Глава ХIII МЛучше один раз увидеть

Мир для меня - живая, пульсирующая природа, населенная моими собратьями по разуму; она столь же прекрасна, сколь и разнообразна. При­чем, что любопытно: соприкосновение с жизнью других стран вовсе не оттесняет во мне мою родную Киргизию, скорее наоборот, она становится все ближе, все желаннее. И я каждый раз тороплюсь на встре­чу с ней, как тороплюсь на встречу с самым дорогим мне че­ловеком Марией Токтогуловной.

Конечно, мои заграничные поездки нельзя называть путе­шествиями в полном смысле этого слова. Во-первых, как пра­вило, не я выбирал страны, в которых посчастливилось побывать. Мне предлагали, и я с удовольствием откликался. Во-вторых, о совершенно свободном перемещении внутри этих стран, по собственному желанию, тоже не приходится гово­рить. И все-таки я очень рад, что мне удалось поездить по бе­лому свету, дополнить свои знания географа всякого рода впе­чатлениями. Действительно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Я не буду расписывать все эти поездки подробно, исполь­зуя краски эмоций. Тогда понадобится отходить слишком да­леко в сторону от стержневого материала книги, а этого мне совсем не хотелось бы. Вот почему мои рассказы будут но­сить скорее черно-белый, как бы пунктирный характер, хотя сами впечатления от поездок достаточно многокрасочны.

Итак, в 1961 году меня, как лектора, направили в Лондон, где проводилась всемирная промышленная выставка. На ней был представлен, естественно, и Советский Союз. Экономи­ческая география - и Киргизии, и Союза в целом, и, частично, остального мира - прочно вошла в сферу моих профессио­нальных интересов. Я не только занимался ею в качестве уче­ного, но и выступал с лекциями по линии общества "Знание", вел соответствующий курс в Киргизском Государственном университете.

На выставке в Лондоне моей задачей было чтение лекций об экономике СССР и, в случае необходимости, составляю­щих его республик, а также ответы на возможные вопросы по этой тематике. Сразу скажу: рабочая сторона поездки никаких сюрпризов не преподнесла. Англичане, в общем-то, народ предсказуемый, отвечать на их вопросы не составляло труда.

Кстати, мы бывали на экскурсиях и в самих замках. Неко­торым из них уже много веков. Они отличаются не только своеобразной архитектурой, нося печать определенного сто­летия и причуд своего хозяина, но и всевозможными, в том числе и мистическими, легендами, передаваемыми из поколе­ния в поколение. Видел я и замок Черчилля, этого выдающе­гося политика, который ненавидел СССР, но вошел вместе с ним в антифашистскую коалицию, чтобы спасти Англию от погибели. Замок чем-то неуловимо похож на него: кряжисто­го, с львиной головой и неизменной сигарой во рту.

Нигде, как в Англии, не ощущается столь четких границ между сословиями. В этом - приверженность древним тради­циям, и лорды как бы парят над всеми, венчая эту сословную иерархию. Интересно мне было узнать, что там даже дети бо­гатых родителей, отучившись десять лет, стремятся уехать в страны Британского Содружества, чтобы накопить опыт, научиться зарабатывать деньги и вернуться в Англию абсолютно самостоятельными, уже не зависимыми от родителей. Ко­нечно, это вряд ли способствует сближению детей и родите­лей, но зато позволяет молодежи раньше определить, кто и на что способен, и соответственно выстраивать свою жизнь.

Как раз, когда мы были в Англии, Гагарин полетел в кос­мос. Англичане сдержанный народ, они не устраивали всеобщего ликования по поводу первого полета человека в космическое пространство. Но я сам видел, как на полу в здании одного из музеев огромными буквами на русском языке выложили очень краси­вую надпись: "ГАГАРИН!".

Признаюсь, друзья потом спрашивали меня: "А какие там женщины? У нас же обыч­но лишь самых симпатичных называют на их манер "леди". Я только пожал плечами и усмехнулся. Мне лично они по­казались не привлекательными. На лицо глянешь - мужское. Да и фигуры нашему брату под стать - рослые все, здоровые. Ходят широко, размашисто. Что ж, у каждого народа свои критерии женской красоты, ко­торые, кстати, тоже претерпевают изменения от поколения к поколению. Как изменяются при этом и сами женщины.

Вернулись домой - и вскоре приятная неожиданность: за­работала Фрунзенская ТЭЦ, чья труба возвышалась над горо­дом почти на сто метров. Эта труба хоть и дымила, но на большой высоте, и дым уносило за пределы столицы. Посте­пенно стали убирать мелкие котельные (а их было множест­во!), которые до этого отапливали один-два дома, покрывая копотью все вокруг. Так что появление ТЭЦ сказалось не только на архитектурном облике города, но и на его санитар­ном состоянии. Правда, к этому, как ко всему хорошему, мы быстро привыкли.

В 1963 году Академия наук СССР образовала ряд различ­ных советов по фундаментальным проблемам. В том числе по неплохо мною изученной и освоенной на практике проблеме размещения производительных сил. Сначала я стал членом такого научного Совета, а затем меня избрали заместителем председателя Среднеазиатской Комиссии по проблеме разме­щения производительных сил, которая функционировала в составе этого научного Совета Академии наук СССР. Не дре­мала и наша республиканская Академия наук. Все важные структурные преобразования, рождаемые в Центре, рано или поздно происходили и у нас. В том же году подобный науч­ный Совет создается Президиумом Академии наук Киргизс­кой ССР, куда вошли представители различных научных уч­реждений и вузов республики. Меня назначили его Председа­телем.

Учитывая, как тогда говорили, веление времени, Прави­тельство и Госплан Киргизии приняли решение о разработке проблемы развития и размещения производительных сил первоначально на 1965-1970 годы, а затем и на дальнейшую перспективу. К этой работе были привлечены почти все ака­демические институты, кафедры Киргосуниверситета и Фрунзенского политехнического института, научные подраз­деления Госплана и многих министерств республики.

В общем, махина была еще та. Мне приходилось органи­зовывать, направлять и координировать всю эту деятель­ность, заниматься анализом и обобщением собранных материалов. В итоге нами была завершена "Схема развития и раз­мещения производительных сил Киргизской ССР на 1965-1970 годы". Рассмотрев и одобрив "Схему", Госплан и Совет Министров республики использовали ее как научную основу при составлении "Проекта плана развития народного хозяй­ства Киргизской ССР на 1965-1970 годы". Это отмечалось и на очередном съезде Компартии Киргизии.

Оно и понятно, наука в ту пору высоко ценилась, к ней от­носились уважительно, мнение наших ученых брали в расчет на самом верху пирамиды власти. Да и внутри партийной эли­ты считалось престижным иметь ученые степени. Многие из этих деятелей готовы были в лепешку расшибиться, чтобы стать, к примеру, кандидатом каких-нибудь наук. Директор академического Института приравнивался по рангу к заведу­ющему отделом ЦК. И когда Бейшенбая Тоголоковича Мураталиева утвердили заведующим отделом пропаганды и агита­ции ЦК Компартии Киргизии, мы не считали это особым по­вышением. Другое дело, что через некоторое время он станет секретарем ЦК по идеологии - тут уже безусловный карьер­ный рост.

Уходя из Академии наук, Мураталиев порекомендовал на свое место меня, как наиболее достойного. Так было заведе­но: если уходишь в партийные или советские органы, обяза­тельно подготовь замену. Кроме того, в ЦК, вероятно, уже давно ко мне присматривались. И мое назначение на долж­ность директора Института экономики Академии прошло бе­зо всяких помех. Тогда же, в 1965 году, меня избрали член-корреспондентом Академии наук республики и Главным уче­ным секретарем Президиума Академии. Ноша, прямо скажу, была не из легких, но работоспособность моя в ту пору вполне позволяла с нею справляться. Как только впоследствии я почувствую, что такое совмещение идет в ущерб делу, я сам откажусь от директорского кресла, оставив на своих плечах заботы Главного ученого секретаря. Но до этого еще далеко.

Под моим руководством Институт экономики продолжил исследования, начатые при Мураталиеве, по проблемам ис­пользования трудовых ресурсов, развития аграрного комплекса и промышленности, экономического районирования. Од­новременно шло накопления большого научного материала. Нами была подготовлена серия монографий из шести томов. Научные разработки охватывали почти всю республику.

В первом томе рассматривались общие методологические проблемы с кратким освещением развития народного хозяй­ства Киргизской ССР. Второй и третий тома были посвяще­ны проблемам трудовых ресурсов, развитию и размещению индустриальных отраслей, в четвертом речь шла о рациональном подходе к размещению отраслей сельского хозяй­ства, а два последних тома поднимали тему транспорта, связи и экономического районирования с соответствующими науч­ными рекомендациями.

Наши исследования получили признание и у руководства республики, и в Москве. Помнится, нас даже ставили в при­мер, как республику, которая выполняет столь фундаменталь­ные исследования. Эти научные разработки стали своеобраз­ной базой, основой для защиты нашими учеными кандидат­ских и докторских диссертаций.

Откровенно говоря, я сам ни о какой докторской диссерта­ции пока не помышлял. Была интересная работа, престижная должность, хороший заработок. В Институте экономики я полу­чал ежемесячно шесть тысяч рублей да в университете, где пре­подавал, еще две тысячи. По тем временам это почти вдвое больше оклада министра. А если учесть, что и у Марии Токтогуловны заработок был очень приличный - три-четыре тысячи, то можно представить, как неплохо мы жили. Кто бы к нам ни обратился - родственники или друзья, мы с удовольствием по­могали.

В доме всегда было полно гостей, на столе все, что поже­лается. С учетом, конечно, тогдашних полупустых магазинов и рынков. Мама находилась постоянно в хлопотах, но ей нра­вилось, когда в семье крепкий достаток и жизнь вокруг бур­лит, в движении... Возможно, она вспоминала при этом алма-атинский период жизни, когда был жив отец, и в нашем доме дня не обходилось без гостей.

Мне казалось, что все, в общем-то, устроено, все достиг­нуто. Но Мария Токтогуловна так не считала. "Подумаешь, работа его устраивает и денег ему больше не надо, - возмущалась она. - Неужели только в этом дело? Каждый новый этап научной деятельности должен иметь законченный вид. Разве, к примеру, сложенный дом разумно оставлять без крыши? Так вот докторская диссертация и призвана оформить твой большой этап научной деятельности как бы под ключ. Пони­маешь?".

Я усмехался, пытался спустить все эти разговоры на тор­мозах, но Мария Токтогуловна снова и снова прижимала ме­ня к стенке. Она ведь такая: не отступит, пока не добьется своего. Причем, не ради собственного блага, а ради кого-ни­будь другого, в данном случае, вашего покорного слуги. Как тут будешь долго упираться? Пришлось поднять руки.

К тому времени у меня накопилось много научных публи­каций, связанных с проблемой формирования и развития тер­риториально-производственных комплексов Киргизской ССР. Поэтому вместо докторской диссертации я написал доклад по совокупности этих работ. Но для такой защиты нужно было разрешение Высшей Аттестационной Комиссии. И как только оттуда дали добро, в феврале 1971 года в Институте геогра­фии АН СССР состоялась защита. Все прошло просто отлич­но. Я даже не ожидал, что мой доклад будет столь высоко оце­нен.

Вскоре после меня защищали в Москве докторские дис­сертации и другие мои коллеги - Елена Петровна Чернова, Асангали Омурзакович Орузбаев и Джумакан Сулейманович Лайлиев. Их успешная защита, как, впрочем, и моя, свиде­тельствовала о том, что ученые Киргизии действительно про­водят серьезные научные исследования, соответствующие со­юзному уровню, и заслуженно получают ученые степени док­торов наук. Нам не делали никаких скидок, да мы и не нужда­лись в них.

На смену Хрущеву к руководству страной пришел покла­дистый, устраивающий всех участников переворота Леонид Ильич Брежнев. "И сам умеет жить, и другим не мешает", - одобрительно говорили о нем высокие чины республики, с ко­торыми доводилось мне беседовать. Его правление продол­жалось восемнадцать лет. По этому показателю "долгожителъства" из всех лидеров советской эпохи Брежнев уступил только Сталину. Долгожителями были при нем и первые сек­ретари союзных республик, менять которых он считал дур­ным тоном. Не случайно руководитель Киргизии того перио­да Турдакун Усубалиев, назначенный еще Хрущевым и осво­божденный уже Михаилом Горбачевым, возглавлял киргизс­кую парторганизацию чуть ли не четверть века.

Экономика Киргизии того периода развивалась как органи­ческая составная часть народнохозяйственного комплекса страны. Ее стержнем, ее основой являлась многоотраслевая промышленность, дающая 60 процентов совокупного продук­та и более половины национального дохода республики. В те годы было построено около 150 промышленных предприятий. Особое внимание уделялось таким современным отраслям производства, как энергетика, цветная металлургия, маши­ностроение, металлообработка, приборостроение, электро­техника, электроника, строительная индустрия. Они во многом определяли экономический прогресс Киргизстана.

од защиты моей докторской диссертации совпал с орга­низацией Киргизсовпрофом круиза по странам Среди­земного моря. Эта поездка явилась для меня, как пода­рок судьбы. Тем более, что впервые я отправлялся за рубеж не один, а с Марией Токтогуловной. Среди туристов, кроме киргизстанцев, были и москвичи, ленинградцы, прибалтийцы, представители других республик. Народ подобрался добро­желательный, организованный, что для совместного и дли­тельного времяпрепровождения весьма и весьма важно.

В нашей группе, которой руководил мой однофамилец Каратал Оторбаев, заведующий сектором ЦК Компартии Кирги­зии, было примерно человек двадцать. Большинство, как и я, семьями. Знаменитый хирург Ахунбаев, доктор сельскохо­зяйственных наук профессор Алдашев, член-корреспондент Академии наук Неболюдов, наш руководитель Каратал Оторбаев - все они были со своими супругами. Я назвал только тех, с кем чаще всего мы с Марией Токтогуловной общались. Каратал Оторбаев, очень энергичный, коммуникабельный, интеллигентный человек, легко наводил между нами мосты, соединял отдельные семьи в дружеские компании, когда ви­дел, чувствовал переплетение профессиональных и прочих интересов.
Из Фрунзе мы вылетели через Москву в Одессу и уже отту­да на пароходе "Литва" отправились в круиз. Я убедился, что когда за сравнительно короткое время на человека наваливает­ся масса впечатлений, они плотно укладываются, спрессовы­ваются в памяти и потом трудно из них что-то особенно выде­лить, описать яркими красками. Это приблизительно то же са­мое, как если бы пришлось запоминать лица среди промельк­нувшей огромной толпы красивых и чем-то похожих людей.

Наверное, поэтому все увиденное в ту замечательную по­ездку рисуется теперь так общо и суховато. Есть и еще объяс­нение: когда я ездил один, то более активно включал память, чтобы, вернувшись, поинтереснее рассказать обо всем своей супруге. В круизе же она была рядом, на все смотрела собственными глазами...

Итак, мы проплыли Черное море, и первой страной, кото­рая открылась перед нами, была Турция. Наш пароход остано­вился у самого причала турецкого порта. Каратал Оторбаев, имевший обо всем полную информацию, сообщил: каждый раз после экскурсий мы будем возвращаться на ночлег сюда же, в свои каюты.

Стамбул нам сразу понравился. Город, где восточное ра­зумно соединяется с западным. Улицы шумные, многолюд­ные, дороги одеты в гладкий, как стекло, асфальт, великолеп­ное освещение. Кроме домов, построенных сугубо в евро­пейском стиле, множество и таких, что сооружены по проек­там национальных архитекторов. И везде, куда ни кинешь взгляд, порты, порты... Мы видели не только современный центр города, но и старинные окраины, где чуть ли не на каж­дом шагу встречаются мечети. Воспитанные советским стро­ем в духе атеизма, мы недоумевали, зачем в светском государ­стве столько мечетей. А рынки, которые нам показали, удиви­ли своими размерами и обилием разнообразнейших товаров и продуктов. Кругом магазины, магазины с кричащими витринами, на которые наши женщины смотрели, словно заворо­женные.

В то время, когда мы находились в Турции, началось стро­ительство огромного моста через Черноморский пролив. Это казалось фантастикой. Нигде в мире еще ничего подобного тогда не было. А я даже мост через Волгу, который не раз пе­ресекал на поезде, воспринимал, как чудо инженерной мыс­ли. Турки нас многим поразили. Они очень трудолюбивы, настойчивы, и не просто любят свою страну, но умеют вся­чески добиваться ее развития и процветания.

После Турции мы посетили Кипр. Здесь все подчинено ту­ризму. Это и бизнес, и экономическая основа страны. Отды­хающих со всего света мы видели на улицах, пожалуй, боль­ше, чем самих киприотов. Вдоль побережья разбросаны вели­колепные отели. А по водному пространству, как птицы с раз­ноцветными крыльями, летят и летят яхты - и большие, и ма­лые, их не сосчитать. Сама атмосфера на Кипре такая, что по­неволе отрешаешься от бремени всех забот.

Этого не скажешь о Ливане, следующей стране, где мы по­бывали. Повсюду царит какая-то озабоченность и внутренни­ми, и внешними проблемами. Как только в регионе обостря­ются отношения с Израилем, напряжение в Ливии возраста­ет. Советский Союз тогда поддерживал арабские страны в их борьбе против израильских притязаний, и нас даже возили на экскурсию в приграничные районы, как бы попутно расска­зывая, какие ливийцы хорошие, а израильтяне плохие. Ту­ризм тоже политика, хоть и влияет на нее косвенным образом.

А дальше был Египет, страна, о великом прошлом которой напоминают известные всему миру пирамиды, а к будущему она простирается гигантскими грузовыми кранами и высо­ченными черными теплоходами своего главного порта. Пост­роенные еще до нашей эры, пирамиды поражали нас, как, ве­роятно, поражали уже не один век туристов со всего света. Каждый, знающий уровень технического развития человече­ства того времени, в том числе и я, невольно задавался вопро­сом: как смогли построить такие огромные блоки из камня и, самое главное, при помощи какой техники удалось поднять их на эту высоту? Мы только ходили вокруг и удивленно качали головами. Всякая эпоха оставляет свои загадки. Но чтобы они оставались неразгаданными целые тысячелетия...

Показывали нам и столь же древние захоронения, мумий в сохранившихся одеждах и драгоценностях. И опять: благода­ря чему достигалась такая длительная сохранность? Цивили­зация развивается по спирали, но сколько при этом утрачива­ется удивительного, непознанного, сколько остается за бортом стремительного бега поколений? Вспомнилась картинка: очу­тившись много лет спустя в Камбоджи, я в одном местечке буквально похолодел от неожиданности - передо мной воз­никла египетская мумия. Только живая. Вот какие коленца выкидывает память.

Были мы и на Мальте. Небольшой остров, маленькая стра­на. Казалось, ей так легко оказаться под пятой крупных госу­дарств и прозябать в нищете. Но она крепко стоит на ногах. Здесь сооружено множество портов, позволяющих Мальте ак­тивно участвовать в мировой торговле, действуют современные судоремонтные и судостроительные предприятия, к чьим услугам прибегают и соседние, и дальние страны. И люди на Мальте живут хорошо, как в больших европейских странах. Просто здесь сумели выстроить свою экономику и политику сообразно местоположению, подчинив все одному - интере­сам мальтийцев. А размеры в таких случаях, как видно, не иг­рают особой роли.

Италия для нас началась с Флоренции. Но там мы были ко­ротко. Переночевав и не успев даже, как следует, осмотреть­ся, помчались по автостраде в Рим. Автострада многорядная, не пересекает ни один населенный пункт, машины идут по ней безостановочно. На въезде водители запол­няют регистрационные бланки, а на выезде рас­считываются по ним.

Несся наш автобус со скоростью 140-150 километров в час, при этом его легко обходили другие машины. Для меня это было непри­вычно. К тому времени я уже сам ездил за ру­лем "Волги", сам любил быструю езду, и пони­мал: до таких дорог мо­ей республике еще очень далеко.

Бродили мы и по Ва­тикану, главной обите­ли католицизма. Попав на какую-то церемонию, видели и самого Папу Римского, произносившего молитвенные слова. И опять пахнуло на нас древней историей. Сколько столетий сущест­вует папский престол, сколько о нем написано, отображено в произведениях живописи, киноискусства, сколько связано с ним легенд, притч, афоризмов. Скажем, общеизвестный: "Нельзя быть святее Папы Римского". И вот он, очередной Па­па, перед нами, и мы, внимательно разглядывая его продолго­ватое, дынеобразное лицо с тяжелой нижней челюстью, дума­ли, почему всем простым смертным отказано в праве на рав­ных соревноваться с ним в святости? Или сам папский сан так возносит его над толпой, что до него не дотянуться?

Рим, Флоренция... Они сохраняются в памяти скорей как музеи, чем города. Да так оно, пожалуй, и есть. Великое прошлое выпирает из их сегодняшних одежд, и они трещат по швам. История чувствуется на каждом шагу. Фонтаны, памят­ники - все было создано еще римской цивилизацией. Тогда когда читал лекции, и по дороге в отель, и в ресторане или кафе, куда мы заходили перекусить. Мне кажется, это очень ар­тистичный народ. Дух театра, литературы, искусства царит повсюду. И создает вокруг соответствующую атмосферу.

Каждый парижанин, с которым довелось мне сталкивать­ся, не просто живет, работает, а как бы играет во всем этом свою роль. Живет, работает, играя самого себя таким, каким он хочет, чтобы его видели со стороны. И если замечает, что такой он вовсе не пользуется успехом, старается переделать свою роль. Наверное, поэтому парижанин, в какую бы страну не занесла его судьба, непременно обращает на себя внима­ние окружающих.

А потом я еще полмесяца провел на Кубе. Остров свободы, как его тогда называли, был на устах у всех советских людей. Революция, произошедшая здесь под предводительством Фи­деля Кастро, доказывала особую привлекательность социалистического пути, и это сделало Кубу, пожалуй, самым близ­ким другом СССР.

В нашей лекторской группе только я был из Средней Азии. Остальные - из Латвии, Литвы и Эстонии. С прибалтийцами я подружился быстро, не успел даже сказать, что во время Великой Отечественной войны участвовал в освобождении этих республик от фашистов. Сегодня, думается, нам вряд ли уда­лось бы так легко найти общий язык. Из Союза прибалтийцы ушли, хлопнув дверью. Фашистскую оккупацию преподно­сят, как освобождение, а наше освобождение, как оккупацию.

Тогда же у нас были самые добрые отношения. И, высту­пая на Кубе с лекциями, мы с равной вескостью и обстоятель­ностью показывали свою приверженность социализму, имеющему, дескать, неоспоримые преимущества перед капитализ­мом. Говоря, например, о Киргизстане, я отмечал, что рост промышленного производства достигает в отдельные перио­ды 14-15 процентов. Кубинцы слушали, раскрыв рты, глаза у них при этом восторженно сияли. В ответ нам рассказывали о диктатуре, правившей прежде на Острове, об освободитель­ном движении, о том, что Фидель Кастро и его младший брат Рауль действительно любимы и почитаемы в народе.

Впрочем, о последнем они могли бы и не упоминать. Я сам видел, как Фидель выступал на многотысячных митингах и как рукоплескал ему народ. Он редчайший из вождей, выдержавший (причем, несколько десятилетий!) испытание славой и не переродившийся в какого-нибудь диктатора нового типа.
ВМария на перевале
1975 году Мария Токтогуловна защитила докторскую диссертацию на тему: "Влияние сердечно-сосудистых и кардио-тонических средств в условиях высокогорья". Она бы значительно раньше стала доктором медицинских на­ук, если бы, как говорят, жизнь не вносила в ее планы свои коррективы. У нее успешно шла исследовательская работа в докторантуре Второго Московского медицинского института, когда по всему Союзу докторантуры ликвидировали. Вернув­шись домой, она, по сути, должна была все начинать с нуля. Потом у нас родился еще один сын, Чагатай. Кому это в пер­вую очередь прибавило забот? Конечно, Марии Токтогуловне. И опять работа над докторской диссертацией отодвинулась.

В конце концов, зная, что Мария Токтогуловна может мно­гое сделать для науки, я стал слегка подшучивать над ней: ме­ня, дескать, толкала к диссертации, изо всех сил старалась, а как до самой дело дошло, так все и застопорилось. Жена ссы­лалась и на загрузку в медицинском институте, где продолжа­ла заведовать кафедрой, и на домашние дела, особенно свя­занные с воспитанием детей, но я стоял на своем: ей необхо­димо заняться докторской диссертацией.

Вероятно, мои доводы совпали с ее подспудными устрем­лениями и поэтому она согласилась.

Так вот мы и помогали, подстегивали друг друга, когда кто-то из нас по той или иной причине приостанавливался на длительном пути своего научного поиска, научных достижений. Может, и в этом взаимном беспокойстве за карьерный ус­пех своей "половины" тоже таится секрет прочности семей­ных уз?

Тема докторской диссертации, которую выбрала Мария Токтогуловна, требовала проведения научных исследований в условиях высокогорья. Для этого она каждое лето выезжала на перевал Тюя-Ашу. Впервые в Киргизии она обстоятельно изучала, как действуют лекарственные препараты на организм на различных высотных поясах, где и в каких дозах они дают положительный эффект, а где и в каких дозах нет.

Преобладающая часть жителей земли обитает в низмен­ных регионах, поэтому выпускаемые в мире лекарства ориен­тируются именно на них. У нас же, да и не только у нас, рес­публика высокогорная, люди живут на разных высотах, и чрезвычайно важно знать, какими лекарствами и как им луч­ше пользоваться.

Перевал Тюя-Ашу подходил для таких исследований поч­ти что идеально. И высота под три тысячи метров, и народа здесь бывает немало, и выше по трассе - джайлоо, где летом находятся чабанские семьи, на себе испытывающие перепады высот. К тому же и до Фрунзе не так. уж далеко, всего часа полтора-два езды.
Мария Токтогуловна жила там в домике барачного типа, поглощенная своими научными исследованиями. Бытовые неудобства она переносила сравнительно легко. Куда слож­нее - отрыв от семьи. Понимая все это, я в пятницу вечером, сразу после работы, брал обоих сыновей, Джоомарта и Чага-тая, и ехал к Марии на перевал. Хоть дорога по качеству бы­ла совсем не такая, как из Флоренции к Риму, но поездки дос­тавляли мне удовольствие. Во-первых, потому что, естест­венно, хотелось повидать Марию. Во-вторых, радовала сама возможность смены обстановки.

За неделю городская суета надоедала. Зимой с этим поне­воле смиряешься, а летом душа, как птица, рвется на волю. Благо, машина у меня была. Я на себе убедился: человеку спортивного склада , вождение машины дается гораздо про­ще: помогают собранность и реакция.

Садился за руль, сыновья устраивались, кому как удобней, - и начинали мелькать километры. По пути мы разговаривали обо всем на свете. Дорога всегда располагает к разговорам на самые разные темы - от того, что видишь за окном, до посе­щения земли инопланетянами. Сыновья засыпали меня воп­росами. Помнится, уже тогда меня радовали их пытливость, разносторонние интересы.

Каким-то особым чутьем Мария угадывала время нашего приезда и выходила на дорогу встречать нас. Я лихо останав­ливал машину возле нее; после радостных возгласов и поцелуев, которыми она одаривала детей, мы подъезжали к бара­ку и разгружали привезенные из города продукты. Ужинали поздно, когда на близком, темнеющем небе уже вспыхивали первые крупные звезды. Напоенные чистым горным возду­хом мальчишки засыпали раньше обычного, у нас же еще долго текли неспешные, как ручьи в долине, разговоры, раз­говоры...

Чагатай родился крепким, здоровым, но на высоте чувствовал себя неважно. Совсем другое дело - Джоомарт.
Горы были его стихией. Он готов был бродить по ним целы­ми днями. Дыхание его улучшалось, простудные заболева­ния, которые нередко мучили внизу, отступали. Поэтому бы­вало и так, что в воскресенье я возвращался домой только с Чагатаем, а Джоомарт оставался на перевале с матерью. Иногда, если Мария Токтогуловна была сильно загружена, ей в помощь приезжала, как мы шутили, с "Большой земли" Акима Оторбаевна.

Так продолжалось не одно лето. Эта дорога от Фрунзе до перевала Тюя-Ашу стала для меня настолько привычной, что я знал ее наизусть, включая горные серпантины. Наконец, докторская диссертация была завершена. Мария Токтогулов­на проделала за это время настолько серьезную исследова­тельскую работу, настолько огромный, важный экспериментальный материал ею был собран, что я не сомневался в блес­тящей защите. И не ошибся.

Отметить это событие мы решили зарубежной поездкой. Лучшего праздника, лучшего отдыха для нас трудно было да­же представить.

Как раз в это время Киргизский профсоюз организовывал круизное путешествие по странам Юго-Восточной Азии. Та­кая возможность выпадает не каждый день. Мы с радостью присоединились к участникам круиза.

о Тихого океана, откуда, в общем-то, и начинался наш круиз, мы добирались самолетом. Тогда воздушный транспорт стоил, по нынешним меркам, копейки. Даже самый низкооплачиваемый работник мог на свою месячную зарплату слетать в Москву и обратно. Летели мы с пересадка­ми: Фрунзе-Москва-Новосибирск-Благовещенск-Владивосток. Во Владивостоке нас уже дожидался пароход, на котором вся наша группа и, отправилась в Японию.

Едва приплыли на остров Хоккайдо, как сразу же к прис­тани были подогнаны большие комфортабельные автобусы для поездки в Токио. На территории Союза я не встречал столь густо населенных районов. На протяжении 150 кило­метров, которые мы проезжали по автотрассе, не было ни од­ного разрыва между населенными пунктами. Один вплотную примыкал к другому. Сколь ни блуждали глаза в поисках сво­бодного земельного участка - бесполезно. Каждый клочок застроен или засажен. Японцы народ прагматичный. Даже скалистые участки горных склонов засыпаются привозной землей, засаживаются различными растениями, включая и зерновые культуры, чтобы получать урожай и, соответствен­но, прибыль.

Показывали нам императорский дворец. Любопытно было наблюдать церемонию выхода императора и императрицы на специальную трибуну для встречи с населением, туристами. Свободные национальные одежды, торжественная плавность походки, улыбающиеся лица - все напоминало хорошо отре­петированный спектакль, который идет с аншлагом на сцене жизни уже не одно десятилетие.

И как бы для контраста - бурлящий, наполненный до кра­ев обыденной жизнью рыбный рынок, посещение которого тоже было в нашей программе. Самая активная торговля на­чинается в нем после 12 часов ночи. Сюда привозят только что пойманных обитателей морей, озер и рек. Непременное условие - они должны быть живыми. Рынок занимает огромную территорию и разделен по секторам: здесь продают каль­маров, там - акул, чуть поодаль - ставриду, еще дальше - кра­бов, потом - водоросли, называемые также морской капус­той... В общем, все, что есть ценного в подводном царстве, обязательно попадает на этот рынок. Он буквально кишит предприимчивыми людьми, съезжающимися за морепродук­тами из разных частей города и окрестностей, чтобы рано ут­ром начать торговлю в своих лавках и маленьких магазинчи­ках. Везде шум, разноголосица, торговля идет полным ходом.

"А у нас, - качала головой Мария Токтогуловна, - в магази­не "Океан" перемороженный хек да пересоленная селедка".

"Зато здесь такого вкусного барашка, да еще с кумысом, не попробуешь", - возражал я.

Честность и вежливость у японцев в крови. Зашли мы как-то из любопытства в большой ювелирный магазин. (А их там - тьма!). Все вокруг сверкает, переливается. Драгоценности лежат под стеклом, радуя глаз. Мы смотрим на них с восхище­нием. А за прилавком, к нашему удивлению, никого нет. И ох­раны тоже. Что делать?

Остановились, не решаясь идти дальше. Наконец появля­ется продавец и спрашивает, что мы надумали купить. Сму­щаясь, просим нас извинить. Мы, дескать, туристы, просто интересуемся здешними достопримечательностями. Он улы­бается, просит заходить, сколько нам пожелается.

В этом круизе нам так же, как и в прошлом, давали долла­ры - на мелкие расходы. Но в Японии приходилось менять их на иены. Никакую иную валюту в магазинах не принимают. Делать нечего, пошли в банк. А когда выходили оттуда, швей­цар вручил нам маленькие подарки. Я ему говорю: "Ты не мне давай, а только ей, она меняла", - и показываю на жену. А он улыбается: "Ничего, ничего, спасибо, что зашли".

С теми деньгами, что у нас были, особо не разбежишься. Но без сувениров домой возвращаться неловко. В одном мага­зинчике мы кое-что купили, а оставшуюся мелочь я по въев­шейся "советской" привычке отдал продавцу. Мы уже далеко были на улице, когда услышали, что кто-то нас зовет. Огляну­лись, бежит эта старушка-продавец и деньги протягивает. Я ей объясняю: это, мол, вам, оставьте себе, а она никак не может взять в толк, зачем я это сделал. Смотрю, вроде, поняла, голо­вой благодарно закивала и просит минутку подождать. Верну­лась с какими-то сувенирами. Взять деньги просто так и ниче­го не вручить взамен - нет, делать это у японцев не полагает­ся.

Технический прогресс в этой стране творит чудеса. Край­ний недостаток собственных природных ресурсов, густая на­селенность компенсируются трудолюбием, честностью, интеллектом нации. Там, в Японии, я впервые увидел движение по эстакаде. Над обычной, наземной, дорогой, пролегает вверху другая, а над ней еще и еще одна. Токио расположен в достаточно холмистой местности, и кое-где дорога проходит на уровне 10-15 этажа небоскребов. Впечатляющее зрелище, когда едешь по верхней дороге: далеко внизу снуют, как му­равьи, люди и машины, а по бокам - застывшие, словно ру­котворные хребты, - небоскребы, небоскребы...

В Токио есть несколько обособленных районов, где живут, в основном, предприниматели. Их дома расположены в цент­ре большой территории, окруженной искусственными зеле­ными насаждениями, через которые невозможно пройти. Иметь жилье в этих районах - мечта многих японцев. Но участки здесь настолько дорогие, что по карману лишь очень состоятельным. Иной раз цена участков намного превышает цену возведенных на них комфортабельных строений.

Для японцев земля, которой катастрофически не хватает, - главная ценность, главное богатство. Неужели, думалось мне, мы только тогда что-то по-настоящему ценим, когда его слишком мало, чтобы свободно хватило каждому и всем?

Филиппины, куда мы плыли более двух суток по бескрай­нему, как степь, океану, запомнились бесчисленными судами, которые напоминают табуны лошадей, пасущихся в океанс­кой степи, а также своей красивой столицей да действующим вулканом - он считается местной достопримечательностью. По словам гида, этот вулкан уже уничтожил один населенный пункт и его жителей. Но человеческая беспечность не знает предела. В тех местах опять идет строительство.

Точно так же, думалось мне, происходит с некоторыми се­лами на склонах наших гор: их сносит сель, а жители, едва оправившись от потрясения, вновь и вновь возводят там же свои дома, полагая, видимо, что теперь-то уж все как-нибудь да обойдется.

Затем отправились мы в Малайзию, где влажность такая, что при ясном небе капли падают на лицо. Каир, казавшийся мне прежде верхом непереносимости жары по этой причине, побледнел и отодвинулся в тень.

Что здесь особенно бросалось в глаза, так это невероятное многообразие и причудливое сочетание разных культур, про­являющееся в исторических памятниках, стилях одежды местных жителей, архитектуре. За многие века Малайзия на­ходилась под сильным влиянием, а иногда и под господством, то индусов, то арабов, то португальцев, то голландцев, то англичан, то китайцев, то японцев... И каждый раз старалась как можно полнее впитать в себя все лучшее, все ценное из их культурных и научных достижений, традиций, способов прав­ления.

Тогда, когда мы там находились, невозможно было предс­тавить, что через двадцать лет малайзийцы вырвутся из цеп­ких объятий бедности и отсталости, в каковых они пребывали во время нашего посещения, и добьются процветания своего государства. Как невозможно было себе представить и то, что Кыргызстан установит тесное сотрудничество с этой страной и появится даже авиалиния, соединяющая наши столицы.