Глава 2 Знакомство с Молчановкой

Иван выехал в Молчановку в субботу утром, чтобы добраться пораньше. Раз уж выпали такие выходные, он решил извлечь из поездки максимум приятного – отдохнуть от городской пыли и суеты и до вечернего застолья прогуляться по округе, сфотографировать эти чудные места, тихую осеннюю природу, подышать прозрачным вольным воздухом, лишённым привкуса выхлопных газов и человеческого быта. Ещё на подъезде к деревне с оптимистичным названием Счастливое Черепанов опустил окно автомобиля и с наслаждением вдохнул чистый, пьянящий осенний аромат.

Дорога заняла чуть больше часа. Иван не спешил, наслаждаясь плавной ездой, то и дело смотрел по сторонам, любовался и в который раз удивлялся красоте родной природы. Зачастую мы восторгаемся далёкими заграничными краями и не замечаем того, что находится совсем рядом…

Черепанов вдруг вспомнил свою поездку с Заборским по Великоанадоли и эмоциональный рассказ экскурсовода об основоположнике лесоразведения в степных районах Донбасса Викторе фон Граффе.

Родившийся в начале XIX века дворянин, долгое время официально числившийся иностранцем, он, не имея соответствующего опыта и каждодневно борясь со стихией, сумел вырастить в скупой Донбасской степи совершенно нехарактерный для неё прекрасный лес, который радует глаз и сегодня. И несмотря на открывающиеся ныне огромные возможности и современные технологии, этот лес и поныне остаётся уникальным и единственным.

Фон Графф способствовал тому, что на прилегавших к его лесу землях резко увеличились урожаи зерновых культур, уменьшилось губительное влияние суховеев, к тому же в новом лесу образовалось несколько родников, поселилась дичь, а осенью стали появляться грибы, приятно удивившие местных жителей. Ради этого ему приходилось терпеть жару и морозы, прощать людям неблагодарность и работать, работать...

Почему Иван вспомнил всё это именно сейчас, он и сам сразу не понял. Наверное, потому, что сегодня таких людей нет, или почти нет.

Минут на пятнадцать Черепанов застрял на железнодорожном переезде. Он вышел из машины, чтобы размяться, и автоматически оценил взглядом вереницу стоявших за ним авто. Прикинул, нет ли среди их хозяев «соратников» по охоте и прочим предстоящим развлечениям. Судя по скромно сопящим в очереди боевым «жигулям» горчичного цвета, древнему зелёному «москвичу» и изрядно проржавевшей белой «таврии», попутчиков у Ивана не было. Видимо, некоторые гости приехали к Ковалёву ещё с вечера, а остальные решили прибыть прямо к ужину.

Наконец дорожный указатель показал съезд с основной трассы. Иван направил свою Toyota по стрелке и через 200 метров упёрся в полосатый, как хвост тигра, шлагбаум. Поздоровавшись, ребята серьёзного вида в камуфляжной форме внимательно изучили его документы. Один из них, мордатый, с красными кровяными прожилками на щеках и крупным, непропорционально широким черепом, напустил на себя столько суровости и значительности, что Черепанов не выдержал и рассмеялся. Охранники растерянно переглянулись, но Иван миролюбиво объяснил, мол, не обращайте внимания, это я о своём. «Ну сколько раз говорить тебе, Коля, делай лицо попроще», – бросил напарник мордатому, пропуская автомобиль.

Вскоре показался высокий глухой забор. «Недавно отстроенный, – отметил про себя Черепанов, – у музея такого наверняка не было». И снова у ворот такие же ребята в камуфляже. Наконец его авто тихонько зашуршало шинами в направлении хозяйского особняка и подкатило к стоянке. Иван вышел из машины, огляделся и… обомлел.

Он будто смотрел на старинную картину XIX века. И даже поймал себя на мысли, что ищет, где же её рама. Но рамы не было, взгляд уходил в горизонт. За спиной оставался забор с видеокамерами наблюдения, крытая стоянка, отдыхающие от пыльных дорог автомобили, но все они уже не существовали в этой сказочной реальности.

В глубине центральной аллеи среди могучих деревьев белела колоннада огромного дома. Окна парадного фасада смотрели на восток, в сторону большого губернского города. В боковых крыльях дома располагались две небольшие башни. Западная представляла собой двусветный зал с хорами – окна здесь были расположены в два яруса. В восточной башенке была устроена домовая церковь. Сразу за подковой дома раскинулся парк, ступенями спускающийся к пруду, а также фруктовый сад. За ними шумел лес. Черепанов вспомнил, что посадил и вырастил его один из лучших учеников Виктора фон Граффа Иван Носик. Всё здесь дышало стариной и природной роскошью, которая заключалась не в дороговизне «начинки», а в самом расположении обозримых объектов. Эта усадьба в былые времена, вероятно, была одной из самых богатых в губернии.

Иван как будто перенёсся лет на двести назад. Вот по аллее проезжают старинные экипажи, выходят из карет элегантные дамы и кавалеры... Кто жил в этом огромном доме? Кого принимали хозяева в двусветном зале, с кем гуляли по аллеям чудного парка, на кого охотились в специально устроенном лесу-зверинце? Интересно бы почитать подробную историю этого дома, посмотреть его, пока новые хозяева не переделали на свой лад. Хотя нет, не для того Ковалёв его добивался, чтобы переделать полностью. Ему важен статус дома, его прошлое, легенды, атмосфера старины. Свой особняк он ещё построит рядом, и не один – с баньками, кортами, бильярдными, тренажёрными залами и бассейнами, благо заповедной земли вокруг вдосталь.

И зачем ему столько? На этот риторический вопрос Иван не мог ответить вот уже много лет, когда сталкивался с подобными примерами. Может, этим ковалёвым в молодости чего-то недодали и они таким манером компенсируют это? Но ведь и у Черепанова детство не было полито клубничным вареньем с апельсиновыми корками. Мать умерла молодой, отец тяжело трудился на шахте, тянул, как мог, семью. Жили бедновато, впрочем как и многие в те годы. Иван помогал по дому, успевал неплохо учиться, занимался дзюдо в детской спортивной школе. Потом – институт, Афганистан, Чернобыль… И где тут сытая спокойная юность? Да, крутился, подрабатывал. Когда появились деньги, стал помогать отцу. Сергей Иванович к тому времени уже давно был пенсионером, и его хорошая, по советским меркам, пенсия с приходом новой жизни довольно быстро обесценилась. Ивану хотелось, чтобы хоть в старости отец ни в чём не испытывал нужды. Однако Черепанов-старший, привыкший к скромному быту и лишениям, порой ворчал, что сын напрасно тратит деньги. С годами финансовое положение Ивана крепло, но у него никогда даже мысли не возникало прибрать к рукам какой-либо музей, старинный особняк или кусок речки с песчаным пляжем. А может, он лукавит? Может, мысли не возникало именно потому, что возможности не представилось?

Черепанов попробовал порыться в памяти. И как минимум один такой эпизод ему удалось припомнить. В середине 90-х к Ивану, имевшему репутацию талантливого журналиста, за разного рода советами частенько обращался мэр Лугани, относительно прогрессивный бывший партиец Владимир Лунин. Как вести свою внутреннюю политику, на чём делать акценты во время встреч в коллективах – просьбы были не обременительны, да и натолкнуть градоначальника на полезные для горожан идеи и начинания было даже приятно. Как-то Черепанов обмолвился, что подыскивает подходящее помещение для телекомпании – арендуемый офис находился в не очень удобном месте. Через пару недель мэр сам вернулся к этой теме: мол, давно хотелось, Иван, сделать для тебя что-то хорошее, а тут представляется замечательная возможность приватизировать четырёхэтажное здание, расположенное неподалёку от горисполкома. Можно его потом хоть под офисы, хоть под телекомпанию. Черепанову такая перспектива была как нельзя кстати. В тот же день он посмотрел здание и изумился. Строение оказалось вполне приличным, только являлось оно не чем иным, как действующим общежитием, где годами жили работники, точнее работницы, быткомбината – швеи, парикмахеры и прочие. Квартиры по месту работы они так и не получили, рынок жилья только зарождался, и многие люди как бы зависли в этом непонятном переходном периоде на неопределённое время.

Все постоялицы общаги, прослышав о том, что их собираются лишить крова, были настроены воинственно и готовы искать правду и защищать свои права любыми способами вплоть до голодовки. Куда им деваться? Обо всём этом Иван с недоумением сообщил мэру, но тот особо вникать не стал, перенаправив Черепанова к своему заму Всеволоду Самойловичу Боргеру. Боргер сразу обрисовал Ивану своё видение ситуации: быткомбинат обанкротился, здание передали на баланс какой-то стройорганизации, а тех, кто в нём живет, предупреждали, что жильё это временное, как и их прописка. Они, эдакие хитрецы, месяцами квартплату не вносят, да ещё совести хватает права качать. С юридической точки зрения всё безупречно, а если кто заартачится и не захочет съезжать, выселить таковых по суду – раз плюнуть. Тем более и повод есть основательный: имеется заключение, что строение аварийное и нуждается в капитальном ремонте. Привыкли люди паразитировать, жить на иждивении государства, понимаешь ли. Тем, кто попробует упираться, вначале прекратят подачу воды, потом – света, и все быстренько рассосутся. Короче, решайтесь быстрее, Иван Сергеевич, а мы и подрядчика подыщем, который вам всё отремонтирует в долг или по бартеру – пообещаете ему уступить один этажик после ремонта…

Иван тогда устоял и отказался от более чем заманчивого с точки зрения финансовой выгоды предложения, которое было замешано на людской беде. Побеседовав с жильцами общаги, он даже попытался помочь им: подготовил передачу, убеждал мэра вмешаться в ситуацию. Но через год с помощью судов и разного рода требований и уступок здание всё равно попало в руки какой-то малоизвестной фирмы и в течение недели было недорого продано и перепродано. И мэр Лунин, и его заместитель Боргер разводили руками и возмущались, воспроизводя официальную версию: мол, жильцов жалко, но что мы можем сделать, если суд постановил забрать здание за долги? Мы же законопослушные чиновники… Вскоре оба переехали в Киев на руководящие должности во вновь созданное экологическое ведомство. Когда же Иван попросил нового мэра выделить под строительство офиса кусочек пустыря, тот ему дипломатично отказал, сославшись на договоренность относительно этого участка с прокуратурой, вернее с кем-то из её работников.

Тогда Черепанову показалось, что он безвозвратно упустил некие возможности. Да и кто реально выиграл от его принципиальности и отказа забрать общежитие? Какие-то хапуги. И только сейчас Иван понял простую, но очень важную истину: так ведь он сам и выиграл. Совесть все эти годы не мучила, спал спокойно, репутацию не запятнал – это раз. В должники и в зависимость от коррумпированных чиновников не попал – это два. А главное, к чему он потом пришёл: закрывая одни возможности, жизнь всегда открывает новые. Через годик случай подбросил удачный рекламный проект, и телекомпания Черепанова заработала достаточно средств, чтобы выкупить – ещё до подорожания – замечательный недострой, даже более удачное, чем та общага, здание.

Вот и сейчас у Ивана, может, и приостановился некий карьерный и профессиональный рост, он отверг предложение переехать в столицу, зато у него есть возможность заниматься с Лёшкой зарядкой, учить его плавать, гонять вместе с ним мяч на площадке во дворе, а иногда сочинять и рассказывать на ночь сказки… Ни о чём не жалеть! Никогда! Не зацикливаться. Нужно только уметь ждать и ни в коем случае не становиться рабом материального. Лишняя собственность – это большое обременение, частичная потеря свободы и времени. Взять такой же «замок», как у Ковалёва, – впечатляет. Но придётся либо самому тратить, как минимум, немало времени и сил на заботу о коммуникациях, взаимоотношения с разного рода организациями и ведение всякой документации, не говоря уже об уборке, либо иметь дело с обслугой, бестолковым управляющим, которых нужно постоянно контролировать, чтобы они тебя не надули, не подвели под монастырь, – вечный конфликт. Владеть хоть банком, хоть страховой, хоть заводиком – значит не только чувствовать себя мелким вождиком, но и постоянно думать о финансах, сотрудниках, конкурентах, зарплатах, изменениях рынка. Иногда хлопоты о сохранении бизнеса сжирают куда больше сил, чем их тратится на его создание. И очень важно взять такую ношу, которая бы не нарушала некий личный баланс между преодолением трудностей и свободой.

Наверное, ему в жизни больше повезло, подумал Иван, учителя хорошие были. Бабушка любила повторять известную истину: ни одного метра с собой не возьмёшь. Чем больше твоя собственность, тем больше она тебя неволит, тем больше ты ей принадлежишь и тем меньше времени остаётся на себя самого, на личную свободу. Хотя бабушка с дедом жили скромно, раз в году она собирала вещи, которыми не пользовались в течение года, и относила в церковь для раздачи нищим. Всегда делала это легко и с радостью. Только недавно Иван понял, что найти свой, правильный, баланс, остановиться и не потянуться за лишним – это по нашим временам настоящий талант. Многие сильные мира сего, особенно из новых, спотыкались и горели именно на игнорировании этого простого правила.

Подъехавший к стоянке чёрный Audi громко просигналил, сообщая о прибытии очередного гостя. Звук автомобильного клаксона быстро вернул Ивана из воспоминаний в действительность. Пора идти представляться хозяевам. Черепанов достал подарки, вещи, ружьё, фотоаппарат и по тенистой аллее, под деревьями, ещё почти не тронутыми жёлтыми осенними красками, неторопливо направился к дому.

Иван ожидал, что гостей у Ковалёва в тот день соберётся поболее, но приехало всего четырнадцать человек. Из присутствующих Черепанов был знаком примерно с половиной. По работе в горсовете он знал Семёна Сергеевича Курочкина, председателя постоянной комиссии по вопросам городского хозяйства и коммунальной собственности, импозантного мужчину с шевелюрой, тронутой сединой, всегда одетого с иголочки и благоухающего дорогим парфюмом. Был шапочно знаком с Юрием Домбровским – заместителем городского головы, начальником финансового управления. Из областного начальства на мероприятие пожаловал заместитель главы госадминистрации по вопросам транспорта и связи Валерий Степанович Лукашук. Остальных Иван периодически где-то встречал, но близко знаком не был.

По маркам роскошных машин на стоянке у дома он определил друзей и бизнес-партнёров Константина Ковалёва. Их было человек шесть-семь, но шуму они создавали столько, как если бы их было человек двадцать. Время не смогло стереть с них отпечаток «весёлых девяностых» годов. Давно ушли в прошлое малиновые пиджаки, исчезли громоздкие, с длинными выдвижными антеннами, мобильные телефоны, окончательно отошли в гардероб спортсменов фирменные тренировочные костюмы, спрятались в сейфы массивные золотые цепи, уехали учиться уму-разуму в Кембриджи и Сорбонны любимые чада, но не выветрился из «пацанов» блатной разгульный дух. Черепанову нередко доводилось сталкиваться с такого типа ребятами и по работе в телекомпании, и в постоянной комиссии по вопросам содействия малому и среднему бизнесу. Они, как мухи в янтаре, навсегда застыли в том времени, став памятником ему и самим себе. Лёнчик, Славон, Боря Картавый – так называли они друг друга, и так обращался к ним Ковалёв. Иван сразу же забыл, кто из них кто, и, разговаривая с ними, предпочитал использовать нейтральные обороты, без конкретных имён.

Сопровождающие их дамы, видимо благодаря заранее полученным от супругов инструкциям, сразу же образовали собственный кружок и лишний раз в разговоры мужчин старались не вмешиваться.

Из столичных гостей Ивана познакомили с грузным неулыбчивым гражданином лет пятидесяти пяти с жидкими, зачёсанными назад русыми волосами. Сквозь старомодные очки в толстой роговой оправе тот смотрел куда-то сквозь Ивана ничего не выражающим безразличным взглядом выцветших серо-голубых глаз.

– Арсений Витальевич Григорович, – представился киевский гость и сразу же, даже чересчур поспешно, как показалось Ивану, отошёл, не проявив желания к дальнейшему продолжению знакомства.

– Это, бля, главный распорядитель имуществом Национальной академии наук, – чуть позже по-свойски объяснил Ивану один из колоритных друзей Ковалёва, кажется Славон, и при этом многозначительно обвёл глазами дом и территорию, смачно причмокнув губами. Мол, сечёшь, браток, связь?!

Ещё из столицы к Ковалёву наведался некто Ярослав – то ли помощник, то ли советник какого-то не известного Черепанову депутата Верховного Совета. Этот бойкий молодой человек бесцеремонно вмешивался в любые разговоры, рассказывал старые несмешные анекдоты, большинство из которых вставлял невпопад, и наконец, нашёл себе компанию среди жён друзей-товарищей Ковалёва, где и был с восторгом принят. В этом обществе его комплименты и рассказы воспринимались с неизменным восхищением и сопровождались громким женским хохотом. Однако ожидаемых и анонсированных хозяином столичных министров или хотя бы их заместителей на празднестве не оказалось. Среди гостей было ещё несколько неброских с виду крепких мужчин, которые стояли в стороне, не желая вступать в разговоры. Иван определил их как штатных сотрудников корпорации Ковалёва «2К», возможно связанных с вопросами безопасности.

Все чиновники, как местные, так и столичные, приехали сами, без жён или сопровождающей обслуги, и за ужином держались немного отстранённо, как бы подчёркивая свой государственный статус и важность выполняемых функций. Так продолжалось до той дозы выпитого, после которой предполагается некоторое ослабление собственного величия и постепенное сближение с народными массами. Но поскольку закуска оказалась изысканной и обильной, а выпивка дорогой и разнообразной, момент сближения представителей разных слоев общества наступил довольно поздно. Гости пили, ели, опять пили, но сильно не пьянели, за исключением, разве что, друзей хозяина – к одиннадцати вечера они успели напиться и протрезветь как минимум два раза. Сам Иван, чтобы поменьше ввязываться в стихийные дискуссии, тоже подналёг на виски «Джонни Уокер», разбавляя его соком сицилийского апельсина. Остановился он в этом увлекательном занятии, когда по легкой эйфории в организме понял, что ему, пожалуй, достаточно.

Так, изредка отвлекаясь на беседы о плачевном состоянии футбольного хозяйства в стране, он дотерпел до начала двенадцатого и тихонько, без церемониальных прощаний, чуть покачиваясь, отчалил в комнату для ночлега, выбранную ещё днём.

Выходя из холла, Черепанов чуть было не столкнулся с проходившим мимо хозяином. Ковалёв не преминул остановить его и, демонстрируя дружелюбие, стал похлопывать по плечу, приговаривая:

– Душевненько получилось, не правда ли, старина? Спасибо, что навестил. Ты небось думал, хапнул, мол, этот жадный Ковалёв заповедную усадьбу, ведь так? – Ковалёв метнул в Ивана короткий, причём совершенно трезвый взгляд. – И не возражай мне, знаю, что это так. Сам бы на твоём месте справедливым общественным гневом пылал. Но разве все тонкости объяснишь? Ещё немножко – и в нашем нищем государстве эта усадьба всё равно бы завалилась. И если не я, так кто другой её бы забрал и неизвестно что с ней сотворил. А я её восстановлю и для потомков сохраню. И для всех моих друзей двери эти открыты, так что милости прошу, Иван Сергеевич, заезжай. Хоть сам, хоть с семьёй, хоть с другом, хоть с подругой…

– Спасибо за приглашение. Но с такими благими намерениями вы, Константин Григорьевич, могли бы создать нечто своё, новое и не менее уникальное. Земля нынче дешёвая. Вон сколько степей в Донбассе не освоено. Да с сегодняшними-то возможностями и технологиями! Кстати, и специалистов, готовых работать за скромную оплату, тоже немало. Представляете, в XIX веке некий фон Графф провёл в этих краях эксперимент – вырастил настоящий лес, такой, что даже климат здешний изменило, – Иван запнулся от неожиданности проведенной параллели.

– А что, это мысль. Я бы сделал. Если б государство денег дало. Звучит заманчиво, но ты, брат, реально представляешь, какие это деньжищи?! И когда они отобьются? Да никогда. А теперь поразмысли по-трезвому: к чему нам такие сложности? У этого твоего героя – я, кстати, слышал о нём – другого варианта не было. И лес он опять же не на свои кровные посадил, а на казённые. И сколько он этих деревьев списал, сколько денежек себе в карман положил – один бог знает. Да все так делали. В карты небось играл, пил с тоски… Слышал я, что в конце концов уехал в Петербург – значит, подмазал кого надо. Иначе никак… А нам с тобой, дай бог, чтобы хватило сил всему тому, что уже есть, толк дать, зачем нам ещё? Так что заезжай чаще, всегда приму, – повторил Ковалёв своё приглашение, подчеркивая его реальность. Он явно вживался в образ эдакого помещика-благодетеля. – Думаешь, я для одного себя стараюсь? Зря, братишка. Вот в порядок усадьбу приведу, буду экскурсии пускать, ландшафтные конкурсы среди дизайнеров проводить. А что толку с тех советских заповедников было? Одни только секретари ЦК там охотились, а восстановительные работы не велись, потому что денег государство не выделяло.

– Ну ты размахнулся, Константин Григорьевич, с такими масштабами впору Лувр приватизировать, – не удержался от колкости Черепанов, нивелируя её добродушной улыбкой.

– А что, думаешь, не справился бы? Уж я дал бы ему лад, при том лёгко. Французы бы только спасибо сказали, и денежек мы с него раза в три больше отжали. И на реконструкцию хватало бы, и на реконструкторов. Вон Абрамович «Челси» прикупил – и молоток, ходят англичане как миленькие, – Ковалёв сделал вид, что не заметил иронии.

Черепанову был хорошо знаком этот приём навязчивого панибратства, подчёркнуто частое употребление местоимения «мы», якобы свидетельствовавшее о свершившемся факте их некоего единения. Иван на такие приёмчики давно не поддавался: мы – это мы, вы – это вы, а я – это я. Впрочем, и спорить у него никакого желания не возникало. Хотя было что возразить, особенно по части отличия жизненных ориентиров фон Граффа, но опыт подобного общения свидетельствовали, что никакие возражения не будут услышаны и приняты собеседником, потому что самому Ковалёву они не нужны.

В очередной раз похлопав Ивана по плечу, Ковалёв было побрёл к гостям, но, сделав пару шагов, остановился и, резко обернувшись, добавил:

– Да, тебя на днях Роман Борисович потревожит, ты ему не отказывай, пару минуток удели. Дело у него к тебе простое и хорошее, а я могу поручиться за порядочность этого хлопца.

Смысла фраз, которые затем произнёс хозяин усадьбы, Иван не уловил, но не особо об этом беспокоился.

– Я вот хотел всё по науке сделать. Думал собственную телекомпанию замутить… Хотя зачем, если у меня теперь такой дружбанчик есть? – и Ковалёв «дружески» повис на Черепанове, после чего неторопливо зашагал восвояси, на этот раз уже окончательно.

Черепанов ещё раз пожалел, что ввязался в столь бесполезную беседу. Учила же бабушка: не мечи бисер перед свиньями. От этого застолья, от банальности дежурных разговоров он устал больше, чем от суточной работы в студии. Хотелось отдохнуть, принять душ и завалиться спать, открыв настежь окна. Они выходили в сад, и свежий, ещё почти летний, вечерний воздух лился, наполняя комнату тишиной, спокойствием и ночными ароматами…

Из всех комнат, предложенных молодой хозяйкой Марго, Иван выбрал именно эту, в дальнем крыле дома. Ему хотелось отдохнуть в тишине одному, без «задушевных» ночных разговоров под коньячок и лимончик. «Официальные лица», как окрестил их Иван, поселились тут же, но на втором этаже. Вся остальная компания друзей Ковалёва расположилась большим шумным скопом в противоположном крыле дома. Домоправительница Марья Захаровна, или, как привык называть таких женщин Черепанов ещё со времён своей студенческой молодости, кастелянша, адаптировала его к пультам и навороченной панели управления банно-душевой кабиной, после чего принесла бельё.

«Видимо, так происходило и двести, и триста лет назад, когда какой-нибудь помещик по-соседски заезжал к владельцу усадьбы в гости и оставался до утра, – фантазировал Иван, укладываясь в постель. – Они так же богато ужинали, потом лакеи гасили свечи, и сосед отправлялся опочивать в отведённую ему гостевую комнату. А наутро для них так же была приготовлена ранняя охота. Но только настоящая, на лошадях, с гончими и легавыми псами и специально обученной свитой. Вот бы попасть в то время…» – Иван крепко уснул, словно провалившись в бездну. Не снилось ничего.

Проснулся он внезапно, от того что стало прохладно. Всё-таки конец сентября. И тут же пожалел об этом: гудела отяжелевшая голова, противно першило в горле. За окнами стояла кромешная тьма, свет звёзд едва протискивался сквозь кроны вековых деревьев, раскидистые ветви которых почти вплотную примыкали к фигурным рамам. Без семи минут три – холодным зеленым фосфором проинформировал циферблат хромированного «Зенита». Иван чуть прикрыл окна, налил полстакана «боржоми», предусмотрительно заготовленного кастеляншей, и, не спеша осушив, начал было укладываться в постель, но в этот момент какой-то странный шум за дверью в коридоре привлёк его внимание. Он прислушался. Непонятного происхождения поскрипывания, покашливания, переходящие в хлюпающий свист, то отчетливо слышались, то вдруг затихали. Мгновенно протрезвевший Иван тихонько подошёл к двери и замер – звуки как будто отдалились в направлении холла, но шагов слышно не было. По спине пробежали мурашки. Так часто случалось в Кандагаре. Но здесь-то не Афганистан!

Иван резко открыл дверь. Никого. Выглянул из комнаты в коридор – пусто. Может, охранник обходит дом, проявляя бдительность? Тоже не видать – только тусклый свет ночной лампы в дальнем конце коридора. Как тут не припомнишь слова Ковалёва о том, что он прикупил дом с привидениями. Но в ту же минуту его посетила другая, более реальная мысль, из киноклассики: «Пить надо меньше!». Черепанов ещё раз отхлебнул минералки – на сей раз прямо из бутылки – и снова приготовился завалиться на кровать. Но теперь уже за окном послышались тяжёлые шаги и обрывки разговора. «Это уж точно не привидения, а конкретные люди, призраки так не матерятся», – усмехнулся Иван. Действительно, мат в разговоре за окном был основным текстом, остальные слова – лишь связками в предложениях. По характерному произношению буквы «р» Черепанов различил в одном из говоривших Борю Картавого. Его собеседник больше молчал, отделываясь междометиями.

– Короче, б-ть, так, – пьяно картавил Боря, обращаясь к кому-то в темноте, – ситуацию надо срочно разрулить. Если выяснится, что это, б-ть, подстава, я, сука, наизнанку вывернусь, а виновного достану в любом месте. Понял расклад?

Шаги удалились глубже в сад, и оттуда послышался характерный звук направленных на кусты струй.

«Братва... Не зря про них столько анекдотов сложено. Свинья свиньёй так и останется, как её ни причёсывай, как ни одевай», – Черепанов с удовольствием уткнулся головой в подушку и мигом захрапел.

Глава 3
Виктор фон Графф. Детство
Метели мели той зимой сильнее обычного. Торговки в тулупах, укутанные в платки, тащили в больших плетеных корзинах свой товар. Шквалы ледяного дождя нещадно секли всякого, кто посмел выйти на улицу.

– Поберегись! – извозчик подхлестнул свою хилую лошаденку, которая с трудом тащила повозку, прорезавшую полозьями снежные намёты. – Поберегись, кому говорю, пришибу ведь!

Щуплый паренёк, согнувшись чуть ли не вдвое, шаг за шагом преодолевал всем весом своего тела напор встречного ветра. Он крепко прижимал к груди драгоценный сверток – лекарство для отца, который вот уже неделю не мог подняться с постели. Лучший в Овруче лекарь Берг дважды приходил к больному, который мучился сильным жаром и хрипами в лёгких, но облегчить его страдания смог только на короткое время.

– Вот вам рецепт, молодой человек. Эти порошки возьмёте в аптеке Кройца, что на углу Вознесенской и Садовой. Следите за регулярностью приёма – это важно. Если жар не пройдёт через два дня – сообщите. Хорошо бы вашего папеньку в госпиталь отправить, но сейчас нельзя – не довезёте.

Доктор нырнул в свои громадные валенки, взял коричневый кожаный саквояж и уже на пороге обернулся к Вите:

– Не забывайте о компрессах! И старайтесь не оставлять больного одного надолго.

– Спасибо, доктор. Если бы не вы, не знаю, что бы я делал.

Витя закрыл дверь, достал из комода несколько ассигнаций и стал одеваться…

– Глухой, что ли, барин? – извозчик зло рявкнул на мальчика, которого всё-таки пришлось объезжать, поскольку тот, словно и не услышав окрика, продолжал свой путь по прямой, навстречу ветру.

В прошлом году они с отцом похоронили маму, она сгорела от чахотки за неделю. Красивая в молодости женщина, она даже в болезни, когда черты лица необычайно обострились, сохраняла свою строгую красоту. После того как Берг сообщил, что шансов выжить у неё почти не осталось, Егор фон Графф изо всех сил старался держаться, но Витя был достаточно наблюдателен, чтобы заметить, что отец очень изменился, в нём будто что-то надломилось. Он всё чаще выходил из комнаты в расстроенных чувствах, с красными глазами, всякий раз отводя взгляд, чтобы ни сын, ни приходящая экономка не могли видеть его слабости.

За пятнадцать дней, последовавших после похорон, отец не проронил почти ни слова. Перемены в его характере стали разительными. Раньше жизнерадостный, душа компании, он стал сторониться людей, всё реже выходил из дому и к зиме заболел. Денег в доме становилось всё меньше. Для того чтобы лечить отца, Витя вынужден был продать столовое серебро.

С трудом открыв заметённую парадную дверь, Витя сбил снег с валенок, повесил гимназическую шинель на вешалку и поднялся к отцу.

– Кройц сказал, это чудодейственные порошки, – мальчик ответа не ждал, он знал, что отец в беспамятстве, но всегда с ним разговаривал. Теперь, когда у них не было возможности держать экономку, он вынужден был сам ходить в лавку, добывать дрова, топить камин и всякий раз рассказывал отцу, что видел, с кем встречался по дороге и о чём судачат на рынке торговки.

В моменты редкого облегчения Егор Степанович понимал, что силы покидают его окончательно и скоро сын останется сиротой.

Витя растворил порошки, как велел аптекарь, и, приподняв отца, поднёс к его губам тёплый раствор. Егор Степанович сделал глоток, другой – и откинулся на подушку.

– Мне осталось недолго, Витя, – у старшего фон Граффа уже не было сил говорить громко, поэтому он жестом попросил сына приблизиться.

– Не говорите так, отец, – на глазах мальчика появились слёзы, и ком подкатил к горлу.

– Это правда, сынок, я чувствую. Слушай меня внимательно. Когда это случится, пойдёшь к купцу Михаилу Городецкому. Он очень порядочный человек, в помощи не откажет, мы с ним давно дружны. Возьмёшь нужную для похорон сумму. Потом продашь с его помощью дом и из полученных денег отдашь долг. После отправляйся в Петербург. Там у тебя есть дядя – младший брат твоей покойной маменьки граф Литта. Запиши адрес, да не потеряй!

Витя не верил тому, что слышал. Уходил последний родной ему человек. Уходил, честно предупредив, но разве от этого могло быть легче мальчику тринадцати лет?

Отец положил руку на колено сыну.

– Твоя судьба теперь зависит только от тебя самого. Большими и честными трудами ты заработаешь себе уважение. Попроси графа определить тебя в лесной институт. Это благородный путь. И запомни: какие бы испытания ни преподносила тебе судьба, никогда не опускай руки, сын. Никогда! Бог никогда не даёт человеку испытаний больше, чем тот в силах вынести. Никогда никому не завидуй! Леность ведёт к зависти, зависть – к злобе, а это уже большой грех. Так только кажется, что чужой крест легче. И всегда будь честен, как бы трудно тебе не было. Обещаешь?

– Обещаю, – Витя слёз сдержать уже не мог, но катились они теперь по лицу не мальчика – мужчины, которому в жизни отныне приходилось рассчитывать только на себя.

Ночью отец умер.
* * *
– Сашка, дружище! – Виктор фон Графф и Александр Коптев не виделись несколько месяцев и уже порядком соскучились друг за другом. После поездки в Казанскую губернию фон Графф прибыл в лесной институт для поступления на второй офицерский курс. Было ему тогда двадцать два года от роду, его другу – полных восемнадцать.

– Небось опять привёз с собой два чемодана гербариев?

– На сей раз всего двадцать шесть папок, – Виктор улыбнулся, и друзья обнялись. – Швегельман¹ вовремя выделил комнату.

К тому времени студент Графф собрал и систематизировал такое количество растений, что директор лесного института принял решение выделить для его коллекции отдельное помещение. Это хранилище стало сродни библиотеке, где студенты могли изучать множество гербарных экземпляров из разных губерний Российской империи.

– А что, Виктор, сегодня снова будешь затворничать? Мы с Яроцким собрались в оперу. Будут давать «Руслана и Людмилу». Пошли с нами!

– Да я дома давно не был, хочу перечитать кое-что, – фон Графф слыл домоседом, и его редко когда удавалось вытащить в свет.

– Брось, друг, твоё возвращение следует отметить, – на этот раз Коптев решил не давать спуску своему излишне скромному товарищу. – А после театра непременно зайдём в какое-нибудь питейное заведение.

– Настырный ты, Саша, и чёрта уговоришь. По рюмочным я не ходок, ты же знаешь, а вот в оперу, так и быть, пойду, – несмотря на то что весь уклад его жизни был подчинен одной цели – служению науке, Виктор фон Графф счел посещение театра делом полезным – при случае будет о чём вставить пару слов в светской беседе.

В предчувствии восторга студенты вошли в Большой, или, как его еще называли, Каменный театр, о котором не раз слышали от своих более опытных старших товарищей. Да, тут было на что посмотреть и до начала представления!

Молоденькие барышни, шествовавшие под присмотром бдительных родителей, ревниво оценивали наряды модниц, а при появлении в поле их зрения какого-нибудь офицера обстреливали его глазками из-за веера.

Франтоватые поручики и капитаны выгодно отличались своей выправкой и парадной формой. На их фоне кители студентов лесного института особого впечатления не производили, но друзей это никак не смущало: пробьет и их час! В случае удачного окончания офицерских классов они тоже получат звание, наденут форму и будут служить. Если им не доведётся понюхать пороху – ну и что? А будет нужно, так не сдрейфят!

Прозвенел звонок, и студенты поторопились занять свои места на галёрке. В зале медленно погас свет, зазвучала музыка, и опера началась. Сверху всё происходящее на сцене выглядело как в сказке. Бутафорские доспехи и накладные бороды смотрелись отсюда как настоящие. Фон Графф заворожённо следил за разворачивающимся действом.

Будучи неискушенным зрителем, он несколько удивился, когда понял, что партию хазарского князя Ратмира исполняла молоденькая артистка. У неё был красивый, глубокий голос, но пела она как-то робко, держалась неуверенно, и Виктору почему-то стало жаль её. Откуда ему было знать, что накануне премьерша Анна Яковлевна Петрова-Воробьёва захворала, и в спектакль срочно ввели её однофамилицу – Петрову 2-ю, как говорили в театре. Неопытная певица еле успела разучить свою огромную партию и больше всего боялась сфальшивить. Зрители холодно приняли её, к тому же звучавшая музыка была настолько необычной, что легкомысленная публика, привыкшая к развлечениям, заскучала.

Общее настроение передалось на галёрку. Теперь студенты больше разглядывали нарядных дам, сидевших в ложах, наблюдали за юными девицами, которым не терпелось ускользнуть из-под родительской опеки. Наконец ко всеобщему облечению объявили антракт…

– Да ты, смотрю, к женскому полу неравнодушен. Хочешь, познакомлю с артисточками? Они девицы не гордые, может, какая с тобой и пойдёт… – Яроцкий лукаво взглянул на Виктора. – Только одно условие: замолви за меня словечко Швегельману, ты ведь у него в любимчиках ходишь.

Директор лесного института был явно недоволен Яроцким и давно бы отчислил нерадивого студента, но не хотел ссориться с его влиятельными родственниками. Яроцкий был не глуп от природы, но вместо того чтобы учиться, весело проводил время в студенческих пирушках да за кулисами театра – деньги у него всегда водились. Среди сокашников Владимир слыл отчаянным донжуаном и, бывало, похвалялся перед товарищами своими любовными похождениями. Фон Граффу всё это претило. Любовь за деньги казалась ему недостойным занятием. Перед глазами вставал пример отца, беззаветно любившего покойную матушку… К тому же Виктору совсем не хотелось рисковать расположением Швегельмана, выгораживая беспутного Яроцкого.

– В этом деле я тебе не помощник,– коротко ответил он и без всякого сожаления пошагал прочь из театра.

В следующий раз фон Графф посетит оперу только через двадцать четыре года.

Настойчивый звонок будильника вернул Черепанова к действительности. Просыпаться совсем не хотелось, но мысль о том, что с утра они собирались идти на охоту, заставила Ивана взбодриться лучше любого «энергетика». Он мечтал побродить по осеннему лесу в одиночестве, пофотографировать эту пушкинскую пору года в самом её начале, когда увядание едва коснулось природы. Ну и пострелять дичь, если попадётся. Иван был неплохим стрелком, и хотя на охоту выезжал редко и в основном по приглашению друзей, считался фартовым, потому что обычно возвращался, с трофеями, пусть и небольшими.

Он рывком поднялся с кровати. Голова после вчерашнего уже совсем не болела, да и вообще Черепанов чувствовал себя на удивление бодро. Видимо, свежий лесной воздух Молчановки действовал на организм целебно, не оставляя шансов даже лёгкому похмельному синдрому. Да и сон здесь, за городом, оказался более здоровым. Спал Иван хоть и недолго, но спокойно и глубоко. А ночные тревоги рассеялись с первыми лучами восходящего солнца. Что ни говори, а утреннее мироощущение человека кардинально отличается от вечернего. Утром всё представляется чётко и конкретно, сквозь призму реальности и рациональности, а вечером жизнь воспринимается более эмоционально, с оттенком романтики и мистики, страхов и причуд. Именно вечером люди склонны употреблять алкоголь, читать стихи, уходить в загул, совершать безрассудные, но красивые поступки. Впрочем, и неблаговидные тоже.

Черепанов с огромным удовольствием залез под душ, с первыми энергичными водными струйками его тело стало наполняться силой. Чтобы сильнее взбодриться, Иван резко чередовал прохладную воду с горячей, после чего хорошенько растёрся полотенцем и, выполнив несколько стандартных спортивных упражнений, окончательно привёл себя в порядок. Почувствовав себя в норме, он прихватил ружьё и фотоаппарат и поспешил к месту сбора – центральному крыльцу усадьбы. Там для гостей уже был накрыт большой стол, на котором кипел расписной самовар и стояли тарелки со свежайшими бутербродами – с икрой, бужениной и французским козьим сыром, заботливо поданные к раннему завтраку. В глубоком блюде, под вышитым рушником, сохранявшим тепло, томились горячие, с пылу с жару, аппетитные пирожки с мясом, капустой, картофелем и горохом. Видимо, их специально испекли на заре, чтобы успеть к утреннему сбору. «А жизнь-то налаживается!» – вспомнил Иван фразу из анекдота, ставшую классической.

За двадцать минут у крыльца постепенно собрались все желающие поохотиться. Их оказалось семеро. Остальные или не любили охоту, или просто решили поспать дольше, чтобы хорошенько отдохнуть после вчерашнего. Среди охотников был и хозяин со своими друзьями – Борей и двумя другими, имена которых Иван, как ни напрягался, вспомнить не смог. Все они облачились в фирменные охотничьи камуфляжные костюмы и постоянно хвастались друг перед другом дорогими ружьями. Черепанов, неплохо разбиравшийся в оружии, заметил у одного из них знаменитый Remington Model 700 – культовую модель, которая была одной из самых популярных на рынке. Борис держал Holland & Holland Royal Double Rifle, – английское ружьё, лучшую двустволку в Европе. Сам же Иван укомплектовался «вертикалкой» – российским ИЖ-27, которым он был вполне доволен и который за десять лет службы ни разу не подвёл его.
Как всякий человек, долго и в силу необходимости общавшийся с оружием, Иван ценил его за практичность и функциональность. Он относился к нему как каменщик к хорошему мастерку, как столяр к рубанку или стамеске. По кандагарской молодости он хорошо помнил убойную силу трофейных «буров» – всех этих «ли-энфилдов», «маузеров», «генри-мартинов», оставленных англичанами в Афганистане более ста лет назад. Один из таких вполне мог принадлежать другу Шерлока Холмса доктору Джону Ватсону, военному врачу Королевского экспедиционного корпуса. В умелых руках эти старые длинноствольные убийцы несли смертельную опасность. Не говоря уже о музейных «мультуках»: двойной заряд пороха в шестигранный ствол, стальной шарик из разбитого подшипника вместо пули – и с двухсот шагов борт БТР прошивался насквозь, как картонная коробка. И плевать, что приклад исцарапан, что лак давно облез, что воронение на стволе и затворе вытерто до серого металла – машинка работала безотказно! А резное ложе, узоры, позолота – это всё понты и дешёвая рисовка. Хоть и дорого оплаченная. Впрочем, подумал Иван, мысленно усмехнувшись, это моим сегодняшним «коллегам» лучше не говорить – не поймут. А то и обидятся.
Все друзья Ковалёва выглядели довольно бодро, несмотря на количество выпитого накануне. Видимо, давала себя знать регулярная тренировка в этом непростом деле, ну и волшебный лесной воздух Молчановки.

Из киевских гостей на охоту пожаловали только двое – Арсений Григорович из Академии наук и тот молодой помощник депутата, имя которого Иван тоже не запомнил. Судя по унылой гримасе на лице, Григорович не особенно желал этим утром топтать влажный ковёр из опавших листьев, хвои и увядшей травы. Он не был заядлым охотником, но Ковалёв настойчиво уговаривал его, снабдив одним из лучших своих ружей – Merkel, «вертикалкой» модели 2000Е. Помощник депутата, наоборот, жаждал поучаствовать в столь респектабельном и специальном развлечении, проявлял всяческую активность, задавал вопросы, по которым было понятно, что он совсем не охотник. Но участие в таком мероприятии непременно запишет себе в актив и потом долго и много будет рассказывать, где и с кем охотился. Ему Ковалёв тоже выдал ружье, правда похуже, чем Григоровичу. Из представителей местной администрации не было никого, но Ковалёв объявил, что Лукашук и Курочкин ещё на рассвете ушли на озеро рыбачить, и с усмешкой предупредил, чтобы их случайно не приняли за уток.

После короткого инструктажа руководитель охоты показал стрелкам на карте их номера, и все участники вышли из усадьбы. Свежий, по утреннему прохладный лесной воздух вливался в легкие сам, без дополнительных усилий, его хотелось «пить» часто и глубоко… Углубившись в лес, охотники постепенно рассредоточились и, став на свои номера, принялись заряжать ружья и осматриваться. Ивану досталось место у озера, там, где обычно устраиваются на зимовье утки. Он быстро и с удовольствием оторвался от остальных. Петляющая лесная тропинка должна была вывести его к большому голубому «блюдцу», которое спряталось за высоким холмом, поросшим травой и кустарником.

Первый небольшой подъём в горку с непривычки показался Ивану крайне сложным. Со всех сторон его, как в почётном карауле, обступили дубы-великаны. Звезды на небе уже совсем потускнели, лёгкий ветерок слегка щекотал щёки. И так легко и радостно было на сердце, как будто отлетели куда-то далеко прочь все заботы и неприятности, будто их вообще не существовало. Казалось, только ты один если не на всей Земле, то уж на этом материке точно. Это чувство наверняка знакомо каждому охотнику, любому, кто любит и понимает природу. Вдруг в эту почти сказочную полусонную реальность ворвался какой-то пронзительный, противный звук. Иван машинально выхватил смартфон, откуда донёсся, наверное, красивый и приветливый, но такой неуместный сейчас девичий голос:

– Здравствуйте, Иван Сергеевич, меня зовут Светлана, я представляю компанию вашего мобильного оператора. У нас появилась новая услуга. Если позвонивший вам абонент скрыл свой номер, мы всё равно сможем его определить с помощью специальной технологии, и вы, как обычно, увидите этот номер на своём экране. Стоимость услуги всего семьдесят пять гривен в месяц…

– Спасибо, Светочка, не нужно, – сдерживаясь, чтобы не нагрубить, перебил барышню Черепанов, – если не ошибаюсь, полгода назад примерно за ту же сумму вы предлагали мне услугу обратного плана – скрывать при звонках мой номер от других?

– Совершенно верно, и эта услуга также существует…

– И какой же тогда во всём этом смысл? Неужели я похож на сумасшедшего? До свидания, и передайте своим маркетологам, пусть лучше качество связи улучшают…

«Не удивлюсь, если обе эти программки придумали одним махом. Очень распространённая практика. Одни и те же люди разрабатывают вирусы и антивирусы, болезни и лекарства, одни сажают людей в тюрьму, другие их выпускают, при этом делят деньги, совместно «зарабатывая»», – отметил про себя Иван. Ему захотелось отключить трубку, но он поймал себя на мысли, что, увы, не может это сделать. Конечно, Ольга без дела звонить не станет, но мало ли что у них с Лёшкой. Или на работе… Да и с точки зрения безопасности лучше не отключаться, и Иван поставил аппарат на бесшумный режим, ощущая, что степень несвободы от этой дурацкой трубы – это и есть своеобразная дань эпохе и обстоятельствам, платой за те возможности, которыми он пользуется. Среди друзей Черепанова имелся один человек – Саня Якибчук, который в течение пятнадцати последних лет каждую субботу ходил с друзьями играть в футбол, а потом париться в баню. Невзирая на болезни, землетрясения, революции, свадьбы, дни рождения, проблемы по работе, он не пропустил ни одного мероприятия, исчезая из эфира на полдня. У Ивана так не получалось, но он всегда этот пример поддерживал и стремился к нему.

Неожиданно он мысленно вновь вернулся к теме «яда и противоядия». Вспомнился сюжет, показанный на днях одним из столичных телеканалов. Заезжие телевизионщики поведали зрителям о том, что в Первомойске, на Луганьщине, в милиции работают отъявленные демоны. В качестве доказательства местный житель (с закрытым лицом) рассказал, что нехорошие милиционеры «предлагали» ему с помощью угроз сдать подельников, с которыми он воровал уголь из вагонов. А жена некоего задержанного добавила, что её мужа арестовали неизвестно за что, оставив без средств к существованию многодетную семью. При этом камера крупным планом показывала заплаканных детишек. Затем адвокат сообщил, что его подзащитного жестоко избивали… Мельком показали и начальника милиции, который называл статью, по которой возбуждено дело.

Именно этого человека, бывшего опера, Черепанов знал лично, и давно. Год назад Александра Владимировича перевели начальником горотдела милиции в Первомойск. Бывший афганец, он как раз и отличался от многих работников правоохранительной системы прямотой и принципиальностью. Нет, он не был идеалистом, но знал жизнь, подлости и беспредела не допускал и требовал того же от подчинённых, к которым относился по-отечески. А из сюжета следовало, что это некий бесчеловечный злодей, от которого, естественно, органам впору очищаться. Иван набрал номер Александра Владимировича и поинтересовался в шутливом тоне, как чувствует себя главный первомойский «коррупционер».

– А мне не до шуток, Иван Сергеевич. Представляешь ситуацию: ранее судимый, нигде неработающий детина на железнодорожной станции, пригрозив ножом, отобрал у местного жителя кошелёк и документы. Разумеется, мы злоумышленника нашли и задержали. А потом следователю позвонил мой предшественник, за ним адвокат намекнул, что, если не отпустим задержанного, мне здесь не работать. Телевизионщики, когда приехали, клялись, что снимают объективную передачу, я им всё подробно рассказал. Обещали побеседовать с потерпевшим, видели акт судмедэкспертизы, который подтверждает, что задержанного не били. А в эфир ничего этого не дали, ещё и многодетную неблагополучную женщину приплели, якобы у них с обвиняемым гражданский брак. И я с двумя фразами как будто оправдываюсь. Теперь доказывай, что не верблюд. И зачем им это? Неужели за деньги?

– Не обязательно. Может, кто-то их начальство попросил, а группа не разобралась. Или не захотела разбираться – получилось бы, что зря в командировку съездили. Подумаешь, ментов не по делу покритиковали. Для самоуспокоения всегда отмазка найдётся: мол, менты всё равно гады. Можно, конечно, на телевизионщиков в суд подать.

– Тут и так дел невпроворот, да ещё суд, хлопоты, переживания… И когда это завершится? А в интернете каждый день по сотне просмотров сюжета…

Черепанов тогда позвонил директору канала и как коллега постарался объяснить ситуацию. Сюжет, правда, убрали. Безусловно, все, кто знает этих людей и что на самом деле произошло в Первомойске, – посмеются. А кто не знает – таких ведь большинство? Можно, конечно, во всём разобраться, собрав информацию в интернете. Но станет ли кто-нибудь этим заниматься? Только те, у кого есть желание докопаться до истины и… возможности для этого. А таких процентов десять от силы. Во всяком случае – пока. Иван призадумался. Стало быть, в XXI веке облапошить население, несмотря на доступность информации, довольно легко. Запустить в мозги «тараканов», а потом их активизировать. Он аж содрогнулся от неприятности своего открытия. Выходит, даже сегодня очень легко манипулировать обществом. Деньги и технологии могут запросто одурманить сознание масс, как это некогда удалось сделать Сталину и Гитлеру – «зарядить» целые народы на поиск врагов. Даже компас, помещённый в специальное поле, теряет ориентацию. Можно организовать информационную среду, а она начнет ломать мозги и психику стойких к пропаганде людей. О, ужас! И как реально этому противостоять?! А выход-то есть, и очень простой. Нужно, чтобы как можно больше людей стали моральными – тогда больше шансов, что они всякие мерзости в эфир пускать не будут, и чтобы как можно меньше людей оставались бедными и необразованными – тогда они на такую дешёвую дезу не только не поведутся, но и сделают её авторов и заказчиков политическими трупами. Довольный своим гениальным открытием, Иван бодро зашагал по тропинке.

Продвигаясь по лесу, Черепанов частенько останавливался, чтобы сфотографировать какое-нибудь укромное местечко. Вот коварный паук сплёл на кусте рябины свою ажурную, переливающуюся в косых лучах солнца паутину. Вот семейка грибов-подосиновиков с пугливым любопытством выглянула из-под опавшей листвы. Вот кукушка устроилась на ветке и начала отсчитывать своим призывным «ку-ку» жизненный срок тому, кто успел на неё загадать… А вот и ольшаник. Не так давно сюда частенько прилетали на кормёжку тетерева, сразу определил Иван.

Небо на востоке пылало красным. Трясогузки сновали по кустам, собирая зазевавшихся жуков. Из парка с ночёвки возвращались крикливые вороны. Черепанов приготовил ружьё, зарядил оба ствола «четвёркой» и осторожно вышел на берег ручья, ведущего к озеру. Уток не было. Он медленно двинулся вниз по течению, по тропе, петляющей вместе с ручьём меж ивовых зарослей. Откуда-то со стороны леса послышался посвист рябчика, но Иван не стал отвлекаться. Так он прошёл около километра, пока не вышел к озеру. Ручей шумно вливался в озеро, чтобы на другом его берегу незаметно выбежать в ивовых зарослях и, петляя, направиться дальше. На озере ветер дул сильнее, он гнал по воде волны с белыми «барашками», которые разбивались о прибрежные камни.

Солнце уже высоко повисло над жёлто-зелёными деревьями. В кустах под крутыми берегами таились прекрасные места для уток. Здесь было тихо и безветренно. В этих небольших заводях утки могли найти достаточно корма. Иван решил остаться здесь в засаде. В напряжённом ожидании он провел около тридцати минут. Ему уже мерещились то тут, то там в зарослях утиные головы. И вдруг среди пожухлых водорослей, плававших по водной глади небольшой заводи, действительно показалась голова утки. Черепанов тут же поймал её на мушку. До неё было так близко, что ему даже пришлось немного попятиться. Он не сделал и двух шагов, как справа от утки, словно из-под воды, с шумом вырвался красавец селезень. Иван выстрелил, и селезень, сделав двойное сальто, плюхнулся в озеро.

Стреляя, он краем глаза заметил, что над водой поднимается другой селезень, а за ним ещё одна утка. Но пока перезаряжал ружьё, птицы скрылись за кустами. Перейдя по поваленному дереву на другой берег ручья, Иван подобрал трофей и, разложив селезня на траве, полюбовался его оперением. Сфотографировал на память об удачном выстреле. Присел на упавшее дерево. Он совсем не устал, и ни есть, ни возвращаться в усадьбу ему не хотелось. Где-то вдалеке периодически гремели выстрелы, видимо, остальные охотники – кто в самом лесу, кто ближе к озеру – тоже испытывали своё охотничье счастье. Через некоторое время послышался звук охотничьего рожка – сигнал окончания охоты.

Черепанов решил ещё часок-полтора побродить по лесу, пофотографировать и вернуться в усадьбу часам к четырём – на это время был назначен прощальный обед, а после вместе с остальными уехать домой.

Назад Иван возвращался по лесной тропе, уходившей вглубь сосняка. Ветер совсем затих, тишина окружала со всех сторон. Вот такое безмолвие и отличает осенний лес от весеннего. Весной бы тут всё кипело-бурлило от птичьих голосов. И в этой осенней тишине постепенно начинаешь слышать деревья, кусты, траву – всё, что сначала кажется безмолвным…

Солнце уже садилось за деревья, когда Черепанов неожиданно вышел из густого сосняка на знакомую тропинку и двинулся по ней к дому, то замирая от восторга на изумрудных, сотканных из травы и мха полянках, то петляя среди хороводов белоснежных берёз. Через полчаса неспешной ходьбы он был на месте.

Иван вернулся в усадьбу одним из последних. Все, кроме Григоровича, уже прибыли, и делились впечатлениями от охоты. Ковалёв подстрелил огромного красивого глухаря – мохнатые с роговицами лапы, огромный стального цвета загнутый клюв и чудное коричнево-чёрно-синее с белыми пятнами оперение. С виду он весил больше трёх килограммов. Кто-то из друзей Константина Григорьевича сумел добыть небольшого рябчика. В общем, охотничьи трофеи были, ещё бы им не быть в таких угодьях! Каждый наперебой рассказывал о том, как метко стрелял, но чуть-чуть промахнулся – кто в зайца, кто в тетерева, а один из охотников даже клялся, что видел кабана, но не решился в него стрелять, мол, калибр не тот. Дичь сразу отдали на кухню Марье Захаровне, а участники охоты уже «разминались» у сервированного закусками и выпивкой стола. Правда, учитывая, что многие были за рулём и сегодня им предстояло возвращаться, на спиртное особо не налегали. Остановить в дороге их никто не посмеет, а если и махнёт «палочкой» неопытный сержант по ошибке или незнанию, то специальная бумага на этот случай была припасена у каждого. Так-то оно так, но бережёного, как известно, и Бог бережёт.

Иван перехватил пару бутербродов с паштетом из гусиной печёнки, выпил чашку обжигающего кофе и отправился в отведённую ему комнату принять душ, собрать вещи и переодеться перед дорогой.

Когда он вернулся, уже смеркалось. У стола толпились практически все гости, что-то оживлённо и тревожно обсуждая. Когда Иван подошёл ближе, он понял, что Ковалёв и ещё несколько «охотников», пытаются безуспешно дозвониться Арсению Григоровичу, который до сих пор не вернулся из леса. На их звонки никто не отвечал, хотя этот лесной участок усадьбы, пусть и не полностью, но был в зоне мобильного доступа. Понимая, что Григорович, будучи не очень опытным охотником, мог заблудиться несмотря на выданный ему компас и предварительно проведённый инструктаж, решили все вместе, переодевшись и взяв фонари, пойти по маршруту академика и найти его.

– Сначала его поищет моя охрана, – успокоил разгорячённых гостей Ковалёв, – я уже отправил охранников в лес. У нас мощные квадроциклы, так что ребята быстро отыщут Арсения Витальевича... Заблудиться в здешних лесах при желании можно, но далеко уйти – не получится. Тем более что Арсений Витальевич в его возрасте и при его спортивной подготовке не такой уж шустрый ходок.

– Надо было идти с ним в паре, – пережёвывая «махан», с усмешкой промычал уже хорошо принявший на грудь шрекообразный Сявон, – завёл бы его, блин, как тот Сусанин поляков, а потом сказал: хошь назад – делай профэссором. А шо, счас профэссором не быть – западло.

Никто из присутствующих не засмеялся. Видно, не только Черепанов почувствовал в возникшей ситуации какую-то угрозу. Даже Сявон, уловив реакцию окружающих, добавил:

– Да не ссыте вы раньше времени, волков да медведей в этих местах нет, а погода тёплая. Устал, сел, заснул где-нибудь на пеньке и ждёт, когда его заберут. Говно вопрос. Давайте лучше накатим по маленькой за его счастливое возвращение.

Однако веселье уже не клеилось. Дамы картинно волновались и тихонько шушукались в стороне. Кто-то курил в беседке и звонил по телефону. Некоторые городские чиновники, сославшись на неотложные дела, уже начали собираться в дорогу, не дожидаясь обещанной дичи с шампанским и возвращения Григоровича. А ещё через несколько минут у Ковалёва зазвонил мобильник. Он взглянул на высветившийся номер:

– Вот мои орлы докладывают, наверное, уже нашли пропащего. Сейчас узнаем, где они…

Но судя по внезапно изменившемуся выражению его лица, Черепанов понял: случилось что-то нехорошее.

– Ничего там не трогайте, – прохрипел в телефон осипшим голосом Ковалёв. – Оставайтесь рядом с ним и сбросьте мне точные координаты места. Я быстро вызываю ментов, пусть разбираются сами.

Он отключился и медленно оглядел гостей:

– Они нашли Арсения Витальевича, – произнёс Ковалёв, переводя взгляд от одного гостя к другому. – Нашли тут недалеко, в сосняке за балкой, километра четыре отсюда. Говорят, огнестрельное ранение в голову. Он, кажется, уже мёртв.

Глава 5

Дело ясное, что дело тёмное

На следующий день Черепанова вызвали на допрос в следственное управление. Как понял Иван, туда вызывали всех, кто в тот день находился в усадьбе Молчановка.

Черепанов подробно рассказал молодому капитану Сидорченко обо всём, что знал и видел в тот трагический для Григоровича день: как собирались на охоту, как разошлись по лесу и как потом, волнуясь, ожидали Арсения Витальевича у дома. Подозревать кого-либо из присутствовавших у Ивана оснований не было, о чём он тоже сообщил Сидорченко. Правда, умолчал о своих ночных приключениях после застолья и случайно услышанном под окном разговоре, так как посчитал это не относящимся к делу. Ничего подозрительного, чём активно интересовался следователь, в день охоты Иван не заметил. Как выяснилось позже, Арсений Григорович умер от выстрела, произведённого практически в упор, причём из ружья, с которым он пошёл на охоту. По заключению судебно-медицинской экспертизы, это случилось около двух часов пополудни. Естественно, алиби у Черепанова, как и у остальных участников охоты, не было. Каждый охотился самостоятельно, почти все слышали в лесу выстрелы, но какой из них стал смертельным для Григоровича, никто, понятное дело, не знал. Черепанов подробно ответил на все вопросы рано полысевшего капитана, подписал протокол допроса и уехал в телекомпанию, дав обещание не покидать страну до конца расследования.

Настроение было паршивым, и осадок на душе горьким. Ведь не хотел же ехать в гости к этому Ковалёву! Что и говорить, история неприятная, под подозрением оказались практически все, кто находился в тот день в Молчановке. Интернет-издания начнут перечислять гостей Ковалёва в тот трагический день и обсуждать их связи, а значиться в такой компании Ивану было не особо приятно – лишний повод для кривотолков. Благо, через пару дней, у него была запланирована недельная командировка во Львов по линии горсовета, и Иван рассчитывал отвлечься там от случившегося.

Иван уже собирался на выход, когда дверь кабинета приоткрылась, и Аня в несвойственной для себя манере с виноватым видом сообщила:

– Иван Сергеевич, тут настаивают, что с вами договорено…

Из-за её спины возникла энергичная улыбающаяся фигура черноволосого, хорошо сохранившегося мужчины средних лет. На нем был модный, свободно сидящий пиджак оливкового цвета, безупречно выглаженная белая сорочка, франтовато повязанный шёлковый галстук в сине-красную крапинку, прихваченный дорогой золотой булавкой, и с такими же золотыми запонками. Рука респектабельного посетителя легко удерживала бежевый портфель из тонкой кожи. «Пёстро, но со вкусом», – успел отметить про себя Черепанов.

– Иван Сергеевич, я знаю, что мысли ваши уже не здесь и дико извиняюсь за вторжение без звонка, но грех было не использовать эту возможность и отложить всё ещё на неделю-другую. Поэтому обещаю не задерживать вас свыше семи минут, прошу засечь, – незнакомец взглядом кивнул на часы. – Я – Альмак, Роман Борисович. Представляю дружественное информационное агентство «Точка». Хотим с вами поработать в удобном для вас формате и на выгодных для вас условиях. Вот проект договорчика – всего на полторы странички. Мы заинтересованы, чтобы вы дали отмашку и дело пошло. В договорчик вносите любые правочки, которые посчитаете нужными. Мы ни на что не претендуем. За вами остаётся право поступать с нашими материалами по своему усмотрению – снимать, редактировать. Я знаю, что такое редакционная политика, поэтому чту все ваши расклады и акценты до мельчайшей запятой…

Иван быстро пробежал договор. Действительно, с точки зрения защиты прав и интересов черепановской телекомпании «Зенит» всё выглядело безупречно и заманчиво. Иван поймал себя на мысли, что договор составлен именно так, что не остается никакого повода отказать в его заключении. Это уже будет выглядеть как недружественный шаг. Люди предоставляют материалы, платят немалые деньги за упоминание названия своего агентства в эфире, ни на что не претендуют и заранее со всем согласны. Некое внутреннее чутьё подсказывало, что именно в этом и может заключаться подвох. Но Черепанов отогнал сомнения – в конце концов, нельзя быть таким перестраховщиком. Можно поработать, а если возникнут проблемы – тогда и решать их, тем более что договор предусматривал возможность расторжения в одностороннем порядке по инициативе телекомпании «Зенит». Черепанов поставил свою визу и передал проект документа Ане для согласования и визирования юристами и маркетологами, после чего пожал руку приветливому и довольному Альмаку и наконец уехал.

Перед отъездом, повинуясь скорее интуиции, чем профессиональному любопытству, Черепанов поручил Заборскому собрать как можно больше информации об усадьбе и её новом владельце, хотя знал, что Виталий и сам уцепится за этот случай и будет копать со всем своим неуёмным усердием. Как-никак, а гибель главного распорядителя имуществом Национальной академии наук Украины – такое в их в области не каждый день случается.

И очень хорошо, что эта его командировка запланирована именно сейчас, пока идёт это расследование. Может, там, вдалеке от дома, в работе, ему удастся полностью отвлечься от этого неприятного ощущения навязанной сопричастности. Поэтому в Западную Украину он собрался по-военному быстро и улетел с чувством облегчения.

Семь дней пролетели как одно мгновение. Семинары, конференции, поездки, диспуты с коллегами… Да и сам город произвел на Ивана неизгладимое впечатление. Раньше он был во Львове только проездом, а сейчас смог полностью окунуться в его сказочную атмосферу. В отличие от промышленно-провинциальной Лугани, во Львове царила особая атмосфера средневекового города: узенькие, вымощенные брусчаткой улицы, величественные католические храмы, сохранившиеся в своём первозданном виде. Львовскими улочками можно бродить целыми днями, каждый раз открывая в них нечто новое. Ивану нравилось, что в архитектуре города причудливо смешались готика и барокко, ренессанс и романский стиль, рококо и ампир, современная эклектика и конструктивизм. Иван с коллегами из других городов вечерами любили посидеть в маленьких уютных кафе или оригинальных ресторанчиках.

Домой Иван возвратился посвежевшим и отдохнувшим. Но история в Молчановке занозой засела в голове. Особенно после посещения Львова и знакомства с его жителями, бережно относящимися к своим историческим памятникам. История требовала продолжения.

– Анечка, Заборского ко мне, срочно! – скомандовал Иван секретарю сразу после проведения утренней планерки и разбора текущих дел. – Надеюсь, сейчас он на месте? И два кофе покрепче.