Исследования выполнены при финансовой поддержке рффи, проект 09-06-99000 «Механизмы формирования интрапсихического конфликта при артериальной гипертензии»

СУИЦИД В ФИЛОСОФИИ, ИСТОРИИ,

РЕЛИГИИ И КУЛЬТУРЕ

1.1. Суицид как философская проблема

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, –

Вот и сейчас – как холодом подуло:

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль

И Маяковский лег виском на дуло.
В.С. Высоцкий «О фатальных датах и цифрах» [1971]
Самоубийство изучалось философами задолго до возникновения суицидологии как отрасли медицинской науки. Начиная с античности до наших дней, философия придает большое значение проблеме сознательного прекращения человеком собственной жизни. Философская разработка проблемы самоубийства неразрывно связана с понятиями смерти, свободы выбора и воли, а также смысла жизни человека.

Греко-римская культура относилась к самоубийствам неоднозначно. Самоуничтожение было связано с пониманием греками и римлянами свободы, являвшейся одной из основных идей их философской мысли. Для них свобода состояла, прежде всего, в свободе от внешнего давления, в самостоятельном контроле собственной жизни. Ее высшей формой становится свобода в принятии решения – продолжать жизнь или умереть. Древнегреческих философов в зависимости от точки зрения на допустимость самоубийства можно разделить на три группы. Пифагор и Аристотель противостоят эпикурейцам, киникам и стоикам, Платон и Сократ занимают промежуточную позицию.

Терпимое отношение к суициду содержится во взглядах Сократа. Существенно, что Сократ устанавливает ассоциативную связь между бессмертием души и добровольной смертью. Платон был уверен, что злые поступки тела оскверняют душу, делая ее несчастной, и не дают возможности полностью отделиться и вернуться в мир идей. Это идеальное существование после смерти, не являясь прямым призывом к суициду, тем не менее, создавало вполне определенную атмосферу, заставлявшую человека поверить, что уход от земной жизни является единственным путем к совершенному бытию.

Тема самоубийства была одной из основных в письмах Луция Аннея Сенеки. Смерть, по мнению Л. Сенеки, должна быть хорошей, то есть лишенной страсти и эмоций. Для него основным критерием являлась этическая ценность жизни: «Раньше ты умрешь или позже – неважно, хорошо или плохо – вот что важно. А хорошо умереть – значит, избежать опасности жить дурно». Цицерон, Сенека и автор «Сатирикона» П. Арбитр свои философские взгляды претворили в жизнь.

Жесткие установки христианства, закрепленные на Западе постановлением Тридентского собора (1568), официально признавшего на основании заповеди «Не убий» суицид убийством, почти на полтора тысячелетия в большинстве государств Европы определили доминирующее отношение общества к самоубийцам.

В эпоху Возрождения возвращаются взгляды античных философов на самоубийство, прежде всего в смысле более взвешенного отношения к нему по сравнению с порой Средневековья. В «Опытах» французского мыслителя Мишеля Монтеня эта проблема становится не только экскурсом в античность, но и оправданием допустимости самоубийства в психологическом смысле («По-моему, невыносимые боли и опасения худшей смерти являются вполне оправданными побуждениями к самоубийству») и в правовой плоскости («Подобно тому, как я не нарушаю законов, установленных против воров, когда уношу то, что принадлежит мне, или сам беру у себя кошелек, и не являюсь поджигателем, когда жгу свой лес, точно так же я не подлежу законам против убийц, когда лишаю себя жизни»). По мнению Монтеня, в руках самого человека решение вопросов, связанных если уж не со своей жизнью, то со своей смертью, можно быть недовольным жизнью, жаловаться на нее, тяготиться ей и даже ненавидеть и стыдиться ее, но смерть у человека никто не сможет отнять. По этому поводу М. Монтень писал: «Почему ты жалуешься на этот мир? Он тебя не удерживает; если ты живешь в муках, причиной тому твое малодушие: стоит тебе захотеть – и ты умрешь».

Новое время продолжило традицию толерантного отношения к суициду, что нашло классическое выражение в знаменитом эссе английского философа Дэвида Юма «О самоубийстве». Юм полагал, что вопрос о самоубийстве нисколько не противоречит промыслу Божьему. Все события производятся силами, дарованными Богом, а потому и всякое событие одинаково важно в беспредельной вечности. Добровольно прекращающий свою жизнь человек вовсе не действует против воли Божьей, его промысла и не нарушает мировой гармонии.

Немецкий философ Эммануил Кант заявлял, что самоубийство является оскорблением человечества. Проблема суицида досадным образом нарушала логическую и эстетическую целесообразность в природе и человеке. Для философов, которые стремились к созданию всеохватывающих и логически ясных систем, основанных на синтезирующих принципах разума, в лучшем случае был характерен взгляд свысока на такие феномены опыта как самоубийство, упрямо не желающие ложиться в прокрустово ложе мыслительных обобщений. Э. Кант оправдывал абсолютный моральный запрет на самоубийства ввиду присущего этому акту внутреннего противоречия: мы не можем предпринимать попытки улучшить свою участь путем полного саморазрушения; самоубийство – это эгоистический акт, поэтому оно парадоксально и на основании логики является актом поражения. Функцией чувства любви к самому себе является продолжение жизни, и она входит в противоречие с собой, если приводит к самоуничтожению. В этих рассуждениях нельзя не усмотреть амбивалентности – наличия двух несовместимых целей, нередко проявляющихся в акте добровольного ухода из жизни: желания умереть и желания улучшить свою жизнь.

Иначе рассуждал Артур Шопенгауэр. Драматические перипетии собственной личной истории сделали одиночество для философа естественным состоянием и породили отношение к жизни, в которой невозможно счастье, а торжествуют зло и бессмыслица. Если отрицается «воля к жизни», то возникает экзистенциальная вина, которая усугубляясь ведет к различным степеням самоотрицания человеческой самости вплоть до самой кардинальной. Но в то же время только в самом человеке, в бездне его жизненного неблагополучия и неизбывных страданий берут начало надежда и сочувствие. Феноменологическая отзывчивость Шопенгауэра способствовала тому, что лучшие страницы «Мира как воли и представления» посвящены его мыслям о природе самоубийства.

Поводом для размышлений Федора Михайловича Достоевского над проблемой самоубийства послужило самоубийство в декабре 1875 года во Флоренции 17-летней дочери А. И. Герцена, покончившей с собой из-за неразделенной любви. Ее «аристократически-развратному» уходу из жизни, который возмутил писателя, он противопоставляет «нравственно-простонародное» – кроткое, смиренное самоубийство швеи, выбросившейся из окна с иконой. Кроме того, он моделирует внутренний монолог «самоубийцы от скуки», «идейного самоубийцы», разочаровавшегося в мироздании, который вполне мог бы принадлежать его современнику – Филиппу Майнлендеру. Этот немецкий философ создал теорию, трактующую историю Вселенной как агонию разлагающихся частиц умершего Бога, и обосновал необходимость собственного добровольного ухода из жизни, реализовав его на следующий день после выхода его главного труда.

Необходимо отметить особую поглощенность добровольным уходом из жизни экзистенциализма. Основным предметом философской рефлексии Серена Кьеркегора становится абсурд существования – «состояние души, когда пустота становится красноречивой, когда рвется цепь каждодневных действий, и сердце впустую ищет утерянное звено». С. Кьеркегору, исследовательский луч которого был направлен на «духовный космос», неуютно и тесно в любой объективистской систематической философии, чуждой человеку и его «возлюбленной экзистенции»: «...самоубийство – это единственное экзистенциальное следствие чистого мышления...», для которого конкретный существующий превращается просто в «фантом». Его критика абстрактного мышления зачастую перерастает в бунт против мышления вообще, строгости и последовательности которого он противопоставляет «парадокс веры» и «страсть экзистенции». Лев Шестов, очарованный парадоксами датского философа, заметил: «...критика разума есть величайший парадокс, подрывающий самые устои мышления». Религиозное сознание С. Кьеркегора и есть этот главный парадокс, ибо для него «верить – значит потерять разум, чтобы обрести Бога». Раз парадокс не обязан следовать разуму, не обязан быть понятным здравому смыслу, то, чем он «неприличнее» с точки зрения разума – тем лучше он выражает свою нетривиальность, сокрытую, экзистенциальную истину. Истинное существование человека, с точки зрения С. Кьеркегора это – страсть, но не какая попало, а «высокая» страсть – страсть к существованию. С. Кьеркегор замыкает рефлективный круг: существование находит себя в страсти, а страсть – в существовании. Эта замкнутость неизбежна, если речь идет об экзистенции. Ведь экзистенция – не субстрат, не материя, в ней изначально дана связь с «вечным» (высшим). С. Кьеркегор выразительно формулирует обреченность подлинной экзистенции на нахождение при бытии, на поиски бытия мыслью, которая постоянно промахивается и вновь к нему возвращается. Датский философ Серен Кьеркегор проблему самоубийства относил к вершинам жизненной мудрости. Горькой иронией проникнуты его слова: «Повесишься – ты пожалеешь об этом; не повесишься – ты и об этом пожалеешь; в том и в другом случае ты пожалеешь об этом. Таково, милостивые государи, резюме всей жизненной мудрости…»

В XX веке появляется концентрированная философия абсурда Альбера Камю. В эссе «Миф о Сизифе» он говорит о том, что «есть лишь одна по-настоящему серьезная проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно». Подобно С. Кьеркегору, он признает несводимость бытия к мышлению, но в отличие от него хочет «держаться того срединного пути, на котором сохраняется ясность интеллекта» По А. Камю, самоубийство – один из способов борьбы с абсурдом бытия, один из методов познания мира. «Дойдя до своих пределов, ум должен вынести приговор и выбрать последствия. Таковыми могут быть самоубийство и возрождение». Но просто самоубийство так же абсурдно, как и сама жизнь, не имеющая цели (смысла). А вот смерть-самопожертвование есть деяние с гармонизирующей основой. Самоубийство как бунт против непознаваемости мира бесплодно, ибо «самоубийство есть полная противоположность бунта, так как предполагает согласие... На свой лад самоубийство тоже разрешение абсурда, оно делает абсурдной даже саму смерть».

Карл Ясперс изучал проблему самоубийства профессионально, сначала как психиатр, а затем как экзистенциальный философ. В философии Ясперса существенны вопросы о причинности и свободе. В рассуждениях о предопределении поведения человека философ проводит разделение действий (решений) на обусловленные и безусловные. Обусловленные – они поняты, их можно понять каким ходом мысли человек пришел к ним, а для этого надо знать, во-первых, его экзистенциальную позицию. А безусловные – и понятные, и непонятные. Ясперс замечает, что в каждом отдельном случае нельзя быть уверенным в том, какова экзистенциальная позиция человека, но общее представление о возможных экзистенциальных позициях составить можно. Кроме того, надо знать ситуацию человека, что невозможно в принципе. Ясперс все время повторяет: свобода человека, то, как человек обращен к своей трансценденции, наконец, то, как он принимает решения – все это в пределе тайна. Знать это невозможно (хотя можно прояснять). Итак, для Ясперса самоубийство связано с ситуацией как неповторимой констелляцией событий, которые определяют уникальность конкретной человеческой судьбы.

Психологический этюд Николая Александровича Бердяева «О самоубийстве» (1931) написан русским религиозным философом за границей. Это реакция человека, мыслителя и христианина на участившиеся случаи суицидов в среде русской эмиграции. Н. А. Бердяев, будучи непримиримым противником самоубийства, считал, что его порождают бессмысленное и бесцельное страдание и безнадежность. Он полагал, что самоубийство идет от сатаны, что оно «по природе своей есть отрицание трех высших добродетелей – веры, надежды и любви» и, «убивая себя, человек наносит рану миру как целому, мешает осуществлению царства Божьего». Страдание может получить смысл только в религиозном отношении к жизни, которое дает человеку духовную силу. В философской автобиографии «Самопознание» Н. А. Бердяев возвращается к темам экзистенциальной скуки, тоски и страдания, побуждающим человека искать инфернального небытия.

Таким образом, самоубийство в философии рассматривается как чрезвычайно сложное, комплексное проявление бытия человека во всей его многоплановости. Это определяется именно тем, что самоубийство есть сознательное, самостоятельное лишение себя жизни. В этих двух основных дефинициях заключается его коренное отличие от убийства, в котором отсутствует элемент самостоятельности, и от несчастного случая, в котором отсутствует элемент сознательности, и доминирует случайность.

Проблема самоубийства, устанавливаемая и решаемая философскими средствами, только проясняется и не претендует на полное разрешение и окончательное снятие. Имеющие место философские концепции суицида можно рассматривать не как расположенные в хронологическом порядке и потому сменяющие друг друга, а как «одновременно» присутствующие в философском поле, и потому как наравне участвующие в постоянно происходящей философско-суицидологической дискуссии.