Каип оторбаев: на разломе эпохи

Произведение публикуется с письменного разрешения автора

Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью коммерческого использования

Дата размещения на сайте www.literatura.kg: 1 ноября 2008 года

КАИП ОТОРБАЕВ: НА РАЗЛОМЕ ЭПОХИ

(повесть)

Издательство ЖЗЛК начинает выпуск серии книг о замечательных людях Кыргызстана, о тех, кто внес ощутимый вклад в историю страны, кто своей судьбой явил образец достойного служения Отечеству.

Героями книг этой серии станут люди разных эпох, прошлого и настоящего, разных профессий и социального положения. Но объединять их при этом будет одно: их жизнь поучительна, интересна, их деятельность, несомненно, важна для республики.

В первой книге серии рассказывается о судьбе Каипа Оторбаева – известного ученого нашей страны, долгие годы возглавлявшего Киргизский Государственный университет (КГУ)
Публикуется по книге: Каип Оторбаев: "На разломе эпохи". Повесть-хроника. – Б.: 2003. – 430 с.

ББК 84Р7-4

И-20

ISBN 5-66254-040-7

© Иванов А.И., 2003

© Издательство "ЖЗЛК", 2003

Вместо предисловия

Е

Е

ое появление на свет, как мне потом расска­зывали, было тихим и скромным. Родители побаива­лись, чтобы меня не постигла участь их шестерых сыновей, моих старших братьев, умирав­ших вскоре после рождения или совсем в раннем возрасте. Поэтому они решили отметить это событие только небольшим кругом самых близких соседей - киргизов, казахов и татар, а не устраивать пышный той, ко­торый мог бы привлечь внима­ние злых сил.

Отец, Оторбай Куланбай уулу, пригласил на торжество молдо, он-то и дал мне имя - Каип Мухам­мед, означающее как бы нечто неземное, несуществующее и, следовательно, отторгающее смерть.

И все-таки боязнь потерять меня у родителей оставалась. На какие только ухищре­ния ни пускались они, чтобы меня не сглазили! Поскольку злые духи не тронули, оставили в покое мою старшую сестру Акиму, мама, надеясь обмануть их, стала одевать меня в дев­чоночье платье, не стригла волосы, заплетала косички, пра­вое ухо мне прокололи и надели золотую серьгу.

Сейчас я с улыбкой вспоминаю об этом, хотя тогда... Почти до пяти лет Акима постоянно находилась рядом со мной, обе­регала от неприятностей, старалась оградить от колкостей со стороны соседских мальчишек, для которых мой наряд был, ко­нечно, хорошим поводом позабавиться, позубоскалить. И толь­ко когда Акима вышла замуж, а была она на пятнадцать лет старше меня, я почувствовал себя уже более самостоятельным и перестал носить несвойственную мне одежду.

Та же причина побуждала моих родителей не отмечать в ту пору дни моего рождения. Но сами по себе и этот день, 22 ап­реля, и этот год, 1922, были для моей страны, для всей эпохи весьма знаменательными.

Родиться в один день с великим Лениным считалось хоро­шим предзнаменованием. Еще бы! Вождь революции, отк­рывший эру социализма, был примером для моего поколения. Уже после смерти Ленина этот день отмечался торжественны­ми собраниями и массовыми субботниками. Так что мне, ког­да я подрос, оставалось только присоединиться к этим мероприятиям. В свой день рождения вместе со всеми я обычно участвовал в субботнике по уборке территории, посадке де­ревьев, облагораживая, таким образом, свой родной город, а уж потом садился к накрытому в мою честь столу.

Ленинские субботники были доброй традицией, они спла­чивали людей, создавали атмосферу праздничного труда - с задорной песней, весельем. Жаль только, что уже перед зака­том социализма эта традиция выродилась, превратилась в своего рода обязаловку, а затем и вовсе угасла.

Что же касается 1922 года, то в нем выделяются два ру­бежных, полюсных события. 30 октября был установлен фашистский режим в Италии, а ровно через месяц после этого на Всесоюзном съезде Советов Сталин зачитал Декларацию об образовании СССР. Эти два события играли решающую роль на протяжения всего минувшего века. Рожденный одновременно с ними, я, когда по возрасту подошел мой черед, отп­равился воевать с фашизмом, до победного конца боролся за его уничтожение.

Судьба распорядилась так, что я пережил и распад СССР, пережил, правда, с печалью и тревогой в душе. До сих пор рассматриваю этот распад, как большую утрату, как серьезный просчет тех, кто стоял тогда во главе страны. Сделано это было вопреки воле народов большинства республик, в том числе и Кыргызстана. И потому особенно огорчительно.

Но вернемся к тем временам, когда я был еще мальчишкой и жил в городе Верный (так называлась нынешняя Алматы). Отец занимался предпринимательством, что позволяло нам не бедствовать, числиться в ряду вполне состоятельных лю­дей. Дома я его видел редко. Обычно он находился в разъез­дах. И не только по Киргизии, Казахстану, но и по Китаю -везде, где у него были налажены связи.

Коммерсанта, как волка, ноги кормят, - шутил отец. Высо­кий, худощавый, с черными усами и бородой, он был легок на подъем. Вечером сидит с семьей, друзьями за достарканом, ведет неторопливые беседы, а наутро открою глаза - его уже нет, Оторбай-ата уже в дороге. Вспомнится только, как сквозь сон слышалось позвякиванье уздечки, тихое ржанье его поджарого, тонконогого коня и удаляющийся цокот копыт по мощеной булыжником мостовой.

Он, как многие тогда и сейчас, промышлял торговлей. И, судя по всему, вел это дело толково, был расчетлив и удачлив, коммерция, очевидно, приносила неплохой доход. Он и брать­ев своих, Орозбека и Сулайманкула, многому научил, помог им встать на ноги, обзавестись хозяйством.

По тем временам дом наш, расположенный почти в центре Верного, был достаточно просторным, имел несколько комнат. Да и в комнатах было свободно - никакой мебели. Только низенький столик, который накрывался белой, в голубую по­лоску скатертью, когда садились вокруг него, поджав под се­бя ноги, обедать. Вдоль стен высились стопки разноцветных одеял, подушек, которых хватало, чтобы уложить спать десять-пятнадцать человек. Полы в доме были теплые, по толс­той трехслойной кошме мы с Акимой даже зимой ходили бо­сиком.

В прилегающем к дому большом дворе, огороженном не­высоким забором, стояла юрта. Рядом с ней простирало к не­бу свои корявые темные ветви урюковое дерево - единствен­ное на весь двор. Ранней весной оно бывало усыпано бело-ро­зовым цветом и создавало ощущение праздничности. Ну, а летом кто-нибудь из взрослых залезал на него и начинал изо всех сил трясти. Земля сплошь покрывалась желтоватыми, сочными плодами, многие из которых, ударившись, лопались пополам. Для детей это было объеденье, кожа на вздувшихся животах натягивалась, как на барабане. Соседские пацаны, которые прибегали сразу, едва раздавался стук урюка о зем­лю, наедались вволю и хвастались друг перед другом - кто звонче бьет ладонями по животу.

У нас останавливались приезжие из Каракола, Токмока, Таласа, кто-то на один день, кто-то до тех пор, пока не завер­шал свои дела. В основном, это была молодежь. Когда, очутившись в Верном, они спрашивали, где можно переночевать, им обычно отвечали: "Идите к Оторбаевым" или "Казан у Оторбаевых полон для гостей". Вот к нам все и поворачива­ли. Запросто, безо всяких церемоний.

Молодежь знала: у Оторбаевых всегда можно найти и еду, и крышу над головой. Это здорово облегчало жизнь моло­дым. Особенно, если им предстояла учеба, и каждый грош в кармане был на счету.

То было время НЭПа, предложенной Лениным новой эко­номической политики, благодаря которой, дав волю предпри­имчивым людям, государство намеревалась начать резкий экономический подъем. Так оно и вышло. Тогдашних темпов роста в стране Советов никто в мире до сих пор превзойти не смог. Спустя десятилетия, во второй половине восьмидеся­тых, Горбачев попытается повторить ленинский план, однако эффект получится несравнимо ниже. И экономическая почва, и люди будут другие. Перефразировав Гераклита, можно ска­зать, что в историю, как в одну и ту же реку, нельзя войти дважды, с одинаковым результатом.

Тяга к предпринимательству, желание учиться, чтобы стать полезным своему народу, - все это в СССР, делавшем свои начальные шаги, находило отзвук почти в каждой семье. В городах жизнь бурлила, да и в селах постепенно выходила из привычных болотистых берегов. Люди больше общались, интересовались политикой, культурой, перестали опасаться друг друга, как в первые годы после революции. Они еще не знали, что это ненадолго...

Помимо близких отцу по роду занятий предприимчивых людей останавливались в нашем доме, когда мы жили в Вер­ном, и Касымалы Баялинов, и Жусуп Абдрахманов, и Токчо-ро Джолдошев... Какие разговоры они вели, какие захватыва­ющие планы они строили! И не только своей собственной жизни, но и жизни всей родной Киргизии.

Интересно, что не будь мои родители такими гостеприим­ными, хлебосольными, и моя судьба могла бы повернуться по-иному. Токчоро Джолдошев был семнадцатилетним парнем, когда, впервые заглянув к нам, познакомился с Акимой, в ту пору совсем еще девчонкой. Никто и думать не думал, что спустя несколько лет они поженятся, а потом и меня заберут к себе.

Естественно, все заботы по дому ложились на плечи мате­ри. С утра до вечера ей приходилось готовить еду, мыть посу­ду, заниматься уборкой, обстирывать домашних.

Все у нее ладилось, все делалось быстро, как бы само со­бой. Я-то маленький был, а сестра говорила, что ни разу не слышала, чтобы мать жаловалась, упрекала отца: вот, мол, из-за твоих гостей я без конца верчусь, верчусь, ни сна нет, ни отдыха. Ведь у кыргызов испокон веку все по дому делают женщины. И она воспринимала многочисленные заботы не как тяжкое бремя, а как неотъемлемую часть самой жизни.

Говорили, что из всех снох моего деда Куланбая мать бы­ла самой трудолюбивой. За это она пользовалась общим рас­положением, все хорошо к ней относились, особенно родители мужа. А я, вспоминая маму, более подходящим, более точ­но определяющим ее характер считаю слово - трудовая. Именно трудовая, а не трудолюбивая. Ведь чтобы любить, на­до свой труд ценить, она же не замечала своего труда, просто жила им, как воздухом, по-другому и не умела.

Нам часто приходилось переезжать. И везде, будь то боль­шая квартира или крохотный сарайчик, мама все так устраи­вала, создавала такой уют, что мы сразу чувствовали себя до­ма, в своей родной обстановке.

А еще она была стройной и красивой, как все матери на свете. И имя у нее, дочери Байтерека, было редкое, звучное и красивое - Данапия...

Что я знаю о прошлом своих родителей? К сожалению, очень мало. Мои сведения отрывочны и скупы. Оба они из Ке-мина. По тогдашним обычаям их поженили, когда матери бы­ло 14 лет и примерно столько же - отцу. Все за них решали родители - где, когда и как провести той, кого на него пригла­сить.

Мать рассказывала, как они с отцом участвовали в состя­заниях "Кыз-куумай" - обязательных на свадьбах конных скачках молодоженов, без которых не проходило ни одно тор­жество такого рода. "Кыз-куумай" считался своеобразным символом соединения молодоженов.

По традиции с определенного места вперед выезжает де­вушка, а уж потом джигит. Иногда девушка специально при­держивает коня, тем самым как бы показывая, что очень силь­но хочет выйти замуж. Моя мать не собиралась поддаваться. Она сразу пришпорила коня и, как рассказывала, честно пыталась умчаться от отца. Но он все-таки сумел догнать ее и слегка хлестнуть камчой, что означало победу жениха - он одержал верх и невеста должна ему покориться.

Знать, неплохой наездник был мой отец. Потому как во время состязаний победу приносит не столько резвость и вы­носливость скакуна, сколько ловкость и сноровка всадника в управлении конем. Передержал коня - проиграл, не удержал его - тоже проиграл. Умение найти, как говорится, золотую середину, важно и для джигита.

Мне почему-то подумалось, что случается нечто подоб­ное, когда родители выпускают детей из-под своей опеки. Ранняя свобода может разбаловать, распоясать ребенка; мно­го тогда печали и хлопот доставит он родителям. А с другой стороны, если слишком долго ребенок находится под неу­сыпным контролем - жди беды, не станет он самостоятель­ным человеком, будет вечно за материнскую юбку цеплять­ся.

Наверное, у моих родителей было в этом смысле особое чутье, знали они меру и толк в воспитании. Несмотря на ран­нюю смерть отца, на то, что потом мать воспитывала меня с сестрой одна, мы не подкачали, выросли, как мне представля­ется, людьми достойными своего времени.

Еще меньше, чем о родителях, я знаю о своем деде Кулан-бае. Был он современником знаменитого Шабдан-батыра, вместе с ним совершал хадж в Мекку. А хадж тогда совер­шался либо пешком, либо на коне. Тысячи километров пути через пустыни и горы выдерживали только мужественные, сильные телом и духом люди. Должно быть, крепко верили они в Аллаха, потому и решались на хадж. Это не то, что ны­не: сел в комфортабельный самолет - и через три часа ты уже на месте. Тут человеком может двигать не столько истинная вера, сколько любопытство или амбиции, поддерживаемые тугим кошельком. Через многие десятилетия мне самому до­ведется узнать сколь различны устремления тех, кто направ­ляется в Мекку.

Несмотря на все трудности тогдашнего пути, Куланбай-чон ата не ограничился одной поездкой в это святое для мусульман место. Через несколько лет он отправился туда опять. Но во время второго хаджа, находясь уже в почтенном возрасте, дед умер. Знаю также, что был он волостным управителем Чон-Кеминской долины, пользовался уважением среди кеминских племен.

Как ни жаль, но нет у меня достоверных сведений о моей бабушке по отцовской линии. Она ушла из жизни, когда я был еще совсем маленьким, а после мне некому было о ней рассказать. Или, возможно, я проявил для этого недостаточную пытливость...

Напрашивается вопрос: как же мои родители, имеющие корни в Кемине, оказались совсем в другом краю, в городе Верном? С этим связана большая история. Правда, о том, как коснулась эта история моих отца и матери, мне тоже извест­но лишь в самых общих чертах.

Вспоминая всю эту историю, я невольно думаю, какую важную роль в жизни народа играет его родная земля, какой бедой все может обернуться, когда кто-то пытается неспра­ведливо распорядиться ею, в ущерб этому народу. Ведь если бы царские чиновники наделяли переселенцев землей не воп­реки интересам кыргызов, изначально имеющих на нее права, а хотя бы соблюдали определенную паритетность и не допус­кали диких перекосов, то этой трагедии, думается, скорей все­го бы и не было.

Как скверно, что в последующем печальный опыт 1916 го­да властями Кыргызстана предавался забвению. Иначе не случился бы у нас 1990 год, когда в Ошской области несправедливый раздел земли, допущенный по вине руководства тогдашнего обкома партии, привел к раздору, кровавому конфликту между кыргызами и узбеками. Раздору, который с большим трудом удалось погасить.

Господи, разве можно быть столь беспамятными! Говорят, что умные люди учатся на чужих ошибках, а глупые - на собственных. Но мы-то даже из собственных ошибок не извлекаем должного урока!

И еще в этой же связи перед глазами такой, сравнительно свежий, эпизод. Мальчишка-кыргыз лет четырнадцати-пятнадцати дал пощечину своему русскому сверстнику за то, что делало царское правительство с кыргызами в 1916. Они о чем-то заспорили, и он влепил пощечину, дескать, в отместку за сотворенное царскими войсками зло.

Того мальчишку отругали старики. С тех пор, мол, сколько воды утекло. Да и не отвечает рядовой представитель одного народа за действие своих властей, направленных против дру­гого. Каждый отвечает за свои собственные действия.

Да, это так. И все-таки нужно учитывать, сколь длитель­ным может быть отчуждение между людьми разных нацио­нальностей, если в этой хрупкой сфере допускаются подоб­ного рода промахи, нарушения. Преднамеренного или неп­реднамеренного характера. Особенно, если они охватывают массы людей.

В своей жизни, чем бы я ни занимался, где бы ни работал, всегда старался помнить об этом. Для меня, прежде всего, -каков человек, что он из себя представляет, как личность, а уж потом все остальное. Вот почему, наверное, среди моих дру­зей и учеников - и кыргызы, и русские, и узбеки, и предста­вители других народов, населяющих наш Кыргызстан