соседств, страдавших в разной мере от различного типа недосмотра или недоинвестиро-ванности, и теперь открытых для себя искателями качества, кото­рые никогда бы не появились здесь, не будь на них сильного фи­нансового давления. Старые соседства, годами утрачивавшие на­селение и в первую очередь свой средний класс, приобрели новых людей, новые капиталовложения и обрели или увеличили соб­ственную стабильность. Здесь градоводство и рынок жилья срабо­тали совместно на самом элементарном уровне - сработали эф­фективнее всего в тех соседствах, где городская ткань, хотя изно­шенная и обветшалая, не было все же разрушена за предел вос­становимости*. Поскольку депрессия в сфере строительства имела общенациональный характер, тот же процесс развертывался в ста­рых соседствах по всей стране, от Балтимора до Сиэтла и от Бос-тона до Сан-Франциско.

…………………………………………………………………………………………………

*Заметим, что опустошение отнюдь не прекратилось во многих частях горо­да. В одних случаях волну распада удалось обратить назад, в других только замедлить, а в третьих, где ткань была уже нарушена до основы, не измени­лось ничего. Важно также отметить, что в это время - с 1980 по 1986 год -происходил рост числа городских бездомных, ставших столь заметными только сейчас, за счет той части населения, которая теряла больше других при ре­конструкции соседств, когда в этот процесс не был заложен какой-то меха­низм поддержки беднейших жителей. Как писал в октябре 1986 года Real Estate Reporter, 75% зданий, сооруженных в Манхэттене за предшествовавшие пятнадцать лет, встали на участках, где прежде были преимущественно дома с однокомнатными квартирами, в которых жили многие из сегодняшних бездом-ных. Ньюйоркская жилищная администрация высчитала, что за то же время произошло удвоение число семей в 36.000 муниципальных квартир из-за того, что многие родственники оказались без жилья.

Состояние городской ткани, - уличная жизнь, человечный I масштаб, архитектурное многообразие, культурное и коммерческое разнообразие предложения и спроса, переплетенность старого и § нового - является реальной основой ее устойчивости против эко­номических волн и социальных перемен. Если текстура этой ткан» разрушается, не остается ничего, кроме лохмотьев и обрывков Градоводство чтит эту текстуру, признавая ее непреходящую со-циальную и экономическую ценность, и направлено к своевременй ной ее "штопке". Это не только более экономная и осмысленна но нередко и даже более быстрая форма ревитализации, чем все-возможные мегакомплексы. Когда развитие приходит в малых дозах, перемена представляет собой непрерывно развертывающий-ся процесс. Воздействие его недостатков и даже провалов можно свести к минимуму и удержать в рамках, тогда как воздействие его успехов не уничтожает окружение через запуск перемен, сме­тающих все на своем пути.
Экономическое развитие это процесс, а не результат
Градоводство трактует существующую городскую ткань как экономическую ценность. Люди от индустрии строительства и сноса утверждают, что новые здания, новые хайвэи и вообще лю­бые крупномасштабные проекты подстегивают экономику города. Однако центром их заинтересованности оказывается прежде всего недвижимость как таковая, а не экономика города и ее рост. Эко­номическое развитие есть процесс, а не проектируемый комплекс и не конечный результат, это процесс из множества нитей, вклю­чая сюда рисковый капитал, обучение профессиям, техническую поддержку и ссуды, вырастающие из способностей и душевных сил всех работающих и усиливающие результаты воплощения я сил и таланта. Скорее всего, такой процесс включает в себя и ук­репление недвижимости, будь то эффективное использование пус­тующего сооружения или сооружения, которое вместит в себя раз-растающееся производство. Однако всякий такой проект строи­тельства есть не более чем элемент, частица процесса экономи­ческого развития и, более того, является скорее как его резуль-тат, а отнюдь не исходный пункт.

Исследования процесса создания рабочих места, осуществ­ленные Берчем, на которого уже была ссылка раньше, показали, что подавляющая их часть формируется малым бизнесом. Даль­нейшие штудии Берча показали также, что наибольшая часть но­вых рабочих мест возникает в тех фирмах, которые не могут себе позволить новое производственное или коммерческое строитель­ство, как раз в тех фирмах, которые чаще всего вытесняются прочь крупномасштабными проектами. Более того, этими наиболее угрожаемыми "генераторами рабочих мест", как правило, владеют местные жители, которым небезразлично состояние их сообществ, которые реинвестируют часть средств по соседству и нанимают немало местных работников.

Отсюда еще один из принципов градоводства - всемерная поддержка существующих малых фирм и процесса создания но­вых. Градоводство акцентирует расширение существующих пред­приятий и избегает того, чтобы сокращалась и без того сжавшаяся производственная база для полуквалифицированного городского населения, чтобы она не отдавалась в жертву ради экспансии ин­формационных услуг, дающих больше рабочих мест жителям при­городов, чем горожанам. Чрезмерно большой объем производства в легкой и иной промышленности пресекается неестественным образом, хотя оправдывается это тем, что производство якобы вымирает. Есть однако различие между смертью от естественных причин и пресечением жизни решением внешних операторов недвижимостью*.
………………………………………………………………………………………………… .

*"... наш производственный сектор являет собой наиболее инновативную часть американской экономики', — писал Берч в июньском номере журнала Inc. за 1987 год (Is Manufacturing Dead?), — потому что на каждую из крупных компаний на склоне своей активности приходится дюжина более молодых, меньших по размерам и стремящихся к инновациям компаний, которые рвутся вперед даже и в самых старых, "зрелых" сегментах этого сектора. Говорить о смерти производства более чем преждевременно. Оно бурлит от нововведе­ний и энергии».

Джоэль Коткин пишет в том же журнале в феврале 1988 года (The Great American Revival): 'В самом деле, вместо того, чтобы вымирать, амери­канская производственная база подвергается активной переструктуризации — с трудом, подчас болезненно, временами неровно, но довольно уверенно. С середины 50-х годов фактическое число рабочих мест на производстве и роль промышленных компаний выросли, хотя доля промышленности в национальном валом продукте и сокращалась. Внутри самого производственного сектора перемены еще заметнее. Между 1974 и 1984 годами крупные компании со­кратили численность своих работников на 1.400.000 мест, но за то же время 41.000 новых производственных фирм создали достаточно мест, чтобы прак­тически полностью компенсировать эту потерю. В результате компании с чис­лом занятых менее 250-ти охватывают теперь 46% общей численности на производстве вместо 42% десятилетием ранее. Если этот тренд сохранится, то в течение 90-х годов их доля поднимется до 50%'

Градоводство представляет собой такую форму заботы о со­седствах, когда у самих людей, в них обитающих, есть возмож­ность выигрывать на том, что штопаются прорехи в городской ткани, вместо того, чтобы возникали новые — для латания чуже­родной тканью потом. Учреждения непременно расцветают, если обращают набор социальных, экономических и образовательных возможностей к непосредственным обитателям соседств. Инвести-ции направляются и на людей и на сооружения, а не только на сооружения. Новый общественный центр, читальня или место для спортивных форм отдыха часто значат больше, чем еще одно жи­лое здание. Очень часто новое строительство куда менее важно, чем улучшение уже имеющихся муниципальных служб или школьной системы.

В принципе градоводство вовсе не непременно должно ини­циироваться гражданскими группами извне административных систем, однако случается оно все же пока еще чаще всего именно таким образом. В действительности же содержание и нацеленность программы существенно важнее, чем то, каков источник ее воз­никновения и реализации.
Осмысленное соучастие жителей и дискуссии
Наилучшими экспертами в городе являются его обитатели. Уже потому образ метаморфозы того или иного места должен формироваться снизу-вверх, от сообщества к ратуше, а не в об­ратном направлении. Перед лицом все большего числа примеров неверного проектирования в наши дни стало модно взывать к все более тщательной проектной проработке. Градоводство - вопреки этой моде - выступает за сокращение объемов проектной прора­ботки, во всяком случае в тех ее формах, что заполонили всю Америку. Именно стандартное градостроительное проектирование произвело основные разрушения в Америке, и слишком часто про­ектная документация служит не более чем оправданием для мега­ломании строительства с ограниченной обоснованностью по суще­ству. Конечно, встречаются проектные подходы, которые скорее укрепляют городское начало в городах, но эти альтернативные подходы, как правило, остаются на периферии общего потока.

Из сотен людей, которых я интервьюировала, чтобы возник­ла эта книга, самыми внимательными знатоками города, которые выступали за применение разумных планировочных принципов, оказывались все же именно лидеры соседств, занятые их реконст­рукцией, защитники исторических памятников, сторонники разви­тия общественного транспорта, местные торговцы, защитники парков и скверов, и те, почти профессиональные конструктивные критики архитектурных проектов, кто - в своих попытках доказать ошибочность предложенного - достаточно часто выдвигают новаторские и логически строгие альтернативы. Этого типа инди­виды понимают городской организм "изнутри-наружу", строят его образ не от чертежной доски, а от тротуара, от четкого уразуме­ния того, как нечто делается, а не от идеализированной картины того, как оно должно бы делаться, от особенностей людских нужд, а не из справочника по стоимости недвижимости. Эти люди учатся тому, как обогащать и усиливать городское целое через укрепление его частей. Это микрообраз городской среды. К сожа­лению, доминирует макрообраз города, культивируемый банкира­ми, застройщиками и градостроителями, которые перегруппиро­вывают части так, чтобы получить такое целое, какое представля­ется им желанным и важным. В их руках изменение города сверху-вниз, а оно всегда больше разрушает, чем восстанавливает. Они имеет на вооружении "теорию фильтрации"* в любой облас­ти, будь то экономика, планирование, градостроительство или жилищное строительство. Согласно теории фильтрации, бедней­шие должны получать то, что остается - жилье, рабочие места и все прочее - от богатых по мере движения последних вверх и во­вне. Градоводство напротив означает опору на концепцию капил­лярного подъема жидкости.

Вот пример: в рабочем соседстве Гринпойнт-Вильямсбург в Бруклине несколько лет назад была закрыта больница на восемь корпусов из-за того, что неподалеку открылся новый госпиталь, и возник переизбыток больничных мест. Закрывшаяся больница отвечала по масштабности преимущественно итальянскому и испа-ноязычному соседству, составленному из односемейных домов, небольших многоквартирных домов и фабрик, так что все проис­ходящее с закрытой больницей должно было оказать сильное воз­действие на район. Это сообщество уже испытало свою долю не­счастий, когда молодые семьи выезжали прочь, витрины магази­нов замазывались белым и наблюдались все прочие признаки по­ступательного упадка. Однако с середины 70-х годов, под вдохно­венным руководством местной католической церкви**, упадок уда­лось остановить и начать теснить. К середине 80-х те, кто ранее намеревался выехать, остались и существенным образом привели в порядок жилища. Появились новые обитатели и новые предпри­ятия. Удалось убедить финансовые учреждения дать льготные ссуды на возрождение территории, были получены и скромные целевые частные гранты, и в целом дух был высок - если не счи­тать опасения, вызванные закрытием больницы.

*Речь идет об американской экономической теории, давно ставшей доктри­ной, согласно которой финансовые льготы, предоставляемые правительством крупному бизнесу, непременно просачиваются дальше, принося выгоды и малому бизнесу, и широкой публике в целом. ~ Прим. пер.

** Во главе с монсиньором Уолтером Ветро из церкви Св.Николая, coceдства стало образцом самостоятельного решения низовых проблем и остановки упадка. Джозеф Бергер живописно изложил эту историю в статье "Parish Helps Save Neighborhood" (Приход спасает соседство), опубликованной в Нью Йорк Таймс 25 августа 1986 года.

Прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько еще хрупки были первые достигнутые результаты, сообщество обратилось к городу с программой конверсии бывшей больницы - программы, разработанной при помощи Пратт-Центра во главе с Роном Шиф-маном, уже известным читателю по истории Келли Стрит. Про­грамма сообщества, действительно тщательная программа, расчле­ненная на малые шаги, предполагала преобразование больничных корпусов в новое многофункциональное учреждение, включая дом призрения на 200 мест, группу амбулаторного лечения, квартиры для стариков и для больших семей и небольшой приют для без­домных. Целыми автобусами жители района прибывали для учас- тия в публичных слушаниях дела. Жители свидетельствовали, какие толпы бездомных кочуют по их улицам и в парке, куда они теперь боялись сунуть нос. Город повернулся к ним спиной и пре­вратил больничный комплекс в приют для 700 бездомных, сфор- мировав из них значительную часть общего населения района. Это классический случай утерянной возможности разумного соучастия: в процессе планирования. Программа сообщества для закрывшей­ся больницы превосходила план городских властей по всем пара­метрам. Город искал одного - места, куда загнать как можно большую толику своей гигантской проблемы. Сообщество, со сво­ей стороны, было готово принять и 700 бездомных, но распрост-ранить их по более обширной территории, так чтобы не допустить сверхконцентрации в одном месте, отдать для них часть бывшего больничного комплекса, использовав другие его части под другие свои потребности.

Если бы город принял эту программу, мы имели бы пример действительно осмысленного соучастия. Я подчеркиваю слово ос­мысленного, потому что в наше время утвердилась практика изме­рять степень соучастия числом крупных или малых встреч с груп­пами, представляющими интересы сообществ. Но все собрания в мире не приводят ни к чему, если людей не слышат и игнорируют их мнение.
Новое, крупное, но не подавляющее
Хотя мы в основном подчеркивали сохраняющий аспект гра-доводства, этот подход оставляет предостаточно места для нового строительства в солидных масштабах, лишь бы результат не по­давлял остальное окружение. Дело не в размерах как таковых, но только в мере соответствия. Действительно, многие крупные ком­плексы выпадают по масштабу из окружения, и этим объясняется часто встречающееся отождествление крупного и неуместного, однако суть дела не в этом. До настоящего времени наилучший пример работы в крупном масштабе, что мне удалось найти, нахо­дится в Торонто. Это территория в 44 акра по соседству с коммер­ческим центром даунтауна и в пятнадцати минутах ходьбы от на­бережной озера Онтарио, усеянной учреждениями культуры и развлечений. На этом пространстве живут десять тысяч человек.

Когда я впервые посетила Торонто в середине семидесятых годов, здесь был хаос из брошенных, полуразвалившихся про­мышленных построек, свалок, плохо организованных паркингов и пустырей. Размах этой городской "помойки" можно было вполне оценить при взгляде от старого Рынка Св. Лаврентия, красивой кирпичной оболочки вокруг первоначальной ратуши Йорка, т.е. старого ядра Торонто. Рынок и сейчас полон свежей провизии и кишит покупателями. Прямо от Рынка начинается новый жилой район, именуемый Соседством Св. Лаврентия. Это отнюдь не ти­пический "комплекс", а подлинное городское соседство, с сетью собственных улиц, роу-хаузами, малоэтажными многоквартирны­ми домами, магазинами, офисами, школами, скверами и пешеход­ными площадками, наново использованными промышленными постройками. По центральной оси лежит полоса зелени, использу­емая и для пассивного отдыха и для развлечений и служащая сво­его рода общественным центром, очерченным соседними улочка­ми. Возникло место, привлекательное и для жителей и для слу­жащих соседних контор. Здесь нет обычного торгового "центра", и его роль исполняет грамотно организованная сеть отдельных, на первый взгляд случайно разбросанных магазинов.

Долгие годы в Торонто развертывались гражданские "битвы" против "бульдозеризации" и сверхкрупных новых комплексов. По всему городу можно обнаружить успешные результаты этой борь­бы в виде нестандартных решений, порожденных сопротивлением стандарту. Город начал творческим образом реагировать на борьбу соседств, извлекши уроки из прежних баталий. Во всяком случае на протяжении семидесятых годов восторжествовала мудрая кон­цепция полицентричности развития. Экспресс-хайвэи, угрожавшие ткани города, так и не были построены, а новое развитие приво­дилось в соответствие имевшимся транспортным возможностям. Уточненное зонирование преградило путь проникновению чрез­мерного числа зданий-мастодонтов в даунтаун, и всячески под­держивалось дисперсное развитие во множестве мест сразу. Именно в этот период сформировалось и Соседство Св.Лаврентия.

Несколько раз бывая в Торонто на протяжении последних лет, я всякий раз направлялась в Соседство, чтобы следить за его прогрессом. Джейн Джекобс обратила на него мое внимание, и именно она отвезла меня "к Св.Лаврентию" в 1977 году, когда строительство там только начиналось. Я слушала не без скепсиса ее описание предстоящих событий, но время доказало ее правоту. Я не слышала официальной версии событий до Конференции Го­родов Мира, состоявшейся осенью 1980 года в Бостоне. Выступая там, мэр Торонто Джон Сьюэлл описал "Св. Лаврентий", иллюст­рируя городскую политику развития крупных соседств в ткани исторического ядра города. Задолго до того, как он стал мэром, Сьюлл принимал участие в "битвах соседств", будучи на стороне жителей. У него было здоровое недоверие к девелопинговым ком­паниям и к планировщикам, и он знал, что хотя обойтись без них невозможно, единственным способом заставить их произвести на свет нечто стоящее было вынудить их "подчиняться воле настоя­щих людей". Сьюэлла как-то не пугало то, что он называл "человеческим принятием решений".

Вместо того, чтобы начать с проекта детальной планиров­ки, - объяснял Сьюэлл, - город направил планировщиков к жи­телям с целью выяснить их желания, изучить все улицы по сосед­ству и здания, стоящие на них,.чтобы понять, что делает их гиб­кими и работоспособными. После этого город принял стратегию развития - в контрасте к обычному плану, - которая содержала немало целевых установок, но очень немного правил. Эта страте­гия опиралась на несколько фундаментальных оснований:

"Прежде всего, мы стремились закрепить связь соседства с общей тканью города, что требовало распространить уличную сеть без разрушения. Решетка улиц обладала ясностью и способствовала интегрированности целого, хотя мне не были известны реше­ния, где за уличной "решеткой" признавалась бы ценность.

Во-вторых, мы приняли за правило, что все здания должны выходить на улицу. Это более чем откровенно - неплохо работало в девятнадцатом веке и ни мало не потеряло в наши дни.

В-третьих, мы потребовали человеческого масштаба, устано­вив предел высоты в восемь этажей, что было новинкой в Торонто.

В-четвертых, мы позаботились о разнообразии. Разные архи­текторы работали над различными частями, и мы включили не­пременное многообразие типов застройки (кооперативы и низко­доходные здания для лиц с разным уровнем достатка), чтобы обеспечить многообразие в составе жителей и чтобы навскидку нельзя было отличить субсидируемое жилище от коммерческого.

В-пятых, мы позаботились о переплетении функций: жилье, магазины по первым этажам, офисы.

В этой схеме города функционировали недурно раньше, и нас интересовало продлить город в соседство, чтобы оно не выпа­дало из него по характеру. И вновь все это - родом из девятнад­цатого века. Нам хотелось быть старомодными, вместо того, чтобы отдаться на откуп нахальной современности, - добавил Сьюэлл не без иронии. - Здесь нет никакой нарочитой новизны, и мы просто воспроизвели вид города в прошлом веке". Думаю, что именно это и было инновацией в наши дни, и достаточно смелой.

Джейн Джекобс добавила к этому: " Когда федеральное пра­вительство получило программу и запрос на ее финансирование, ее тут же завернули обратно. Там сказали, что все это слишком старомодно, хотя вообще-то это лишь опережало приход новой моды на старое. Ничего подобного не поступало в виде проектов со времен Великой Депрессии. Авторы настаивали на том, что незачем все планировать в мелочах, что город выступает за гиб­кость развития, что это не космический корабль, который вот-вот улетит навсегда. Что можно всегда вернуться к исходным посыл­кам и внести поправки, и что на земле это вполне резонно. Что нужно проектировать здания так, чтобы их можно было по-разному использовать. Так, к примеру, они встроили школу в жилой дом (фактически, там две школы встроены в два жилых дома - впервые в Канаде) и спроектировали его таким образом, что если школе потребуется расширение, дна сможет делать это в его конструктивно-пространственной системе. Если школа напро­тив будет сокращаться, высвобождающиеся части могут снова превратиться в жилые квартиры. Они сознательно проектировали жилье таким образом, чтобы в будущем квартиры первого этажа смогли бы превратиться в магазины, если вырастет спрос, или быть объединены в большие пространства для иных надобностей. Это реальный город, а на космический корабль. И все это отдаёт радикализмом".

Джекобс отмечала и недостатки, но четко показала, что все они поддаются исправлению. Есть конечно известное единообразие - все здания в кирпиче, все столярные изделия в дереве, окрашенном в белый, частью проектный стиль воспроизводит Викторианский характер старых соседств Торонто. Поначалу не было, естественно, патины, которую приносит время, и тех малых изменений, что привносятся людьми по мере обживания в среде. Торонто - город в кирпиче, а единый белый начнет сменяться разноцветьем и дополнительным декором. "Слишком много новых построек одного времени в одном месте, - говорит Джекобс, - но это уже фрагмент города, а не жилой комплекс".

Дополнительное отличие "Св. Лаврентия", - подчеркивает Джекобе, - в том, что соседство формируется по стадиям роста, а не по фазам реализации раз навсегда утвержденного проекта. Конкретные проекты разрабатываются в ответ на артикулированные новые потребности. Это было совершенно неслыханно, чтобы планировщики согласились с тезисом, что им неизвестно, что в точности будет необходимо в скором будущем".

Вслед за становлением Соседства Св. Лаврентия был осуществлен весьма шикарный частный проект застройки Маркет Скуэр всего в нескольких кварталах, по другую сторону старого рынка. Проект осуществлен одним из крупнейших среди канадских застройщиков, "Олимпия и Йорк", работающим и в США в стиле "больших проектов".

Маркет Скуэр не вполне велика по американским масштабам, но крупна достаточно, чтобы иметь привлекательность сугубо делового предприятия, будучи самым дорогим среди новых комп­лексов Торонто. Подобно "Св. Лаврентию", Маркет Скуэр сохра­нила решетку улиц, выдержана в лимите восьми этажей по высоте, имеет магазины, обращенные на улицу, и со вкусом поддержана ландшафтной архитектурой. Место нравится и жителям и про­хожим. Там есть дорогие рестораны, сауны, спортивные залы и бассейн - все, что может скрасить жизнь тем, кто может себе это позволить. При этом Маркет Скуэр не подавляет своего соседа, будучи удобным переходным звеном между "Св.Лаврентием" и башнями даунтауна. Рекламные проспекты застройщиков всячески подчеркивают именно те черты района, что делают его добротной частью старого соседства, и надо полагать, владельцы знают, что рекламировать. По сути, это сугубо рыночное решение организо­вано по тем же принципам, что и Соседство, ничего при этом не потеряв, Различие лишь в финансовом статусе жителей.

Викториана в Саванне или Келли Стрит - весьма разнящие­ся, но в равной мере старые соседства, где принципы градоводства себя оправдали. Однако Соседство Св.Лаврентия в Торонто пока­зывает, что принципы градоводства могут быть столь же осмыс­ленным образом применены в новом строительстве с тем же успе­хом, что и при реконструкции, и что задача решаема при государ­ственном финансировании. При этом стоит заметить, что фунда­ментальные принципы "Св.Лаврентия" отнюдь не новы, что их использовали и в США, и в средине 60-х годов, когда Нью Йорк позволил себе эксперимент в Гринич Вилледж. Этот эксперимент стал прямым следствием столкновения обитателей с городом, при вовлечении "низового" жилого движения, возглавлявшегося Джейн Джекобе. Хотя Гринвич Виллидж предварительно не расчищали, цель была такой же - вплести новое в обветшавшее старое без того, чтобы уничтожить старое, с тем, что характер и ри­сунок "штопки" были избраны самими обитателями места.
Ранний прецедент "заполнения
Дома Вест Виллидж выросли как результат битвы, которую в 60-е годы вело сообщество Гринвич Виллидж против проекта грандиозной реконструкции - один из первых случаев, когда со­общество в Нью-Йорке выиграло в конфликте со смешанным ка­зенно-коммерческим планом, грозившим не оставить на месте камня на камне. В 1961 году город объявил программу высотной застройки на месте западного окончания Вилледж, между Крис­тофер Стрит и Одиннадцатой Стрит. Программа предполагала снос четырнадцати кварталов, где были и старые многоквартир­ные дома и отдельные дома в кирпиче, и браунстоуны, и дома с мансардами. Все это было объявлено руиной, не имеющей ценнос­ти, "ничьей землей", согласно справке городской Комиссии Пла­нирования. Однако изыскание, проведенное сообществом, показа­ло, что на территории жили 700 семей и функционировали более 80-ти предприятий, на которых работали сотни людей.

По программе властей, группы высотных зданий должны были встать на месте всей прежней малоэтажной мозаики, однако после всех выселений и сносов общее число жилищ должно было возрасти всего на одну треть. Разношерстная группа обитателей соседства, позже превратившаяся в Комитет Вест Виллидж, выс­тупила против программы и избрав Джейн Джекобе (она только что завершила свою книгу о жизни и смерти великого американ­ского города) председателем, наняла собственную архитектурно-проектную группу, которая должна была выработать альтернатив­ное предложение. Альтернатива, известная как Вест Виллидж Хаузиз, состоит их сорока двух пятиэтажных домов без лифтов, сооружение которых не требовало ни сноса, ни выселений, вводя 420 новых квартир. Лозунгом комитета было "Ни один человек и даже ни одна ласточка не будут выселены!"

Вест Виллидж Хаузиз прошли весь мыслимый крестный путь, включая даже наложение ареста за неуплату налога на не­движимость, благодаря чему критики могли вооружиться для принижения роли результатов, а защитники - для обвинения чи­новников в изощренных формах саботажа. Редкий из проектов, возводимых некоммерческим образом, укладывается в рамки сме­ты и времени постройки, и этот не стал исключением из правила. Из-за его нестандартности и неприязни властей, этот проект имел настолько все и всех против (в особенности пугал факт альтерна­тивного проектирования на средства сообщества), что само его воплощение вообще следует счесть чудом.

В 1962 году, когда "борьба миров" только разгоралась, офи­циальная доктрина требовала, чтобы различные функции не реа­лизовались в одном и том же месте, чтобы старые постройки ус­тупали место новым, что для жилищ среднего дохода лучше всего подходят высотные здания, со всех сторон окруженные открытым озелененным пространством. Комитет Вест Виллидж оспаривал все эти элементы доктрины, добавляя к ним еще многое, и никто из тех, кому доводилось ходить по их улицам, бывать в домах, мастерских и студиях, не мог бы поступать иным образом.

Комитет пришел к выводу, что соседство отличается и силой и здоровьем, что оно не нуждается в крупномасштабном вторже­нии, но его можно упрочить через заполнение множества пустую­щих площадок случайной формы в плане. Это в основном были заросшие жесткой травой, малопривлекательные пустыри, остав­шиеся после того, как давно уже были сняты рельсы старой гру­зовой ветки железной дороги. Сохранение существующей масш­табности и гибкость проектного решения были определены как главная целевая установка. К тому же план работ должен быть осуществлен без укрупнений и обобщений, так чтобы масштаб работ был зависим от меры доступности участка, без насильствен­ных претензий на частную собственность. В результате возникли три проектные схемы поэтажного плана пятиэтажной застройки без лифтовых шахт, реализуемые с переменной шириной и глуби­ной корпуса, чтобы можно было вписать в любой план участка. В "Деревне" давно привыкли к безлифтовым домам в кирпиче и браунстоуне, они всегда находили квартиросъемщиков, тогда как лифты не только дороги сами по себе, но и их шахты занимают значительное место. Как и в традиционных домах на этом месте, первый этаж в новых был приподнят над уровнем земли, тогда как полуподвальный уровень приспущен на несколько ступеней относительно тротуара. Там где место это позволяло, верхние уровни были организованы как двухэтажные квартиры, к которым вели четыре лестничных марша. Каждый уровень мог дать место двум трехкомнатным или одной четырех- и одной двухкомнатной квартирам, что обеспечивало необходимое разнообразие состава семей. Ориентация квартир менялась от этажа к этажу, так что гостиные и кухни менялись позициями, с тем чтобы, как записы­вала Джекобс, "в любой момент дня и ночи чьи-то глаза и уши следили за делами в соседстве", не оставляя вниманием ни улицу, ни задние дворики.

К тому же здесь вообще не было открытой автостоянки - за счет использования гаража по соседству, зато было четкое разде­ление и определение в пространстве частного и публичного. Изве­стных опасностей якобы приватных пространства, куда в действи­тельности может зайти кто угодно, удалось вполне избежать. На­против, нашлось место для общественных площадок, раскрытых на улицу, что только усиливало традиционно оживленный харак­тер здешних улиц. Обе эти особенности резчайшим образом про­тиворечили тогдашнему стандарту планировочных решений, тре­бовавших высоких зданий, окруженных газонами, не предусмат­ривающими того, что на них можно сидеть или лежать, автосто­янками и публичными пространствами. Одна из новых проектных схем предполагала, что на первом этаже может быть или квартира или магазин, давая необходимую гибкость во времени, что также нарушало святая святых градостроительства.

Это был первый в Нью-Йорке случай того, что теперь пла­нировщики именуют заполнением или "пломбированием", когда новые постройки вписываются в очертания имеющихся пустот, не разрушая ничего на своем пути. Таким образом по каждой пози­ции без исключения программа Вест Виллидж была красной тряпкой для "специалистов" своего времени. Сегодня все это ка­жется таким простым, таким элементарным: "Простота программы обманчива, - писала Джекобс. - В нее влилось немало творческой энергии - и в планировку и в архитектурное решение. Проект был разработан так, чтобы адаптироваться к любой дыре, к любой щели в "Деревне" или в другом месте. Мы видели, сколько дыр просвечивает в ткани города, а наша программа могла быть реа­лизуема и на участке глубиной всего 15 метров. Городские чинов­ники были насмерть перепуганы тем, что мы могли получать но­вое, не снося ничего старого прежде. И еще более их напугало то, что сообщество делало это самостоятельно".

Программа была слишком радикальна для времени своего рождения. Никто не желал ее воплощать. Оппозиция исходила от чиновников мэрии, возмущенных неслыханной претензией сооб­щества на осмысленное соучастие в проектировании; от частных девелоперов, противившихся тому, чтобы коммерчески привлекательные участки были превращены в бесприбыльное жилье, про­екты которого, к тому же, создаются в недрах самого сообщества.

Рашель Уолл, также одна из лидеров битвы, наряду с Джейн Джекобс, въехала в черту соседства вместе с мужем-художником буквально за день до того, как была опубликована официальная программа реконструкции. Театральный продюсер и эксперт паб-лик рилейшнз, Уолл имела не больше опыта, необходимого для предстоящей баталии, чем кто-то иной. Однако вступив в дело, Уолл никогда уже из него не вышла, оставаясь и сегодня одним из главных защитников "Деревни". Она одной из первых высту­пила оппонентом Вествей - отрезка хайвэя длиной четыре мили и 2.000.000.000 долларов, что предполагалось провести прямо через Вест Виллидж Хаузиз, - выиграв дело в суде. И она же остается консультантом горожан-воителей, где бы не происходила "война" в Нью Йорке. С первой битвы за Вест Виллидж миновало уже столько баталий, что Уолл припоминает ее отчужденно:

"Мы в самом деле могли утвердить новый принцип, которым ' смогли бы воспользоваться и в других районах, но оппозиция постаралась о том, чтобы такого ни в коем случае не случилось. Они создавали бесчисленные задержки, раздували сметы, отгова­ривали строителей от участия в конкурсе на реализацию, всячески охаивали проект. Преграды громоздились одна за другой с завид­ным постоянством, все удлиняя процесс. На нашем пути не только воздвигались все давно известные барьеры, но даже специально изобретались новые, и мы никогда не могли знать в точности, кто на этот раз работает против и кто нажимает кнопки".

Естественно, что сдвиги в экономике - инфляция, рост ссуд­ных процентов при увеличении числа жилищ для среднего дохода - работали только на усиление политической и технической оппо­зиции. Пришли и ушли два мэра подряд, пока наконец в 1969 году городское Бюро Оценки наконец не одобрило программу строительства в рамках общей программы среднедоходного жили­ща. За этим последовали еще три года бюрократической волынки, благодаря чему цена строительства удвоилась к 1972 году, когда оно наконец было начато - спустя 10 лет после того, как сообще­ство выработала свою программу! Сложности не кончились и те­перь: когда город погрузился в финансовый хаос 1975 года, стро­ители бросили площадку, оставив стройку незавершенной и на грани полного банкротства. Общий объем федеральных субсидий на среднедоходное жилье был поглощен двумя высотными комп­лексами в других частях города. Город заявил, что для Вест Вил­лидж Хаузиз таких субсидий не будет, поскольку загрязнение воздуха от грузового транзита неподалеку превышало городские нормы. Город отказал в пролонгации по закладным, отменил пер­воначальный план продажи квартир как кооперативных и продал комплекс тому самому застройщику, который раньше с него сбе­жал. Здания были завершены и превращены в доходные.

Итак, после многих лет урезания сметы за счет всяческих архитектурных приятностей, внешний вид завершенных строений отнюдь не приводил в восторг. Было нетрудно составить длинный список ошибок, с тем, что инициаторы программы были готовы дополнить его теми, что не бросались в глаза. И все же, когда квартиры были наконец выставлены на продажу, заселение про­изошло мгновенно - при долгом списке ожидающих и весьма мед­ленном обороте, а это всегда явный признак успеха. Сегодня про­ходишь через соседство, едва вообще замечая Вест Виллидж Хау­зиз - они вросли в среду гораздо крепче, чем это могло бы когда-то произойти с высотными жилыми башнями. Во всяком случае можно отметить, что Вест Виллидж Хаузиз, распрастранившиеся на шесть кварталов, проскальзывая между более старыми здания­ми и обтекая их, создали приемлемый фон для бесконечной чере­ды заметных, прекрасно, даже роскошно отреставрированных значительно позже зданий, многие из которых исчезли или зате­рялись бы при реализации первой официальной программы.

По своей планировочной и архитектурной гибкости, по по­тенциальной экономической эффективности. Вест Вилледж Хаузез сыграли пионерную роль. Две фундаментальные цели, поставлен­ные в опубликованном в 1963 году плане Комитета Вест Виллидж, были достигнуты: "а) выполнить обещание, данное соседям по сообществу и мэру Роберту Вагнеру, что соседство может быть качественно преобразовано изнутри, если только угроза тотальной реконструкции будет снята, и б) разработать, в качестве примера для других, практический прием гармонического включения ново­го жилья вовнутрь существующего сообщества без значительных жертв со стороны людей, которые уже давно живут здесь".

Это была Пиррова победа в лучшем ее варианте. Даже при наилучших привходящих обстоятельствах изменение под руковод­ством самих жителей было в то время почти неосуществимо. Сем­надцать лет противостояния и торможений гарантировали, что немного уроков будут извлечены из этого опыта. И в самом деле, в наше время при упоминании этого опыта - если его вообще вспоминают - его обычно называют в числе неудавшихся экспе­риментов. Как отметил один из наблюдателей, "специалисты" постарались, чтобы их правота была признана. С грустной улыб­кой Уолл говорит: "Людям не хочется вновь оказаться в такой же безобразной ситуации. Как сказать людям, что город все время лгал? Мы отнюдь не стремились оказаться в роли предпринима­телей. Мы только старались, чтобы разработанные нами концеп­ции были наконец опробованы на практике". 14 октября 1974 года Редакционная статья Нью Йорк Тайме отдавала должное целям, поставленным в Вест Виллидж Хаузиз - "доказать, что новое строительство может усилить особенности среды и стиля "Дерев­ни", а не разрушить их безвозвратно". Дальше отмечалось, что "хотя проектное решение было сведено к предельной экономии, ради того, чтобы программа выжила, осталось довольно такого, что можно только одобрить, будь то уместный масштаб, сохран-ность соседств или отличная планировка квартир". Однако, за-вершал комментатор, трактовка программы городскими бюрокра- тами была такова, что Вест Виллидж Хаузиз остались "незаплани-рованным памятником системе, налаженной на саботаж и на то, чтобы город удушил себя "красными линиями".

По мнению многих, Вест Виллидж Хаузиз непривлекательны в архитектурном отношении, и в лучшем случае могут быть назва-ны "простыми". Это однако лишь подтверждает, что то, что со­здает добротное соседство, может быть усилено эстетическими свойствами, но не более того. Художественную привлекательность слишком часто используют как критерий для оценки возрождения соседств, хотя в этой специфической задаче этот критерий едва ли конструктивен. Важнее всего, что Вест Вилледж Хаузез соответ-ствует характеру ткани города и непосредственного окружения. Достаточно крупная территория осталась живой и привлекатель­ной, и главным результатом оказались стабильность и усиление целого, а не изменение как таковое. Вопреки художественной не­полноценности, именно эти базисные характеристики придали проекту ценность.

Единственным реальным пороком реализации оказались утрата части жителей и части предприятий в контексте объемлюшей территории - если бы Комитет Вест Виллидж мог оперировать на большем пространстве, этих потерь могло бы и не быть. И все же процесс сработал, так как люди были вовлечены всерьез, обсуждение проблем было всесторонним и подлинный проектный про­цесс состоялся.

В городах Америки не счесть пустырей, которые могли бы заполниться уместным образом, отвечая местным нуждам и при оритетам до того, как еще одно действующее здание или живое соседство падут жертвой бульдозерного ножа с огромными соци- альными и экономическими потерями. Вот общий урок из историй Викторианы, Келли Стрит, Маунт Оберн, Соседства Св.Лаврен-тия и Вест Виллидж Хаузиз в Нью Йорке. Перед городскими со­седствами, будь они усталыми или изрядно разрушенными, есть нечто за пределами выбора только между упадком и суперрекон-струкцией через спекуляции. Неспособность широко применить новаторские решения несет в себе потери такого масштаба, какой эта страна более не может себе позволить.